Осень жизни, лето страсти

Джулиан Рочестер, конечно, прекрасно знал, что такое провинции – крохотные городки, в которых за каких-то пять лет можно, не прилагая к этому целенаправленных усилий, излазать каждый уголок. В таких городках хорошо отдыхается от столичной суеты; хороши они также для прогулки в скучный летний день, такой маленькой, ни к чему не обязывающей прогулочки, после которой усталый турист садится в дилижанс и с ноющими ногами отправляется домой. Жить же в таком городе, как, к примеру, S, было просто невыносимо. Такие местечки с единственной гимназией и, если повезет, заплесневелым университетом, затягивают своих новых жителей, словно болото небытия. Потому нет ничего удивительного в том, что где-то в глубинке Британии почтенная госпожа Рочестер, мать Джулиана, предъявляла кумушке фотопортрет любимого сына и с гордостью восклицала: «Вот! Вырвался отсюда, смог!»; также не удивляет тот факт, что во французском городке S Джулиан Рочестер оставаться не планировал. Рочестер, конечно, не был тем стереотипным англичанином, который существует минута в минуту со строгим распорядком и в пять часов непременно хватается за чашку с чаем; да будет вам известно – Джулиан с детства на дух не переносил чай, зато вполне уважал кофе. Кроме того, мозг господина Рочестера был весьма гибок и, если возможно так выразиться, маневренен, благодаря чему он и добился того, что имел – пару скромных, но доходных швейных фабрик и возможность расширять производство. План в рыжеволосой голове имелся, план вполне разумный, проработанный и (главная брешь) приземленный. Джулиан ценил этот план, однако мог при желании стереть его на нет вследствие изменения обстоятельств или чисто человеческого безрассудного порыва. Да, такое Рочестер также допускал, хоть и чуть реже, чем другие люди. — Мое последнее слово – двести тысяч. — Фунтов стерлингов?.. — Ну, не старых галош, конечно же. – снисходительно усмехнулся Джулиан, постукивая пальцами по столу. – Я невероятно щедр, не правда ли? Клод Вебер – пухлый коротконогий человек с апоплексическим цветом лица – утер пот со лба. — Вы изволите смеяться, господин Рочестер? Фабрика не может столько стоить. Сумма, вами предложенная, – это стоимость года содержания ребенка в лицее... — В лучшем лицее, попрошу заметить! – Рочестер широко улыбнулся. – Как, однако, вы мрачно смотрите на вещи, дорогой господин Вебер. Нигде не видите ничего хорошего. Вам, вероятно, трудно жить. Вебер тяжело перевел дух. Он бы присел, если б уже не сидел на собственном мягком стуле в гостиной родного дома. Впрочем, Рочестер и здесь ухитрялся вести себя так, будто встреча ведется на его территории, и даже находящийся рядом молчаливый нотариус с выражением усталости на бесцветном лице не создавал для Клода ощущения хоть какой-то защищенности. Быстро глянув в хитрые зеленые глаза, один из которых, искаженный, щурился под выпуклым стеклышком пенсне, Вебер испуганно подумал: «Ему ведь дай волю, так он не только фабрику, он и дом, и душу выторгует!» — О, я вижу, вы все еще не согласны, господин Вебер? – Джулиан чуть склонил голову набок – черт чертом, право слово! — Тогда боюсь, что в конечном итоге вы останетесь ни с чем. Я мчался к вам, как к возлюбленной, едва ли не через всю страну, глотал дорожную пыль... И вы еще изволите быть недовольным! Скажите же мне: кто еще предложит за вашу, простите мою прямоту, развалюху такие деньги? Жадность губит людей, господин Вебер. А терпение мое не безгранично. С растворившимся в воздухе последним словом Рочестера повисло под потолком почти театральное напряжение. Несчастный француз не выдержал. — Хорошо, хорошо! – замахал он пухлыми руками. – Двести так двести! Господин Легран, – обратился Вебер к нотариусу, – будьте любезны подготовить бумаги. Джулиан поставил несколько закорючек-подписей и весьма немилосердно выдрал чек из книжки. «В половине окон нет стекол, хранилище не благоустроено, весной затапливает подвал, почти все машины устарели» – в который раз подумал он, и эта мысль вызвала в нем нечто вроде азарта. Этот безмозглый тюфяк Вебер совершенно не умеет вести дела, полагаясь на вороватых управляющих. При господстве Рочестера фабрика расцветет, принесет выгоду и ему, и городу – всем на свете, кроме Вебера. В первый раз Джулиан воспринял эту свою мысль довольно серьезно, но, когда она вновь пришла к нему в голову приятным уместным повторением, негромко рассмеялся. Было это уже на улице – грязной, нагретой солнцем и пахнущей сыростью и открывшимися древесными почками улице. Джулиан, натягивая перчатки, с неудовольствием пригляделся к своим ладоням. На тыльной их стороне буйным цветом цвели мелкие крапинки веснушек, сливавшиеся местами в целые пятна («Добавьте пару лозунгов,» – думал Джулиан, «и это – уже настоящее восстание. Восстание веснушек»). С лицом, шеей и практически всем телом дела обстояли не лучше. Пожалуй, самым приемлемым временем для внешности Рочестера являлась зима – большинство веснушек тогда исчезало, кожа белела, и люди прекращали глядеть на него с большей или меньшей примесью брезгливости. Впрочем, веснушки – это как отказываться от чая, или ненавидеть Париж, или говорить прямо, или ходить пешком... Джулиан снова рассмеялся и, клацая тростью, торопливыми широкими шагами отправился в путь, на улицу F, к потемневшему от времени дому, где теперь снимал второй этаж. Отчего-то господину Рочестеру вспомнилось вчерашнее: «Нет лошадей, пешком пришел» – «Как?!», и удивленно округлившиеся голубые глаза старого де Сеза. Ах, если б человек мог хотя бы на сотую часть предугадать события, ждущие его впереди, насколько б было легче всем нам жить! Джулиан Рочестер и не подозревал, теша себя в дороге воспоминаниями с последующим анализом ситуаций, что уже начал тонуть в этих водянистых глазах, увеличенных стеклами очков. Пока он испытывал лишь приятно-теплое тягучее ощущение под ребрами и движение губ к безудержной беспричинной улыбке при воспоминании о господине Айзее. Что поделать – такой приманкой ловит на удочку людей любовь, чтоб, закрепив добычу посильнее, начать безмерные истязания, равных коим еще не выдумал никто... Впрочем, сложна инженерия человеческой души. Судьба, должно быть, изрядно поработала мозгами, выдумывая то сплетение нитей, которое привело к желанному результату с точностью секунда в секунду. Подумать только: не остановись Джулиан у изгороди чьего-то сада, чтоб минут пять любоваться рано зацветшим кустом, всей этой истории просто не случилось бы! Не о чем стало б писать в этой книге, ничто б не произошло в сонном городе S! Однако к чему эти рассуждения, ежели всё (и даже более того!) благополучно произошло. Именно благодаря своей задержке Джулиан Рочестер поровнялся с третьим домом на улице D единовременно с тем, как Айзеея де Сез на подъезде к нему вылез из своей повозки с помощью слуги. — Доброго дня, господин де Сез! – Джулиан остановился и учтиво приподнял шляпу. – Отрадно видеть вас. Как ваши дела, как ваше драгоценное здоровье? Айзея, оглянувшись, приветливо улыбнулся недавнему знакомцу. — О, это же вы! День добрый. Простите, не припомню вашего имени... — Джулиан. — Ах да, да, Джулиан... Могу вам сказать, что я вполне благополучен. – приветливо сказал де Сез, отчего-то скосив глаза вниз, на свой шейный платок. Подняв взгляд, он на мгновенье встретился им с зелеными очами англичанина и тутже начал пристально изучать вершину растущего у ворот дерева. Джулиан тоже посмотрел вверх. — Сегодня погода просто замечательная. Надеюсь, эта перемена не вызвала у вас приступ мигрени? – вежливо поинтересовался Рочестер. — Нет, я сегодня чувствую себя совершенно здоровым. – закивал господин Айзея и после нескольких секунд неудобного молчания спросил – просто ради того, чтоб заговорить: – А вы что же, еще не уехали? — Как видите, нет. Не все мои дела завершены. – Джулиан улыбнулся. Старику от осознания странности своего вопроса стало неудобно, и он поспешил сказать, чтоб заглушить в воспоминаниях собеседника свою оплошность: — Я приглашен на обед к госпоже Легран. Это тетушка нашего замечательного нотариуса, с которым вы, возможно, уже сталкивались, устраивая свои дела. У нее уютнейший дом и прекрасная повариха. Особо хорошо ей удаются сладкие блюда... А вы, Джулиан, уже обедали? — Не успел, господин де Сез. – Джулиан не видел смысла этично лгать по такому ничтожному поводу. Де Сез сочувственно поглядел на вторую сверху пуговицу Рочестерского пиджака, тоесть прямо перед собой. — О... В таком случае, вы не откажетесь составить мне компанию? Джулиан изумленно вскинул брови. — Не думаю, что это будет, как бы выразиться... — Госпожа Легран будет вам очень рада. – заверил Айзея, в знак совершенной уверенности коснувшись чужого плеча кончиками худеньких длинных пальцев. – Весь город только и говорит, что о вас. И это была правда. Город действительно говорил. Говорил и сам Айзея не далее как часа три назад, принимая у себя гостей за вторым завтраком: — Вчера мой племянник привел в дом престранного человека, престранного! – в этом месте он особо красноречиво морщил нос и делал руками движение, словно отгонял от себя кого-то. – Уму непостижимо, словами не передать! Фрак заношенный, штиблеты – да что штиблеты! – брюки по колено в грязи. Лицо в крапинках, будто болен чем, а может, так оно и есть. Я вот что скажу: человек этот самых, простите, сомнительных занятий, иначе и быть не может! — Каких же занятий? – пискнула Лилия Линель, шестнадцатилетняя девица, впервые выведенная своим отцом, господином Наркиссом Линелем, в подобие светского общества. — Не могу вам сказать, барышня, по причине вашей юности и чистоты. – снисходительно заявил господин Айзея. — Является к нам некий проходимец, ввозит активы, перекупает производство... Так и губят провинцию. – ядовито отчеканил господин Линель, заметно напрягшийся при словах о чистоте своей дочери. Де Сез, найдя поддержку, затряс седой головой: — Вот, вот, за то́ я и опасаюсь! – хотя и не совсем понял, о чем же говорит Наркисс. Тот взглянул на старика снисходительно и от безделья прихлебнул вина. Линель скучал в S, как никто другой: он пять лет назад прибыл в городишку из столицы, откуда бежал, страшась смерти не то за политические убеждения, не то за торговое преступление. Вдова Мюрай, поношенная, некрасивая, давненько приглядывающаяся к состоятельному и родовитому Линелю, не упустила случай потешить его самолюбие: — Ах, никто не скажет точнее господина Наркисса! В конце концов, у него столичное образование, не чета нашему... Скажите только, – обратилась она к де Сезу – как имя того грубияна-англичанина? — Рочестер. – Айзея, хмурясь, потер лоб. – Рочестер... Не припомню, как далее. — Не так-то много Рочестеров въехало в S за последний месяц. – покривился Линель, и Лилия закатила глазки. Всех этих разговоров Джулиан Рочестер, разумеется, не слышал, однако опытность в сочетании с фантазией мигом обрисовали для него их краткое содержание. А господин Айзея де Сез, с молодых ногтей закаленный лицемерием чужих гостиных, приветливо улыбался ему и готовился облокотиться о его плечо, чтоб войти в дом госпожи Легран. Старик слегка щурился от света, лучившегося ему в лицо, и вокруг глаз расползались тонкие, словно иглой по бумаге расчерченные, морщинки. Рот Айзеи практически не имел губ, подбородок был узок, лоб – высок и широк, а брови перманентно имели драматический изгиб; нос напоминал загнутый книзу горбатый клюв, однако был благородно тонок, а оттого красив; и все это Рочестер разглядел за несколько секунд раздумной диллемы. — Нет, достопочтенный господин де Сез, не могу я посетить даму без приглашения, нахальства мне не хватает. Прошу прощения. — Нахальства?.. – слегка растерянно переспросил де Сез. — Да, нахальства. Прощайте, господин Айзея, я отправляюсь в далекий путь. – и Рочестер, проделав какое-то смешное движение тростью, мягко пожал тонкие теплые стариковские пальцы, оставляя Айзею в недоумении стоять у ворот. «А ведь он даже по-своему красив» – подумал Джулиан, стуча каблуками по мостовой. «Все-таки ужасные у него манеры» – подумал Айзея, заходя в гостиную старой приятельницы.