***
Представления больше не приносили восторга, пусть и его взгляд по-прежнему принадлежал одному единственному человеку на сцене. Аплодисменты становились единым эхом, отражаясь на лице иллюзиониста улыбкой, предназначающейся залу. В ней не было и капли искренности – он уже выучил, что когда Лини улыбается по-настоящему, его глаза наконец расслабляются, приобретая немного более вдумчивый вид, а брови изгибаются по-особенному. Как сейчас, когда он смотрит на него предельно строгим взглядом, буквально прожигая. - Герцог. – выступ вперёд, ближе к Ризли, сопровождается громким стуком каблука по изысканному мрамору помещения, в котором они встретились впервые, - Как долго Вы собираетесь посещать мои представления? Прошло уже, по меньшей мере, три. И после каждого из них Ризли пытался поговорить с ним, получая в ответ полное игнорирование всех сказанных им слов и закрытые двери приватного помещения, переглядывания остальной труппы и журналистов, что подходили к нему с «несколькими вопросами», на деле лишь заваливая его сплетнями и слухами, что успели разойтись до самого Петрикора, будто очередной глупый скандал. - Нас больше ничего не связывает. Я выполнил свою часть сделки. – но он всё равно будет цепляться за него, - Разве у Вас нет дел важнее? Завершить расследование, к примеру? Верно. У него, должно быть, уже скопилось множество бумаг и прочих дел в Меропид, отдалённом от города и тем более «Эпиклез», но, будем честны, какое ему дело до них сейчас? - Я передал его в более надёжные руки. В ответ он ловит тихий, пронизанный усталостью и этой горечью недовольства, вздох. Так похоже на него. Молчание поспешно заполняет комнату, пока на лице иллюзиониста мечутся эмоции, от злости до раздумий. - Если Вы продолжите, появится ещё больше слухов. – наконец, глаза юноши полублеклого оттенка пронзили его очередным взглядом, - В отличие от Вас я забочусь о своей репутации. «У меня просто нет возможности быть уважаемым человеком только потому что имею титул» - это он хотел сказать, однако манёвренность, вежливость и слабость в виде влияния Герцога застыла в его горле. Ризли касается руки того, и Лини словно пробивает током, но, прежде чем он успевает осознать, его ладонь уже нежат в своей, и всё внутри рвётся наружу от того, с какой мягкостью и тоской он сжимает его руку в своей. - Лини. – его тон звучит поразительно мягко для такого человека, как он, когда с губ Ризли сходит имя иллюзиониста. На момент, он видит проблеск румянца на кончиках ушей юноши пред ним, - Нам нужно поговорить. Это всё выглядит по-идеальному странно отчасти – его ладонь не удерживают, не хватают слишком крепко в отчаянии, не перебивают, не давая произнести и одного слова. Он принимал все его упрёки абсолютно спокойно и с тем же холодным видом, когда внутри всё смешивалось в настоящую бурю, не меньше. Но всё то, что он мог сказать ему, пугало и отталкивало куда сильнее, чем это невесомое ощущение. - Оу, неужели? – ладонь Лини напряглась, сжимаясь, будто он в момент вновь загорелся эмоциями, ощущая неутихающие чувства, которые прилили ещё в то мгновение, когда Ризли признался ему, - И о чём Вы будете со мной говорить? Герцог поджал губы, предвкушая лишь больше слов в его адрес, вполне резонных предположений, чего угодно, что, возможно, ранит его. Лишь частично, но он понимал его: это нежелание быть игрушкой целенаправленно или лишь из-за его ошибки в том, что он чувствует, этот страх того, что если Лини доверится и проникнется чувствами к нему, то со временем всё приведёт к краху из-за того, что он называет «своей настоящей стороной»… Ему не дано было понять полностью, никто не мог понять его без остатка, но есть разница между тем, чтобы понимать человека целиком, как в сказках, и стараться понять и принять чужие эмоции. Огромная разница. - Извинитесь за то, что рассказали о своих чувствах? – его голос малость содрогнулся, пусть он и выглядел уверенно, озвучивая все свои мысли, что не выходили из головы с того самого дня, - Скажете, что хотите продолжать видеться со мной? Тихо, он наконец с облегчением выдохнул, позволив себе минутную слабость во всей своей злости и потерянности. - Очнитесь, Герцог. – постепенно, его рука ослабла, и Ризли отпустил её, понимая, что это касание было лишь источником ещё более сильных, захлестнувших Лини, эмоций, - Я не так наивен, как Вы предполагаете. И я прекрасно осознаю, что этот разговор будет ничем, кроме как попыткой удержаться подле меня. - Я здесь не для того, чтобы брать свои слова назад, - однако… - И не для того, чтобы отказываться от своих чувств. - …Что? В чём-то иллюзионист всё же ошибался. - Я полностью уверен в них. – он казался необычайно мягким, что слегка пугало и настораживало, ведь привычный его голос звучал совсем иначе, не так, как он позволяет себе говорить сейчас, вкладывая все тщательно сокрытые до этого, эмоции, - Даже зная, что ты не показывал своих настоящих эмоций. Короткий вдох следовал за завершением его слов. И это было началом чего-то большего. Намного более длинной речи, чем Лини мог себе вообразить хоть на секунду. - Мне нравится, как ты мыслишь. – он шагнул вперёд, навстречу юноше, - Твоя манера речи, что ты зовёшь фальшивой – это ведь и есть часть тебя. Лини никогда бы не подумал, что то, что было для него фальшивкой, тоже является им самим в некоторой степени. И тот факт, что Ризли разглядел в этом больше, чем сценический образ, взволновал его на секунду. - Это то, как ты размышляешь. – ладонь Герцога, без какого-либо приличия, словно это было неведомо ему, прикоснулась к щеке Лини на секунду, пусть он и отшатнулся назад, будто в страхе, - Каждый твой шаг продуман тобой, что это завораживает. На самом деле, он никогда бы не подумал, что кто-то вроде него заявит о своём красноречии подобным образом. Мужчина скорее был похож на того, кто предпочтёт заявить о своих чувствах действиями, но никак не подобными словами, рассказав обо всём том, что привлекало его в нём. Но, не скрывая, Лини бы сказал о том, что эта его ошибка была на редкость приятна ему. - И, если быть честным, - и его слова звучат так искренне и невинно, что сердце начинает биться слишком быстро, - Я просто чувствую к тебе влечение. И после, время словно замерло. Уголки губ Лини проняла заметная дрожь, что, в такт его пульсу, никак не утихала, пока он молча внимал каждому слову, что мужчина старался наполнить искренностью и своими чувствами, только для него. - Твои касания и слова заставляют моё сердце биться быстрее, - «и даже сейчас оно готово выпрыгнуть у меня из груди», - А от твоего смеха всё замирает. – «и когда ты плачешь, тоже», - И… - Неужели этого достаточно, чтобы заставить Герцога Меропид полюбить меня? Молчание вновь наполнило комнату. Оно больше не было неловким, не было напряжённым, пронзающим до глубины души, и не говорило поскорее уходить, оно было скорее лёгким, как и внезапно переменившийся тон голоса Лини. - Нет. – и в момент замирает, роняя извинения и отвечая, - Да, возможно. Чувства – одни из тех вещей, что сродни настоящей магии, которую он не может постичь. Иллюзия или истинная магия – не так важно, но он определённо знал, что они возникают как настоящая искра, и наполняет душу до краёв, согревая и теша, как никогда. Или превращается в тёплый осадок на дне чужой души, что искрит каждый раз, как что-то напоминает о его существовании. Столько разных форм и особенностей этого чувства… Так может ли быть, что эта искра в его груди – то самое ощущение? - Поцелуй меня. – настойчиво просит он, утягивая Ризли ближе к себе, с осторожностью и неким опасением коснувшись его руки, прямо как в тот раз, сохраняя эту манеру и некую ласку, - Медленно, не торопись. Постепенно, следуя его словам о медленном темпе, они сократили расстояние меж ними, и, пусть и они уже позволяли себе поцелуи, теперь это касание обладало особым смыслом и неясным шармом, чем-то намного более… Интимным. Рука Лини коснулась волос разнящихся оттенков пепельного, словно по привычке, что определённо была вредной, сродни табаку в курительных трубках и наркотику, что распространился по Фонтейну. Тяжёлая, и безумно приятная, зависимость в его лице. Приподнимаясь на носочках, вторая его рука устроилась на чужой груди, для равновесия или ещё один жест близости – не ясно, но Ризли определённо забавило это в некоторой мере. - Ну же, – его тихий шёпот, что коснулся самых губ того, был сродни его горячему и томному дыханию, как и слова, которые он произносил, - Вложи свои чувства в это, если ты не лжец. - Я не лгу, - откровенно пялясь на чужие уста, Герцог коснулся подушечкой своего большого пальца губ Лини, смазывая, наверняка, дорогой блеск, о чём никто из них не задумался и на секунду после этого действия, - Даже если на твоих губах вода Первородного моря. - Хах… - словно загипнотизированный, Лини льнёт ближе, чувствуя, как их дыхание практически смешивается меж ними, - Тогда тебе придётся постараться, чтобы заставить меня почувствовать это. И, наконец, они целуются. И это чувство замечательно, куда лучше всех поцелуев, что они подарили друг другу до этого. Тепло распространялось по всему лицу, окрашивая кожу самым прекрасным из оттенков вновь, но они никогда не устанут от этого зрелища на лицах друг друга. Его губы в этот раз кажутся на редкость ухоженными, меж ними чувствуется приятный запах, еле различимый, кажется, малины. И что-то подсказывало юноше, что Герцог определённо уже невзлюбил этот запах бальзама, но ради него пошёл на такую мелочь, что на самом деле значила очень много. Пусть в их касании не было этого удивительного контраста, ему определённо нравилось это и сейчас, потому что это – Ризли. В момент, увлечённые, они сталкиваются зубами, распахивают глаза и устремляют взгляды друг на друга, удивлённые. Но Лини нравится, нравится настолько, что с короткого кивка, он позволяет тому мельком прикусить его губу своими, длиннее остальных зубов, клычками. Ощущения новые, странные и смешанные, но до чего же хорошо чувствовать, как Ризли ловит его вздох и тихое мычание своими губами вновь. Манера их поцелуя переменчива: от нежности и этой мягкости друг к другу, которую они сохраняли, до чего-то несколько более… Доверительное и тесное. До чего-то, что определённо должно остаться только меж ними. В момент становится так жарко, что Лини теряется. Теряется в том, как Ризли дотрагивается до него, как продолжает целовать, томно выдыхая и играя с его языком своим, теряется в том, какое головокружение вызывает этот приторный запах малины, что подобен запаху приготовленных им конфет, теряется и в том, как оказывается прижат к стене посреди одного из помещений театра «Эпиклез», чувствуя, как холод мрамора давит на спину, неприятно, и до самых мурашек пробирая его тело. - Герцог… - смеет он проронить в очередном перерыве перед тем, как к его губам снова прильнёт он. Кто он такой, чтобы говорить о морали, когда в недавнюю их встречу самостоятельно упивался его губами и чем-то куда более интимным? Прежде чем он успевает вновь произнести что-то, пальцы Ризли касаются открытой кожи бёдер, столь нагло и бесцеремонно проходя под ремешки, плотно прильнувшие к его телу, что, безусловно, завершали его образ, но никак не давали ему покоя. Чёрные ремни затянуты так туго, что, напротив, хочется, чтоб один выскочил из конструкции, позволив прикоснуться к тем местам, что всё время жались под затянутыми элементами одежды. И это очень, очень забавит обоих. Лини забавит то, насколько сильно эта открытость и одновременная недоступность нравится Герцогу, а самому Меропид – то, как Лини тихо дышит, совсем рядом с его ухом, предвкушая нечто большее. Неприличное и развратное, прямо посреди публичного места, куда может войти практически кто угодно, кто осмелится – член труппы Лини, очередной наглый работник, кто угодно. И, если думать об этом развлечении в таком ключе… Ему бы определённо понравилось и наличие, и отсутствие очередной колонки со сплетнями в «Паровой птице». Слышится звон, за ним – хмыканье иллюзиониста, позволяющего Ризли подобную шалость с собственной одеждой и телом, позволяющего ему уложить ладонь на его бедро, огладить, коснуться внутренней стороны, и пройти под шорты, оголяя чуть больше разгорячённой кожи в ласке. И Ризли эта вседозволенность срывала последние остатки сдержанности и приличия. Единственное, что у него осталось. Костюм Лини всегда выглядел изысканно ценой его стараний, но сейчас он откровенно надоедал, а сам юноша и не думал снимать его самостоятельно, обнажая себя пред чужим взором. И, с одной стороны то, что он безмолвно позволяет себя раздеть… Было восхитительно. И было его личным представлением. Постепенно, элементы его одежды падают на пол театра один за другим, что-то определённо быстрее, а что-то остаётся на его теле так долго, что хочется порвать надоедливую ткань, но Ризли не делает этого, сохраняя блаженные фантазии о подобном, чтобы однажды всё же совершить непростительное надругательство над его костюмами. Лини никогда бы не подумал, что позволит аристократу снимать с себя одежду прямо в «Эпиклез». Но, эта прелюдия кажется весьма томящей и от того приятной. Слишком-слишком. Его плащ на одно плечо, ловко закреплённый бантом, оказывается снят в считанные минуты, и раскалённая кожа встречается с холодом воздуха и мрамора позади, а после – с настоящим жаром, что оставался после каждого прикосновения мужчины, припавшего к его шее с судорожными поцелуями и прикосновениями, что были несколько грубее. Будто задушено, Лини отозвался на ощущение того, как притупленные клыки врезаются в кожу до мелкой боли, со стоном, постепенно втягиваясь и находя в этом нечто новое и поистине приятное. И таковым было сочетание боли и удовольствия. Наконец, пальцы Герцога касаются возбуждённого органа, и то, как жар его тела, и пальцев того, сливается воедино, кажется самым восхитительным чувством, на которое юноша вновь приглушает возглас мнимого удовольствия. - Пожалуйста. – Лини возбуждён. Возбуждён донельзя, сжимая в своих руках рельефы стены до того, как костяшки кистей рук побелеют, и этого было бы достаточно, чтобы сорваться на мелкие мольбы. - Назови меня по имени. – и, честно, это вызывало удивление, но он и впрямь никогда не позволял себе позвать мужчину больше, чем лишь по титулу, - Скажи это. Казалось, он был непреклонен - его холодный тон одновременно восхищал и заставлял уязвимое место лишь твердеть, и заставлял удивление вдруг посетить лицо Лини. Но если всё, что ему нужно для того, чтобы получить это сладостное удовольствие, это произнести его имя… - Риз… - то почему он должен воздерживаться? - Ризли, Ризли- Пальцы Ризли были мозолистыми, и особенно хорошо он почувствовал это, когда он коснулся набухающей головки, обхватив, играючи провёл подушечкой по небольшой щели прямо на верху члена, а после – провёл по всей длине в мягком темпе, вверх и вниз. И это заставило ругательство на чистом Фонтейнском, с той самой, идеальной хрипотцой в прекрасном голосе, свойственной языку, сойти с его губ, и это было идеально. «Encore» - последовало за ним, и разве он может ослушаться этой мольбы? Пальцы смыкаются в кольцо, огибая член Лини, и на пробу двигаясь, получая в ответ короткие кивки и вздохи, именно такие вздохи удовольствия, которые он хотел бы получить в ответ. Лаская, Ризли наращивал темп, задерживался у основания, на момент сжимая, что вело за собой наплыв ещё большего удовольствия. Играл с уздечкой пальцами у самой головки, и, не позволяя легко излиться, вновь опускал ладонь вниз, продолжая. Поцелуи и укусы, что оставались на молочной коже развратным оттенком, что становился всё более и более ярким и явным с каждой секундой, он умело чередовал и переплетал между собой, дополняя весь процесс этим, что и впрямь было именно тем ощущением, которого ему не хватало. Лини жадно хватал губами воздух, замолкая и подавляя громкий стон в горле всякий раз, как Герцог вновь позволял себе огладить головку его члена большим пальцем, надавливая, и размазывая предэякулят по всей поверхности. Лини не мог держаться слишком долго. Определённо не мог. Голова приятно кружилась, не поддаваясь каким-либо раздумьям, взор постепенно всё больше затуманивался мелкими кристаллами слёз, а внизу живота скапливалось приятное, вязкое ощущение, от которого хотелось поскорее избавиться и ощутить это наплывающее на него облегчение и слабость, сменяющую дрожь, что проходит по всему его телу. Наконец, он кончает в плотно сжатый кулак, прижимая к своим губам ладони, чтобы не произнести лишнего звука, что может взволновать чужие уши и любопытство, и Ризли нравится эта излишняя осторожность и то, как прекрасно, пусть и изнеможёно, юноша выглядит в этот момент. Мельком, подчиняясь своим истинным и, возможно глупым в некоторой мере, желаниям, тот прикасается своими губами к виску Лини, оголяя от вьющихся русых волос лишь на момент, только для своего поцелуя, что оставит на его коже лёгкий след в виде растворяющегося в воздухе тепла. Очередной фокус с исчезновением.***