***
Особняк «буфф д’эте» - поистине роскошное место. Особенно комната, которая была местом для репетиций выступлений Лини. Тёплый жёлтый свет, заполняющий помещение до самых углов, множество красного бархата с принтом ромбов россыпью, яркие ткани и ленты, что были материалами для декора их реквизита, карты, инструменты… Всё лежало так небрежно, но будто на своих местах, создавая ощущение, что так и должно быть. Только вот до интерьера комнаты ему не было и малейшего дела, не когда юноша настойчиво притягивает Ризли к себе, прямо к своему лицу, ещё раз заглянув в его глаза, что были средним между оттенками нежного фиолетового и голубого. Дыхание Лини всегда тёплое, и это обжигало, прожигало до самой души где-то глубоко, тревожа его сердце одним своим касанием. Обнажённые от перчаток пальцы прошлись по его щеке, обогнув скулу, и проводя вдоль шрама, оголяя шею Герцога от чёрных лент. Касания юноши зачаровывали, заставляя неизбежно потакать ему и позволять делать всё, что ему заблагорассудится. Ну как он может отказать ему? - Ох, mon chéri, ты можешь коснуться меня, - ладонь того обхватила ладонь Ризли, укладывая её прямо к себе на грудь, дозволяя трогать где угодно и вверяя ему всего себя и своё тело, с той самой кокетливой ухмылкой, что не могла сойти с лица, - Я не хрустальный. Лини походил на настоящее произведение искусства, а Ризли – на его истерзанное подобие. И как, как он может испортить его своими прикосновениями? Первым касанием стал поцелуй, инициатива которого легла на иллюзиониста, подчёркивающий всю призрачную значимость Ризли для него. И это было хорошо. Наигранно или нет, с целью получить больше или нет – то, как Лини целовал его было лучшим, что он мог ощутить. До этого момента. Улыбка юноши, ощущалась на губах просто прекрасно, как и его тихие вздохи – он вкладывал в это всего себя, откровенно отдаваясь, и это будоражило. Мужчина понятия не имел, когда именно их изначально деловые отношения повлекли за собой это, но он не может отрицать, что это ему по нраву. Даже если это – максимально лживое шоу. - Посмотри на меня, - шептал он ему в самые губы, непременно завладев всем вниманием, которое тот мог ему подарить, - Разве я не выгляжу соблазнительно? Ох, да, он выглядел. Его костюм, слегка расстёгнутый сверху, давящая на грудь портупея, хватка которой ослабла, и что более не огибала его торс с таким изяществом, и краснеющие щёки, цвет которых Герцогу не понять, но который он определённо считал самым соблазнительным во всей этой картине. Пальцы уверенно прошлись по ряду пуговиц, легко расстёгивая и почти срывая их. Нити потянулись к пуговицам, что держались буквально на волоске от падения, и Лини прекрасно знал, что ему вновь придётся работать над тем, чтобы придать своему наряду идеальный вид, но, Архонты, как же горячо это смотрелось. Костюм, идеально прилегающий к его телу, оказывается стянут и легко отброшен подальше на стол, его рукава, как части наряда – тоже. Было настоящим наслаждением постепенно снимать изящные одежды, оголяя всё больше бархатной кожи, мимолётом касаясь его всё больше. Действительно, горячо. «Ах, как грубо» звучит вслед за лёгким толчком ладонью Ризли в его грудь, заставляя юношу опуститься на стол, обвив его бёдра своими ногами, и притянув к себе. «Мне нравится» - усмехаясь, он произнёс это, провоцируя Герцога всем своим видом. Слишком. Пальцы легко прошли под ремешки, что были зафиксированы на его бёдрах и пережимали их. Неторопливо, Ризли притронулся и к шортам, заставляя Лини нетерпеливо ёрзать, сжимая край стола в своих руках. Пальцы очертили формы возбуждённого органа, вызвав тихий вздох, от которого всё его тело пронзило напряжение. Это всё и впрямь слишком. Наконец, его одежда спущена по колено, обнажив всё его великолепное тело, которым он позволял ему любоваться. Розовые и привлекательные соски, что одним своим видом заставляли его припасть к ним в ласке, красивый и возбуждённый член, испачкавший чёрную ткань каплями предэякулята, что остались мелким пятном внутри его белья, блестящим в свете лампы. Эфирное ароматное масло разлилось по пальцам Ризли, стекая по ним прямо на его ладонь в небольшом количестве. Ох, и откуда он достал его? Неужели специально для этого? Уже не так важно, не когда Лини столь замечательно принимает его палец внутрь, так легко огибая фаланги его пальца, и постанывая от удовольствия, когда он прошёл до последней костяшки. Так туго. А ему – безумно приятно. Двигая им на пробу, и специально надавливая на малость твёрдую точку внутри, Ризли чувствует, как всё внутри него сжимается, и одна мысль о том, что совсем скоро он ощутит это не одним лишь пальцем, возбуждала лишь сильнее, заставляя пренебречь нежным темпом. - Медленнее… Ах. Масло растеклось меж его бёдрами, как только он позволил ему проникнуть вторым пальцем, с тем же блеском очерчивая самые интимные его места. Напряжение только нарастало с каждым движением, не позволяя пальцам Герцога, что ласкали его с такой осторожностью, прислушиваясь к пожеланиям о темпе, покинуть его тело так легко. Голос Лини приобретал всё более и более похотливые окрасы с каждым новым движением, с пальцами, что тот разводил внутри на манер ножниц, с поцелуями на его шее, каждый из которых окрашивал его кожу в намного более интимный алый цвет. Идеальный макияж неизбежно смазался, и весь его идеальный и недосягаемый образ в мгновение рухнул, но им обоим не было дела до того, как на его лице выглядит блеклая помада, как покалывают губы от его же коротких укусов, и как медленно течёт тушь вместе с проблесками слёз в его полуприкрытых глазах. Лини в любом случае выглядел замечательно. И на сцене, в выглаженной одежде, без даже одной торчащей нитки, скрывая своё истинное лицо под вечно улыбающимися губами и глазами, подобный эффект для которых создавался его прекрасной мимикой и макияжем, и прямо на столе собственного места репетиций, среди сотни карт, перемешавшихся так сильно, что для очередного фокуса ему придётся ещё долгое время искать все элементы колоды и проверять расположение всех карт после. Какая морока взамен на море удовольствия, в котором он терялся. - Да, да… - тихо отвечал Лини, замирая и вновь дрожа от того, насколько же хорошо ему было, как умело Герцог двигает своими пальцами навстречу его бёдрам, и как потирает пальцем уздечку, совершая очередное движение своей рукой. Возгласы, что звучали в каждом уголке комнаты, разносимые эхом, были слаще любых конфет. Лишь его голос, искажающийся в самых искренних и высоких нотах похоти юноши, был таковым. А бархатная кожа его щёк, приобретающая яркие оттенки, цвет которых он даже не мог понять, - ещё лучше. Лини красивый. Очень красивый. Наконец, это осознание настигло его в полной мере. Мягкая ладонь, отличающаяся своим изяществом, легла на запястье Герцога, останавливая от нового движения, воздерживаясь, лишь для того чтобы разделить эти чувства на двоих. - Mon chéri доставляет мне такое удовольствие… - пальцы Лини провели по ладони Герцога, что ранее была скрыта за перчатками, прикрывая его ранения, что выглядели по-своему привлекательно, так, что хотелось поцеловать, - Ты тоже хочешь этого, не так ли? Как бы Ризли не пытался внушить себе, что его не интересует подобное удовольствие, Лини всегда пробуждал в нём те чувства и желания, о которых он никогда не задумывался ранее. И сейчас, он просто не мог опровергнуть то, что хочет. Очень, и очень хочет. Ремешки и металлические конструкции на них звенят от движений Лини, от его поглаживаний и от того, как он стягивал его одежды и бельё. И, говоря честно, этот звук был действительно будоражащим всё внутри. Руки Ризли касаются мягкой кожи его бёдер, сжимая до еле заметного красного следа, вызывая тихую усмешку у юноши из-за его жадности. - Оу, то, что я не хрустальный не значит, что тебе не нужно быть осторожным. – чувствуя, как истекающий член трётся почти что меж его бёдрами, в быстром темпе и с той же жадностью, Лини вновь прикусывает свои губы, - Постепенно, вот так… Следуя его словам, Ризли в мягкой манере толкается вперёд, ощущая, как прекрасно его отверстие распахивается, принимая его член, как горячо и одновременно туго внутри, так, что и сам Герцог не может воздержаться от приглушённых вздохов, что предназначаются только для ушей юноши. Внутри Лини головокружительно хорошо. Казалось, и от малейшего движения, что непременно заставит тело юноши втянуть его чуть больше, а его член – запульсировать от обилия получаемых ощущений. И вид того, как его партнёр судорожно глотает воздух и хнычет от ощущений, был последней каплей. - О, Боже. – склонившись ближе к его телу, так, чтобы его шёпот непременно достиг иллюзиониста, дополняя слова паузами и вздохами, он произносил, - Архонты. - Ххах… - в миг, его дыхание потеряло какой-либо постоянный ритм, больше походя на судорожные вдохи, - Мне воспринимать это как похвалу? На пробу, мужчина поддался назад, а после – снова вперёд, начиная толкаться в постоянном темпе, в таком, в котором будет приятно им двоим. Стараясь двигаться навстречу в заданной скорости, он вскоре оставил эту затею, ощущая, как толчки становятся всё быстрее и грубее, а его тело – слабеет под натиском, всё уязвимее и уязвимее с каждой секундой. Пальцы Лини в момент оказались в тёмных волосах, сжимая и оттягивая их слегка в мелкой ласке, пока он шептал что-то совсем нечленораздельное, больше похожее на мольбы, смешанные с тихими протяжными всхлипами. - Герцог… - и даже сейчас его встречают объятия недоверия и внутренней замкнутости в виде неподдельных эмоций на его лица, но лишь титула, произносимого им раз за разом. Он никогда не звал его по имени. - Герцог, мм- И от этого становится откровенно горько – как глоток изысканного и дорогого вина, что, казалось бы, совсем не шло в сравнение с конфетами, но всё равно больше не было таким желанным, как ещё одна дешёвая сладость, в которой нет ничего, кроме сахара. И это сравнение было одновременно столь привлекательным, и недосягаемым, что в груди это чувство ощущалось откровенно плохо, тяжелея с каждой секундой. И хуже всего – то, что ему не дано было понять этого. По крайней мере, сейчас. Взгляд нежно фиолетовых глаз мутнеет, отдаваясь похоти полностью, Лини откровенно ведёт от движений внутри, от пустоты, что приходит на смену наполненности на мгновение, и вновь пропадает через секунду, и от рук прямо на его талии, неуверенно и невероятно заботливо придерживающих его, так, что внутри расходилось тёплое чувство, которое он никогда не ощущал. Губы Лини кажутся настоящим ядом, и одновременно ужасным соблазном, пред которым он, несмотря на всю свою сдержанность, просто не может устоять, отбросив все принципы. В поцелуе, он откровенно крадёт его стоны, не позволяя сделать и глотка воздуха, и при этом не сбавляя темпа. И это такая головокружительная пытка, что парню определённо нравится. - Взгляни, - его слова такие тихие и кажутся до звёздочек в глазах развратными, и Ризли поражает то, насколько они искренние, - Разве я не прекрасно принимаю тебя? Его пальцы проходят от самого низа и замирают где-то на его животе, подмечая то, насколько он глубоко. И, о, это выглядело так возбуждающе и невинно одновременно, что он не мог сдержать себя от особо грубого толчка прямо внутрь, позволив нескольким стонам сойти с его губ и замереть. - Быстрее, - его тяжёлое дыхание исказилось в мольбе, когда Лини вновь слегка прикусил губу, - Быстрее, monsieur. Он был поистине невыносимым и самым прекрасным, умело переходя из грани в грань, из крайности в крайность, сочетая в себе эти две черты. И от этого голова шла кругом, прямо как на его представлении. Но от чего конкретно? - Я… Люблю тебя, - слова сами вырвались с губ Ризли, дрожащие в его горле, - Я люблю тебя, Лини, я- Его речь и голос гулом раздались в голове иллюзиониста, которому было безразлично всё происходящее до самых мелочей. Из его глаз мельком стекали слёзы, сцелованные Ризли с такой заботой, будто это было уже обыденностью. Очаровательно. Наконец, он достиг пика, его тело ослабло, обмякнув, способное лишь дрожать и судорожно вдыхать, восстанавливая прежний темп дыхания. Пуговицы на его одежде выглядели весьма небрежно, готовые вот-вот отвалиться, сама же одежда, лишь распахнутая и не снятая, как подобает, - помялась. Настоящий беспорядок. И это его рук дело. Холодный воздух помещения медленно отрезвлял, и являлся самым что ни на есть наркотиком, позволяющим ему чувствовать себя живым после подобного. Однако… Что-то не давало ему покоя. - …Постой, что ты сказал? - Я люблю тебя. Губы иллюзиониста сомкнулись, могло показаться, что в воздухе вдруг появилось напряжение, взявшееся из ниоткуда. Как всё могло измениться так быстро? - Нет, это не так, - слова Герцога ощущались неправильно, так, словно предназначались вовсе не ему. Настолько неправильно, что мерзкое чувство наконец полностью прорезалось в груди. - Разве ты не чувствуешь того же? Его дыхание ускорилось. Руки судорожно схватились за ткань рубашки, бегло и весьма уместно приводя себя в порядок. Лини абсолютно не было дела до практически испорченных нитей пуговиц, ни до вида его наряда – к чёрту. Как он вообще может думать о таком сейчас? На самом деле, это злило. Разве он не понимает? Не может понять? Так к чему тогда Герцог сказал ему о таких возвышенных чувствах к нему, если не может понять его? Странное чувство загадки и обмана притягивало его? Может быть, нечто другое? Лучезарность его улыбки и харизма? Абсурд. Настоящий абсурд. - Между «нравится» и «люблю» есть огромная разница. – его голос звучал уверенно и чётко, как наотрез, и вдруг мужчина почувствовал эту чёткую грань. Линию дозволенного между ними, - Ты не знаешь обо мне достаточно, чтобы говорить такое. - Но, Лини, - уверенный тон содрогнулся, а его лицо явило новые эмоции, - Я- - Нет. – ладонь, что была мягкой до этого момента твёрдо упёрлась в его грудь, отталкивая, и, возможно, тогда Ризли понял – Лини боялся этого. Боялся, как огня, - Ты видишь только ту часть меня, что тебе дозволено увидеть. Блеск в глазах юноши перестал быть искрой, теперь он выглядел несколько угрожающе, пылая злостью. Он не мог понять самого себя – если это лишь самообман Герцога, почему он так злится и готов возненавидеть? И всё же, тугое и неприятное ощущение, сдавливающее всё внутри, было вне его подчинения. - Я никогда не позволял тебе заглянуть за занавес. – голос того медленно утихал, приобретая меланхоличные ноты, плавно перетекающие из его злости, или только частично сохраняя её, - Ты зацепился лишь за образ, к которому тянутся все. И это пугало. Сценический свет, направленный только на него, был его даром и одновременно проклятием. И кому лучше знать что-то о темноте, чем не человеку, постоянно находящемуся под светом, что следовал за каждым его шагом? Что был частью его личности, и помогал ему не забывать. Возможно, он должен был быть рад, слыша слова, наполненные глубоким смыслом и его истинными ощущениями. Но это и было страшнее всего. К чему именно он испытывал это? К темноте позади, или к свету, что был на виду? Слёзы сами по себе вырвались из глаз, что неприятно покалывали. Он уже выполнил свою часть сделки, не так ли? Так почему всё это не должно уйти на дно? Есть ли хоть одна причина, почему это не должно свершиться? Почему меж ними не должно быть стены? - И ты говоришь, что ты любишь меня? – способен ли он принять всего его? И в свете, и в тени? Именно это было страшнее всего. - Пожалуйста, уйди.***