I've been dreaming about flying for a long time I had a vision from the grey's, they wanna co-sign Artificially intelligent, new-AI I'm your future, past and present, I'm the fine line
Iniko, "Jericho"
Сначала не было ничего. Ни тела, ни духа, он слился с игрой света и тени, растворился в хаотичном танце бесплотного и бездушного. Он не чувствовал ничего, ни боли, ни страха, ни радости, ведь он был всего лишь частью чего-то необъятного и незримого, той силы, что движет всем на планете. Боль пришла первой. Робкая, почти незаметная, она распространялась, как вирус, заполоняла собой ту пустоту, в которой он был до этого времени. Боль расставила всё по своим местам, определила границы его тела и мира, отделила его от бесплотной сущности, в которой он растворился, сделала его точкой в пространстве и времени. За болью пришло всё остальное: тепло, касающееся левой лодыжки, лучи, просвечивающие сквозь веки и окрасившие мир в красный, кислый запах водорослей, постукивание дерева о дерево. Его губы приоткрылись, и из глотки донёсся тонкий хрип, похожий на крик, издаваемый новорождённым детёнышем икрана. — Нетейам! Прохладная жёсткая ладонь легла на его щёку, пробежалась пальцам по скуле и виску, поднялась к волосам. Усилием воли Нетейам приоткрыл глаза и увидел измождённое, бледное лицо с огромными глазами. Хотя его черты заострились, а под глазами залегли две тяжёлые тени, это лицо показалось Нетейаму настолько красивым и приятным, что он бы заплакал, если бы мог. От лица тут же распространилось тепло по всему телу, оно заглушило на несколько радостных мгновений даже боль в груди. — Тук, принеси воды! Нетейам, мальчик мой… Мама. Вот почему ему внезапно стало так хорошо, это была мама. Его губ касается холодная вода, она стекает в горло, Нетейам рефлекторно глотает, едва не поперхнувшись. Лицо, похожее на мамино — Тук, весёлая, сверкающая, прыткая. Её тонкие пальчики обхватывают его плечо, они, в отличие от маминых, горячие, почти раскалённые. — Мама… — Мой мальчик, хи’и*, — продолжает Нейтири, любуясь сыном. Она покрывает его лицо быстрыми поцелуями, пока на её глазах не выступают слёзы. — Тук! Позови отца, скорее. Девочка подскакивает и птичкой уносится прочь. [hi'i (на’ви), «маленький»] — Мам, где… где мы? — У тсахик. Ронал лечит твою рану. — Мы… не дома? По лицу Нейтири пробегает молния боли, но мать тут же берёт себя в руки. Её уши напрягаются. — Ты скоро поправишься и вернёшься к нам в шатёр. Она прекрасно понимала, о чём говорит сын, но не хотела озвучивать ответ при тсахик, молчаливой тенью замершей сбоку. Ронал не вмешивалась: давала матери насладиться моментом, осознать, что её сын действительно жив. В шатре в одно мгновение становится шумно и многолюдно. Кири мягко садится рядом и обнимает его голову, испуганно заглядывая ему в глаза. Тук схватилась за ладонь, а Ло’ак, робко приблизившись, едва касается кончиками пальцев плеча старшего брата. Последним заходит отец. Его медленный тяжёлый шаг почти бесшумен в общей суматохе. Отец будто бы не мог поверить своим глазам, его потерянный, почти лишённый мысли взгляд блуждал по лицу Нетейама. Не издав ни единого звука, он присел рядом, слегка подвинув вёрткую Тук, положил ладонь на лоб старшего сына и с нежностью погладил его по волосам. Нетейам с трудом, но всё-таки задержал взгляд на отце, ожидая, что тот скажет: отругает при всех? скажет, что разочарован? Нетейам напрягся, приготовившись к выговору. Но выговора не последовало, последовало что-то, что показалось Нетейаму гораздо более пугающим: отец опустил голову и тихо заплакал. Вскоре тсахик велела оставить мальчика в покое и стала осматривать его рану. Движения Ронал были на удивление спокойные и мягкие, ни одним своим жестом она не позволяла себе причинить раненому боль. Только когда пропахшая мазью ткань неохотно отлипала от груди, Нетейам почувствовал рану. Отступив на мгновение, боль вернулась. Она будет беспокоить его долгие годы, даже тогда, когда на груди останется только крохотное пятнышко светло-голубой кожи, она навсегда поселится в нём воспоминанием, проклятием, которое будет течь в его венах и которое передастся его детям и детям его детей. Нетейам не был воином по призванию, но он станет им по нужде. Рану промывают от запёкшейся крови и застарелой мази. В деревянной миске Ронал смешивает растёртые высушенные травы с водой и накладывает смесь на рану. — Поблагодари свою сестру, — говорит Ронал, заканчивая перевязку и опуская его обратно на циновку. — Что? — Поблагодари сестру, Кири. Если бы не она, ты был бы уже с Эйвой. Нетейама пугает мысль о том, что он был настолько близок к смерти, но он вымученно улыбается, стараясь крепиться. — Она что-то сделала? — голос до ужаса хриплый. — Да. Сам спросишь у неё. Больше тсахик не утруждается развлекать раненого разговорами, и Нетейам, оказавшись в тишине, пытается сначала вспомнить всё то, что произошло до того, как он потерял сознание, но мысли ускользают от него. Он обессиленно закрывает глаза, прекращая сопротивляться ласковой дрёме.***
Тихие шепотки раздаются отовсюду. Окружают его, как стая змееволков загоняет в угол пахнущего мускусом шестинога. Тоненькие голоса, вскрики, смешки, но ни одного слова не разобрать — говорят на на’ви, но так нечетко, что Нетейам не может ничего понять. В какой-то момент они становятся настолько громкими, что он просыпается. Резко распахнув глаза и подскочив на лежанке, он натыкается взглядом на два огромных голубых глаза, подглядывающих за ним из-под полога шатра. Лазоревый носик дергается, глаза исчезают в тени, и раздается детский смех. Под дружные крики и топот ребятня уносится прочь, взбудораженная тем, что её засекли. Деревенские детишки. Они быстрые, ловкие и незаметные. Заинтригованные Тук, ужасно гордой за брата, они мелькают крохотными тенями за тканью шатра, заглядывают под полог, и их голубые глаза блестят в темноте. Все еще потрясенный внезапным визитом, Нетейам осторожно сел, долгие секунды после пробуждения не понимая, где он находится. Отчего-то детские голоса сильно его напугали. Нетейам не мог этого помнить, но он догадывался, что ему напоминают неуловимые хрупкие фигурки. Эйва показала ему их, умерших или ещё не родившихся, но уже или ещё не существующих в этом мире. Вдруг на входе в шатер прошуршало касание чьих-то легких ног о плетеный порог. Заходя внутрь, Ло’ак склонил голову сильнее, чем того требовал низко спущенный полог шатра, но он не был похож на крадущегося хищника. Сжавшийся, маленький и неловкий, он проскочил, точно вор, внутрь и спрятался в тени. Нетейам, сидевший на циновке, прислонившись спиной к опорной балке шатра, улыбнулся. — Я тебя вижу, братишка. На Нетейама взглянули внимательные золотистые глаза. — Я тебя вижу, брат, — незамедлительно ответил Ло’ак и наконец приблизился. Ло’ак пожал ещё не совсем окрепшую руку брата и сел рядом. — Сильно болит? — Иногда бывает… Но обычно не очень, — соврал Нетейам. Ло’ак снова спрятал взгляд. — Я тебя не виню, — сказал Нетейам. — И Паука тоже. Если бы я знал, что всё так обернётся, ничего не изменил бы. — Я не думал, что всё так будет, я не хотел, — последние слова Ло’ак комкает, всхлипывая и опуская голову к груди Нетейама. Старший обнимает его голову одной рукой, чувствуя, как к щеке прислоняется макушка брата. На свежие бинты падает несколько капель. Они уже очень давно так не сидели. В детстве Ло’ак был тем еще плаксой, и Нетейаму, ответственному за младших, часто приходилось успокаивать брата после очередного падения с дерева или драки, чтобы потом обоим не влетело от родителей. Теперь все было совсем по-другому — будто бы целая жизнь (или смерть?) разделяла прошлое и настоящее. — Я никогда больше не подвергну никого такой опасности, — успокоившись, тихо, но твёрдо говорит Ло’ак. — Я стану лучшим воином, я правду тебе говорю, ‘Тейам. Я стану сильнее отца. Нетейам шутливо хмурится и отстраняет брата от себя. — Наш отец — Торук Макто. — Я помню, кто он, — отвечает Ло’ак, и на его лице нет ни капли прежней детской злости, которая горела огнём в золоте глаз раньше. Только какая-то суровая решимость, которую Нетейам никогда не замечал в брате. — Ты не знаешь, что было после того, как тебя подстрелили. — Рассказывай. — Он чуть ли сам не погиб, пока дрался с Кворитчем. Я нашёл его на глубине, он почти задохнулся. — Кворитч — сильный противник, — замечает Нетейам. — Да, но… Он не хотел выплывать. Ты не представляешь, как мне было страшно, ‘Тейам, и как страшно теперь, потому что он готов был сдаться, он устал!.. Он не хотел больше бороться, просто смирился с мыслью, что он покойник. Хотел, чтобы я его бросил! Нетейам слушает, внимательно вглядываясь в лицо брата. Видно, что тот много раз повторял про себя эти слова, смиряясь с их реальностью, и теперь был абсолютно уверен в них. Несмотря на то, что Нетейаму неприятно было слышать такое о почти легендарном отце, он чувствовал, что брат прав. Теперь слёзы, пролитые над ним, приобрели новое значение. — Значит, такой твой план? Стать ещё более великим воином? — У меня нет выбора. Если не стану, кто защитит маму и девочек? — Думаешь, мама нуждается в защите? — с грустью усмехается Нетейам. — Когда-нибудь она и ей понадобится. Отец стареет, и она постареет тоже. Я не позволю, чтобы они умерли из-за людей. «Ты не можешь этого обещать,» — думает, но не произносит Нетейам. — Этого не случится. Мы все живы, в безопасности, и это главное. И ты теперь снова не один, я тут, только мне нужно немного времени. Но когда эти подонки придут снова, мы им покажем, да? Ло’ак не смог сдержать детской улыбки. — Когда ты поправишься, полетаем на икранах? Мы давно не летали, твой Оззо соскучился. — И я по нему. Я не хотел старших просить об этом, они бы начали нудить… Поможешь выйти наружу? Хотя бы часок посидеть на воздухе. Ло’ак радостно улыбается, как всегда, когда ему предлагают авантюру, пусть даже и такую небольшую. Он тут же вскакивает на ноги и подставляет плечо. Нетейам вздыхает, собираясь с духом, поджимает под себя ноги чтобы опереться на них. Крепко хватаясь за плечо брата, он рывком встаёт и замирает на мгновение. Ло’ак держит его, шатающегося на слабых ногах, пока Нетейам пытается справится с головокружением. — Уверен? — Уверен, скаун, раз начали, значит, делаем. — Нам влетит. — Конечно, влетит. А может нет. Я в этой чёртовой конуре уже три дня, мама даже по шатру ходить на разрешает, постоянно спать укладывает. Сон исцеляет, говорит. — Это же мама, — привычно отвечает Ло’ак. Солнце, давно уже миновавшее зенит, беспощадно ослепляет в первые мгновения, а прохладный свежий ветер, оставляющий солёные капли на губах, едва не сваливает с ног при первых шагах, но Ло’ак, заметно окрепший за месяцы жизни в клане Меткайина, непоколебимо держит брата. В глазах у Нетейама несколько раз темнеет, и расстояние, такое ничтожное для всех остальных, для него становится долгим и мучительным путём. Силы возвращаются медленно, ему кажется, что он снова ребёнок, который учится ходить. Эйва с трудом вернула ему жизнь, и это сказывалось на всём, будто бы силы теперь уходили только лишь на залечивание раны. В глубине души он знал, что прежним уже никогда не будет, но теперь, делая первые шаги вместе с братом, пытался убедить себя в том, что всё обратимо. Отойдя в сторону от главной тропы, ведущей к шатру целительницы, братья садятся на край плетёного помоста, свешивая ноги вниз. Кончиков пальцев тут же касается взметнувшаяся вверх волна. — Ты как? — В норме, просто… Не важно… Просто старайся не ловить пулю, опыт так себе. Отдышавшись и утихомирив бешено бившееся сердце, Нетейам взглянул на тёмно-синюю водную гладь. После моря пламени и запаха пепла это место казалось раем, другим миром. Море проглотило бушевавший пожар и скрыло от глаз искажённый металлический корпус корабля, утопленником теперь лежавшего на дне. Нетейам засвистел, подзывая, и через несколько секунд эхом откликнулся ему чей-то крик. По воде промелькнула тень, мальчиков обдало волной воздуха. Икран сделал несколько кругов над их головами, ища место, куда приземлиться, и наконец опустился на воду, поджав лапы и сложив крылья. В первые недели их икраны неуклюже и нелепо барахтались на мелководье или вовсе не приближались к воде, но в итоге приспособились к морскому побережью, как и их на’ви. — Оззо, дружище… Тебя самого нигде не поцарапало? — Я осматривал его сразу, когда икраны нашли нас. Он молодец, не лез в пекло. Икран подставляет голову под ласковые руки наездника и зажмуривается, когда Нетейам чешет его подбородок и шею. Изумрудная чешуя потемнела от долгого пребывания на солнце, животное заметно похудело из-за недостатка привычной пищи, но это ничего: они уже почти привыкли питаться рыбой. Оззо и другие икраны теперь мало были похожи на своих лесных сородичей, но всё ещё не принадлежали этим землям, пропитанным морской солью и солнцем. Они даже в этом были похожи на своих наездников. — Тише, мальчик… Я больше никуда не денусь от тебя. Извини, в ближайшее время полетать не получится. — Ты быстро поправишься, я уверен. Нетейам молчит, продолжая ласкать истосковавшегося по нему икрана. — Ты не знаешь, где сейчас Кири? — Цирея говорила, они пойдут нырять за жемчугом все вместе. Должны уже вернуться вообще-то. — Раз уж я тут, можешь сбегать за ней, поискать? Я хочу с ней поговорить. — Что-то случилось? — Нет, просто… Случилось, но я не смогу объяснить, пока не спрошу у Кири. Ло’ак кивает и, не задавая лишних вопросов, убегает искать девочек. Временами младший был невыносимым авантюристом и упрямцем, но теперь был покорнее илу, видимо, страдая от чувства вины. Что бы ни сказал Нетейам, Ло’ак всегда будет помнить об этом проклятом дне. У Нетейама даже промелькнула мысль о том, что произошедшее с ним пойдёт на пользу брату: научит ответственности и осмотрительности. Сидеть на чистом воздухе в такой погожий день было сплошным удовольствием. Особенно после нескольких дней, проведённых в душном шатре тсахик. Оззо, казалось, почти задремал, опустив голову на колени на’ви и покачиваясь на слабых волнах, но в какой-то момент встрепенулся и беспокойно завертелся вокруг Нетейама. — Прости, дружище. Я хожу-то еле-еле, что уж тут до полётов… Но икран не успокаивался. Тогда Нетейам протянул косу к отростку на голове икрана и медленно соединил их, наблюдая, как нервные окончания сплетаются в единую нить. Оззо тут же рванулся, едва не опрокинув на’ви в воду, завилял хвостом и жалобно застонал, глядя на Нетейама. Мальчик же почувствовал неожиданный прилив сил от здорового крепкого тела, энергия бодрящим жаром пронеслась по венам и замерла на кончиках пальцев. Они делились воспоминаниями. Икран утихомирился, стал внимательно прислушиваться к чужим ощущениям, больше не стремясь разорвать связь. Рана пульсировала на груди, дыхание было спёртым, но на короткое мгновение Нетейаму стало легче. Медленно разрывая связь, Нетейам тяжело вздохнул и аккуратно лёг на спину, закрыв глаза. Икран тоненько закричал и затих. После того, как он почувствовал боль своего на’ви, он был в полном неудомении. Солнце внезапно что-то заслоняет, чья-то тень. Нетейам открывает глаза и видит перед собой лицо сестры. — Хорошо, что вышел. Свежий воздух и солнце пойдут тебе на пользу. Я говорила Ронал, но ей не нравится, что я указываю. Хотя вот эта штука, — Кири почти касается пальцами повязки на груди брата, — крутая хрень. — Она тебе не нравится? — Ну, скажем… Я отношусь к миссис Недовольное Лицо с подозрением, как и она ко мне. Но мне есть чему у неё поучиться, и маме тоже, хотя маму это охренеть как злит. — Хватит ругаться. — Хватит вести себя, как папа. Кири садится рядом, скрестив ноги. — Тук так развизжалась. Тоже хотела прийти, но Ло’ак сказал, ты хотел поговорить только со мной. — У меня будут проблемы? — О, и ещё какие. Ло’аку пришлось закинуть её на плечо, чтобы я успела убежать. Ревнивая крошка Тук, всегда она так. — Так о чём ты хотел поговорить? — Ронал мне рассказала. Беспечность тут же пропадает с лица Кири. Она переводит взгляд на горизонт, стараясь выглядеть как можно более равнодушной. — Что рассказала? — Что ты что-то сделала. — Правда? — Кончай придуриваться. Кири, ты умная девчонка и очень умелая, я знаю это. Но я не могу поверить, что ты смогла сделать то, что не может сделать даже тсахик. Из мёртвых не возвращают. Кири хмурится, поджимает ноги к груди, закрываясь, и нервно перебирает пальцами волосы. Нетейам даёт ей время, чтобы собраться с мыслями. — Я не знаю, что я сделала. — Что значит — не знаешь? — Не знаю и всё тут. Ронал всех выгнала, даже маму, а меня заставила остаться. Говорит, либо делаешь что-то, либо твой брат умрёт. Говорит, видела, что я управляла рыбками. Но это рыбки! И кораллы тогда, когда за нами гнались люди, но это всё такая ерунда, я же не умею лечить. Нет, умею что-то, конечно, но ты был весь в крови, почти не дышал, и она мне говорит вот это… Я пытаюсь раз, пытаюсь два, ничего не получается, а потом я вдруг перестала чувствовать твоё сердце, и… и… Кири запнулась и посмотрела на брата блестящими влажными глазами. — Мне стало так страшно… Я подумала, что убила тебя. — Вот это, — Нетейам указал на грудь, — убило бы меня. Ты меня спасла. — Ещё бы я знала, как. — Как ты поняла, что делать? — Я не знаю, как описать это. Я просто почувствовала, что нужно что-то распутать, как клубок, а потом соединить. Мне нужно было… Как будто бы наощупь двигаться. Так, как чувствую. Нетейам не понимал, но не стал прерывать сестру. — Я заставила что-то внутри тебя соединиться. Может, какую-то артерию или что-то вроде того. Но как — ума не приложу. Я приказала, и меня послушались. — Что ещё ты делала? — Держала тебя за руку, но больше ничего. Я раньше так только с растениями могла, да и то — только через тсахейлу. При мысли о том, что Кири могла бы установить тсахейлу с ним, пока он был без сознания, Нетейам нахмурился. На’ви могли делать так только с парой, но ни с кем другим, как бы близки они ни были с братьями и сёстрами. Но, кто знает, Кири могла сделать и не такое в отчаянии. — Ты точно больше ничего не делала? — Нет, просто… Чёрт, Нетейам! Скаун, как ты мог такое подумать? Кири даже отодвинулась от него. — Ты мерзкий! — Я не думал ни о чём таком! И вообще это ты заговорила об этом! — Фу! Нетейам тихо и хрипло смеётся. Они замолкают, и каждый начинает думать о чём-то своём. Кири опускает ноги в воду и уходит в себя, наблюдая за тем, как светящиеся золотые рыбки кружат вокруг её лодыжек волшебным водоворотом. — А всё-таки Ронал — эгоистка. — Почему ты так решил? — Если бы я умер, ты бы чувствовала ответственность за это, а не она. Её лицо смягчается снисходительной улыбкой. — Она наложила повязку и приготовила заживляющую мазь. Я немножко преувеличила свои заслуги. — Если бы не ты, эта мазь была бы бесполезна. Кири, я видел Эйву. Чувствовал её присутствие во мне и вокруг меня. — Здорово, правда? — вырывается у Кири. — Ох… Извини. — Я был мёртв несколько мгновений, но Эйва позволила тебе вытащить меня. Даже не знаю, как описать это чувство. Наверное, младенцы, когда рождаются на свет, испытывают ту же самую боль. И ужас. — Зачем Эйве возвращать тебя? Я никогда не слышала ни о чём таком. — Не знаю. Я хотел спросить у тебя. Эйва помогает, когда её просят, но даже она не всегда может спасти кого-то. — Как с мамой, я знаю. В глазах Кири на мгновение мелькает какая-то незнакомая Нетейаму мысль. — Всё это странно, но я верю, что в этом есть смысл. Может, мама могла бы объяснить мне, что к чему, но теперь это невозможно. По крайней мере, у Меткайина. — Мы найдём ответ когда-нибудь, — отвечает Нетейам и протягивает сестре руку. Девочка в нерешительности смотрит на неё, но всё же неловко сжимает его ладонь в своей. — Получается, эта загадка теперь касается и меня. — И как тебе это чувство? Не понимать, что с тобой? — Не представляю, как ты терпишь всё это. И это я ещё почти ни с кем не виделся кроме семьи. — Тук работает над твоей репутацией. Ты практически герой. — Хорош герой… Еле хожу. — Ты поправишься, я уверена. А потом будешь рассказывать мелким, как ты сражался с ублюдками Кворитча. А то Ло’ак всю славу себе заберет. Едва ли слава волновала в этот момент Нетейама. Эйва позволила ему жить, но зачем? Как бы Нетейаму ни хотелось это признавать, он не был так важен, как Торук Макто, не был могущественной воительницей, как мать. Но ведь Эйва не могла ошибиться?.. Она не на’ви, не выбирает себе любимчиков и не может внезапно раскапризничаться. Кири всю сознательную жизнь мучилась тайной своего происхождения и со временем вопросов становится только больше. Неужели и Нетейаму теперь придётся жить с этим? Тихо поднявшись и едва коснувшись невесомой шалью плеча брата, Кири кивнула ему на прощание и ушла. Нетейам всё сидел на краю тропинки, пока неба не коснулся ласковый поцелуй заката. Когда икрана, успевшего вернуться с охоты, чуть ли не снесло волной, пока он дремал рядом, он вскрикнул и взмыл в сумеречное небо. Возвращаться в духоту шатра не хотелось, но Нетейам сам чувствовал, как силы покидают его. Он поднялся и побрёл обратно. В этот раз ноги слушались уже лучше, да и голова почти не кружилась — уже неплохо.***
Ронал пришла намного раньше, чем обычно. Тсахик уставшим взглядом окинула разворошенную постель, на которой сидел, по-птичьи умостившись на жёсткой циновке, Нетейам. Он ожидал, что матриарх снова достанет свои травы и благовония, но та только сбросила сумку, прозвеневшую ракушками, в угол шатра и остановилась. Не обращая внимания на мальчика, словно его тут и нет, Ронал схватилась за опору шатра. Её плечи поникли, и Нетейам услышал её тяжёлое дыхание. Он боялся обращаться к ней, но всё-таки решил подняться. — Я могу помочь? — робко спросил он. Уши матриарха нервно двинулись вверх и тут же прижались к чёрной россыпи кудрей. — Это всё из-за вас, — прошипела Ронал. — Вы несёте только гибель, только забираете… Она наконец обернулась к Нетейаму, держась за огромный живот. За последние месяцы он увеличился вдвое, и, насколько мог судить Нетейам, выглядел так, словно матриарх должна была родить со дня на день. — Я всё думаю: почему Эйва вернула тебя? За что она тебя спасла? — Я не знаю. — Конечно, ты не знаешь, мальчишка. Вы принесли войну, а мы по глупости приняли вас, и теперь расплачиваемся. — Почему тогда не выгоните нас? — спрашивает Нетейам, нахмурившись и едва сдержав оскал. Они оба страдали, и он старался не забывать об этом. — Ты знаешь, мы не сделаем этого. Не после всего, что произошло. — Но вы всё равно будете ненавидеть нас. Голубые глаза Ронал металлом сияли в полумраке шатра. — Если бы вы были на месте моих родителей, вы бы не захотели защитить своих детей? — Я бы пожертвовала жизнью ради них. — Как и мои родители. Матриарх выпрямилась, всё ещё держась за живот. Нетейам заметил, как кожа в одном месте натянулась, и что-то некрупное изнутри толкнулось. По крайней мере, это значило, что ребёнок был жив и здоров. — Когда он родится? — Через месяц. Самая тяжёлая беременность из всех. — Эйва благословит ваше дитя, — говорит Нетейам. Взгляд Ронал смягчается от этих слов. — Я не ненавижу никого из вас. И уважаю твоих родителей. Но вы здесь, и вы принесли войну из-за моря. — Рыбаки уже давно промышляли в ваших водах и убивали тулкунов. Не мы виноваты в смерти Роа и её малыша. Ронал опустила глаза. Нетейам заметил, она всегда так делала, когда была смущена или не знала, что сказать. Они не так много разговаривали, но Нетейам, чей мир более чем на неделю оказался заключённым в небольшом шатре, изучил многие её привычки. — Ты умный мальчик. Умный не по годам. Но не такой дерзкий как твой брат. Ничего не отвечая, он внимательно смотрит на матриарха, которая постепенно справляется с болью, и к её лицу снова приливает кровь. — Но лучше не испытывай моё терпение. — Простите, тсахик. Ронал совсем оправилась после движений младенца в ее утробе и снова взяла в руки сумку, стала выкладывать перед собой ворох водорослей, прибрежной травы, моллюсков, кораллов — всего, что только мог предложить океан лекарю. Раненому оставалось только покорится этому ритуалу, который проводила матриарх. Раскладывая влажные пальмовые листья на просушку, она нежными движениями разглаживала их изумрудное полотно на глиняной дощечке перед входом. Некоторые воины, должно быть, удивились бы тому, сколько силы и напора необходимо целителю, чтобы растолчи ничтожный осколок рифа в ступе. Вены на широких руках тсахик вздувались от напряжения, но она продолжала методично раздавливать неохотно поддающийся коралл в пыль. Это она делала впервые, поэтому Нетейам насторожился и внимательно наблюдал за ее действиями. Он даже хотел предложить помощь, но Ронал, угадав его порыв, взглянула на него исподлобья — не сердито, но предупреждающе — и сменила рабочую руку. В коралловую пыль она добавила резко пахнувшую жидкость из бурдюка, свисавшего с крюка на опорном столбе шатра. Затем она тяжело поднялась и, неуклюже покачиваясь из стороны в сторону, приблизилась к Нетейаму. Все было как обычно: она снимала повязку, смывала запекшуюся кровь и остатки компресса. Боль уже была более терпимой, и Нетейам только немного морщился. Перед тем, как туго забинтовать чистой тканью промытую и сдобренную лекарством рану, Ронал погрузила пальцы в оранжеватую смесь из коралла и принялась рисовать витиеватые узоры на коже вокруг отверстия. Рисунки очень напоминали татуировки на телах Меткайина, но были заметно проще: изгиб волны, расходящиеся линии — лучи солнца. Все это матриарх обвела огромным кругом — изображение Наранавма*. [Naranawm (на’ви) — название Полифема. Полифем — газовый гигант, чьим спутником является Пандора. На небе Пандоры виден как огромный голубой шар.] — Что это? — Руны. — Зачем они нужны? — Ты задаешь глупые вопросы. Чтобы твоя рана зажила. — Разве она не заживает? — Слишком медленно. — Почему рун не было раньше? Уши Ронал нервозно дернулись. — Руны нельзя использовать по пустякам. Морские руны требуют платы за помощь. Всегда. — И какая у них будет плата? — Этого не знает никто. Хвост Нетейама медленно задвигался из стороны в сторону. — А если цена окажется слишком высокой? — Выше, чем твоя жизнь? Что может быть ценнее этого? — Много чего. — Не говори глупостей, мальчик. Нет ничего ценнее жизни. Уверенными движениями Ронал принялась перематывать плечо и грудь Нетейама тряпичными бинтами, но в этот раз — он почувствовал — она завязывала их туже. — Я смогу летать? Матриарх усмехнулась. — Ты похож на свою мать. Ей тоже тяжело даются перемены. Она все схватывает налету, словно ребенок, но не хочет перенимать наши обычаи. Нетейам непонимающе взглянул на нее. — Ты спросил, сможешь ли ты летать. Будь ты Меткайина, ты спросил бы, сможешь ли ты плавать. — Я Меткайина. — Но и Оматикайя тоже. Ты удивляешься тому, что мы не принимаем вас. Но вы тоже противитесь нам и нашему укладу. На это Нетейаму было что ответить, но он решил промолчать. Спор никуда не вел, ему хотелось возразить и только, а по усталому выражению лица Ронал и её медленным движениям было очевидно — она вымотана. Когда Ло’ак установил тсахейлу с Паяканом, разразился скандал, хотя что могло бы быть более привычным и естественным для Меткайина, если не духовное родство с тулкуном? Услышав эти слова тсахик, Нетейам понял, почему Цирея, зная, что на это скажут родители, позволила Ло’аку создать связь с мятежным тулкуном. Он даже не смог сдержать лёгкой улыбки: девчонка оказалась умнее, чем он думал. Позволив Ло’аку сделать это, она окончательно привязала его к клану и к себе. А родительский гнев проходит, и возмущение сглаживается любовью и лаской. — Вы так и не сказали, смогу ли я летать. — Скорее всего. Но сейчас тебе рано об этом думать. Такой ответ его не устраивал, но он и сам понимал, что ничего другого Ронал ему бы и не сказала. В его положении следовало радоваться тому, что он вообще выжил, и не спешить, но сидеть в тёмной комнате в одиночестве, пока за пологом шатра кипит жизнь, казалось непростительной тратой времени. Наложив бинт, Ронал снова обмакнула пальцы всё в ту же смесь и потянулась к лицу Нетейама. Тот резко отшатнулся от неожиданности, но тсахик властно притянула его обратно. Она стала рисовать узоры на его лице: от надбровных дуг к линии волос простирались прямые линии — длинные ресницы, на щеках и подбородке спирали изображали жизненную силу и здоровье. На груди мешала повязка, поэтому последняя спираль — сильное сердце — сдвинулась вправо. — Ты должен принести дары Эйве сегодня. — Хорошо. Подношение Эйве. Он слышал о нем, но не знал, что будет одним из участников ритуала. Нетейам поднесет Эйве дары в благодарность за подаренную ему жизнь; рисунки на лице и теле показывали, что теперь Нетейам молится о здоровье и скорейшем выздоровлении. Зашёл Аонунг. Хорошими друзьями они не были, но Нетейам и его был рад видеть в такой момент. Мальчик робко взглянул на мать; вся его дерзость и заносчивость вмиг улетучивались, как только он оказывался рядом с родителями. — Ты звала? — Да. Отведешь Нетейама к древу духов. — Хорошо, мама, — потом неловко добавил: — привет. — Привет, — с неловкой улыбкой ответил Нетейам, словно бы извиняясь, что доставляет лишние хлопоты. Аонунг, хоть и был пока невысок, явно унаследовал отцовскую силу и стать и обещал вырасти крепким воином. Так что Нетейам без особых сомнений оперся на него, когда тот подставил плечо. Ноги уже лучше слушались, но Нетейам довольно быстро уставал, у него перехватывало дыхание. По его мнению, ему уже не нужна была нянька для того, чтобы благополучно, хоть и медленно перемещаться по суше, но взрослые боялись оставлять его одного. Это было странно — что может произойти с ним хуже того, что произошло уже? Но вдруг ему что-то понадобится? Или он упадёт? Или станет плохо, а никого не окажется рядом? Аргументы были не убедительные, зато убедительным был взгляд Нейтири на сына. — Ну же, идите. Не мешайтесь, — строго произнесла Ронал. На её лице снова появилось привычное хмурое выражение. Мальчики и рады были: Нетейаму не терпелось наконец-то воссоединиться со всеми, а Аонунгу просто не нравилось делать что-то под надзором матери. Солнца уже совсем не видно было за горизонтом, но ночь обещала быть светлая. Полифем заслонял половину небосвода мирно сияющим голубоватым гигантом. Ветер совсем утих и стоял штиль. — С твоей мамой тяжело, — ляпнул Нетейам невпопад, чтобы хоть как-то рассеять тишину. — С твоей тоже. — Согласен. Мы все тоже ее боимся. Наступило неминуемое молчание, и Нетейам постарался сфокусироваться на ощущениях: вечерняя прохлада, ещё совсем тёплый песок под ногами, запах чего-то солёного и горького от Аонунга. Всё что угодно, лишь бы не замечать боль в груди. — Ло’ак говорил, ты спас их с Пауком. — Нетейам коротко кивнул в ответ. Отрицать этого он не собирался, всё-таки у любой скромности есть предел, а соглашаться и хвастаться этим — всё равно что хвалиться тем, что нарочно подцепил смертельную болезнь и чудом выжил. Это была не его заслуга, а Кири и Ронал. — Я, в общем-то… Ну, рад, что ты жив. — Спасибо, — сказал Нетейам и улыбнулся. Он больше не нашёлся что ответить, а его собеседник, стушевавшись, совсем затих. Остаток пути до причала с илу они провели в молчании, стараясь делать вид, будто бы они идут в одиночестве. Погрузившись почти по пояс в воду, Нетейам почувствовал прежнюю лёгкость в ногах. Окунаться с головой он боялся: Ронал ничего не сказала по поводу того, можно ли ему плавать, но он подозревал, что компресс не переживет этого. Илу покорно подплыли к на’ви. По питомцу Нетейама было заметно, что тот истосковался по своему наезднику, и ему явно недоставало активности в последние несколько дней. — Здравствуй, Ноа, — произнес Нетейам и погладил илу по голове. — Скучал, малыш? Отвезешь меня к древу, м? — Ты странный. — Почему это? — Разговариваешь с ним, когда можно просто создать связь и всё. — У меня отец так же делает, — ответил Нетейам и пожал плечами. Рана отозвалась слабой болью. — Я и с Оззо тоже разговариваю. Ло’ак тоже. Для Аонунга это была очевидно лишняя трата времени. Тсахейлу позволяла илу и икранам слышать все мысли наездника и угадывать его порывы и желания — для на’ви это был более эффективный и привычный способ передачи информации. — Наверное, это из-за того, что папа раньше был человеком. Человеческое тело не способно создать связь. — Да, я заметил по Пауку. Ни хвоста, ни косы. В воде он ещё слабее и медленнее, чем вы. — Не трогай его. Паук — семья. — Интересная у вас семейка. Нетейам с укором и досадой взглянул на младшего, но тот только закатил глаза. Неловкость в их общении быстро прошла — и все благодаря язвительному и стревозному характеру Аонунга. — Не мог промолчать, да? — Будешь отчитывать меня? — Как дитя малое. — Мне хватает и Циреи, прекрати. — Тебя все отчитывают, потому что ты ведешь себя как подонок. Задирал нас, задирал Кири, теперь очередь Паука? Можешь вымещать свою злобу на ком-нибудь другом? Во взгляде Аонунга промелькнуло какое-то новое выражение, совершенно непривычное для него. Его уши прижались к голове, он сердито хмыкнул и отвернулся. Больше никто из них не пытался заговорить. Нырять всё же пришлось: только через воду можно было попасть к древу. Когда прохладная волна накрыла голову, по коже пробежались мурашки. На те пару минут, пока они проплывали под скалами, Нетейам неосознанно крепко сжимал рога илу, боясь неизвестно чего: сокрытого во мраке дна, сильного подводного течения или прячущегося в зарослях водорослей мелкого хищника. Подводная пещера, на дне которой располагалась священная роща, была уже заполнена на’ви. Все отпускали своих илу, чтобы они паслись где-то недалёко у входа и не мешали церемонии. Со дна до поверхности доносился ласковый мягкий свет, отражавшийся на потолке и стенах пещеры, по которым причудливым рисунком мелькали узоры воды. На берегу солнечным золотом светились минералы. Весь этот свет заставлял россыпи веснушек на телах на’ви сверкать, как мириады звёзд на ночном небе, и придавал всему торжественную гармоничность. Большинство пришедших остановилось на берегу, ожидая начала церемонии. Прошло всего лишь четыре дня с битвы у Скал-близнецов. В первый день похоронили убитых. Слава Эйве, их было немного, и не было жертв в их семье. Нетейама не было на погребении — он всё ещё был без сознания к тому моменту. Отец вместе с группой взрослых обследовал затонувший рыбацкий корабль; они достали некоторые его детали, что могли бы пригодиться в будущем, хотя Ронал и была против. Берег расчистили от принесенного мусора и тел людей и рекомбинатов. Пришло время для благодарностей Эйве. Нетейам и Аонунг выбрались на мелководье, когда их окликнул тонкий голосок. — ‘Тейам! ‘Тейам, мы тут! Разбрызгивая вокруг воду, едва не сбивая с ног стоявших на пути на’ви, к мальчикам неслась Туктерей. Следом за ней, извиняясь перед прохожими за нерасторопность дочери, шли родители. Тук с разбега врезалась в брата, обвила его ладонь руками и принялась быстро пересказывать все события, что приключились с ней за день, а случилось куча всего: утром она обожглась о ярко-красную медузу, которую хотела показать Цирее, видела только что вылупившихся черепахоногов… — А твоя рана? Она болит? Что у тебя на лице? Ты будешь тоже благодарить Эйву? — Похоже, что да. Нетейам не смог сдержать гримасы боли, когда сестра особенно сильно дёрнула его за руку. — Туктерей! Не трогай брата. Разве не видишь, он всё ещё плохо себя чувствует? — Нейтири приподняла лицо Нетейама и внимательно осмотрела его: то ли её интересовало выражение лица сына, то ли рисунки на его лице. Тук стыдливо оглядела Нетейама снизу вверх и погладила его по животу, но руку его не отпустила. — Как ты, боец? — спросил отец, немного неловко сжимая его плечо. — Получше, — ответил Нетейам. — Очень хочу на воздух, но мама и Ронал не пускают. — Как будто бы ты кого-то из них слушаешься, — хмыкнул отец. — Готов к ритуалу? — Не знаю, Ронал не говорила ничего… Что мне надо будет делать? — Тебе дадут подношения, и ты опустишь их к древу, — ответила мать. На ней и отце тоже были узоры, но другие — линии, обводившие нижние веки, вели к вискам, другие спускались от нижней губы к подбородку. Острый взор лучника, кровь на клыках воина — благодарность за удачу в бою. Нетейам послушно кивает, но думать о предстоящей церемонии ему не хочется. Он оборачивается, ища взглядом друзей, потому что с родителями становится неуютно. После сражения с рекомбинатами и его ранения они оба стали вести себя по-иному. Мама стала строже, теперь она выражала свою волю не иначе как приказом, который не терпит ослушания. Было видно, что она постоянно беспокоится за здоровье сына. Нетейам не знал, что произошло после того, как он потерял сознание, но он чувствовал, что мать крайне тяжело перенесла этот удар. Отец, наоборот, смягчился. В нём проснулась доселе неизвестная ему неловкость и смущение, он стал немногословен и, в отличие от матери, не указывал, что делать, на каждом шагу, только его взгляд — ожидающий, внимательный и ласковый — выражал родительскую любовь. Спустя годы, в чужом краю Нетейам поймёт причину таких резких изменений в поведении родителей. Их дитя, их первенец едва не погиб на поле боя, на котором его быть не должно было: из-за чего? они винили себя? Они пытались уберечь его, но не вышло. Хоть Нетейам и находился на пороге взрослой жизни, воином он ещё не был — он был ребёнком. Из-под плеча отца выныривает Ло’ак. Необычайно возбужденный, подпрыгивая на ходу, он всем своим видом заряжал остальных энергией. Отец молча потрепал младшего сына по голове, и это не осталось ни для кого из братьев не замеченным. Добрый знак — он в хорошем настроении. — Мам, пап, хватит его донимать, сами-то… — Ему с нами скучно, Нейтири, — говорит отец, пожимая плечами. — Нет, не скучно, просто… — Скучно, скучно! — возражает Ло’ак, обходя брата и затихшего Аонунга сбоку и толкая их перед собой. — Потусите со взрослыми, в конце концов… Нетейам удивлённо следил за неожиданно осмелевшим братом. — Ты чего это? — Идём, идём, — шёпотом ответил Ло’ак. — Я тоже хочу! Мам! — Тук заинтересованно смотрела на брата. — Иди, — вздохнув, ответила Нейтири. Она не любила, когда семья разбегалась по разным углам во время празднеств, но ей пришлось смириться: у детей были свои секреты и свои развлечения, которые нельзя было раскрывать взрослым. Муж утешительно обнял её и поцеловал в щёку. Дальше Нетейам смотреть не стал: он не переносил вида целующихся родителей. Ло’ак похищал брата у родителей вовсе не потому, что у него был припрятан какой-то сюрприз, а просто чтобы спасти старшего от общества взрослых. Компания подростков, обосновавшаяся в сторонке, вся была знакома Нетейаму: Кири, Цирея и их с Аонунгом друзья. На Нетейама смотрели как на гром среди ясного неба, пролившийся после продолжительной засухи ливень. Цирея лучезарно улыбнулась ему, и на мгновение он подумал о том, какой же его брат счастливчик. — Мама говорит, ты поправляешься, — сказала Цирея, — медленно, но верно. Мы молим Эйву за каждого раненного, и за тебя тоже. Нетейам смотрел в голубые глаза девочки и понимал, что под этим «мы» скрывалась она одна. Не то, чтобы другим было плевать на раненных. Для Циреи это было важно, и её искренняя вера в то, что молитва будет услышана, наделяла её слова особенной силой. К девочке подошёл Аонунг, пробормотал ей что-то на ухо, видимо, какое-то сообщение от матери. Как эти двое могли родиться в одной семье, от одних родителей? Цирея — добрая, искренняя, отзывчивая Цирея — и язвительный, чопорный, назойливый Аонунг? На фоне сестры Аонунг казался ещё более невыносимым мальчишкой, чем обычно, его качества будто подсвечивались со стороны. Чтобы не раздражаться, Нетейам отвернулся и кивнул Кири. — Выглядишь лучше, чем днём, — заметила сестра. — Просто всё некрасивое под краской, — хмыкнул Нетейам. — Тебе нужно будет соединиться с древом духов, может, ты сможешь узнать, что к чему. — Да… Надеюсь. Кири неопределённо дёргает рукой, пересиливая себя, и сжимает ладонь Нетейама в своей. Затем поспешно отпускает её и скрещивает руки на груди, кутаясь в шаль. — Узнать что? — вклинивается Тук. — Как скоро я выздоровлю, конечно, — ответил Нетейам. Вскоре прибыли родители Циреи и Аонунга. Нетейам удивлённо взглянул на Ронал: от прежней усталости на её лице не осталось и следа. Казалось, даже её фигура стала вновь грациозной и ловкой, как до беременности. В её чертах появился таинственный отпечок торжественности. Тсахик была одета в тяжёлое праздничное одеяние, спускавшееся до земли и украшенное причудливым плетением и вкраплениями кораллов. Она опиралась на посох, и только это выдавало её, показывая, что ей приходится прикладывать усилие, чтобы сохранить лицо. Рядом с ней шёл Тоновари, неся в руках огромную корзину с дарами: жирные свежевыловленные рыбины, крабы, даже жемчужные раковины. Позади них ещё около дюжины женщин и мужчин несли подношения: дары моря, мясо наземных животных, сочные крупные фрукты, душистые цветы. При виде родителей Цирея кивнула друзьям и проскользнула сквозь толпы на’ви к процессии. Тсахик вместе с мужем остановились на мелководье лицом к древу, пока все остальные расположились за ними. При их появлении в пещере наступила тишина, все замерли в ожидании начала ритуала. Поначалу Ронал запела так тихо и тоненько, что Нетейаму показалось, словно этот голос ручейком исходит из самих его мыслей. Но он быстро начал понимать слова. Матриарх обращалась к Эйве от имени всего клана Меткайина, благодаря её за благословение и покровительство, за защиту. Постепенно Ронал стала петь громче, и её голос вознёсся к самому золоту потолка, отразился от него и вихрем спустился вниз, вызывая у всех присутствующих дрожь во всём теле. Нетейам поёжился и внезапно ощутил тепло плеча Кири, которая в привычном своём трансе чуть-чуть покачивалась из стороны в сторону, не замечая ничего вокруг себя. Он хотел приобнять сестру, но внезапно осознал, что не в силах сдвинуться с места, пока слышит этот громкий властительный голос. Единственное, на что его хватило — это слегка выпрямить пальцы на ладони и коснуться ткани шали Кири. Матриарх замолкла, но её голос ещё несколько минут отталкивался от стен. Наступившая тишина отрезвила Нетейама и заставила широко распахнуть глаза и оглядеться вокруг. Остальные были спокойны и умиротворённо смотрели вперёд. Только Кири резко вздрогнула, когда тсахик окончила свою песню. Юркая девичья тень проскользнула сквозь строй и слилась с фигурой тсахик. Цирея приняла у неё посох и подставила плечо, чтобы матриарх взяла её под руку. Медленно они вдвоём вошли в воду и нырнули. Тоновари не шелохнулся, покорно ожидая своей очереди. На’ви, пришедшие вместе с матриархом и вождём, расступились, образовывая коридор. Через него стали проходить те, кто желал принести подношение Эйве и вознести ей молитву. Супружеская чета Салли пошла в числе первых, почти сразу после Тоновари. Взяв по свежему мясистому куску рыбы, они опустились в жидкое золото волны и исчезли на глубине. Когда пришёл черед Нетейама, корзины помощников матриарха почти опустели. Сквозь воду он видел, что его предшественники подплывали к дереву, погружали подношение в сиявшие на дне водоросли, которые быстро утягивали его внутрь, и соединялись с древом. Что они говорили? Обнимали родных, погибших в битве? Рассказывали предкам о семействе чужаков, навлёкших на них беду? Обращение каждого из них к Эйве оставалось секретом для всех остальных. Нетейам подошёл к крайней на’ви, с которой даже разговаривал однажды, и она улыбнулась ему ободряюще. Имени он её не помнил, но смущённо улыбнулся в ответ и взял из её рук крупный красно-зелёный плод настолько мягкий, что, едва сжав его пальцами, Нетейам почувствовал, как по руке потёк сок. — ‘Тейам! Подожди, я с тобой, — его догнал Ло’ак. Он взял брата под руку. — Я справлюсь. — Я знаю. Но хочу с тобой. Прохладная волна коснулась паха, Нетейам вздрогнул, до последнего стараясь не намочить хвост. Заметив краем глаза, что за ними уже идут другие на’ви, он набрал в грудь воздуха и погрузился. Опустившись в воду и проплыв на глубину, Нетейам понял, зачем брат решил пойти с ним. Грести одной рукой было неудобно, тем более, он мог быстро выдохнуться из-за этого и лишиться воздуха прямо на дне. Ло’ак притянул брата к себе за плечо, и они уже гораздо быстрее стали подплывать к древу. Чем глубже они опускались, тем тяжелее Нетейаму становилось помогать Ло’аку рукой. Он словно бы чувствовал толщу воды, сгустившуюся над ним, и ему казалось, что он не плыл, а тонул. Качавшееся от подводного течения древо расплывалось перед глазами, становясь мутным и нечётким. Нерасторопно Нетейам выронил фрукт из рук, но тот медленно и мягко канул в гущу водорослей, как и должно было быть. Ло’ак на мгновение отодвинулся и и показал жестами: «Всё в порядке?» Нетейам коротко кивнул, собрался и активнее задвигал ногами, пытаясь самостоятельно подобраться к древу. Ло’ак нагнал его в одно движение рук. Ближайшая ветвь завлекающе потянулась к Нетейаму, когда они подплыли ближе. Он привычным движением потянулся за косой, поднося её к ветви. За мгновение до того, как соединиться с Эйвой, Нетейам увидел обеспокоенный взгляд Ло’ака.***
Мир разделился на две серых бездны: небо и океан. Бурная волна накрыла его с головой, продавливая в глубину его беспомощное слабое тело. Нетейам вынырнул, набрал воздуха и оглянулся: ничего вокруг, кроме безжизненной пустой солёной воды. Волна ударила по нему, оглушая и подавляя. Наконец он расслабил тело, позволив себе немного опуститься на глубину. Он распахнул глаза, но ничего не увидел. Внизу его ждала только мгла, пугающая и неприветливая. Ни морских животных, ни сверкающих растений. Неприветливая чернота грозила поглотить его и уничтожить. Всё нутро обуяла тревога, и Нетейам выпустил драгоценный глоток воздуха, хотя долгое время учился правильно задерживать дыхание. Грудь сдавило огненными тисками, перед глазами потемнело. Он взмахнул руками, стремясь побыстрее добраться до поверхности. Лучше жестокая стремительная волна и равнодушное небо, чем бесплотная неизвестная глубина океана. Подняв голову над водой, Нетейам, как рыба, стал хватать ртом воздух, распахнул глаза в поиске хотя бы чего-нибудь: облачка, птицы, солнца. Его блуждающий взгляд зацепился за тень, парившую среди облаков, и внезапно он услышал пронзительный крик незнакомого икрана. Тот кружил в поиске наездника и, когда нашёл, стал снижаться. Чешуя икрана едва заметно отливала фиолетовым цветом; таких Нетейам видел крайне редко, тем более, взрослых особей. Фиолетовый и розовый оттенок в расцветке детёныша икрана обычно указывал на слабое здоровье животного, и оно умирало вскоре после рождения. Икран замер в небе над самой поверхностью воды, но его хлестнула волна, он вспорхнул выше. Нетейам опустился вниз, пропуская над головой толщу воды, собрался с силами и снова вынырнул, стараясь подняться как можно выше над волной. Животное отлетело дальше, давая себе пространство для разворота и разгона, и стремительным лезвием проникло между гремящих волн, невесомо разрезав крылом водную гладь. Его тело полностью погрузилось в воду и проскользнуло рядом с мальчиком. Нетейам схватился за седло. Пришлось вложить всю силу, чтобы не выпустить из пальцев рожок седла. Те доли секунды, что тело икрана преодолевало сопротивление воздуха, Нетейам думал, что вот-вот соскользнет обратно в воду. Внезапно воздух, вместо того чтобы обрушиться на него невыносимой тяжестью, мягко поддался, и тела икрана и на’ви, точно перо, проскользнули мимо воздушных порывов. Поднявшись на несколько метров вверх, икран раскрыл крылья. Нетейам почувствовал тяжесть своего тела и поспешил схватиться второй рукой за седло. Ему потребовалось ещё несколько секунд, чтобы собраться с силами и подтянуться на руках. Тяжело отдышавшись после того, как наконец забрался в седло, Нетейам соединился с животным и почти лёг на его спину, пытаясь бороться с головокружением. Разгорячённая полётом спина икрана успокаивала своим теплом и гладкостью обновлённой после линьки чешуи. Когда мир перед глазами перестал вращаться, Нетейам сел привычнее. Он не знал этого икрана, но почему-то они были связаны.***
На этом связь прервалась, и Нетейам снова оказался под толщей воды, из которой с таким трудом выбрался. Оглянувшись вокруг, он увидел перед собой сиявшие ветви Древа духов, нескольких на’ви и брата. Внезапно дыхание перехватило, Нетейам выпустил изо рта несколько крупных глотков воздуха и начал задыхаться. Он в панике взглянул на Ло’ака, судорожно взмахивая руками, пытаясь сказать, что что-то не так, но брат и сам быстро всё понимает. Он обнимает старшего сзади и начинает всплывать. Те полминуты, что они плыли до поверхности, Нетейам едва ли мог сфокусировать взгляд на чём-то, а хаотичные движения его рук только мешали Ло’аку. На поверхности Нетейам с жадным хрипом заглатывает в лёгкие воздух и наконец приходит в себя. Потолок пещеры по-прежнему мерцал равнодушным золотом. — Что случилось? Что с тобой? — Ло’ак продолжал держать брата за плечо, помогая ему держать голову над водой. Не в силах ответить, Нетейам отводит взгляд, продолжая сосредоточенно выравнивать дыхание. — Твою мать… Ло’ак отодвигается и указывает на что-то внизу. От груди Нетейама в воде нитью тянется волнистая линия крови. — Тебе нужно к тсахик, давай, — говорит Ло’ак встревоженно и, приобнимая брата, коротко и звонко зовёт своего илу. Верхом они гораздо быстрее добираются до берега. Без помощи воды Ло’аку в разы тяжелее тащить брата, но шаг Нетейама, почувствовавшего под ногами землю, становится твёрже. Их тут же окружают: тсахик и вождь, родители, почувствовавшие неладное с самого начала, друзья, любопытные. — Бледный, как смерть, — говорит отец, оглядывая старшего. — Давай, сынок, иди сюда. Отец поднимает его на руки с необычайной лёгкостью, Нетейам даже не успевает среагировать. — Пап, я… — Потом расскажешь, побереги силы. Всё происходит для Нетейама как в тумане: единственное, что он мог в этот момент — держаться за руку отца, а позже за шею илу. Ту часть пути, что приходится проводить под водой, выплывая из пещеры, Нетейам проводит в унизительном полусознательном состоянии, у него снова темнеет в глазах, всё в груди полыхает огнём. Снова удушливый воздух шатра, навязчивые благовония и темнота. Когда отец пытается занести Нетейама под полог шатра, мальчик внезапно подскакивает у него на руках, извивается дикой птицей. Дрожащей рукой он впивается в плечо отца, и тот от неожиданности останавливается. — Нет, пап, не в шатёр! Пожалуйста, пап!.. Я не хочу… У него на глазах наворачиваются слёзы от мысли, что он снова окажется в этом замкнутом пространстве, воздух в котором так беспощадно сдавливает лоб. Он пытается сдержать слёзы и чувствует, как невидимая рука сжимает горло. — Хорошо, хорошо, — с беспокойством в голосе отвечает отец и в нерешительности оглядывается назад. В его взгляде Нейтири видит страх и растерянность. Нейтири выносит из шатра циновку, на которой до этого спал сын. Нетейам беззвучно плачет на руках у отца, внезапно потеряв всю свою силу и уверенность и снова став ребёнком. Ло’ак, Кири и Тук жмутся рядом, оглядывая старшего брата, который никогда за всю их жизнь не выглядел столь беспомощно и слабо, как теперь. Нетейам старается не поворачиваться к ним, чтобы те не увидели его лица, но остановить слёзы уже не может. Когда мальчика опускают на циновку, и Нетейам понимает, что его не собираются возвращать под полог шатра, он успокаивается и затихает в объятьях у отца. Мать садится рядом, гладит сына по голове, касаясь пальцами влажного от пота лба. Повязка кровит, и Нейтири принимается аккуратно разворачивать компресс. — Надо подождать Ронал. — Я знаю, что делаю, ма’Жейк, — отвечает Нейтири, и её голос внезапно становится на несколько тонов выше, что выдаёт её волнение. — Мне больно, мам. — Потерпи, хи’и. Нейтири не успевает сделать что-либо ещё; приходит Ронал и бесцеремонно отодвигает её от сына, говорит что-то, видимо, давая указания, а Нетейам взглядывает на неё сквозь пелену слёз. — Я не хочу больше туда. — Хорошо, ты туда не пойдёшь, — говорит Ронал, осматривая рану. — Слишком много двигал руками, поэтому рана открылась. Плавать тебе ещё рано. — А летать? — спрашивает Нетейам. — Тоже. На этом Нетейам замолкает и старается отвлечься от боли. Он замечает, как младшие испуганно смотрят на него, тоже едва не плача. Тук, поймав его взгляд, подбирается ближе, но не решается протиснуться между родителями. — Что сказала тебе Эйва? — спрашивает Ронал. Нетейам молчит, смущённый всеобщим вниманием. Даже если он и хотел поделиться видением, он не горел желанием разболтать это абсолютно всем. Отец, оглянувшись на младших детей, как можно спокойнее произнёс: — Погуляйте пока, не толпитесь. С Нетейамом ничего больше не случится. — Ну, пап… — Мы вас позовём, когда тсахик закончит перевязку, — ответил отец мягко. Тук насупилась, но повиновалась. Ло’ак поднял младшую сестру на закорки, и они вместе с Кири пошли вниз, к пляжу. — ‘Тейам, — с нежностью говорит мать. — Что ты видел? Он не может перечить такому тону. — Эйва показала мне икрана. Фиолетового. — Икрана? — с сомнением переспросил отец. — Да. Мы были связаны, но это был не Оззо. Родители переглянулись. — Ты больше не видел никого? Дедушку? Тётю Сольванин? — Нет. Был только икран. Я тонул, и он вытащил меня из морской бури. Ронал нахмурилась, замерла на мгновение, но тут же продолжила своё дело. — Фиолетовый икран — взрослый, а не детёныш, верно? — спрашивает мать. — Да. Я никогда таких не видел. — Потому что они не водятся в лесах Оматикайя, — объяснила Нейтири. — Они встречаются только у Тайрангов, я видел одного шестнадцать лет назад, но он погиб в бою с людьми, — продолжает отец. — И ты никогда не был в тех землях. Нейтири затихла и смотрела в пустоту, почти не двигаясь, долгие секунды. — Очень давно… Твоя очень далёкая прабабушка была из Тайрангов, — вдруг говорит Нейтири задумчиво. — Ты никогда не рассказывала мне про неё, — отвечает Нетейам. — Я знал, что некоторые наши предки из других племён, но про Тайрангов ты не говорила. — Я не думала, что это важно. Это было очень давно. Её звали На’ату. — Это может быть её икран? — спрашивает Нетейам. — Может. Но если это так, то ты никак не можешь быть связан с ним. Лицо Ронал омрачилось какой-то мыслью, но она продолжала накладывать новые швы на рану. Было заметно, что что-то в словах Нетейама не давало ей покоя, но она, видимо, не считала, что имеет право высказываться. Заметив это, мать спросила у неё: — Что ты думаешь? Ты толкуешь знаки Эйвы. Тсахик взглянула Нетейаму в глаза. — Ты тонул в океане? Каким он был? — Бурным, серым. Когда я нырял, я видел только темноту. Ни рыб, ни илу, ни тулкунов, никого. Мне хотелось выбраться из воды, и я забрался на икрана. — Боишься океана, мальчик? Нетейам нахмурился. — С чего бы? — Океан был таким, каким ты его видишь. Ни больше, ни меньше. — У меня нет причин его бояться. — И всё же ты боишься, — замечает Ронал тоном, не терпящим препирательств. — Иногда Эйва показывает не только прошлое. — Хочешь сказать, что моему сыну ещё предстоит встретить фиолетового икрана? — Этого я сказать не могу. Но это было предзнаменование от Эйвы. — И как мне понять его? — нахмурившись, спрашивает Нетейам. После ритуала он остался в ещё большем смятении, чем был до этого. Эйва умело уклонилась от его вопроса и дала новую загадку. — Ты поймёшь его, только когда оно сбудется, — ответила Ронал. — В этом я помочь не могу. — Тайранги воевали вместе с нами против небесных людей, — сказал отец, помогая Нетейаму сесть удобнее. Мальчика, пригревшегося в объятиях отца, потихоньку начинает клонить в сон. — Я помню их Оло’эйкте* — Икейни. Одна из лучших воздушных наездниц, что я видел. Когда люди вернулись на Пандору, Икейни прислала нам на помощь отряд наездников. [Оло’эйкте (на’ви), «предводительница», ж.р. от Оло’эктан, «вождь»] — И не пришла сама, — поджала губы Нейтири. — Забудем об Икейни пока, — прерывает разговор отец. — Мы забираем Нетейама к себе, Ронал. — Раз он так хочет, — соглашается матриарх. Мать уходит вместе с тсахик, чтобы взять всё необходимое для перевязи. Лучи заката слепят глаза, поэтому отец поворачивается так, чтобы телом закрывать от солнца лицо Нетейама. Перед тем, как задремать, Нетейам говорит: — Пап, а человек может выжить с такой раной, как у меня? — Нет. Он бы истёк кровью через десять минут, — не моргнув глазом, отвечает старый морпех. — А на’ви? — Тоже нет. — Тогда почему я выжил? — Я не знаю, — не стал врать Джейк. — До прибытия на Пандору я не верил в чудеса. Но когда Ло’ак принёс тебя раненого, я молил Эйву только о чуде. Я много смертей видел, сынок, и в тот момент я был уверен, что мы тебя потеряли, но всё равно умолял Эйву сделать что-нибудь. Я бы не поверил, если бы мне сказали, что кто-то выжил после выстрела в грудь навылет. — Это же хорошо? — Конечно, хорошо. Откуда такие вопросы? — Вдруг я навсегда останусь таким? Отец грустно и встревоженно улыбается. — Конечно, не останешься. Будет тяжело, но ты поправишься. Нетейам уже собирается что-то ответить, но язык не слушается, а голосовые связки не хотят напрягаться. Заснув, он так и остаётся с приоткрытыми губами, на которых замерло слово.