Молчанка для болтливого короля

      Мария иногда отдергивала руку или шикала на Николая, чтобы тот не целовал ее в коридорах на глазах стражников. Однако король снова чувствовал себя семнадцатилетним парнем, ведущим девушку в свои покои — ему было плевать, что их кто-то заметит, ведь все здесь уже взрослые, да и вообще-то Воронцова — его будущая жена, ему было весело, что девушка иногда стеснялась или краснела, а те стражники только понимающе переглядывались, не решаясь что-либо сказать или как-то более открыто реагировать, но Николай был более чем уверен, что, как только за ними закрылась дверь королевских покоев, все стражники стали друг с другом переговариваться только им известным языком жестов и взглядов, которые они использовали на службе.       Как бы Мария ни стеснялась чужих взглядов, но его страсть она полностью разделяла, позволяя предаваться пылким поцелуям, сжимать свое тело и прижиматься ближе и ближе. Теперь королю казалось глупой мысль, что девушка должна была подать знак ему, чтобы у них наконец произошла близость. Ведь он сам ничего для этого не делал, не предлагал, не намекал, даже боялся ее лишний раз коснуться. Может быть Мария и подавала знаки, делала намеки, но он был слишком погружен в себя, чтобы замечать или же был слишком недоволен собой, чтобы верить в эти намеки и знаки.       Теперь, когда он наконец мог ее касаться, когда мог целовать в запой и с упоением, теперь он понимал, как скучал по этому чувству. По тонкой грани страсти и нежности, по невероятно чутким движениям и чувственным откликам, по туманно-голубым глазам и ярким алым губам. Николай уже пожалел, что замыслил весь этот поход из одного крыла дворца в другой, ведь мог просто запереть дверь в зале заседаний и взять Марию прямо на широком длинном столе переговоров и совещаний. Но назад поворачивать было бы глупо.       На улице уже темнело, видимо они провели слишком долго за бумагами, что не заметили, как послеобеденное время превратилось в вечер. Даже солнце уже зашло за горизонт, но какой-то свет еще был, создавая интимный полумрак. Было бы романтично прогуляться в такую погоду по берегу озера или устроить ужин при свечах в оранжерее, но сейчас план был совершенно другим.       Оказалось, что по пути из западного рабочего крыла в восточное спальное очень много закутков и непонятно зачем созданных ниш. Может быть они предназначались для шкафов или картин, может архитектор прогадал с деталями или сам заказчик был идиотом, но нынешний король нашел их достаточно удобными в использовании, особенно, когда надо прижать любимую девушку к стене, или спрятаться ото всех в подобном тупике, хихикая и шикая друг на друга. С лиц молодых людей не сходила шкодливая улыбка из-за их шалостей и попыток создать хоть какую-то скрытность.       Но когда дверь была закрыта, улыбки из хитрых и веселых превратились в нежные и любящие. Николай желал бы никогда не моргать, чтобы иметь возможность видеть ее всю, каждую ее эмоцию, каждое движение и улыбку. Но в тоже время он не мог не закатывать глаза от наслаждения, не прикрывать их от удовольствия, чтобы только чувствовать губами все поцелуи, вкус кожи, ее запах и мягкость. Все казалось правильным и нужным. Все такие долгожданные движения, действия, шаги, сброшенная на пол одежда, каждый поцелуй на шее и ключицах, каждый мазок языком по нежной белой коже, каждое упругое сжатие груди и ягодиц в руках.       Николай наслаждался, упивался, игрался и дарил наслаждение. Поставив себе цель расцеловать каждый кусочек ее кожи и довести до грани удовольствия девушку, которую чуть не просрал, король методично, и не взирая на собственные чувства и собственный дискомфорт, ощупывал представленное перед ним тело, проводил языком по вишенкам сосков, слегка задевая языком, чтобы придать пикантности и страсти. Он придерживался негласного правила не ставить метки, не портить тела друг друга, но внутреннее чувство собственника, темный демон подстрекал его действовать, подкидывая в голову мысли, что он имеет право не только обладать, но и метить девушку.       Однако сейчас король понимал, что должен отплатить Марии за всю ту боль, что ей причинил, должен вымолить у нее прощение, хоть сама девушка и не желает признаваться ни в боли, ни в обиде, но для самого себя он должен был загладить вину. Казалось бы, звучало глупо, но в его голове все было логично — чуть-чуть пострадать он должен, чуть-чуть надо позволить судьбе над ним позлорадствовать, чтобы он больше так не делал, чтобы помнил, что он может потерять.       А поэтому он целовал и целовал, пытаясь отложить себе в памяти каждую родинку и пятнышко на коже, каждый вздох и стон. Руки его уже давно устроились на бедрах, разведя ножки в стороны, он все спускался ниже, уже оставляя поцелуи на животике, ощущая дрожь девичьего тела под языком, он продолжал выполнять поставленную цель, продолжал мысленно наказывать сам себя, иногда поглядывая наверх, чтобы на секунду к чертям сбить дыхание от вида.       Мария была прекрасна в своей естественности. Ее щечки слегка покрылись румянцем, волосы спутались, и из-за того, что она иногда в них запускала пальцы, видимо, чтобы привести себя в чувства, шоколадные пряди прилипли к потному лбу, а также непослушно растрепались по подушке. Ручки, всегда собранные и аккуратные, всегда показывающие жесты, сейчас непроизвольно дергались или тянулись к нему, не находя себе места, или же закусывались острыми зубками в попытках заглушить стоны. Синие глаза отражали грозовое небо, были темны, но не злы, в них не было боли или страданий, только страсть и необходимость.       Он был ей нужен. Это лелеяло его самолюбие — он был ей нужен, как король, который примет и продолжит ее идеи, нужен был, как собеседник и помощник, нужен был, как потрясающий мужчина, который может языком довести свою девушку до исступления, а ведь он даже не спускался к самому главному и вкусному, все еще играясь с сосками и только позволяя пальцам подготавливать почву для дальнейших действий.       Но когда он сделал первый и самый дерзкий мазок языком по прекрасному бутону женственности, крышу снесло у обоих. Мария под ним вздрогнула всем телом, а по ногам ее побежали мурашки, Николай же упивался запахом и вкусом. В этот момент он понял, что нет в жизни ничего лучше, чем делать кому-то незабываемо приятно, нет лучше чего-то, что могло затмить его сексуальные потребности в этой девушке. Только разве что более необходимые им двоим шаги.       Она была влажной, скользкой от естественной смазки, от чего кожа на его пальцах, что ритмично продолжали пропадать в ее лоне, сжалась и сморщилась. Король старался использовать все свои умения, ведь он всегда так прекрасно умел мести языком всякую чушь, так что теперь ему особо и не надо было заморачиваться. Но он заморачивался, пробовал разные движения, распознавая по ее эмоциям, как лучше стоит делать — давить, ритмично поглаживать, может быть круговыми движениями аккуратно потирать, или же резко и быстро играться кончиком языка. Ей нравилось, когда он поглаживал в такт движениям пальцев.       Ему же нравилось ее слушать, чувствовать, как непослушные пальчики зарываются в его золотые волосы, как их ерошат, пытаясь притянуть, как ее таз под ним поднимается навстречу его движениям, как верхняя часть туловища изгибается от переизбытка чувств. Вторую руку он устроил на груди, методично подводя к черте, чувствуя, как подрагивают девичьи ножки на плечах, как сжимаются упругие стеночки, как сверху доносятся невероятно развратные звуки, которые она пытается заглушить в подушке. Плохо получается.       Николай чуть не задохнулся, когда неожиданно сильные ноги чуть не сдавили его за шею, сведенные судорогой фееричного финиша. Под недовольный возглас из-за движений в слишком сейчас чувствительном лоне он вытащил пальцы, чтобы помочь себе выбраться из захвата. Глаза наткнулись на ее глаза и замерли, изучая последствия в виде искушенных губ и раскрасневшихся щек, а также в полностью голодном взгляде, который не насытился этим актом, в взгляде, который жаждет большего. По спине пробежались мурашки, и он подтянулся на руках ближе к ее голове, чтобы поцеловать в губы, чувствуя ее выдох от собственного вкуса, а после развести еще подрагивающие ноги в сторону и пристроиться к манящему входу, такому чувствительному сейчас.       Он был нежен, ловя каждую морщинку, каждое изменение положения бровей. Плавные и медленные движения не вызывали дискомфорта, только желание продолжать и наслаждение. Николай не мог представить, как жил без этого все это время, как почти три месяца терпел собственную невыносимость, обрекая себя на одиночество и спермотоксикоз. Так и его Маруся тоже страдала, обделенная его вниманием, тоже наверняка себя накручивала и не могла получать и дарить всю эту любовь, страсть и нежность, которые в ней есть.       Довести девушку до второго финала было бы верхом мастерства, если бы самому королю не было так прекрасно от движения, если бы он сам уже не сгорал от перевозбуждения и, если бы его терпение уже не подходило к концу. Да, он наказал себя и доставил удовольствие пострадавшей от его загонов стороне, но ведь и о себе не стоит забывать, а точнее конкретный узел наслаждения заставлял забывать обо всем на свете. Мария под ним не сопротивлялась его настырности, его страсти и любви, поддаваясь на ласки, отзываясь на поцелуи, продолжая водить ручками по потному мужскому телу, прижиматься ближе, смотреть своими бездонными голубыми глазами и любить, любить.

***

      На ночном небе уже появились звезды, а в дверь покоев уже несколько раз стучали, ища короля и его девушку. Но им было плевать, они хихикали, не желая никому отвечать, будто никто не видел, как они скрылись за дверью, а также в каком состоянии и положении они за ней скрылись. Николай с удовольствием водил рукой по голому плечику Марии, так удобно устроившейся на его плече и груди. Девушка тоже что-то выводила и чертила между его шрамами и родинками. — Выходи за меня, — выдохнул он в потолок так непринужденно вместе с воздухом.       На душе уже не было проблем и боли из-за каких-то слов, которые он не мог сказать. Ведь по сути в этих словах и не было смысла. Как оказалось, в жизни вообще мало, что зависит от слов, все зависит от поступков, от взглядов и жестов. И только после почти года знакомства и бескрайней любви к Марии он понял, что это означает. Слова были нужны только ему — не ей, не миру, не Жени и Зои, никому они были не нужны, только он зачем-то за них хватался, будто за частички привычной жизни, за свой щит и барьер перед обществом, за свой козырь.       Девушка хмыкнула, хихикая и показала безымянный палец, на котором блестело колечка в свете зажжённой прикроватной свечи. Николай кивнул, улыбаясь. Девушка давно уже дала свое согласие, а ему было нужно только выполнить формальности. Глупые никому не нужные формальности, но оказалось, так нужные Николаю, без них оказавшемуся на распутье, почти что голым, без слов и решительный действий. Мария начала постукивать по его груди, и сначала он не понял, что это что-то означает, но после догадался — азбука Морзе!       Два продолжительный нажатия, пропуск, три продолжительных нажатия, пропуск, два продолжительный нажатия, один короткий удар. Одно продолжительное нажатие, три коротких удара, пропуск, одно нажатие, один удар, два нажатия. Одно нажатие, удар, пропуск, удар и нажатие. Три коротких легких удара, пропуск, еще один удар, два нажатия, пропуск, удар, нажатие, пропуск, нажатие, два удара, пропуск, нажатие, два удара, нажатие, пропуск, нажатие, три удара, пропуск, удар. Три удара, пропуск, нажатие, удар, нажатие, пропуск, удар, нажатие, пропуск, два нажатия, два удара, пропуск, удар, нажатие, пропуск, нажатие, пропуск, нажатие, два удара, нажатие. Удар, два нажатия, удар, пропуск, удар, нажатие, удар, пропуск, три нажатия, пропуск, три удара, пропуск, одно нажатие, пропуск, три нажатия. Нажатие, два удара, пропуск, удар и нажатие. — Когда ты выучила азбуку Морзе? — удивился он, а когда она начала снова использовать его тело для передачи сообщения, то перехватил ее ручку, целуя пальчики. — Марусь, мне больше нравится видеть, как ты что-то показываешь, а не как ты что-то выстукиваешь, да и получается это очень долго…       Девушка поднялась в кровати, усаживаясь на простыни, а из-за того, что на ней ничего не было, то королю было просто ужасно сложно сосредоточиться на жестах и руках, а не на белой коже и красивых изгибах тела. Мария быстро сообразила, что очень отвлекает молодого мужчину своими формами от дела, а потому накинула на себя его рубашку, поднятую с пола. Она выглядела все также сексуально в его одежде, но теперь он хотя бы мог смотреть только на ее руки, а не на прекрасные груди, ключицу, плечи и шею.       Николай видел и ощущал неловкость, которую девушка испытывала из-за заданного вопроса. Она закусила губу и неопределенно покачала головой, после тыкнув пальчиком в него, помахала руками, как обычно плавают и, образовав ладошками чашу поднесла ее вперед. Он кивнул этому, соглашаясь с пантомимой, а также объясняя, что понимает ее. Мария глубоко вздохнула, в этот раз тыкая себя в грудь, после в висок, после снова в него, ударила боком ладошки по раскрытой другой, показала большой палец, и указательным пальцем из виска провела линию в раскрытой ладони. — Но я тебе и так прекрасно понимаю, почему ты…       И он понял почему. Потому что сам оттолкнул ее без всякой причины от себя. Возможно девушка подумала, что ему трудно ее понимать, что она ему перестала быть из-за этого интересна. И на Николая снова свалился груз ответственности и понимания, что он натворил — заставил девушку сомневаться в себе. И пока он не успел возразить и родить хоть какие-то слова из себя, она продолжила. Тыкнула снова себе в грудь, покачала отрицательно головой, из рта провела линию, изображая речь, соединив вместе указательный и средний пальцы он убедительно показала их, выдвинув вперед.       Для нее это было важно, она отводила взгляд, скрывая слезы, боясь его реакции. Николай принял решение не прибегать в первую очередь к словам, а обратиться сначала к действиям. Сев на кровать, он прижал ее к себе, поглаживая по шоколадным волосам, все еще спутанным от жаркого секса. — И я тоже не скажу клятв на нашей свадьбе, — заверил он ее. — И не скажу да, просто кивну тебе, как и ты просто кивнешь мне. — приподняв ее лицо, он поцеловал ее в щеку. — Никаких слов — только глаза и души?       Мария улыбнулась, благодарно целуя его в губы. — Про азбуку Морзе конечно перебор, потому что хоть я и ходил под парусом, хоть и знаю все это, но… Но я люблю тебя такой и без всякой азбуки Морзе, — Николай улыбнулся ей, понимая, что так удобно давно себя не чувствовал, может быть разве что пару минут назад, когда они удобно лежали, но сейчас ему не хотелось лежать. — Может быть по чашечке чая?       Мария удивленно подняла брови. — А что? Мы вообще-то пропустили ужин, можно было бы перекусить хоть чем-то… я вот допустим, жутко проголодался! — хитро подмигнул он ей, дуя на нежную кожу шеи, чтобы по телу девушки побежали мурашки. — А что бы хотелось моей королеве?       Девушка задумалась. А после указательным и средним пальцами показала ритмичные кавычки и сложила кружочек из них. Николай согласно кивнул. Он знал, что для Марии пить какао по вечерам — это что-то вроде ритуала, их ритуала с сестрой, когда они маленькие собирались в чьей-то комнате, чтобы посекретничать. Ее любовь к сладкому король не разделял, но ему нравилось наблюдать, как она пьет и всегда с таким наслаждением смакует любимый напиток.       Николай решил сильно не мудрить и надел прежние штаны, а сверху накинул халат, пока его девушка оставалась только в его рубашке, которая доходила ей почти до колен. Но королю нравился такой вид Марии, такой домашней, с неуклюже собранными волосами в низкий пучок, в его помятой рубашке на голое тело, и с нежной улыбкой на устах. Они решили расположиться в гостиной напротив камина, как не делали уже очень давно, может быть все это время они и садились вместе на этот диван, но не смели приближаться друг к другу, нежиться в объятиях и практически лежать друг на друге, точнее лежала на нем только девушка.       Позвонив в колокольчик, Николай устроился напротив огня, устроив свои руки на талии Марии, прижав ее к себе и зарывшись носом в ее шоколадные волосы, выбивающиеся из прически. Служанка появилась быстро, немного смутившись вида короля и будущей королевы, она спросила, чего они желают, а после быстро удалилась за поздним ужином на двоих и какао для девушки, которой уже не терпелось выпить чего-то горячего и сладкого. От вина Мария отказалась, для шампанского было слишком позднее время, а что-то из более крепких напитков Воронцова никогда не пила. Мария вообще не любила пить, король не знал, чем вызвано такое поведение, может быть какими-то травмами детства, а может просто нежеланием напиваться и чувствовать похмелье с утра.       Сам же Николай любил иногда выпить стаканчик бренди, смакуя горьковатый вкус во рту, перекатывая в стакане кубики льда, пока любовь всей его жизни мило пила какао с зефирками рядом. Наверное, они казались странной парой, но каждому нравилось все в своем партнере, король вообще обожал наблюдать и понимать, на сколько милая девушка рядом с ним. Но одно качество у них было конечно же общее — это умение переключаться из домашней милой атмосферы в рабочее русло, быть добрыми с друзьями и справедливыми, но мстительными с врагами. — Ты ведь что-то знаешь о том обвале в шахтах? — спросил он, отправляя в рот кусочек жаренного лосося. — Ты знала еще там тогда, но не пожелала мне говорить, — старался настоять он. — ты можешь рассказать мне, я не собираюсь судить кого-либо без доказательств, но просто хочу знать и проследить за тем человеком, который хотел навредить тебе, чтобы он больше так не поступал… Марусь, дорогая, — он заправил шоколадную прядку за ушко, пока девушка уплетала за щеки ее любимый салат из фасоли, — ты можешь мне доверять.       Мария слегка поджала губы, раздумывая. Николай был уверен, что в нем она не сомневалась, может быть просто не хотела кого-то подставлять или пускать слишком далеко в свои дела короля, все-таки Николай сам пару раз напрашивался что-то решать, но девушка ревностно относится к своему детищу, к своей фирме, считая, что это только ее долг, только дело Воронцовых, и как бы она его не любила, но не допустит, чтобы он руководил или указывал ей. Хотя в его мыслях даже подобного не было, он лишь хотел помочь, но Мария слишком упрямая и ответственная. Это он в ней любил, хоть и бесило это иногда знатно.       Она тыкнула себе в грудь, потом пальцем в висок, указательным пальцем тыкнула в сторону, поиграла пальчиками на воображаемом пианино, постучала по руке, нарисовала круг в воздухе указательными пальцами. — Кто-то из старых заговорщиков? Еще с осени? — догадался Николай, отпивая бренди. — Не сам Алферак, а кто-то из его сообщников…       Мария кивнула, соглашаясь, а после добавила еще жест Кеттердама, нарисовав в воздухе длинные дома и крыши. — Из банка? — она неопределенно покрутила рукой. — Они явно не рады, что ты ведешь дела со мной, — кивал сам себе Николай. — Но что-либо сделать мы не можем, ведь это либо политический конфликт, либо обвинения без доказательств… Что насчет охраны?       Девушка кивнула, тыкнула себе в грудь пальчиком, снова нарисовала круг в воздухе, постучала кулачками друг о друга, а после покачала этими же кулачками из стороны в сторону, а потом указала в сторону указательным пальцем. — И ты уверена, что они справятся?       Она уверенно кивнула, даже насупившись от того, что Николай ей не верил. Девушка хотела что-то еще добавить, возмущенно пыхтя, но король улыбнулся, перехватывая на лету ее ручки и начиная целовать пальчики. — У тебя золотые руки, Марусь, — подмигнул он ей. — И я никогда в них не сомневался, как и в их обладательнице… Вкусно покушала? — спросил он, рассматривая пустую тарелку с косточками от рыбы и использованными салфетками, Мария уверенно кивнула. — Ну тогда иди ко мне…       Он притянул ее к себе в объятия, удобно устраивая на коленях, рубашка маняще поднялась намного выше колена, а потому он устроил на открытом участке девичьей коже свои руки, приятно ощущая теплоту и нежность под пальцами. Воронцова устроилась на его груди, вытянув пяточки к камину, снова демонстрируя королю свой педикюр, ради которого она ночевала в Малом дворце и проводила целый вечер с Зоей и Женей. Что-то блестящее на ноготках выглядело не вызывающе, а даже мило, как, впрочем, и все остальное на девушке.       В руках она сжимала кружку с какао, а Николай еще раз улыбнулся, блаженно вдыхая запах шоколада. Наверное, так и должно выглядеть счастье — треск поленьев в камине, тепло домашнего очага, запах шоколада, теплое тело любимой в его рубашке. Так все и должно быть. — Выходи за меня, — снова выдохнул он слова так естественно и правильно, что аж самому на душе стало спокойно и хорошо.       Мария в его руках удивленно подняла на него глаза, моргая. — Для меня было важно это сказать, Марусь, — пояснял он. — Я так долго корил себя, подбирал моменты, что-то пытался, но сказать не мог! Представляешь, я — король Равки, Николай Ланцов, корсар Штурмхонд не мог подобрать слов, чтобы сделать девушке предложение! Да я себя ниже плинтуса ощущал, так погано было на душе, все мои представления о моей храбрости летели к черту, а я оказывался полным идиотом и слабаком! — девушка положила ему горячую от кружки руку на щеку, поглаживая подушечками скулу. — Я же люблю тебя, всегда любил, а так глупо получилось…       Она оставила поцелуй на его губах, позволяя почувствовать ему вкус какао. Внимательно всматриваясь в его глаза, она показала еще раз ручку, где на безымянном пальчике блестело золотое колечко, аккуратно, с красивым бриллиантом, так красиво смотревшееся на ее руке. Николай снова улыбнулся, подхватывая ручку, чтобы расцеловать ее. — До сих пор не осознаю все масштабы моего везения, — потерся он носом о ее щеку, снова ощущая запах шоколада от ее губ. — Ты выйдешь за меня?       Мария весело хохотнула, прикрывая глаза и откидываясь ему на грудь, чтобы кивать и показывать ему колечко на пальчике каждый раз, когда он спрашивал, когда предлагал. И он спрашивал так очень долго, пока девушка не заснула на нем, а он не отнес ее в кровать, устраиваясь рядом, укрывая одеялом и своим телом, чтобы согреть и оберегать. Он спрашивал на следующий день утром и вечером, спрашивал через день, спрашивал и через неделю, и через месяц, и после свадьбы, и после медового месяца, после первого года в браке, после новости о беременности, после рождения первенца, после бессонных ночей у кроватки младенца, после счастливых и веселых игр в саду или на ковре, после страстных ночей, после каждого пробуждения и перед сном. Спрашивал, потому что любил и потому что так он каждый раз убеждался, что слова ничего ни для кого не значат, ведь есть что-то намного большее.