***
В комнате, которую и снял Гаврилов, было темно. Тем не менее, она была самой любимой из всех в здании клуба у Антона. А все из-за огромного, панорамного окна, выходящего на ночной город, освещенный различными подсветками. Стекло было необычным. Со стороны комнаты было видно абсолютно все: и город, и идущих по тротуару людей. А вот снаружи стекло было затемнено, таким образом, не позволяя увидеть, что же происходит за ним. Это всегда было некой игрой в прятки для Антона. А вдруг каким-то неведомым способом кто-то увидит, как он выгибается навстречу ласкам. Возле левой стены стояла большая кровать, напротив, посередине комнаты находилось кожаное кресло, а соединяла их красная ковровая дорожка. Поскольку в комнате было темно, только город за окном привносил немного света, нельзя было разглядеть темные шкафы у дальней стенки. Зато их содержимое очень привлекало. Ну а что? Пожелания клиентов — на первом месте. Данил проходит в середину, садясь на то самое кресло, очень похожее на трон. Широко расставив ноги и облокотившись о спинку, подкладывает под подбородок руку, пальцы которой скрепились в кулак, и бросает выжидающий взгляд на Черемисина. Антон, не растерявшись, элегантной походкой, не забывая вилять бедрами, можно сказать, подлетает к Данилу, садясь меж его ног на колени. Поднимает голову, ответно смотря невинным взглядом, заводя руки за спину. Показывает, что готов подчиняться. Данил с абсолютно каменным лицом тянет руку к его лицу, проводит по нежной коже щеки, останавливается у губ, пальцами немного приоткрывая чужой, легко поддавшийся на действие рот. Антон сверкает голубыми глазами, целует коротко палец, затем пропуская тот в рот, посасывая, не сводя глаз с даниных. Гаврилов хмыкает, толкая его вглубь, проводя подушечкой по языку, ловко вылизывающему его. Довольный покорностью Антона, Данил отстраняется, хлопая себя по коленке. Черемисин медленно привстает и усаживается на чужие бедра, руки все так же держа за спиной. Данил проводит ладонью второй руки по спине, тут же залезая под рубашку. Ведет рукой до живота Антона, томно вздыхающего на каждое действие Гаврилова. Данил скользит по телу уже обеими руками, задевая твердые соски и выбивая тихий стон. Услышав откровение, Данил поднимает глаза на Антона, почему-то растерявшегося и прикусившего губу от такого пристального внимания. Антон нервно дернулся, не смея ответно заглянуть в серые глаза. Антону настолько приятны поглаживания мужчины, что он напрочь забыл — голос нельзя подавать без разрешения. Данил рассматривает растерявшегося парня, приподнимая уголки губ, решает действовать дальше. Вид нервного, кусающего губы Антона возбуждает. Он приспускает рубашку, оголяя ключицы, не давая Черемисину сообразить, примыкает к ним: то вылизывая, то грубо кусая, на что получает ерзанья Антона, просящего разрешить не сдерживаться. Гаврилов не отвечает, исследуя податливое тело, он останавливается на сосках, посасывает их, выпуская изо рта с пошлым, хлюпоющим звуком. Грубо прикусывает, чувствуя дрожь чужого тела. Отстраняется, слушая неровное дыхание сидящего. — Как тебя зовут? — Данил расстегивает ширинку штанов Черемисина, прокрадываясь в трусы. — Антон… — произносит тихо, устанавливая зрительный контакт с клиентом. — Рад познакомится, мое имя ты уже знаешь, — поглаживает возбужденную плоть, слушая судорожные вдохи. У Данила красивые глаза. Природный серый смешивается с неоновой подсветкой из окна, создавая какой-то новый, невиданный прежде оттенок. Антону непривычно от того, что ему нравится его клиент. В основном его заказывали старые хрящи с сальными руками, противно трогающими его нежную кожу. А Данил совсем отличается. Его глаза прожигающим взглядом словно заглядывали в саму душу. Словно видели насквозь стеснение Антона, его симпатию, принадлежащую отнюдь не набитости чужого кошелька. — Чтобы мне с тобой сделать, м? — звучит еле слышно то ли из-за шепота, то ли из-за тяжелого дыхания самого Черемисина. — Что захочешь… Непривычно разговаривать со своим клиентом. Обычно, все что их интересует — его тело, никаких разговоров. Пять минут, а может и меньше, и в его заднице уже оказывается член. — А что я хочу, как думаешь? — Многое… Ах….— стон вырывается резко, Антон был не готов к активной стимуляции его члена с чужой стороны. Данил довольно усмехнулся, лаская свой слух стонами Антона. — Что самое худшее с тобой делали? — Когда… — Антон и правда задумывается, что же такого было в его работе, а ответ приходит сам собой. — Когда меня трахали пятеро обдолбанных мужиков на вилле. — Ух, ты… А ты выглядишь довольно невинным, несмотря на то, что шлюха, — удивленно говорит Данил, совсем не скрывая усмешки. Антон на «шлюха» лишь как-то обиженно фыркает, вроде чистая, не крытая ничем правда, а вроде неприятно слышать от симпатичного тебе парня. — Ты сказал на вилле, тебя можно снять за пределы бордели? — Да, можно…Ты хочешь? — Данил отрицательно мотает головой. — Сними-ка все кроме рубашки, она тебе идет… — Антон послушно сползает с колен, быстро справляется с одеждой, снова наваливаясь на Данила, задницой чувствуя чужое возбуждение. Данил сует пальцы в рот Антона, который обильно смазывает их слюной, с причмокивающим звуком выпуская те изо рта, следом соблазнительно облизнув губы. Антон приподнимается, позволяя пальцами проскользнуть в себя. Громко стонет на сразу трех. Смотрит жалобным взглядом на Данила, одновременно одной рукой трахающего его зад, а второй надрачивая. Пальцы двинувшись под новым углом выбивают из Антона чуть ли не полувсхлип, и он не сдерживается: — Пожалуйста, Данил… пожалуйста…— умоляет в перерывах между влажными полустонами от накопившейся слюны во рту. Рука Гаврилова движется ритмично: то замедляясь, то ускоряясь, доставляя море удовольствия. Правда недостаточного. Ласки Антону уже не так интересны. — Что «пожалуйста»? — елейно шепчет на ушко Данил, быстрее двигая пальцами внутри, растягивая чужой анус «ножницами», наблюдая за метаниями неконтролирующего себя Антона, буквально молящего перестать играться. — Пожалуйста, трахни меня… — звучит слишком тихо для Данила, голос Антона срывается под конец, выливаясь в очередной всхлип. Нужно внятнее, громче, покорней, чётче: — Пожалуйста, трахни меня. Парень кончил с громким вскриком. Антон даже понять ничего не успел, волна оргазма захватила все тело, бросая в дикую дрожь. А ведь Данил всего лишь погладил головку. Гаврилов улыбнулся, снял с себя выпавшего из мира Антона и положил на пол. Про презервативы забыли оба. Антон перевел взгляд на уже не такого вежливого и обходительного Данила, который грубо обхватив его ноги под колени, закинул те себе на плечи. Резко входя в Антона во всю длину, Черемисин вскрикивает и нехило прогибается в спине от неожиданности. Данил, не давая привыкнуть, насаживал на себя Антона, который не в силах был не споротивляться, не говорить, — лишь покорно лежать и громко, очень громко стонать. Волна недавнего оргазма с новым возбуждением дурманили голову настолько, что Антон не мог ни о чем думать кроме как о Даниле и члене, грубо входящим в его естество, распирающим податливые стенки. Резкие толчки приносили море удовольствия, сносили крышу напрочь, а когда Данил, толкнувшись по самое основание члена, заткнул вырвавшийся крик грубым, мокрым поцелуем, Антон, кажется, чуть ли не умер от переполняющих его чувств и эмоций. Тот вылизывал его рот изнутри, касаясь то неба, то ряда зубов; то быстро отстраняясь, но не давая сделать и вдоха нужного кислорода, снова дерзко врывался обратно. Антон, тело которого безвольно ездило по ковру вверх вниз, собрав крупицы сил, поднял руки закрепляя на чужой шее, притягивая для последнего поцелуя. Кончили они вместе, Антон находясь где-то на грани сознания, помутненного от нахлынувшего второго, более сильного оргазма, не заметил, как в голос протянул чужое имя. Чувствуя как семя вытекает из него, стекая прямого на красный ковер, Антон смотрит на прилегшего рядом Данила, в поддержке гладящего его по взмокшей спине, хочет спросить, увидятся ли они еще. Но понимает, по всем правилам его профессии, привязыватся клиенту — нельзя, это огромное нарушение. Жизнь портить себе еще больше не хочется, но присутствия в ней Данила хочется очень…***
В гримерке довольно душно из-за нагромождения запахов приторно-сладких духов, которые обильно нанесли на себя шлюхи, это по их мнению, привлечет больше клиентов. Антон на такие мысли раздраженно закатывал глаза, мысленно матеря весь свет. Дышать было нечем. Дверь открылась, Антон обернулся на взгляд Андрея, тут же произнесшего хорошие новости, ошарашивая двух в помещении: — Собирайся, тебя снял на неделю тот клиент. — Его зовут Данил… — не замечая, как произносит Антон, прикладывая ладони к внезапно горящим щекам. Мысленно он уже не здесь. Постояв с секунду, круто развернувшись на пятках, забирает со столика телефон, как-то по-детски показывая язык все еще шокированному Соде, буквально вылетает из комнаты, предвкушая с каким удовольствием проведет эту неделю. Хотя, может, он и останется там подольше?