Ты - моя поэма.

— Это был последний урок, собирайся, тупица, - С насмешкой Асахи пихнул парня карандашом в плечо. — Можно я провожу тебя до дома? Хамада замер. Вскинув бровь, он уставился в бедного Йошинори, которому казалось, что его сейчас словно прожгут взглядом. Глазами он буквально спросил «Чего? Тебе оно надо?». — Чего ты смотришь так? Я хочу пообщаться с тобой больше, узнать получше. Просто прими предложение, ибо выбора у тебя нет, - Мило улыбнувшись, Йоши сложил все учебники и другую канцелярию в свой рюкзак, закрыв его. Асахи молча вышел из кабинета, а Канемото в свою очередь принялся догонять его. У Сахи смущение комом к горлу подступило. Какой подвох? За какие такие грехи свалился этот мальчишка с самой теплой улыбкой? — Эй, Асахи, ты чего? Асахи?, - Тихоня не слышал, он словно находится в каком-то трансе. Йоши слегка коснулся плеча Хамады, на что тот дернулся, словно его кипятком ошпарили. — Все в порядке? — Да, все просто замечательно. Хочешь проводить меня - иди беззвучно и не беси. И да, больше не трогай мои плечи. Никогда, - Йошинори не знал что ответить. Было слишком много вопросов к абсолютно всем словам соседа по парте, но озвучить их он так и не решился. Дорога была скучной. Молчание сопровождало парней почти от самой школы. Канемото заприметил, что Асахи всегда дергается, когда лямки рюкзака спадают и совсем немного касаются плеч. Подозрительно. В этой же тишине они пришли к дому Хамады, где Йоши почти мгновенно оставили одного, даже не попрощавшись. Обидно. Зайдя в квартиру, Сахи увидел беспорядочно расставленную обувь. — Чёрт, - Это плохой знак. Ему страшно. К горлу подступает ком от накатывающих слез и страха, руки трясутся как проклятые. — Сынуля, ты уже вернулся, - В дверном проеме показалась женщина средних лет, далеко не в трезвом состоянии. Она еле держалась на ногах, опорой служила лишь стена рядом. — Как в школе дела? — Неважно, мам, я к себе, - Пытаясь быстро смыться, Асахи развернулся в сторону комнаты, но не тут-то было. — Стоять, щенок неблагодарный. Ты как с матерью то обращаешься?, - Замах. Следом удар. Жгучая боль растеклась по щеке юноши, словно его кипятком окатили. Замах. Еще один удар. Лицо сильно пульсирует, слезы еле держатся на длинных ресницах мальчишки. Мгновение, и они вот-вот упадут. — Такой конь уже вымахал, а все учить как общаться с родной мамочкой. - Женщина ушла в комнату вся в наигранных слезах. — Носила под сердцем, родила, растила, столько бабок в твое воспитание вложила, а ты, скотина, ничего не ценишь. Вон с глаз моих. Что она говорила дальше было непонятно. Больше похоже на мычание. Хамада ушел в свою комнату, кинув в сторону рюкзак и выпустив эмоции вроде истеричного плача на волю. Больно. Больно от того, что его родная мать пьет как не в себя, а затем пропадает на неделю, если не больше, а где и с кем, известно только ей. Больно от того, что воспитала его совсем не она, как говорит. Больно. Просто больно. Снимая толстовку, Асахи берет со своей тумбочки уже довольно известный ему канцелярский нож. На плечах места живого нет. Шрам на шраме, а сверху еще и свежие порезы. В голове лишь один вопрос «Что же это тебе даст, Хамада Асахи?». Ему уже давно все равно. Кровавые линии плавно переходят на запястья. Раз, два, три. Каждый проход по коже забирал частички слез. Глубокие, но недостаточно, чтобы умереть. Да и помирать он пока не собирался. Спустя примерно минуту после уже отступившей истерики, парень смотрит на свои руки, с которых медленно и по чуть-чуть капает кровь. Знакомое зрелище, но уже такое скучное. Мысли поедали изнутри, невероятно ужасное чувство. Выбило из раздумий входящее уведомление, в котором было лишь «Прогуляемся?». Снова тот же немой шок. Проснулось это же ощущение смущения, все как в школе. Откуда вообще новенький достал его номер телефона. Ответив краткое «Ок, зайдёшь за мной.» Асахи напялил любимое худи, закатав рукава по локти, чтобы перевязать бинтами порывы эмоций, вылившиеся в физические телесные раны.