Someone to hear your prayers

Золотая клетка. Золотая, мерлинова мать, клетка — вот, куда попал Гарри. Он в прищуре смотрел на удаляющуюся широкую спину Тёмного Лорда, который бросил прежде, чем окончательно покинуть комнату: — Располагайся и не думай сбегать, Гарри, я поймаю. И всё осознавал. Поттер в идеально подобранной тюрьме, где всё так красиво: начиная от тюремщика (не мог парень не признать, что Том действительно до чёртиков восхитительно выглядит — пластика, что ли?) до обстановки. Тюрьме, где есть иллюзия выбора, но нет выбора — мнение не учитывается. Либо так, либо никак. И этого «никак» Гарри, по правде говоря, не боялся. Он, блять, свободолюбивый птенчик, на жёрдочке сидеть не будет и дерьмо это жрать не собирается. По головам пойдет, через себя перешагнёт, но выберется. Не знает он, почему Том оставил его в живых, но это точно не к добру, и играть в эти приколы от психопата Поттер не собирается, как ни крути. И почему от него все просто не отъебутся? Уроды надоедливые. Гарри фыркнул насмешливо в ответ на горделивый предупреждающий взгляд засеменившего за хозяином Антонина и упал спиной на кровать, потягиваясь. Удобно ведь, мягенько так, к коже приятно, сука. Когда он освободится, обязательно купит себе шёлковое бельё, слава Мерлину, родители позаботились и оставили единственному сыну неплохое наследство. Осталось решить, куда ему идти. Глубоко вздохнув, Гарри непринуждённо почесал выступающие рёбра, оставив на своей загорелой коже красные линии. Всё не слава Иисусу в этой прелестнейшей жизни. Ухнула Хэдвиг, сонно перемявшись лапами в клетке и поудобнее устроив голову в перьях. Поттер улыбнулся, перевернувшись на бок. Он рад, что его девочке хорошо. Может, всё здесь, вся эта ситуация не так абсурдна и плоха? Во всяком случае, для начала стоит разобраться что к чему прилеплено. Выключить тоталитаризм гриффиндорского правительства в своём мозгу и думать, анализировать, учиться, приспосабливаться — он всегда это умел. Удачной революции, товарищ! Домой к девяти, вечерний кефир и слушать сказку. Пролежав ещё с минут двадцать и понаблюдав то за Хэдвиг, то за блестящим на непривычно ярком для Лондона осеннем солнце куполом защитного заклинания, Гарри рывком встал, игнорируя потемнение в глазах и головокружение. Потянулся, кряхтя, но, неожиданно, не чувствуя боли. Его вылечили? Парень удивлённо вскинул брови. Поттер на пробу напряг жилистый пресс, руки и ноги, покрутил вывихнутой кистью, только убеждаясь в своих догадках. Не болело. Вот совсем. Будто в миг исчезли все напоминания о том, что с ним было. Стало некомфортно. Гарри хотел, чтобы напоминания остались, он хотел помнить, что с ним сделали, хотел ненавидеть. А теперь что? Парень усмехнулся вымученно. Сил ненавидеть и спорить, оказывается, не было. Устал. Ради приличия, он поблагодарит Тома за оказанную помощь. Хэдвиг издала что-то похожее на чириканье, привлекая внимание. — Что такое, девочка? — Гарри улыбнулся, подойдя к сове и, открыв дверцу, погладил её под клювом. Хэдвиг многозначительно моргнула желтыми глазами, повернула голову на стену, где висели часы. — Точно, завтрак, ты же тоже голодная, милая, — вытащив сову к себе на плечо и получив нежный укус в ушной хрящ, Гарри хихикнул. — Возьму тебя с собой, накормлю беконом. Будешь ведь? Хэдвиг благодарно ухнула. — Бу-у-удешь, — Поттер потрепал её по перьям на животе, — осталось найти одежду. Оглядев себя, парень добавил: — Хотя и в пижаме я будто на бал собрался… Где мой свитер?..

***

Том Реддл сидел во главе за длинным, комично длинным, столом, заботливо накрытым эльфами всевозможными яствами, которые традиционно готовятся на завтрак в поместье Малфоев. Даже небольшая бутылка белого вина, обложенная фруктами, красовалась в середине, а посуда — вся золото. Некая ирония от мужчины. Раз мальчик у Орденцев золотой, то и откушать он должен из золота. И всё же, простите Тому его любовь к пафосу и скрытым сообщениям, что надо высматривать между саркастичных, полных смысла строк, но он действительно, словно артист, ждёт оценки. Сам себе в этом не признаётся, конечно, он же гордый до пизды. Топот босых ног вывел Тома из подобия транса, заставив глянуть на большие дубовые двери, ведущие в трапезную. Удивительно, как спешил мальчишка к нему, даже гладило эго. Глянув на часы, Реддл отметил: Гарри опаздывал. И чего так долго? — Слышь ты, злодей хуев! Поттер влетел в зал, пыша гневом хуже Мегеры. Полы зеленой атласной пижамной рубашки развивались расстёгнутые. Снейп ошибался, с этим мальчишкой у них много общего. Взъерошенные после сна волосы будто змеями взвивались вверх, а глаза яростно блестели. И в этом блеске было что-то знакомое. От души Тома. Будоражит. Том вздернул заинтересованно бровь. Гарри остановился перед ним и стукнул раскрытой ладонью по столу: — Где, блять, мой свитер с котиками?! Посуда подскочила. Эльфийка, стоявшая до этого неподвижно, пискнула и отступила назад, прижав уши. Том раздраженно задвигал желваками. Как он смеет так разговаривать с Тёмным Лордом? Последний раз с ним так могли обращаться много лет назад, в приюте, а сейчас… Реддл не помнит, когда в последний раз кто-то так смело, с такой яростью смотрел ему в глаза, стоя так близко. Соратники и слуги не смели, враги падали замертво спустя секунду. А этот мальчишка… Будто ему действительно так не дорога собственная жизнь, будто действительно не боится ни пыток, ни любых других последствий. В приюте про таких говорили: «конченный». Гарри Поттер конченный. И это как злило, так и трогало что-то приятное в груди. — Этот маггловсий ужас? — Хмыкнул Том, — не думал, что ты так привязан к нему. Я приказал его сжечь. Минутный ступор сменяет выражение ярости, так приглянувшиеся Реддлу, на что-то непонятное. Какое-то отчаяние. Даже обиду. Том скривился. Это совсем не шло львиному характеру Поттера. — Ты…что? — Поттер, ты глухой? — Реддл усмехнулся. — Ты… Ты… — по щеке пацана скатилась слеза, проглоченная нервным хихиканьем, — Блять. Том замер. Почему Поттер плачет? Гарри обмяк, усевшись на край ближайшего стула, и стал судорожно вытирать мокрые глаза. Слабый. Дрожащий. Беззащитный. Очки врезались в лоб и ерошили чёлку, но было так похуй. Чертов свитер, который подарила ему Гермиона, связав своими руками, даже без магии, лежит где-то пеплом. Больно. А этот хер с горы Мудозвон даже бровью не ведёт на истерику парня, которому, извините, запретил умирать. Ещё и эта блядская золотая тарелка. Дерьмо какое. Дерьмовая клетка, дерьмовая ситуация, дерьмовый нервный срыв. — Ха-ха, они не останавливаются, Том, представляешь, ублюдок ты пафосный? — Гарри… Том беспомощно потянулся к нему рукой. Он не представлял, что делать с парнем и что говорить. Однако что-то человеческое в его сросшейся душе тянулось и винило себя. — Не трогай меня. Это явно была последняя капля. Последняя, что разрушила натяжение воды и дало всплеск. Гарри пытался не разрыдаться окончательно — он отвернулся к столу, шмыгая носом, произнёс: — Давайте завтракать, Волан-де-Морт. Том только кивнул, ошеломленный. Завтрак прошел в тишине, после — Гарри удалился в свою комнату, сухо поблагодарив. Еда на золотой посуде осталась нетронута.