Накануне мы проиграли

      Вода была настолько чистой, что Дима видел исходный код. Стерильная прозрачность. Если поднести стакан на уровень глаз, можно было увидеть идеальные завихрения маленьких водных потоков, преломляющих солнечные лучи. Это было так притягательно, что хотелось как можно скорее припасть губами к прохладному стеклу. Но грамотный кодинг дешёвого сырья лишь создавал красивую видимость. Настолько прозрачная жидкость напрочь лишена любых полезных свойств. Да и вредных тоже.       – Ещё что-нибудь? – Вежливо улыбнулась проводница.       – Нет, спасибо, – кивнул Дима.       Дистиллированная вода прокатывалась по языку в горло, оставляя за собой ощущение сухости. Сделав небольшой глоток, Дима невольно попытался стереть со стекла конденсат, но и это тоже было красиво заданной иллюзией пищевого программиста. Обманчиво-притягательный стакан в итоге отправился в держатель, а Дима попытался поудобнее устроиться на потёртом сидении.       Вообще-то, теперь он мог себе позволить комфорт-класс вместо эконома, но, видимо, свою роль сыграла привычка. К тому же, в том, чтобы ехать в деревню комфорт-классом, было нечто показное, высокомерное, а уж накладываясь на Димину молодость, это и вовсе начинало звучать примерно так: «Я семь лет прожил в городе, и теперь вы мне неровня».       Через динамики вагон заполнил приятный голос диктора: «Уважаемые пассажиры, убедительная просьба: при обнаружении лиц, следующих по маршруту 'Функционал – Малые Дроны' без браслетов незамедлительно сообщить об этом персоналу. Помните: ваша безопасность – в ваших руках».       А безопасность остальных пассажиров – на ваших руках.       Дима коснулся металла, прилегающего к запястью. Хоть процедура и стандартная, не по себе было каждый раз. Одно дело, когда нацепляешь обычную эластичную «резинку», которая без проблем стягивается в любой момент, и совсем другое – эти массивные обручи со сложным замком и плотной подгонкой. Подобные использовались во время операций с наркозом, в тюрьмах, на некоторых соревнованиях и в других случаях, когда нужно было в строгом порядке ограничить применение магии.       А вот «резинки» сейчас время от времени носили все: школьники на контрольных, пациенты во время несложных процедур, некоторые служащие на рабочих местах и так далее, и так далее. «Резинки» продавались в любой торговой точке, имели даже некое подобие размерной линейки и были абсолютно просты в использовании.       А ещё ими было весело (и больно, блин!) лупить по запястью.       Дима вздохнул. С детства знакомые пейзажи за окном вызывали неожиданно тёплое чувство с примесью едва уловимой грустинки, объяснить которую было ещё сложнее, чем почувствовать. Может быть, это давала о себе знать тоска по родным местам, может – ощущение быстротечности времени. А может быть, виной всему было то, что теперь, став офицером в запасе магического резерва, Дима снова чувствовал себя растерянным.       Тогда, семь лет назад, он был уверен, что уезжает навсегда, что никогда больше не вернётся в Массив – а теперь получалось вот так. Нет, Дима, естественно не ждал, что его оставят служить в столице: для этого нужны ой какие связи. Но за время обучения он оставил о себе впечатление, как о хорошем стратеге, да и военные кадры сейчас были в дефиците… В общем, чего, а уж поездки в родную деревню Дима как-то не ожидал. Его, по сути, вежливо отправили на вечную скамейку запасных.       Заходящее солнце заливало поля золотисто-оранжевым, а вдалеке уже виднелась вершина по-смешному неуклюжего, дружелюбного Рогадека, в котором Диме, как контрактному служащему, дали квартиру. Тот факт, что ему выделили жильё в собственной деревне, снова будил детское чувство некой чуждости. Не отверженности, а скорее пытливого вопроса: а точно ли моё место здесь? С другой стороны, именно сейчас бонус в виде жилья в горноскрёбе представлялся как нельзя более уместным, потому что возвращаться в родительский дом после того, как… Ну, в общем, Дима сомневался, что был к такому готов.       По мере приближения к Массиву Димины мысли всё больше расплывались, как облака, оставляя небосвод чувствам. На чистом листе вновь проступали пятна прошлой жизни, смутными намёками напоминая о том, что здесь происходило. Но разноцветных всполохов, по Диминым ощущениям, было всё же больше, чем мрачных.       И потом, всё ведь было так давно, что наверняка успело поблёкнуть…       В тамбуре проводница уже активировала внушительных размеров магнитный ключ.       – Ваш билет, пожалуйста.       Дима протянул телефон. Миловидная девушка сверила информацию: на станции «Массив» выходит один пассажир. Данные удостоверения личности следующие…       – Пожалуйста, – Диме указали на ключ.       Дима вставил кисть в отверстие в громоздком устройстве и почувствовал, как браслет часть за частью начинает расщёлкиваться. Последние секунды, пока останавливался поезд, Дима невольно разминал запястье круговыми движениями. Рука не затекла, кровоток передавлен не был, а вот поток магии на время поездки – да.       Дима вышел на платформу, и Массив ворвался в его жизнь ярчайшими, ничуть не потускневшими красками. Он щекотал ноздри запахом вечерних полей, утомлял глаза последними багряными всполохами солнца на метёлках сорго, оглушал неистовым стрекотанием цикад.       Дима отчаянно вдохнул в себя эту сложносплетённость прошлого, чувствуя, как оно растекается в груди, становясь настоящим.       – Дима! – с другого конца станции послышался голос, от которого сердце застучало, как ненормальное.       Вот и всё. Чтобы снова залезть под самую кожу, Массиву не потребовалось и нескольких секунд.       – Эй! – крикнул Дима и побежал навстречу другу уж если не детства, то зелёной, безбашенной юности точно.       Они встретились примерно по середине станции, сливаясь в объятия. Радости было столько, что оба молча орали в себя, улыбаясь друг другу за спину самыми дурацкими и искренними улыбками, и только сердца бились навстречу о рёбра, как два лабрадора, сдерживаемых поводками. Антон подлез под служебный рюкзак, пытаясь длинными руками сгрести сразу в полтора обхвата и жарко утыкаясь носом Диме в макушку. Он пах высохшим потом, медикаментами и сливами – последнее сразу захлестнуло ностальгией.       – Ты в «скорой помощи», да? – спросил Дима, не отрывая щёку от его выгоревшей футболки.       – Ага, – радостно отозвался Антон. – А ты приехал.       – Ага, – Дима снова невольно улыбнулся.       – Я так боялся, что ты всё, насовсем.       – Да я, честно говоря, и сам так думал.       Теперь желание уехать из Массива казалось настолько глупым. Тогда, в семнадцать, думалось, всё: линии сошлись в одну точку и нет лучшего выбора, кроме как всё оставить и начать жизнь с чистого листа. А сейчас – вот же он, Антон, вот их дурацко-счастливые школьные годы. Куда он тогда намылился? Чего-то подорвался, чего-то рубанул с плеча. Полный нбаг!       Нбаг, цветные диодики! Слово-то какое. Дима его уже и забыл, а рядом с Антоном оно снова как-то вспомнилось. Это ж вот этот мелкий его к ним в деревню и завёз.       Антон наконец оторвался от Димы, продолжая на всякий случай держать его за плечи – а то вдруг опять куда-нибудь уедет.       – Ты где будешь жить?       Дима смущённо повёл плечом:       – Мне квартиру выделили в Рогадеке.       – Обалдеть! Класс! – Антон не изменился: зависть – всё так же было не про него. – В общем, плевать: батя сказал, чтобы ты сначала сразу к нам зашёл.       Дима невольно посмеялся: Антонов старик, видимо, тоже совсем не изменился.       – Он специально к твоему приезду собрался картошку печь.       – Получается, с козырей зашёл, – Дима чуть затянул лямки служебного рюкзака. Желудок действительно потихоньку предупреждал, что скоро запоёт.       – Ага, получается, – посмеялся Антон и потащил друга со станции напрямик.       Лестница (как, собственно, и дорога) была с другой стороны, поэтому Антон спрыгнул с перрона в траву и подставил Диме спину:       – Лезь!       Дима так же в шутку обнял Антона за шею и обхватил ногами. Его тут же взяли под колени и побежали.       – Да Антон, Антон, всё, тормози, – смеялся Дима, чувствуя, как подошвами ботинок цепляет верхушки полевых цветов. – Ну я ж ещё и с рюкзаком, ты чего.       – Не отпущу, пока не услышу клич! – Антона на радостях несло сразу по всем воспоминаниям.       – Давай, когда полная луна будет, – дипломатично попросил Дима, изо всех сил пытаясь группироваться так, чтобы не трясся рюкзак, и Антону было хоть немного полегче.       Антон цокнул и спустил Диму в траву:       – Ну ты чего-то совсем душный стал на этой службе своей, – но уже через пару секунд им снова овладело воодушевление. – Чё, серьёзно квартира в Рогадеке? Обалдеть! Ты ж меня позовёшь в гости, да?       – Да хоть завтра. А если хочешь – пошли сегодня после ужина.       – Не, сегодня не пойду: у меня завтра первая смена.       – Зашиваешься? – спросил Дима с пониманием.       Антон легко кивнул:       – Да, если честно. Но не страшно. Знаешь, Арс говорит, главное, чтобы работа нравилась.       При звуках имени «Арс» Диму невольно резануло раздражение. Антон был его самым близким другом. Даже Кос, друг с песочницы, с появлением Антона как-то отошёл на второй план: Антон был живым воплощением компанейского веселья и доброты. Его отец решил переехать в Массив, когда ему было девять (Диме и Косу тогда было по тринадцать). И, с одной стороны, эта разница никак не помешала им стать лучшими друзьями. С другой стороны, так совпало, что Антон не застал некоторые события в Массиве, а рассказывать о них Диме не хотелось. Вот и сейчас Антон – его Антон! – видимо, в Димино отсутствие сдружился с Арсом (можно понять: с ним есть, о чём потрепаться), и Дима ощущал неприятный букет из колючей ревности, едва уловимой тревоги и старого, зрелого раздражения. И ведь Антон – он же привязался к Арсу и даже не знает…       … А если знает?!       В груди опасливо ухнуло.       Что если Арс ему рассказал?       Дима тут же попытался себя успокоить: вряд ли.       Арс бы не стал… Не Антону…       Под ногами похрустывала сухая почва и колко ломались стебли. Коробочки с семенами цеплялись за Димины штаны цвета хаки. «Пока доберёмся, уже совсем сольюсь с окружением, как будто и не уезжал никуда», – подумал Дима.       Подсолнуховое поле началось сильно раньше, чем было в последний раз перед Диминым отъездом.       – Вы всё-таки всю планету засадить собрались? – спросил Дима.       Антон насмешливо отмахнулся:       – Ой, да не спрашивай. Скоро, блин, электромагнатами станем. Уже целый этаж питаем в Рогадеке.       – Заметно, – полушутливо, полурастерянно признался Дима.       Они ступили на чуть подплывшую, обильно политую почву, и от пят до макушки пробежалась волна мурашек, аж даже волоски встали дыбом. Могучие цветы с мягкими, чуть поникшими лепестками вокруг солнечных батарей и желтизной, угадывавшейся даже в сумерках, скрыли с головой, совсем как раньше. Антон, возвышавшийся над живой поверхностью, как маяк, взял Диму за руку и потащил за собой.       Ботинки время от времени утопали в земле и отрывались с громким чавканьем, оставляя глубокие следы.       Отец Антона был, конечно, удивительным мужиком. Владеть технической магией, жить в городе, в какой-то момент, как он сам выражался, «понять эту жизнь», бросить всё, раздобыть откуда-то допотопный трейлер, посадить в него сына и прикатить на отшиб Массива. В деревне предел карьеры техника – выращивать сельскохозяйственные культуры. Чем, собственно, этот чудак с упоением и занялся. Для начала засадил подсолнухами небольшой участок позади трейлера, на следующий год – хватил радиус побольше. И так каждый год. Понесло мужика не на шутку, он как будто кричал местным: «Я собираюсь узнать, на что способен! Не останавливайте меня!» – а его как бы никто и не останавливал. Местные просто каждый год ошарашенно, но с любопытством наблюдали за бесплатным шоу, попивая чай, оттопырив мизинчики.       В общем в сельскую жизнь он, даром что техник, влился органично и с удовольствием. В первый год жизни в Массиве с интересом посетил августовский фестиваль сорго (соргового самогона, если точнее) в «Бабе Розе». Со следующего года с энтузиазмом начал участвовать сам, непременно каждый год намереваясь выиграть главный приз. Но увы: во-первых, поначалу не хватало банально опыта, во-вторых, максимум, как он мог использовать магию, – подшаманить с работой самогонного аппарата в то время как органики проворачивали изменения на уровне химии. Но отец Антона не сдавался, каждый раз жал победителям руку, грозил пальцем и обещал, что уж в следующем-то году победа точно за ним. В общем, был весёлый, мировой, компанейский мужик.       Дима, поскольку практически сразу сдружился с мелким Антоном, много времени ошивался в их трейлере, и в какой-то момент, по ощущениям, этот мужчина стал ему вторым отцом.       А когда Диме исполнилось семнадцать и погибли его родители, он действительно в какой-то момент начал чувствовать отца Антона и своим отцом тоже.       К трейлеру они вышли, когда уже совсем стемнело.       – Э-э-э… Я что-то не понял, – Антон растерянно поглядел на костровое место, аккуратно накрытое рогожей. – Картошка отменяется, что ли?       Они с Димой переглянулись и пожали плечами. В трейлере горел свет, и над ступеньками неровно моргала абсолютно светодиодная, но заколдованная отцом Антона «под старину» лампочка.       – Ладно, пошли…       Антон не напомнил, а Диме и не нужно было напоминать: ступеньки представляли из себя достаточно просторную конструкцию, но с неприлично узкой, слегка извилистой тропинкой. Почти всё остальное пространство занимали разнокалиберные горшки с любимчиками отца Антона: мерцающие в темноте разноцветным неоном суккулентами. И суккулентиками. И суккулентовичами, и своенравными суккульвицами, а также меланхоличными суккуле́нивцами. Был, вроде бы, даже один Мистер Суккулент – Дима с секунду искал его глазами – ах да, вон он, стоял теперь рядом с небольшим семейством суккуленточек.       – Пришли? О-о-о, добро пожаловать! – дядя Серёжа сначала увидел Антона, а когда вслед за ним на пороге появился Дима, радушно распростёр объятия. – Ну чего, как ты? – похлопал Диму по плечу. – Заходи давай, чего как неродной, кидай рюкзак. Картошку будешь? Я уже всё напёк. За стол садись, боец.       – В смысле?! – возмутился Антон. – В смысле, напёк? И чё? И где она?       Дядя Серёжа вскинул бровь и пожал плечами:       – Чё кипишуешь-то? Вон, в кастрюльке стоит.       Антон не выдержал и рассмеялся:       – Ну пап, ну в какой кастрюльке? Ну это ж картошка на углях! Там же весь смысл в том, чтобы сидеть, отковыривать пригаринки, измазаться в этой золе…       – Ну, – дядя Серёжа невозмутимо открыл крышку: в кастрюльке лежали обугленные картохи. – Отковыривай – хоть заотковыривайся.       Антон засмеялся ещё сильнее:       – Да пап, ну чё за фигня?       – Слушай, – дядя Серёжа начинал терять терпение, – ты у меня чё как городской, а?       – В смысле? Я вообще-то п… х… – Антон аж подавился от таких обвинений, – вообще-то и есть городской, если чё.       – Ой, всё, – отмахнулся дядя Серёжа. – Не умничай мне. Пиздюковский возраст не в счёт. Ты уже десять лет как в деревне живёшь.       – Вообще-то, одиннадцать, – пробурчал Антон.       – Ну, тем более. А претензий как у мармеладного пацана.       Антон снова беззлобно рассмеялся:       – Пап, ну вот будь я городским, я б, может, и повёлся на то, что картошка в кастрюле – считается как «на углях», но там же весь смысл в том, чтоб сидеть у костра, там, разгова…       – Слушай, вот тебе нормально? – дядя Серёжа перебил Антона и обратился к Диме, который под шумок уже прошмыгнул за стол.       – Мне нормально, – кивнул Дима, который за последние семь лет не ел практически ничего, кроме формулы.       – Ему нормально, – резюмировал дядя Серёжа. – Так что доставай тарелки и не выёживайся.       – Ещё и тарелки, – закатил глаза Антон.       – Давай-давай, – поторопил дядя Серёжа, доставая из холодильника пиво. – Я ещё сардельки запёк.       – Дай угадаю: на углях, да? – спросил Антон, язвительно подчёркивая «на углях».       Сардельки щедро брызнули в рот ароматным горячим соком. Картошка, несмотря на возмущения Антона, восхитительно пахла костром. Перья зелёного лука похрустывали кристаллами соли. Диму забрасывали вопросами – и историями, случившимися в Массиве за время его отсутствия. Большинство из них Дима уже слышал от Антона во время видеосозвонов, но слушать их вот так, вживую, смотреть, как Матвиенко-старший и Матвиенко-младший друг друга перебивают и исправляют, видеть размашистые, чуть неуклюжие жесты Антона и совершенно особую мимику дяди Серёжи – да всё под холодное пиво, да ночью в трейлере… И Дима снова чувствовал себя дома.       – Короче, – резанул дядя Серёжа, когда поглощение ужина практически сошло на нет, – есть игра. Расчехляйте резинки: сейчас играть будем.       – Сейчас? – Антон удивлённо взглянул на часы. Стрелки подползали к половине одиннадцатого.       – А что? – изогнул бровь дядя Серёжа. – Лучшее время для настолок – ночь. Ты не знал, что ли?       Антон пожал плечами:       – Ладно.       Со стола быстро убрали лишнее, оставив только пиво, а дядя Серёжа вытащил откуда-то из закромов деревянные стаканы и кости.       – У нас что, – удивился Антон, – всё это время кости были?       Дима тоже такого, вроде, не помнил.       – Игра называется «Перудо», – дядя Серёжа невозмутимо проигнорировал вопрос. – Резинки надеваем, – и он демонстративно достал собственную.       Дима и Антон надели браслеты, временно блокируя магию.       – Правила, – негромко начал дядя Серёжа. – У каждого из нас есть по пять костей. Мы болтаем их под стаканчиками, потом каждый может посмотреть свои кости и по очереди сделать прогноз. Например, я видел свои кости и говорю: я думаю, что на столе сейчас пять троек. Ты, Дима, следующий. Ты можешь или не согласиться, или повысить. Повышать можно или количество – например, ты говоришь: «А я думаю, что на столе шесть троек», – или номинал – то есть, пять, но, например, четвёрок.       – Так, – кивнул Дима.       – Если ты не хочешь повышать, можешь сказать «не согласен». Тогда мы все поднимаем стаканчики и считаем. Если я сказал, что на столе пять троек, и мы насчитали минимум пять, – ты теряешь одну кость. Если троек меньше пяти, тогда кость теряю я.       – Ясно…       – Единички – это как джокеры. Они могут заменять собой любую цифру. То есть, я сказал «пять троек», например, мы вскрываемся и считаем и тройки, и единички.       – Ага, то есть… – Антон что-то соображал в уме. – Если говоришь… Ага… Ага, всё, я понял.       – Ну, поскольку единички – это джокеры, то они, соответственно, считаются самыми крупными. То есть, вот с шестёрки можно повысить до единички, а с единички до двойки повысить уже нельзя.       – Ага… – Антон уже начал немного теряться.       Дима его успокоил:       – Если что, по ходу разберёмся.       – Ну что, – дядя Серёжа приподнял бровь, – играем?       Кости загремели о деревянные стенки стаканов.       Игра оказалась относительно простой: чтобы выиграть, нужно держать в уме вероятность и психологию противника.       Граней у кубика всего шесть. Если предположить, что в каждом раунде числа выпадают примерно в равном количестве, значит, при самом равномерном раскладе на пятнадцати костях каждое из шести чисел может выпасть по два-три раза. Например, две кости показывают значение «один», ещё две кости – «два», ещё две – «три» и по три кости со значениями «четыре», «пять» и «шесть». В сумме – пятнадцать костей. При этом, единички могут становиться любыми цифрами. Это значит, что при раскладе с двумя единичками и двумя двойками будет считаться, что на столе из пятнадцати костей четыре двойки – то есть, примерно одна треть. Таким образом, не важно, сколько костей осталось в игре: условно безопасным количеством для любого числа, кроме единицы, будет одна треть от общего количества костей. Единицы – самые рискованные числа, их всегда будет меньше всего. Преимущество в этой игре у того, кто сохранил больше кубиков. Если играют три участника и у каждого из них есть по два кубика, каждый из участников знает два из шести чисел. Если же у одного участника есть четыре кубика, а у остальных осталось по одному, – первый участник знает почти все числа, а значит, может делать более точные прогнозы, а двое других знают только по одному числу из шести и вынуждены играть, в основном полагаясь на удачу.       Что касалось психологии, Дима хорошо знал и Антона, и дядю Серёжу. А уж настолок с ними было переиграно на сто лет вперёд. Антон почти всегда играл честно, а в качестве тактики выбирал «очень стараться». Дядя Серёжа иногда отчебучивал что-нибудь неожиданное, в духе «а вот как мы раньше с пацанами делали!» – но в целом играл на удачу, методом «ткну и посмотрю, что из этого получится».       Поскольку игра была новой для Димы, он выбрал одну из относительно простых тактик: постараться в самом начале попасться на блефе, после чего по возможности играть предельно честно. Сблефовать так, чтобы на это обратили внимание и в следующих партиях снова ждали обмана, раз за разом напарываясь на честную игру. Даже если Антон или дядя Серёжа раскусят эту тактику где-нибудь к середине игры, у них уже будет не доставать по нескольку кубиков, а значит, у Димы будет преимущество.       – Можно я начну? – спросил Антон.       Дядя Серёжа добродушно пожал плечами:       – Начинай.       Дима невольно поджал краешек губы: ему блефовать удобнее всего, если кон начинает либо он сам, либо дядя Серёжа. На кону Антона на Диме замыкался круг. Если играть рискованно, можно потерять кубик. Но что поделаешь, такова цена промедления. Желание выиграть быстро им овладело.       – Так, – Антон совсем мельком глянул на свои кости. – Я думаю, на столе есть три четвёрки.       Ставит на три четвёрки. Значит, у него под стаканом их две.       – Окей, – кивнул дядя Серёжа. – А я думаю, что на столе сейчас пять четвёрок.       Дима прикусил губу.       Пять четвёрок – это одна треть от всех кубиков. Дальше поднимать четвёрки уже нет смысла. Антон точно остановит раунд, Дима, скорее всего, потеряет кубик, причём впустую: его ход будет выглядеть, скорее, как надежда на удачу, чем как блеф.       Заглянул под стакан. Двойка, тройка, две шестёрки и единица-джокер.       У Антона под стаканом точно есть две четвёрки, а вот единиц нет. Будь там две четвёрки и единица, он бы начал круг с более высокой ставки. Если бы была одна единица и одна четвёрка, он не сделал бы ставку так быстро, потому что при таком раскладе у него было бы пять разных костей, и он бы начал выбирать, на что лучше поставить. Других парных кубиков у него тоже нет. Стало быть, «два», «три», «пять» и «шесть» – три из этих костей лежат у Антона под стаканом вместе с двумя четвёрками.       Димины двойка и тройка уже не играют: менять номинал, как и число можно только на большее. Четвёрки он решил не трогать. Значит, остаётся играть со значениями «пять» и «шесть». Шестёрки у Димы есть, да ещё и с единицей. Блефом это не будет. А вот пятёрок – нет.       – Пять пятёрок, – Дима поднял взгляд на Антона.       Скорее всего, Антон сейчас остановит раунд, и Дима потеряет одну кость. Это не так страшно. Было бы куда хуже, если бы Дима выбрал безопасную стратегию с шестёрками, давая проиграть Антону. Тогда бы Антон, как проигравший, снова начал круг, и Дима бы снова остался практически без шансов на блеф.       – Так, ну… – Антон задумался, снова глядя на свои кости. – Хм… Пять шес… тёрок… – сам засомневался в своём выборе. – Ну ладно, уже всё, пять шестёрок.       – Ну, не согласен, – невозмутимо отозвался дядя Серёжа.       – Блин, – Антон с досадой почесал затылок, – стопудов нет столько шестёрок.       – Сейчас узнаем, – дядя Серёжа положил руки на свой стакан. – Ты первый вскрываешься.       Антон вздохнул и показал свои кости:       – У меня одна шестёрка, – он подтолкнул кубик немного вперёд.       Дима удовлетворённо посмотрел на остальные кубики: две четвёрки, двойка и тройка. Всё как он и предполагал.       Дядя Серёжа поднял свой стакан:       – У меня тоже одна шестёрка, – под стаканом также лежали две двойки, тройка и пятёрка.       – Бли-и-ин, – протянул Антон, – ну всё.       – А у меня, значит, смотрите, что, – Дима улыбнулся и лукаво посмотрел сначала на дядю Серёжу, потом – на Антона. – Помните, как я уверенно сказал: «Пять пятёрок»? А у меня на самом деле, – поднял стакан, – ни одной пятёрки. Зато есть шестёрка. Шестёрка. И! Единичка.       – Серьёзно?! – выдохнул Антон. – Жесть! Вот это повезло!       Дядя Серёжа под довольные Димины хихиканья и облегчённые вздохи Антона с досадой отложил на край стола один кубик.       Блеф удался и был раскрыт. Первая часть Диминого плана сработала.       И было ещё кое-что.       Дядя Серёжа очень уверенно поднял ставку до пяти четвёрок, не имея ни четвёрок, ни единиц. Он не акцентировал на этом внимание, поэтому Антон не заметил. Зато Дима заметил. Кое-кто собрался придерживаться тактики тихого, скромного пиздежа.       Дима это учтёт.       – Жёсткая игра! – в Антоне проснулся азарт. – Давайте следующий круг!       В следующих раундах воодушевлённый Антон потерял три кости и одну потерял Дима, попав в «ножницы»: и повышать было рискованно, и не соглашаться ещё было рано. Всего в игре осталось десять костей: по четыре у Димы и дяди Серёжи и две у Антона. Антон проигрывал очень старательно и без посторонней помощи, его главное было не останавливать. А вот дяде Серёже пришло время помочь избавиться от парочки костей: он и так уже слишком долго играл с равным с Димой счётом.       – Блин, – Антон снова начинал раунд. – У меня всего два кубика. Откуда мне знать, чё там у вас…       – Давай, – невозмутимо поторопил дядя Серёжа, – не тяни уже.       – Блин, – вздохнул Антон. – Ладно, я считаю, что сейчас на столе одна единичка.       Под Диминым стаканом лежали две двойки и две пятёрки.       Одна единица у Антона. У дяди Серёжи может быть одна единица. Максимум – две…       – Четыре единицы, – довольным голосом произнёс дядя Серёжа и откинулся на спинку стула.       – Четыре единицы? – переспросил Дима со спокойным удивлением. – Четыре из десяти – единички.       Дядя Серёжа смешно пожал плечами, мол, сам в шоке.       Вот это было буквально в духе его обычных финтов. Причём вот поднял бы до двух – схватил бы Диму за жопу, поставив перед выбором: не согласиться и, скорее всего, проиграть или поднять до трёх единиц, чтобы не согласился уже Антон.       – Ну, не согласен, – улыбнулся Дима.       Вскрываемся. Дядя Серёжа первый.       Дядя Серёжа поднял стакан:       – Раз единичка, два единичка, три единичка… – рядом скромно лежала заскорузлая троечка.       Дядя Серёжа смеялся так торжествующе, как будто только что угнал у Димы с Антоном мотоцикл и теперь уезжал на нём в закат.       – О-фи-геть! – произнёс Антон по слогам, озвучивая Димины мысли.       Нет, ну гипотетически там могло и четыре единицы выпасть, но с такой мизерной вероятностью, что её и под микроскопом не увидишь. Но на то это и игра случая.       – Не повезло, – вздохнул Дима, убирая кость. – Блин, но красиво вышло. Согласен.       – А то! – дядя Серёжа энергично отхлебнул пива. – Щас я вас обоих как щенков раскидаю. Стаканы на кости, мелюзга!       И все трое загремели кубиками ещё яростнее.       В игре осталось всего девять костей. Дима заглянул под стакан: тройка и две четвёрки.       В этом раунде нужно было отыграться.       – Я думаю, что на столе две шестёрки.       Блефовать, будучи уже пойманным на блефе, было очень рискованно, но Диме было необходимо пойти на этот риск, чтобы получить возможность снова уравнять шансы.       Антон посмотрел на свои два кубика.       – Три шестёрки.       Замечательно. До единиц теперь поднимать сродни самоубийству. Дядя Серёжа рискнёт и поднимет до четырёх шестёрок – тогда Дима остановит раунд.       – Не согласен, – обрубил дядя Серёжа.       Да что ж такое…       – Ну ладно, – смутился Антон, – давайте посмотрим.       Дядя Серёжа поднял свой стакан:       – У меня нет ни шестёрок, ни единиц.       Дима вздохнул:       – У меня тоже.       – Да блин! – возмутился Антон. – Ну у меня их две!       А точнее, под его стаканом лежали шестёрка и единица.       – Вы чего, сговорились против меня, что ли, – постарался посмеяться Антон.       Блин, Антон, вот честно прости. План был вообще не такой.       – Ладно, – Антон отложил очередной кубик на край стола. – Нормально! Играем!       И он подвигал плечами, размял шею и со стуком накрыл стаканом последний кубик.       В следующем раунде Антон вылетел. А затем Дима снова попытался поймать дядю Серёжу на блефе и остался с двумя костями.       И ещё кое-что понял.       Дядя Серёжа играл сегодня абсолютно не так, как все эти годы.       Внешне всё было точно так же: он дурачился, бодрился, вспоминал по ходу какие-то байки и делал ставки то наобум, то «специально по заявкам телезрителей». Останавливал раунды тоже когда ретроградный Меркурий находился в Венере, а Скорпион – в Носороге. Но за всей этой спонтанностью и абсурдностью просматривалась чёткая, очень продуманная система, в которой ничего не было случайным.       Во-первых, он использовал против Димы его же тактику.       Он ведь тоже в первом раунде агрессивно сыграл, потеряв один кубик. И тоже блефовал. Он, правда, не акцентировал внимание на своём блефе, но Диме это было и не нужно: он был достаточно внимателен, чтобы клюнуть на эту наживку самостоятельно. А дальше дядя Серёжа методично, раз за разом говорил правду и ловил Диму буквально на том, на чём он сам планировал ловить их с Антоном.       Следующий раунд был решающим. В игре осталось шесть костей: две – у Димы, четыре – у дяди Серёжи. Если Дима потеряет ещё одну кость, шансов на победу у него не останется.       Под стаканом лежали четвёрка и единица.       – Я думаю, на столе сейчас одна четвёрка, – сделал Дима свою ставку.       Если дядя Серёжа поднимет не номинал, а количество четвёрок, тогда у него есть шанс.       – Четыре четвёрки, – огорошил его дядя Серёжа.       Четыре четвёрки.       Четыре!       Нет, он прекрасно знает, что делает. И он снова загоняет в ножницы.       – Да ладно, – выдохнул Антон. – Ну не может быть у него там из четырёх кубиков три четвёрки. Дим, останавливай.       – Погоди, – попросил Дима.       Дядя Серёжа с наслаждением отхлебнул ещё пива.       Повышать или не соглашаться?       Какова вероятность, что у него три кости из четырёх – четвёрки?       Нет, ну вообще, там могут быть, например, две четвёрки и единичка – это, в целом, уже вполне себе вообразимо. Если так, то Дима безопасно может поднять ставку до пяти четвёрок.       – Ну, ты же понимаешь, что вероятность, которую ты просчитываешь, – это только вероятность, – покровительственно подсказал дядя Серёжа, вырывая из раздумий. – Она может быть, а может и не быть.       – Ну, да… – кивнул Дима.       – Да брехня всё это, – возмущался Антон. – Дима, не верь!       Дядя Серёжа знает, что Дима, наконец, догадался о его тактике. Сейчас ему было бы логично блефовать. А Диме было бы логично не соглашаться. И возможно, именно этого от него и хотели. Вероятность, что у него там три четвёрки или даже единичка и две четвёрки – крайне мала. И, возможно, именно поэтому Диме стоило в эту вероятность поверить.       Дима выдохнул.       Ну каким он окажется лохом, если это блеф!       И совершил прыжок веры:       – Пять четвёрок.       – Да пиздец, – Антон хлопнул ладонью по столу.       Всё. Дальше повышать некуда. Шести четвёрок на шести костях быть точно не может.       Дядя Серёжа пару секунд сверлил его взглядом, а потом цокнул уголком губы:       – Не согласен.       Сейчас должно всё решиться.       Дима вдруг понял, что слышит собственное сердцебиение.       Дядя Серёжа поднял стакан.       Пятёрка.       Четвёрка.       Двойка.       Единица.       Всё.       Это провал.       Одним кубиком против четырёх выиграть невозможно.       Дядя Серёжа смотрел на него, сосредоточенно постукивая пальцами по столу.       – Говорил же, не верь, – расстроился Антон.       Да.       Дима лоханулся. Совершил прыжок веры, позволив себя убедить в том, что дядя Серёжа подхватит…       – Давай, Димон, соберись, – подбодрил Антон.       Дима грустно усмехнулся:       – Постараюсь.       На самом деле, от старания теперь уже действительно ничего не зависит.       Стаканы замерли.       Дима посмотрел на свою кость: пятёрка.       Вздохнул.       – Я думаю, что на столе две пятёрки.       Теперь от него точно ничего не зависит.       – А я думаю, – спокойно произнёс дядя Серёжа, – что на столе две шестёрки.       Дима обречённо пожал плечами:       – Не согласен.       – Не согласен?! – удивился Антон. – Вот так сразу? Даже не подумаешь?       – Ну, а он, между прочим, абсолютно правильно делает, – спокойно ответил дядя Серёжа. – Поднимать количество он больше не может. Ему остаётся только надеяться, что я блефую.       – А-а, – протянул Антон.       – Но так получилось, Дима, что ты идеально попал во все мои кости.       Дядя Серёжа поднял стакан. Под ним среди прочих костей лежали шестёрка и единичка.       – Блин, – протянул Антон. – Ну что это такое, ты нас почти всухую победил!       Дима расстроенно цыкнул и поставил свой стакан дном вниз.       – Не, ты молодец, – сказал ему дядя Серёжа. – Хорошо играл.       – Ага, – кивнул Дима, задумчиво покусывая сгиб указательного пальца.       Как бы дядя Серёжа ни хвалил, Дима понимал, что только что его изваляли мордой в грязи, как неопытного щенка.       А ещё – что отец Антона всё это время был абсолютно не тем, за кого себя выдавал.       – Ну что, – дядя Серёжа хлопнул по коленям. – Предлагаю попробовать уникальный и совершенно секретный конкурсный образец.       Антон глянул на часы:       – Пап, у меня первая смена завтра.       – К тебе что, каждый день друг из армии возвращается? – строго спросил дядя Серёжа.       Антон безоружно поднял брови:       – Блин, ну я сдохну завтра. Ну давайте я с пивом посижу.       Дядя Серёжа бегло глянул на Диму, едва заметно шевельнув бровью.       – Антон, да давай, – включился Дима. – Мы по одной, ну, по две выпьем – да и всё, чего ты.       Антон вздохнул и сдался:       – Ну ладно. Но я одну выпью и больше не буду.       – Ну, вот сразу бы так, – обрадовался дядя Серёжа и полез в закрома.       Значит, теперь цель – напоить Антона.       Дядя Серёжа довольно щедро разлил сорго по стаканам:       – Ну, Димка. За твой приезд!       Они пригубили крепкий напиток и разобрали из кастрюльки оставшиеся картошки.       – Что, кстати, как думаешь, смогу победить в этом году?       Дима задумчиво куснул губу:       – Можете победить, мне кажется.       – От подхалим, – дядя Серёжа лениво попытался отвесить ему подзатыльник, и Дима так же лениво уклонился. – Ну вообще, я в этом году с составом пошаманил: чабрец добавил. Чувствуешь, вкус немного другой? Вот думаю, может, в этот раз и правда повезёт. Ну, неплохо же, вроде?       Дима покивал:       – Да, чабрец чувствуется.       Дядь Серёж… А ведь вам всё равно на фестиваль. Каждый год было всё равно.       Они пили и разговаривали.       И разговаривали.       И пили.       Долго и много. Не как Дима пообещал Антону.       Дядя Серёжа пил почти честно. И по-умному. Дима тоже так умел. Антон быстро скуксился. А под спокойную беседу да мысли, что рано утром на работу, в скором времени начал клевать носом прямо за столом.       Когда он в полусознательном состоянии удиагоналил в комнату, в кухне-прихожей воцарилась тишина.       Очень насыщенная, плотная тишина. В ней остро пахло сорговым самогоном и носки елозили по тёплому линолеуму. И там, в темноте вокруг трейлера, грустно пели бесприютные сверчки. А внутри дядя Серёжа снова негромко и сосредоточенно постукивал пальцами по столу.       И Дима слушал этот несложный ритм и под спокойным взглядом отца Антона ждал, что будет дальше.       И они всё смотрели друг на друга и молчали. До тех пор, пока не прекратилось это медитативное постукивание.       А потом дядя Серёжа едва заметно покивал чему-то своему и, наконец, обратился к Диме:       – Вижу, ты понял.