Накануне мы проиграли

      Ультранет приветствовал Диму уже в который раз за сегодня. Основные новости – ничего важного (по крайней мере, насколько Дима научился за время службы разбираться в том, как правильно читать гражданские источники информации). Сайт подробных прогнозов погоды – да, в Массиве действительно повышен уровень наэлектрезованности почвы. И ещё в нескольких деревнях – тоже, но а кто сейчас не жирный, как говорится. Идеальной картинки вообще никогда не бывает, да и потом, помимо роста численности технозомби есть и другие причины изменения уровня потенциала: магнитные бури, фаза луны, опять-таки, некоторые регионы богаты залежами металла. Общую картину Дима по всем критериям считал удовлетворительной.       На этом развлечения заканчивались. Информация вертелась по кругу: новости, прогнозы погоды и снова новости, и опять прогнозы.       Социальные сети Диме, как человеку, имеющему отношение к военной тайне, были не положены, а потому и думскроллить было толком нечего. На чём-то более серьёзном вроде фильмов и книг не получалось сосредоточиться. Медитировалось сегодня отвратительно. В части бы за такую концентрацию прописали сразу два внеочередных наряда. В мысли всё время лез Арс, и нормально причесать магию удалось, вышло только слегка пригладить.       Дима глянул на часы и вздохнул: почти три часа дня. Идти в костёл не хотелось, но было надо: скоро Арс засобирается домой, а им нужно хотя бы часик поговорить, если так можно назвать этот дурацкий обмен ехидностями. Надо попытаться копнуть в сторону этой хвалёной силы исцеления, про которую уже и Кос, и Антон успели рассказать истории.       Дима ещё немного постоял у окна, глядя в целом никуда конкретно. Отсюда Массив казался безмятежной деревушкой – и не скажешь, что здесь когда-то кипели дикие страсти. И до сих пор поди кипят, Дима просто ещё не успел войти в курс дела.       Он нехотя пошёл обуваться.       Опять идти к этому пубертатному пацану без намёка на щетину. Эта мысль заставила раздражённо нахмурить брови.       Как же всё усложняло то обстоятельство, что, когда Диме было девять, Арс ему понравился так сильно, что признаться самому себе он в этом смог, только когда сбежал из Массива куда подальше. Да и то, наверное, если бы не Вика, Дима бы и дальше просто продолжал заталкивать это чувство куда поглубже и игнорировать изо всех сил.       На выходе из Рогадека Массив ворвался в уши пением цикад и низким тарахтением мотора грузовика, выезжавшего из-за больницы на Прямую улицу. Дима растерянно поднял брови: почему? Опять, что ли, на перекрёстке канализацию прорвало? Водитель, тоже недовольный тем, что пришлось сделать круг, газанул после поворота, и кузов задержался в заносе на несколько секунд.       Забит до отказа.       Дима глянул в телефон – шестое августа. Ну да: скоро в «Бабе Розе» будут праздновать фестиваль сорго – они готовятся всегда заранее.       Оксана выходит на задний двор «Бабы Розы» запыхавшаяся и с размаху приваливается к изгороди, у которой её уже ждёт Дима. Изгородь от такого внезапного десанта жалобно крякает.       – Блядский тетрис!       Дима растерянно поправляет очки:       – Какой тетрис?       – Да доставки эти! – Оксана потуже затягивает взмокшие волосы, собранные на затылке в пучок. – Вечно перед фестивалем назаказываем кучу всего, аж в кладовку не влазит. Завтра ещё пиво привезут – ну, кеги – это уже не моя забота – и на том спасибо.       – А зачем пиво? Это же фестиваль сорго.       Оксана по инерции смотрит на Диму, как на дурачка, но возмущение быстро сменяется снисходительной улыбкой:       – Не шаришь ты в работе кафе, – несколько секунд она наслаждается собственным превосходством, сосредоточенно глядя, как на другом конце деревни за лес садится солнце. Цикады красиво заполняют паузу таинственным пением. – Знал бы ты, как любят наши шлифануть стакан самогона кружкой пива. А некоторые сорго заказывают только первые два-три круга или вообще сразу с пива начинают. Под утро самые ужранные – как раз те, кто пивас пил. Ужранные, кстати, и в смысле «пожрать» тоже. Знаешь, как им хорошо толкать орешки. Если б мы на эти дни кухню не закрывали – вообще б миллионы делали, но мы столько не наготовим.       Дима зачарованно ловит каждое её слово. Оксана – человек, который по-настоящему разбирается в этой жизни, а не вот эта ваша математика. Дима с удивлением думает, зачем ему это всё, если он не знает таких простых вещей (ну, по крайней мере, Оксана рассказывает об этом, как о простых вещах), как зачем на фестиваль сорго заказывать пиво.       – А правда, что ты классно нашёптываешь пиво? – спрашивает он.       Оксана отмахивается, но улыбается явно довольно:       – Да фигня. Всем, вроде, нравится.       – А ты сама пробовала?       Оксана ещё небрежнее пожимает плечом:       – Естественно, пробовала, я ж его гостям подаю.       Димино восхищение приближается к максимальной отметке.       – Завидую.       Оксанина благодарность за наиприятнейшее чувство превосходства уже давно на максимуме.       – Тоже хочешь попробовать?       – Уже лет пять как хочу.       Вообще-то только пару лет – тут Дима привирает. Но ждать, в любом случае, ещё два года – до восемнадцати. До этого времени никто ему, как и остальным подросткам, алкоголь не продаст.       Оксана смотрит на Диму, хитро прищурившись.       – Пары глотков хватит тебе, чтобы распробовать?       Дима разумно решает, что сейчас не время ни думать, ни торговаться:       – Хватит.       – Ну, значит, договорились, – Оксана удобнее упирается в изгородь руками. – Мне нужен будет помощник во второй день фестиваля, с пяти до шести. Матери надо будет по-быстрому в город смотаться. Поработаешь час со мной, а я тебе спизжу немного пива гостей.       – А у тебя проблем не будет?       – Каких проблем? – Оксана поднимает брови со спокойной готовностью возмущаться.       – Ну, гости не заметят?       Оксана со вздохом закатывает глаза:       – Как бы сказала русичка, а теперь выйди и зайди нормально, – и, видя, что Дима от такого ответа скорее растерялся, чем успокоился, пояснчет: – не заметят. Ну так что, по рукам?       – По ру…       Дима не успевает договорить: Оксана с визгом задирает ноги на изгородь так, что Дима сначала чуть не подскакивает от испуга и только потом замечает ползущего рядом ужика. Ну да, они иногда бывают на гадюк похожи.       Оксана так ощутимо сосредоточилась, что Дима понимает: собралась колдовать.       – Не надо, – он останавливает, по привычке кладя руку ей на запястье, как Антону. – Это ужик, не бойся.       Он шагает к чёрному пятнистому другу и берёт его в руки. Змеёныш ещё совсем маленький. Он невесомо и как-то растерянно обвивается вокруг Диминого большого пальца, пытаясь сообразить, когда успел настолько задуматься, что заполз не пойми куда, и главное, как теперь отсюда выбраться. Дима разрешает ему проползти немного вверх по руке и снимает с локтя обратно в ладонь.       – Малыш совсем. Они молоко любят.       Дима проводит тыльной стороной ладони по спинке змеи, а потом невесомо треплет подушечкой пальца между глаз. Уж решает, что, в принципе, ему уже никуда не надо, и прикрывает глаза, как котёночек. Дима поднимает взгляд на Оксану, чтобы убедиться, что она тоже видит эту умилительную сцену. Оксана действительно смотрит, но спустя секунду тоже поднимает глаза на Диму. И от того, как она смотрит, Дима снова забывает думать.       – Иди сюда, – Оксана смотрит на него потерянно, почти не мигая, и задумчиво стягивает резинку.       Её волосы, чуть слипшиеся от пота, падают на один бок, и для Димы это выглядит, как в романтическом фильме, когда героиня распускает волосы, и они рассыпаются по плечам шелковистым каскадом. Ноги, естественно, никуда идти не собираются.       – Брось змеюку и подойди, – всё так же тихо просит Оксана.       Дима, наконец, тушуется:       – Ты что, его незьзя бросать. Надо с ним осторожно, – он отходит к высокой сухой траве и прилежно ищет, куда бы пристроить ужика.       – Позов, – Оксана начинает терять терпение. Это слышно: голос всё ещё негромкий, но в него возвращается её особая напористость.       Дима чувствует, как в груди стучит быстро-быстро. Нельзя просирать такой шанс, но ведь он его ещё в прошлый раз просрал. Теперь уже нет смысла пытаться, чего уж: сгорел сервак – гори и плата.       – Отпустил змею и подошёл сюда, – повторяет Оксана ещё строже.       И идти совсем не хочется, но и ослушаться не получается. С ужиком их невероятно сблизила эта смертельно опасная ситуация, и теперь Дима, отпуская его в репейник, прощается навсегда и мысленно просит не поминать лихом.       Оксана покашливает:       – Мне долго ещё ждать?       – Иду, – покорно отвечает Дима.       Идти оказывается ужас как недалеко. В каких-то пару шагов они оказываются совсем близко, но Оксану это не устраивает, и она делает к Диме ещё полшага: так, чтобы они стояли лицом к лицу, чувствуя дыхание друг друга.       – Ну? – она умудряется спросить одновременно нетерпеливо и невозмутимо.       Ладно. Надо просто очень сосредоточиться – вдруг техномагия всё-таки поможет. Сосредотачиваться никогда раньше ещё не помогало, но, может, хоть в этот раз, а? Дима касается её губ своими губами. Старается не отвлекаться на её запах (нереальный!). Призывает все электроприборы в округе помочь ему сделать этот поцелуй классным. Кажется, где-то начинает работать трактор. Дима напряжён, он выписывает языком что-то вроде цифр – кажется, что-то такое советуют, – но следить за этим особо некогда, потому что он всё пытается нащупать подходящую ниточку магии. Параллельно успевает заметить, что получается мокро – а потом Оксана разрывает поцелуй. Смотрит спокойно, но явно без впечатления. Дима разочарованно выдыхает и виновато гладит прядь её волос.       Оксана расстроилась явно меньше. Она продолжает разглядывать Диму, не отстраняясь.       – А теперь выйди и зайди нормально, – велит она ему.       И Дима решает сдаться и расслабляется. Вообще-то именно этому ведь и учил дядя Серёжа, только в этот раз Дима совсем не пытается колдовать и просто целует Оксану. Пальцы погружаются глубже в волосы, Оксаниным запахом наполняется каждая клеточка тела. Дима нежно заводит прядь за ухо и спускается на шею. Оксана позволяет целовать себя нежно, как будто хочет попробовать, как это делает именно Дима. Дима чувствует, что идти домой придётся коротким путём, прямо через бурьян. Где-то рядом начинают искрить провода, над дверью служебного входа «Бабы Розы» загорается лампочка. Дима не колдует.       Наконец, они выдыхают друг другу в лицо.       – Другое дело, – полушепчет Оксана.

***

      – Не хотелось приходить, да? – Арс встретил Диму насмешливым взглядом.       Ну, тут любой ответ будет выглядеть оправданием, поэтому Дима промолчал. Поставил перед собой три коробки – каждая по пятьдесят линз. Каждый день нужно омаживать строго определённую норму: это же «настоящее занятие», а не прикрытие для более серьёзных дел.       – Ого, три партии, – вскинул брови Арс. – Успеешь до заката?       Дима на секунду остановился с полунадетой прорезиненной перчаткой и выразительно посмотрел на Арса:       – Ну, если не успею – это, наверное, мои проблемы? Или ты хочешь помочь?       Арс расширил глаза в шутливом испуге и поднял ладони то ли извиняясь, то ли пытаясь успокоить Диму:       – Всё-всё, – насмешливо кашлянул, – не мешаю, – куснул улыбку, не выпуская её на волю: – Работаем молча.       Ну вот и славно. Вообще-то, молчать как раз было не нужно, но в этом для Димы проблемы не было. Протерев несколько линз салфеткой, пропитанной флюоресцентной полужидкостью (и, кстати, стараясь делать это посноровистее: сидеть в костёле до темноты действительно не хотелось), Дима вздохнул:       – Говори, что хотел сказать.       Арс снова поднял на него взгляд, в котором тлели угольки насмешки:       – Я? Почему тебе кажется, что я что-то хотел сказать?       – Я чувствую, как ты всё больше наэлектризовываешься, – Дима сразу использовал вопрос Арса, как карт-бланш. – Раздражаешься, хочешь съязвить…       Арс не то фыркнул, не то рассмеялся:       – Ну, уж это ты себе точно придумал.       – М-м, – теперь была Димина очередь прятать усмешки за напускной серьёзностью. – А что же тогда ты чувствуешь?       Лицо Арса вытянулось и стало наигранно-серьёзным:       – Много всякого. Чувствую, как воздух в лёгкие поступает, как сердце качает кровь… Не то? – он услужливо чутко отреагировал на Димин скептический взгляд. – Хм-м… Чувствую одежду на теле, перчатки вот резиновые… Что, ты снова хотел услышать что-то другое? Ну, я не знаю, – запястьем – потому что пальцы были испачканы магией – почесал макушку, – чувствую скамью под жопой.       – А с эмоциями что? – спросил Дима, терпеливо выслушав эту тираду.       – А-а, эмоции, – на «а-а» Арс вскинул подбородок, – вот, что тебя интересует. Эмоции – это ты не по адресу, друг мой: здесь тишь да гладь, ни тебе горя, ни радости.       – Серьёзно? – на этот раз Дима изо всех сил постарался выдать искреннее удивление без примеси сарказма.       Арс пожал плечами:       – Ну да, а что тебя так удивляет?       Дима хмыкнул и отвернулся, вроде как теряя интерес к разговору:       – Да так, – он снова внимательно обводил линзы салфеткой, периодически окуная её в источник. – Я, честно говоря, думал, что уж кто-кто, а местный психотерапевт со своими эмоциями умеет находиться в контакте.       – А-а, ха-хах, – как будто даже по-доброму рассмеялся Арс. Если честно, настолько моментальной реакции Дима не ожидал. – Так вот, к чему ты клонишь. Я понял. А чем вызван интерес, можно узнать? Одолевают переживания? Или это чисто научное любопытство?       Дима улыбнулся линзе, надеясь, что Арс эту улыбку заметил:       – Давай скажем, что первый вариант. Хочу спросить твоего совета, как справляться с нервами.       Тут уже Арс улыбнулся, абсолютно не скрываясь, – Дима чувствовал эту наглую улыбку, даже не глядя.       – Да много способов, – Арс ответил уклончиво. Он был доволен, что, наконец, нащупал, что же от него хочет Дима, и теперь не без удовольствия вилял куда угодно, лишь бы не говорить ничего по существу. – Помогает дышать, например. Делаешь так поглубже вдох – потом задерживаешь дыхание – потом выдох. Отлично проясняет голову.       – Что, и это всё? – разочарование Дима почти не изображал.       – Ну-у, а ты хотел что-то невероятное? – якобы растерялся Арс.       И Дима понимал – буквально чувствовал – что секрет, на самом деле, прямо здесь, буквально у него под носом, плещется в источнике, разливается эхом под сводами костёла и не даётся в руки, насмехается. А Дима и схватил бы – но что хватать, абсолютно не знал. И зайдя в тупик, он продолжал поддерживать бесполезный разговор – авось Арс хоть случайно, хоть в какой-нибудь мелочи, но проговорится:       – Ну, а как же вот это проживать эмоции, принимать свои чувства?       – А зачем? – Арс спросил в лоб.       – В смысле? – не понял Дима.       Арс мягко посмеялся:       – Медитируешь, дышишь, избавляешься от эмоций – вот и вся хитрость. Эмоции – это вообще мусор, знаешь ли. Место занимают, а пользы от них никакой.       – Серьёзно? – Дима посмотрел на Арса, вскинув брови.       Арс снисходительно улыбнулся:       – Нет, шучу. Ну конечно серьёзно, Дим. Горе, гнев, страх – чего в этом хорошего? Ради чего ты так рвёшься их проживать?       – Ну, есть же и приятные чувства: радость, гордость. Любовь, в конце концов.       Арс растянул губы в беззвучном смехе:       – Абсолютно такая же ерунда.       – Любовь – ерунда?       – М-м, – Арс невозмутимо промычал что-то утвердительное.       – Ну в это, Арс, не поверю, – Дима даже почти улыбнулся.       Арс вздохнул и на долю секунды вскинул взгляд куда-то вверх, размышляя:       – Вот ты же с Косом близко общаешься.       – Ну?       – Ну вот, – Арс был доволен, что нащупал. – Он же сейчас с Анжелкой.       – Ну? – совсем растерялся Дима.       Арс некоторое время просто смотрел на него выжидательно, а потом пожал плечом:       – Ну что «ну»? Думаешь, сильно возвышенная там эта твоя любовь?       Дима вскинул бровь:       – Что ты хочешь этим сказать?       – Да так, ничего, – Арс отмахнулся. – Просто уверяю тебя, если заглянешь Ромке под кожу, там никаких топиков Петрарки и священного трепета. Только желание трахать Анжелку. А если всмотришься пристальнее – даже разглядишь, в каких позах.       Дима отложил линзу:       – Арс, с чего ты это взял?       Арс снисходительно улыбнулся чему-то своему, куда-то в сторону:       – Знаю – и всё.       Теперь уже пришла Димина очередь быть снисходительным:       – Ну, то, что люди, которые любят друг друга, хотят трахаться – открою тебе секрет, вполне нормальное явление. Другой вопрос – с чего ты взял, что, кроме этого желания, там больше ничего нет? Личные загоны?       Арс резко вздохнул и поднялся, расторопно убрав остатки объективов в коробки и закинув сумку на плечо:       – Дим, можно два совета тебе дам?       Дима тоже вздохнул. Несколько секунд он смотрел, как неспешно завивались и снова разматывались завитки магии в источнике. Наконец, справившись с накатившим раздражением, он снова посмотрел на Арса:       – Сделай одолжение.       – Бросай ты свои стекляшки, – голос у Арса стал заговорщическим, Диме даже показалось, что ему подмигнули. – Ерундой ведь маешься.       – В целом, можешь сразу переходить ко второму совету, – разрешил Дима.       Арс улыбнулся, подступил на шаг ближе и наклонился почти к Диминому лицу:       – Второй совет. Со своими чувствами, Дим, разберись самостоятельно.       В груди кольнуло. Эти слова Дима оставил без ответа – и, к сожалению, не потому что не хотел отвечать. Нахмурив брови, он смотрел, как Арс всё так же расслабленно и невозмутимо притворил за собой тяжёлую дверь костёла.       – Они называют тебя прокажённым. Это значит «без ма-… гии», – Дима поздно соображает, что, наверное, говорит совершенно лишнее, и неловко отводит взгляд в сторону.       Арс издаёт снисходительный смешок:       – Дураки. Ты сам-то знаешь, что значит «прокажённый»?       – Э-э… – Дима чувствует себя, как будто его спросили на уроке, а он не подготовился. – Ну, это опасный человек…       Смотрит на Арса. Арс беззлобно улыбается:       – Раньше была такая болезнь, проказа. К людям, которые ей заболели, нельзя было близко подходить и прикасаться, чтобы не заразиться, потому что тогда ещё её не умели лечить.       – Я не знал, – признаётся Дима, поправляя очки.       Арс опускает взгляд и с пару секунд как будто на что-то решается:       – Тем, что у меня нет магии, невозможно заразиться, потому что это не болезнь, – снова смотрит на Диму уверенно.       – Откуда ты знаешь? – Дима этой уверенности не разделяет. – В смысле, что нельзя заразиться.       Арс улыбается и протягивает Диме руку:       – Проверишь? Или боишься?       Вообще-то, Дима боится. Но признаваться в этом ни за что не хочет. Поэтому он заталкивает поглубже мысль о прокажённых и протягивает руку в ответ. Встречается взглядом с Арсом. Он заглядывает своими голубыми глазами прямо Диме в сознание. Нет. В п о д с о з н а н и е. Дима читал… Арс как будто видит в нём что-то такое, чего Дима сам не замечает. И Диме кажется, что он уже не может ни отвести взгляд, ни отдёрнуть руку. Миллиметр за миллиметром. Он тянется к Арсу всё ближе и ближе. Сначала подушечки пальцев приближаются к подушечкам, почти касаясь, затем основания пальцев совпадают с основаниями, и Дима чувствует тепло Арсовой руки. Наконец, они берутся за руки, и через Диму проносится целый поток маленьких частиц необъяснимой радости. Он сжимает ладонь Арса крепче и чувствует, как его ладонь сжимают в ответ.       Дима захлопнул за собой дверь так, что, кажется, вспугнул из вековой дрёмы костёл, и он ещё некоторое время недовольно ругался эхом в спину. Дима уходил не оборачиваясь, изо всех сил засунув руки в карманы. Рюкзак размашисто и ритмично колотил поясницу. Внутри лежали три партии линз: две омаженные и одна брошенная ещё в самом начале.       Насрать. Возомнил о себе невесть что этот душнила. Думает, что самый умный, смотрит на всех с высоты своей нетаковости. Вознёс сам себя до рандом знает каких высот – и всё почему? Думает, он какая-то элита, раз магией не владеет? Или потому что много книжек прочёл? Нашёл, чем гордиться. «Эмоции – мусор, вы все дураки». Сам-то ядом чуть не обсыкается!       У калитки айти-клуба в потёмках виднелись безобразные очертания словно шахматной фигуры Кирилла. Дима приближался к нему (вообще, это Кирилл приближался к Диме, хоть и стоял на месте: Дима-то шёл по своим делам) и чувствовал выученную тревогу, ведь это не какая-то там пешка, это слон (Ястреб) и одновременно сам же над своей тревогой смеялся, потому что, если смотреть в суть, то слон – не важно, белый или чёрный – это всего лишь маленький кусок деревяшки, который игроку сам по себе ничего не сделает.       Злость на Арса, конечно, отхлынула куда-то внутрь, позволяя вниманию временно стать ведущим чувством. Потому что мало ли, чего ожидать от этого помешанного. Хотя на самом деле а чего от него ожидать? Что он снова будет пытаться пугать? Ну бред же.       Оказалось, не бред.       – Эй, Очкарик, – раздался всё такой же противный высокий голос.       И Диму на секунду промурашило и как будто вернуло на четырнадцать лет назад.       – Так вы с Прокажённым подружились, – Кирилл смеётся, и смех этот очень недобрый. – Надо же, мы думали, ты будешь его шугаться, а ты теперь тоже из костёла не вылезаешь.       Диму в печатывают в стенку прямо под сушилкой для рук. От удара очки почти падают с носа, и Дима по привычке придерживает их рукой.       – Тупой очкарик! – пропускает сквозь зубы Стас.       – Очкарик и Прокажённый, – пробует на слух восхищённый Кирилл, – союз века!       – И тебе «Здравствуй», – подавив старое воспоминание, Дима ответил спокойно и лишь мельком глянув на Кирилла.       Его дорога лежала не в клуб, а мимо, к Песчаной улице и дальше в обход вдоль больницы – к дому.       Волна органической магии настигла его спустя пару шагов. Дима остановился и не оборачиваясь включил щит.       На несколько секунд время как будто остановилось. Дима с удивлением касался магии Кирилла и осознавал, насколько она слабая, практически как у ребёнка.       Вот, что бывает, если не медитировать.       Самое забавное – некоторое время Кирилл всё ещё продолжал пытаться что-то сделать. Он даже понял не сразу. А когда, наконец, осознал – Дима почувствовал, как отхлынули слабые всполохи – набросил щит уже на себя. Судорожно укутался в него, как в покрывало.       Дима обернулся.       На лице Кирилла отражалась смесь куража и ужаса. Он вглядывался в Диму и, видимо, не понимал, откуда он берёт техномагию здесь, на окраине Массива. С опаской обернулся на здание клуба и попытался отбежать подальше.       Дима не выдержал и рассмеялся каким-то совершенно чужим для себя смехом:       – Ты всерьёз думаешь, что получится?       Он пристально посмотрел на своего давнего врага. На какую-то секунду или две даже заставил себя оттянуть этот момент – а затем Кирилл схватился за голову и упал.       – Можешь пытаться отойти от клуба, сколько угодно, – Дима говорил это спокойно, с особым наслаждением глядя, как Кирилл гротескно корчится на земле, пытаясь хоть на пару десятков сантиметров отползти от бывших компьютерных классов. – Тебе это не поможет: от того, что меня питает, тебе не спрятаться.       Радиоволны буквально пронизывали воздух. Дима привычным усилием воли собирал их в пучки, как зрелую траву, и вонзал в Кирилла сотни невидимых игл. Они не оставляли следов на коже, но они были, возможно, даже более реальными, чем настоящие. Кирилл издал вскрик, упрямо выдаваемый за смешок, – а потом и в самом деле болезненно засмеялся.       Да, он действительно употребляет.       Дима поймал его безумный взгляд.       А потом Кирилла подшвырнуло – невысоко, как пинком под дых – за калитку клуба. Как долго Дима мечтал за себя осомстить. Кирилл, очутившись внутри ограды, улыбнулся совсем дико, как зверь в клетке. Снова смешок на выдохе – и отчаянная попытка на четвереньках выбраться из западни. А затем новый удар под рёбра отбросил его ещё дальше. Кирилл царапал ногтями землю, заходясь в истерическом смехе.       Дима сделал шаг к калитке. Зрелище доставляло ему удовольствие. Кирилл был похож на брошенную марионетку, у которой конечности упали под неестественными углами.       Ещё только немного – и нужно остановиться.       Рассудок несмотря на долгожданную месть оставался ясным, хоть сейчас это и требовало ощутимого усилия воли. Его целью было предупредить. Напугать. Но не убить и не покалечить гражданского, разумеется. Не хватало, чтобы Кирилл ещё больше отравил ему жизнь.       Мгновение. Ещё одно. А потом Дима вздохнул и отпустил магию.       Некоторое время Кирилл лежал, прильнув к земле и ожидая следующего удара. Потом – как спасённое из капкана животное, почуявшее свободу, поднялся и, сбиваясь с ног, побежал прочь, чуть не упав, перелезая через ограду у правого крыла клуба.       Дима смотрел на его силуэт, быстро исчезающий в потёмках, и чувствовал, что всё ещё злится. Он понимал, что в данный момент поступил самым разумным способом, но в то же время чувствовал, что его тёмная сторона хотела совсем не этого. Что-то огромное, хищное словно выпрямилось у него за спиной, готовое защищать маленького напуганного Диму. И ему было недостаточно этой короткой, толком даже не случившейся схватки. Оно хотело видеть кровь Кирилла, слышать его мольбы, заставлять просить прощения снова и снова и делать больно. Оно было недовольно тем, что Дима сумел взять верх над своими эмоциями, ведь оно хотело справедливости: жестокой, чёрной и разрушительной.       И, чувствуя его гнев, Дима решил, что сдерживаться не стоит.       Он сделал маленький шаг в сторону клуба. Ещё один. А потом зашагал решительнее. На несколько секунд задержался у двери, задумчиво её разглядывая. Это была коробка, где хранились воспоминания его детства.       Дима легко поддел бланк «опечатано»: он висел так давно, что клей совсем высох, и бумажка отошла от старой краски невредимым прямоугольником. Замок вскрыл тоже с помощью магии: в Массиве не было средств на дорогие механизмы. Полоска темноты разинула свою пасть с пыльным, старушечьим скрипом. Дима вошёл внутрь, внимательно и строго озираясь по сторонам, разглядывая разруху, со временем неизбежно затронувшую это место. Он больше не был напуганным ребёнком. Теперь он был взрослым, который пришёл наказывать всех чудовищ, прятавшихся в тёмных углах.       Мимо компьютерного класса прошёл, лишь бегло глянув с презрением на пылившиеся на столах старые, наверняка списанные ближайшим городом компьютеры. Наощупь, по памяти добрался до туалета в конце коридора. Окно, заклеенное бесцветной матовой плёнкой, пропускало недостаточно света, но это было не важно. Дима рассредоточил мысли и легко почувствовал лампочку. Где же она висела? Дима точно не помнил. Она давно перегорела и кусок вольфрамовой нити болтался, больше не соединяя электроды.       Сияй.       Темноту сначала укололи искры и характерный звук рвущейся нити, а затем лампочка, не в силах поверить, что время её покоя всё ещё не настало, тускло замерцала едва позволяя оглядеть старый туалет. В данный момент этого было предостаточно.       Некоторое время Дима разглядывал старую настенную плитку с внезапно овладевшей нерешительностью. Что он здесь забыл? Как-то всё глупо.       Но это чувство было обманчивым. Ему нужно было куда-то по-настоящему выплеснуть свою злость. На Кирилла. На Арса. На всех, кто сделал ему больно в прошлом и осмелился выбесить сегодня. Чтобы не сорваться потом на Антона или Коса за какую-нибудь невинную мелочь. Чтобы не ранить тех, кто дорог. И Дима позвал поутихшего было зверя обратно. Здесь поселились призраки прошлого. Здесь застрял напуганный маленький мальчик. Самое время его защитить.       И кафель под сушилкой для рук дал первую крупную трещину как будто от удара большим – раза в два или три больше человеческого – кулаком.       – Очкарик и Прокажённый, – Стас крепко прижимает к стене, у него за спиной, как всегда, куражится Кирилл, – союз века!.       Сушилку смяло, как пластиковый стаканчик. Кафель треснул под новым ударом. Не удержавшись, от стены отвалился белый треугольник, обнажая внутренности, скрытые старым фасадом. Новый удар – и в стороны фейерверком полетели керамические крошки, вызывая в Диме прилив мрачной радости. Ещё удар – осколки кафеля ссыпались со стены, как осенние листья. Ещё – цемент позволил сделать в себе вмятину и пошёл трещинами. Следующим ударом зацепило раковину, и от неё откололся большой кусок, падая на пол неуклюжей глыбой и разламываясь на две неравные части. Это вызвало новую волну воспоминаний.       Дима делает попытку вырваться, но Стас крепко держит и, возвращая на позицию пленного, больно ударяет спиной о раковину.       Два аккуратных, крупных осколка раковины на полу смотрелись слишком скромно. Незаслуженно цело.       В следующую секунду вся крайняя раковина и половина соседней взорвались фарфоровой крупой, разлетаясь во все стороны. Дима едва успел укрыться щитом, и теперь с наслаждением методично разносил раковины одну за другой, жалея только о том, что в здание давно перестали подавать воду, а потому его эффектные взрывы не сопровождались неконтролируемыми фонтанами из покорёженных труб.       Зеркало. Другое. Третье. Превращать покрытые амальгамой стёкла в серебристое конфетти было приятно, примерно как лопать пупырышки на упаковочной плёнке. Дима делал это, почти не думая, автоматически, а изнутри его заливала такая эйфория, как будто он шот за шотом пил подожжённый бензин. Было больно и хорошо.       Наконец – туалетные кабинки.       – Держите его крепче, – командует Кирилл.       Унитазы ломались тяжело, но после трёх-четырёх трещин-таки поддавались, позволяя превратить себя в крошево, оставляя только ноги слива торчать из пола острыми бутылочными розочками. Деревянные перегородки между кабинками рушились, как игральные карты, вздымая пыль и заставляя вновь подпрыгивать мелкие крупицы фарфора.       Если бы прямо сейчас кто-нибудь посмотрел на Массив, например, из окна Рогадека, он бы ни за что не поверил, что в этой мирной, по-провинциальному уютной деревушке могут кипеть сколько-нибудь значимые страсти…