Влюблённые бабочки

      Это ее долг. И она его выполнит.       Интай твердит себе это так часто, что эти слова становятся частью ее самой; первой мыслью при пробуждении и последней перед сном; бездоказательным постулатом, успокаивающим ее, ведь нет ничего благороднее, чем послужить семье и своему народу.       — Все готово, госпожа.       Голос Сяолин выводит Интай из полузабытья: она вздрагивает, будто резко разбуженная, и растерянно озирается по сторонам, словно не узнавая собственные комнаты.       Сяолин — верная компаньонка и старшая служанка Интай — тревожно хмурится, но высказать беспокойство о состоянии своей госпожи не решается, и только неуверенно спрашивает:       — Мне подать вам зеркало?       Интай кивает.       Младшие служанки, повинуясь жесту Сяолин, подносят большое зеркало к Интай и отходят в сторону, давая принцессе рассмотреть себя.       Подведенные сурьмой глаза и накрашенные кармином губы яркими пятнами выделяются на яростно набелённом пудрой лице, создавая впечатление некой карикатурной маски, которую на Интай натянули и скрыли за ней настоящее лицо. Волосы Интай служанки собрали в высокую, сложную прическу, состоявшую из премудрых плетений и державшуюся благодаря золотым шпилькам.       Торжественное пурпурное одеяние, расшитое по подолу и рукавам узором из сливы и орхидеи — двумя из четырех благородных растений — подвязывается широким поясом; длинный шлейф лежит около ее ног, а при ходьбе, как Интай предполагает, будет струиться за ней, словно дивный хвост феникса.       Глядя на кого-то другого, Интай могла бы восхититься и вышивкой, и хорошо сотканной тканью, и проделанной работой, но понимание, что по другую сторону зеркальной глади отражается она сама в помолвочном одеянии омрачает все восторги от красоты наряда.       — Почти красный, — тусклым, словно обесцвеченным голосом, замечает Интай.       Шестой обряд — последний и завершается переездом невесты в дом жениха, заканчивая все свадебные церемонии. И только для Интай шестой обряд растягивается на десять долгих утомительных дней, которые необходимы для пути от Лоян до Ракушо — столиц двух государств.       «Одного государства», — напоминает себе Интай.       Кай отныне часть Ко. Ее страны больше нет. Свыкнуться с подобной мыслью трудно, почти также, как с осознанием скорого замужества.       Остальные пять свадебных обрядов прошли условно, как и сам брак лишь пункт в договоре капитуляции Кай. Интай не приложила и палец к приготовлениям, предпочитая свадебной кутерьме свои обыденные занятия; каллиграфия, уроки с наставниками, прогулки с Гуан-эр – все было милее подготовке к отъезду в Ракушо и скорым прощанием с домом.       — Вы наденете красный в Ракушо, — пытается ободрить Сяолин свою госпожу.       Но дом она покинет разряженной как на фестиваль в пурпур и золото. Иначе никак: ее свадьба с принцем Ко — шаг политически необходимый, оттого и такой торопный.       Засланные сваты условились быстро; многими традициями пренебрегли ради скорой церемонии. Ни отец, ни матушка не увидят ее в свадебных одеждах, не получит она и благословений от них. Единственным, кто окажется рядом, будет дядя, свидетельствующий их брак с принцем. И только.       Это ее долг.       Интай прикрывает глаза и позволяет этой фразе заполнить разум, выжигая все остальное: ее беспокойства, страхи и злость; позволяет этой мысли выжечь слезы из глаз.       — Сяолин, — зовет Интай. — Отправляйся в павильон Ханьсютан, Венгуан должен быть там. Напомни ему о том, что у него существует кузина, которая его ждет.       Сяолин приседает в поклоне и спешит удалиться выполнить приказ, но не успевает покинуть покои — двери распахиваются и внутрь, четко чеканя шаг, будто вышагивая марш, заходит Ян Гуйни.       Сяолин спешно склоняется в поклоне и остальные служанки, все, как одна, следуют ее примеру, выказывая почтение многоуважаемой второй жене гуна и матери принцессы.       — Матушка. — От удивления Интай застывает и мешкает с приветственным поклоном. — Я не ожидала вас увидеть до церемонии.       — У меня нет права увидеть дочь? — Ян Гуйни проходит в комнаты, не обращая внимания на склонившихся слуг, и останавливается около Интай; кончиками пальцами касается ее подбородка, приподнимая лицо дочери, чтобы внимательнее разглядеть работу служанок.       Под взглядом матери Интай становится неспокойно: она опускает взгляд, рассматривая воротник материнского одеяния — такого светлого оттенка, что он кажется траурно белым, наглядно демонстрируя в каком душевном состоянии находится Гуйни.       — Ты не спала, — тихо говорит матушка, не отводя взгляд от лица дочери.       Растревоженный предстоящим браком разум не желал найти утешения во сне, и Интай проводила бессонные ночи, мучаясь от собственных мрачных дум. Найти спасение не удавалось ни в успокаивающих настойках, ни в чтении. Сон и спокойствие покинули ее после объявления о бракосочетании.       Однако даже в подобном Интай смогла найти нечто положительное — уставшая, проведшая ночи в неспокойный думах, все происходящее наяву притуплялось, казалось каким-то эфемерным, будто не настоящим, и переносилось ею легче, чем будь она не вымотанная переживаниями.       Интай осмеливается поднять взгляд и посмотреть на мать.       — Как и вы, — шепчет Интай.       Ян Гуйни не пользуется косметикой, предпочитая сохранять свежесть лица при помощи частых прогулок на воздухе, но сейчас на мать наложили слой пудры, едва скрывающей темные круги под глазами.       — Все вон! — От резкого приказа Гуйни служанки съеживаются и спешно покидают комнаты принцессы.       Ян Гуйни отпускает лицо дочери и отходит, занимает место за чайным столом, прикладывает ладонь к стоящему чайнику и морщится, поняв, что он холодный.       Все ее движения дерганные, нервные и непривычные для обычно собранной Ян Гуйни. Она не позволяет невзгодам брать над собой вверх, а эмоциям туманить рассудок, но волнение за дочь одолевает ее, и она мается беспокойством, не в силах как-то отсрочить или остановить приближающуюся неизбежность.       Интай переминается с ноги на ногу, не зная, что ей следует предпринять. Мать мучается из-за свадьбы, и ее волнение притупляют беспокойства самой Интай.       Стараясь приободрить матушку, Интай приоткрывает рот, чтобы заговорить о вещах более обыденных, способных отвлечь их обоих от предстоящей церемонии, но Гуйни опережает ее:       — Твой дядя приходил ко мне сегодня. Как я поняла, он желает поговорить с тобой, но я сказала, что ты занята и не можешь его принять. — Гуйни замолкает, давая себе пару лишних мгновений собраться с мыслями, которые подобно песку неумолимо утекают от нее. При взгляде на дочь, ряженную на свадьбу с принцем, ее сердце сжимается от безысходности. Единственная дочь отдается во славу мира; становится залогом презренного договора.       — Что же хотел дядюшка? — робко спрашивает Интай, когда молчание затягивается.       Гуйни не сдерживается — презрительно фыркает.       — Убедится, что ты понимаешь все ожидания, возлагаемые на тебя. — Гуйни поднимает руку и зовет дочь к себе нетерпеливым жестом.       С трудом переставляя ногами в жесткой обуви и влача за собой тяжелый шлейф, Интай подходит к матери, берет ее ладони в свои и сжимает.       — Послушай, Тай-эр. — Ласковое имя звучит из уст матери с такой нежностью, что у Интай в горле скапливается ком из не вышедших рыданий.       Плакать она себе не позволяла — глупые слезы не помогли бы делу, но иногда, в момент наплыва чувств, Интай хотелось забиться в уголок и разрыдаться, давая всем не пролитым слезам выйти.       — Ты драгоценнее какой-то бумажки. Без разницы, что там говорят твой отец или дядя — ты и твое благосостояние важнее всего.       Гуйни поджимает губы и опускает взгляд, стараясь не показывать дочери своих слез; лишние тревоги принесут ей только боль.       — В своем багаже среди одежды ты найдешь кошель с золотыми монетами, их тебе хватит, чтобы нанять экипаж и доехать из Ракушо хоть до Балбадда, а среди драгоценностей я спрятала кинжал. Ты ведь помнишь, как им пользоваться? — Гуйни говорит быстро, каждое слово срывается с языка стремительно.       Интай с шумом вздыхает, пораженная делами матери. Неужели мать думает, что она способна сбежать и навлечь позор на семью?       — Я сама тебя учила. — Гуйни сжимает ладони дочери сильнее, отдаваясь воспоминаниям. — Ты так хотела взяться за лук, но была слишком юна. — Голос у Ян Гуйни срывается, она, не глядя на дочь, освобождает свои ладони из ее хватки, чтобы утереть слезы.       Обескураженная словами матери, Интай не знает, что ответить.       Матушка всегда казалась ей прочным бамбуком, который согнуть не способен даже самый сильный ветер, и наблюдать за ее слезами для Интай странно, будто она смотрит на нечто, не предназначенное для ее глаз.       — Я хотела научиться стрелять, чтобы быть похожей на вас, — спустя время говорит Интай.       В тяжелые дни войны на фронт уходили и молодые девушки, в храбрости не уступающие мужчинам, а в навыках даже превосходящие их. Из таких была и мать Интай — Ян Гуйни, дочь клана Ян — первый стрелок королевства Кай, умевшая сражать противников за двести шагов и в меткости не знавшая себе равных.       Разгоряченная рассказами матери о ее подвигах, и сама Интай стремилась уйти на фронт, но никто не позволил. После смерти брата Интай осталась единственным королевским ребенком, способным продолжить династию.       Более драгоценная многих, отрада матери и убитого горем отца Интай не покидала дворец со дня смерти брата и продолжила бы смиренно томиться в стенах своего дворца, не подпиши отец договор о капитуляции.       — Будь не как я, а лучше и не совершай тех же ошибок, что и я, полагаясь на недостойных людей. — Покинутое самообладание возвращается к Гуйни. Когда она поднимает лицо, то о пролитых слезах и больном сердце свидетельствуют только красные белки глаз.       Интай важно кивает на слова матери, но Гуйни сомневается, что дочь внемлет совету.       Интай унаследовала много от клана Ян, и слишком уж она напоминала Гуйни ее саму в юности: нетерпеливая, не ведающая никакой опасности, думающая, что ей все по плечу. Даже во внешности дочери Гуйни находила себя — вытянутое лицо с заостренным подбородком, темные глаза под изогнутыми бровями и неутихающий огонь во взгляде — то ли звезды, то ли горячее пламя Диюй, способное сжечь все вокруг, включая и саму принцессу.       Выросшая подле матери, она и не могла быть другой, и лишь проявляемая Интай рассудительность, унаследованная ею от отца и воспитанная ее братом, утешали Гуйни и давали надежду, что дочь сможет освоиться в Ракушо.       Ответ не успевает сорваться с губ Интай — раздается робкий стук и в комнату заглядывает Сяолин.       — Простите, что прерываю. — Сяолин приседает в поклоне и, не поднимая глаз, докладывает: — Госпожа, молодой господин Ян ожидает вас снаружи.       Интай мысленно чертыхается на кузена. То его не сыщешь, то он появляется в самый ненужный момент.       — Гуан-эр? — удивляется Гуйни и бросает взгляд на дочь, ожидая объяснений.       — Я попросила кузена сопроводить меня к первой благородной супруге. Я хотела бы высказать ей свое уважение перед началом церемонии. — Интай старается говорить медленно, с напускной небрежностью, чтобы скрыть, что истинная причина прихода брата совершенно иная.       — Первая супруга, — повторяет Гуйни, будто забыла, как звучит это слово; будто запамятовала, что во дворце есть другие женщины гуна, помимо нее.       Соперничества между двумя женами никогда не было — Гуйни считала себя выше подобного и отношения с первой женой у нее сложились холодно-нейтральные, построенные на общем безразличии женщин друг к другу.       — Она не даст тебе своего благословения на брак, — говорит Гуйни убежденно.       — Я знаю, — кивает Интай. — Его даже вы не дали мне.       В голосе Интай нет затаенной обиды, как не хранит она ее и в сердце — она понимает, как матери трудно благословить единственную дочь на брак с мужчиной, который недавно был их врагом.       — Этот принц уж точно его не получит, — твердо заявляет Гуйни, зло сверкая глазами.       Вот это ее матушка! Интай слабо улыбается и ей становится даже немного жалко принца империи Ко — мать наверняка шлет на его голову всяческие проклятия, хотя его вины в браке не больше ее собственной.       — Идешь к ней из-за Ингтэя, — неожиданно говорит Гуйни утвердительно. Дочь знает достаточно хорошо, даже лучше, чем сама Интай может предполагать, и старательная ложь и недомолвки не могут скрыть истинность мотивов дочери от наблюдательного взора матери.       — Кто-то же должен, — жмет плечами Интай, не удивленная проницательностью матери, и, присев в неглубоком поклоне, говорит: — Эта дочь просит позволения откланяться.       С разрешения матери она покидает комнату, опираясь на руку Сяолин. Идти тяжело — Интай едва переставляет ногами в неудобных туфлях.       Яркий полуденный свет кажется ослепляющим после полутьмы комнаты. Высоко стоящее Солнце нещадно палит, будто собираясь сжечь всю землю. В воздухе кружится травянистый терпкий аромат, исходивших от многочисленных кустарников. Буйно разросшиеся деревья укрывают дворец Интай от чужих взглядов, создавая иллюзию полной уединенности, а успокаивающей музыкой ветра в их высоких кронах Интай любит наслаждаться, прогуливаясь по внутреннему двору.       Венгуана Интай замечает около открытых ворот, прислонившегося к прохладному каменному изгибу стены.       Его безмятежный вид разжигает раздраженье Интай. Стоит весь расслабленный, а она ночь не спала, ожидая весточки от него.       — Я ждала тебя еще вчера, — сердито говорит Интай.       Ян Венгуан с медленной ленцой разлепляет глаза и ахает, хватая своего слугу за рукав.       — Она красива, как весенний персик в цвету, — начинает восторженно декларировать Венгуан.       — Заканчивай, — прерывает его Интай, подняв ладонь, и брат замолкает.       Серьезно злиться на брата она никогда не могла. Венгуан всегда казался забавно-легкомысленным, не таящим злого умысла, даже когда задирал Интай, и обижаться на него всерьез она не умела. Брату стоило лишь улыбнуться с глуповатой простотой и сказать что-то настолько абсурдное, что у Интай не получалось сдерживать смех, и они вновь веселились, забывая о глупых склоках.       Венгуан, как и многие мужчины клана Ян, высок, плечист и суров лицом, если перестает дурачиться. Не зная о его легком нраве, Венгуан при первом взгляде производит впечатление человека жестокого, властного и запоминается как копия отца — военного министра и генерала восточной армии Кай.       Единственный недостаток Венгуана, по мнению Интай, заключается в том, что он настолько простодушен, что не умеет пользоваться своим положением и наделенной природой суровой внешностью, чтобы заставлять людей силой уважать его, а встречает всех улыбкой и душой нараспашку.       — Мне нужно во дворец Дэхэюань. — Интай разворачивается в нужную сторону — дворец первой супруги располагается перед королевским садом. — Проводишь меня и по дороге все расскажешь.       — Есть, госпожа! — Венгуан шутливо отдает сестре честь и принимает из рук слуги трость.       Хромая и припадая на здоровую левую ногу, он начинает путь к дворцу и Интай, подстраивая свой темп, следует за ним, а Сяолин и слуга Венгуана бредут за своими господами.       На долю Венгуана выпало худшее из испытаний — он родился слишком мягким в клане, ценящим силу и суровость характера. Возможно, сложилось бы все иначе родись он хромым или больным, но судьба непреклонна и Венгуан рос, на радость матери и отца, сильным и здоровым. Единственный его недостаток — добрый склад характера — не удавалось вытравить ни суровыми тренировками, ни наказаниями.       Венгуан оставался неизменным, и все осознавали — к войне он не готов. Он не сможет поднять меч даже для защиты своей жизни.       Можно ли назвать произошедшее чудом, Интай не знала, но в десятилетнем возрасте Венгуан упал с лошади, его седло оказалось не закреплено, и сломал ногу. В тот год из клана Ян сослали всех конюхов, но ходили слухи, что сам отец Венгуана подрезал подпругу и сделал из сына инвалида, чтобы не отправлять на фронт.       Интай никому не признавалась — слухам она верила. И сама думала на дядю: человека прагматичного и достаточно сурового, чтобы подрезать подпругу в извращенной попытке спасти сына от войны.       — Мы так и будем идти молча? — интересуется Интай спустя время.       — А что ты хочешь услышать? — с хитрой улыбкой спрашивает Венгуан.       Интай надувает щеки. Глупое ребячество позволяет себе только с Венгуаном и изредка с матерью, сносившая прихоти и шутки дочери с должным равнодушием.       — Ты ведь знаешь!       — Хочешь поскорее узнать о будущем муже? — дразнится Венгуан.       Слова брата коробят Интай — о принце, как о муже, она старается не думать, не желая лишний раз расстраиваться из-за сложившихся обстоятельств.       — Не томи! — просит Интай, беря брата за рукав его халата.       — Что же мне тебе сказать. — Венгуан останавливается и делает вид, что задумывается над ответом, но сам переводит дыхание — на лбу у него выступает испарина, грудь часто вздымается и опускается. Несмотря на прошедшие годы рана все еще остается болезненной и нередко дает о себе знать.       Интай замирает, не отпуская рукав брата.       — Делегация Ко приехала, как и обещано было, пять дней назад. Они разместились в нашем поместье, отец отвел им все северное крыло. Делегация у них небольшая — солдат немного, только личная стража принца, что довольно подозрительно, ведь прибыло сразу два сына императора….       — Два принца? — изумляется Интай.       Удивленный ее реакцией, Венгуан спрашивает:       — Ты не знала? Вместе с наследным принцем прибыл и его брат, второй принц Хакурэн Рэн.       Интай не известно ничего — ей не позволено покидать пределы заднего двора, а людей, способных ей поведать о чем-либо и утолить снедающее любопытство, нет — только верный и родной Венгуан.       — Ты имя принца-то своего знаешь? — с дразнящей улыбкой спрашивает Венгуан.       — Знаю! — самодовольно отвечает Интай, сдерживая порыв дернуть за рукав брата, просто так, в целях профилактики, чтобы не смел дурачиться.       Рэн Хакую. И это единственное, что Интай о нем знает.       — Я мало могу поведать тебе о нем. — Венгуан вновь начинает идти, опираясь на трость. — Все дни они проводили в разъездах: отец знакомил их с чиновниками, они проверяли запасы, военное обмундирование, обсуждали планы по налаживанию торговых путей. В общем-то, занимались нечто настолько скучным, что меня даже сейчас тянет в сон. Хорошо, что меня не пригласили, я бы там заснул. — Венгуан демонстративно зевает.       В словах Венгуана нет горечи обиды или зависти к принцам, получившим больше внимания его отца, чем он сам за всю жизнь, но Интай становится больно за пренебрежительное отношение к брату. Венгуан не может сражаться или ездить на лошади, однако он остроумен, приятен в беседе и доброжелателен. Почему дядя не мог взять и Венгуана с собой, Интай искренне недоумевает.       — Принц «как Ли Гуан, бесстрашен и силен…», — начинает зачитывать по памяти Венгуан, но Интай издает страдальческий стон и он, посмеиваясь, по-простому говорит: — Если кратко, то наследный принц высок, благороден, смел и мечта любой женщины. — Венгуан вздыхает. — Не понимаю, как ты будешь его выносить.       Интай давит улыбку.       — Ну или он тебя, — быстро добавляет Венгуан.       Интай мстительно дергает брата за рукав халат.       — Неужели настолько понравился? Так может тебе за него замуж пойти? — ерничает Интай.       — Ох, — у Венгуана вырывается нервный смешок от слов сестры, — боюсь, что калека ему не подойдет.       — Почему это? Ты умен, образован, а твое стихосложение покорит даже камень. — На каждое качество брата Интай оттопыривает палец свободной руки и трясет перед лицом брата ладонью, показывая сколько хорошего она смогла рассмотреть в нем.       — С твоих слов я слишком хорош для него, — говорит Венгуан, не сдерживая улыбку.       Ворота дворца оказываются перед ними неожиданно — Интай не успевает сполна насладиться беседой с братом, как показываются ворота дворца.       — Ты будешь на церемонии? — спрашивает Интай, теребя рукав брата.       — Конечно. — Венгуан кладет ладонь на плечо сестры и слабо сжимает, стараясь приободрить. — Все будет хорошо.       — А ты кто, провидец? — горькая усмешка кривит губы Интай; слова выходят излишне грубыми, и Интай тут же жалеет о них — Венгуан меньше всех заслуживает подобного отношения.       — Нет. — Злость сестры не обижает Венгуана — ему знаком ее непоследовательный характер, и он давно научился мириться с раздражением Интай. — Но я знаю тебя, Тай-эр, и знаю, какой ты можешь быть, если захочешь.       Венгуан может и видит в ней нечто уникальное, некие таланты, способные пленять и удерживать, но сама Интай никогда не находила в себе подобные поводы для гордости.       Сяолин, следовавшая за принцессой, подходит и берет ее под руку, позволяя Интай опереться.       Венгуана Интай оставляет за воротами дворца Дэхэюань, а сама проходит внутрь, кивая на приветствия евнухов и слуг первой жены.       В разы меньше главного, королевского, дворец Дэхэюань поражает скромностью обстановки, почти аскетической. Пустой внутренний двор, отсутствие украшений на изогнутых крышах — дворец Дэхэюань радует глаз только красной отделкой стен, но даже краска кажется блеклой на фоне пустующего двора.       Интай помнит этот двор другим: полным зелени, цветов, кустарников и персиковых деревьев с сочными плодами вкусными настолько, что Интай на всю жизнь запомнила их сладость. Хотя вкусными их делали руки, срывающие для маленькой Интай плоды.       Повинуясь воспоминаниям, Интай поворачивает голову в сторону западной стены, около которой росли персиковые деревья, и с какой-то тупой болью в сердце понимает, что даже пней не оставили.       После смерти принца и сына, первая супруга в скорби уничтожила в своем дворце все излишки, и теперь дворец пуст и мрачен, как и душа его владелицы.       — Ваше высочество! Ее величество ожидает вас. — Одна из служанок склоняется в приветственном поклоне. Интай кивает в знак приветствия, решая не поправлять — Кай больше не является королевством и титуловаться они права не имеют, однако многие слуги не могут так скоро свыкнуться с подобными изменениями.       После смерти сына первая супруга не проводила аудиенций, и Интай сомневалась, что она захочет видеть ее, поэтому, посылая заранее слугу с просьбой о встрече, она не надеялась на ответ. Но первая супруга удивила — прислала ответную записку, в которой изъявила желания увидеться с ней.       Подобное напрягало. Как и ее матушка, Интай предпочитала игнорировать первую жену, либо реагировать холодным равнодушием на ее истеричные выпады. Понимания и терпения для нее не осталась в сердце Интай.       Все они горевали из-за потери принца, и только первая супруга выбрала эгоистично не замечать скорбь других.       Интай проводят в приемный зал, в котором на резном троне ее дожидается Ван Сюин — бывшая королева и первая жена отца Интай.       Бледная, иссохшая от скорби и горя она тень прежней себя — волосы ее поблекли, глаза ввалились, на обвисшей коже четко проступили морщины.       Интай помнила, какой красавицей она была в прошлом. Не лучше ее матери, разумеется, но все же красота Ван Сюин была удивительной и удивительно, как от нее не осталось и следа, как и былой величественности — она горбится, съеживается на троне, будто от боли.       За спиной первой супруги стоит ее компаньонка, привлекающая внимание Интай своей внешностью — светлые волосы, цветом напоминающие колосья пшеницы, собранные в высокую прическу, открывают бледное лицо со светлыми глазами; она кажется прозрачной, блеклым видением и оттого такой необычно-интересной. Интай никогда прежде не видела уроженцев других земель и внешность женщины занимает ее не меньше самой королевы.       Интай позволяет себе долгий пристальный взгляд на женщину, чтобы получше ее рассмотреть. Откуда она — с северного Иммчака, из земель Партевии или из жаркой пустыни — Интай определить не может, как и представить случай, по которому она попала во дворец Кай.       — Госпожа. — Интай склоняется в поклоне перед Ван Сюин, высказывая уважение, которого не испытывает.       — Поднимись. — Голос у первый жены хриплый, будто она давно ни с кем не разговаривала. Впрочем, возможно, так и есть. Помимо компаньонки, других служащих нет — Ван Сюин отвратила от себя почти всех, предпочитая уединение со своим горем. — Ты просила об аудиенции. — Госпожа Ван говорит с ней жестко, почти на грани с грубостью.       Интай вздыхает, стараясь унять раздражение.       Она могла не приходить — уехать, плюнув на приличия, но любовь к мертвому брату, которому женщина перед ней дала жизнь, заставило Интай прийти и изъявит хоть и мнимое, но уважение.       — Как вам известно, сегодня эта дочь отбывает в Ракушо. — Интай складывает перед собой руки и слегка наклоняется вперед в поклоне. — Эта дочь благодарит за доброе отношение и наставления. Эта дочь будет помнить о вас.       Интай медленно поднимается, но взгляд держит опущенным, рассматривает подол своего яркого одеяния.       — Значит, выходишь за этого чужеземца, — говорит Ван Сюин с выразительной интонацией.       Интай молчит — вопрос не задан, нет нужды и для ответы.       Она опасалась этого — что госпожа Ван, настолько обезумеет от горя, что забудет малые приличия, заговорит о ее браке с принцем и самолично разожжет огонь своей ненависти.       Ван Сюин ненавидит Ко — это четко отражается в ее горящем взгляде, в ее ядовитых речах, отравляющих больше саму королеву, чем других.       Мало кому нравится союз с Ко, но только глупцы не видят от него выгоды.       — За принца страны, ведя войну с которой, мой сын погиб, — продолжает говорить Ван Сюин голосом столь низким, холодным от ярости, что у Интай пробегают мурашки по спине. — За мужчину, который убивал твоих сограждан; людей твоей страны. Думаешь, он был бы счастлив, увидев тебя рядом с этим мерзким отродьем? — На последних словах голос госпожи Ван истерично срывается.       От ее слов сердце летит вниз, в бездонность, оставленную смертью брата.       Ингтэй… Он не был бы против. Брат желал мира и путь, избранный отцом, он одобрил бы, как не противилась и Интай, приняв свою участь смиренно и безропотно.       Стыдить ее братом — низко.       Интай замечает, как компаньонка кладет руку на плечо Ван Сюин, успокаивая, и Интай вновь задается вопросом: откуда она? От прикосновения женщины госпожа Ван успокаивается — перекошенные от ненависти черты лица разглаживаются, голос звучит ровно, почти равнодушно:       — Никто никогда не мог сказать, что люди Кай, включая женщин, глупы или не одарены талантами, однако даже легкий ветерок способен согнуть многовековое дерево.       Интай понимает о чем ведет речь госпожа Ван: королевство Ко никогда не было сильным государством — гористая местность, отсутствие выхода к морю и торговых путей. Ко были зависимы от торговли с Кай и Го, поэтому, окруженные двумя враждующими странами, смиренно молчали и прятались при конфликте двух стран, однако в один момент все изменилось — Ко воспряли, словно дракон, проснувшийся от долгого сна, и они за одно поколение одолели две некогда великие и могучие страны, объединив под собой всю равнину.       — Но даже если ветви окажутся слабы и сломаются, то корни и ствол останутся на месте. — Ван Сюин смотрит на Интай долгим взглядом, будто пытаясь рассмотреть все мысли юной принцессы. — И они будут помнить каждый листочек, который унес ветром.       — Интай. — От звука своего имени из уст госпожи Ван, Интай вздрагивает. — Важно помнить свои корни и кому ты принадлежишь. Как будущая наследная принцесса и после императрица ты сможешь влиять на ход истории государства. Но эта власть не должна возвысить тебя над теми, от кого ты произошла.       Интай не удосуживается кивнуть. Пустые беседы — она еще даже замуж не вышла, а ей уже дают советы, как быть наследной принцессой и интуиция подсказывает — подобный разговор не последний.       — Я преподношу тебе в дар свою корону. — С разрешительного жеста госпожи Ван ее компаньонка достает шкатулку из розового дерева и, спустившись с тронного возвышения, останавливается около Интай.       От близости с неизвестной женщиной у Интай начинает покалывать кожу от какого-то внутреннего беспричинного волнения, хочется сделать пару шагов назад, чтобы увеличить расстояние. Ее глаза, светло-голубые, при близком рассмотрении напоминают два кубика льда — холодные и бездушные.       Крышка шкатулки открывается с тихим щелчком, и Интай не скрывает своего удивления — лицо вытягивается, брови вздымаются вверх от вида короны феникса, лежащей на дне.       — Унесенные ветром семена дерева могут дать росток и в новой почве, — осторожно говорит Интай, подбирая слова. — Вырастая на новой земле, он не забудет корней, но будет стремиться к своей собственной высоте.       Интай склоняется в очередном поклоне и, стараясь говорит вежливо, произносит:       — Эта дочь благодарит за столь щедрый дар, однако у нее не найдется подарка в ответ.       — Сейчас нет, — соглашается госпожа Ван. — Но в будущем наверняка появится нечто столь же ценное.       Нет ничего ценнее королевской короны. Как украшение оно стоит много, но как символ королевы Кай — бесценно.       — В этой короне я провела много славных дней, — произносит королева. — Я буду рада, надень ты ее на свое бракосочетание.       Неужели госпожа Ван настолько дурного о ней мнения? Или это предрассудки Интай к ней туманят мысли. Явиться в подобной короне — шаг неосторожный; громкое заявление — принцесса Чаннин принадлежит Кай и имперскую власть династии Рэн не признает. Чего бы не желает добиться королева — сделать это ей придется без помощи Интай.       — Эта дочь благодарит за подарок, но принять его не может.       Воздух, раскаленный от напряжения, зависшего между ней и королевой, кажется, готов взорваться.       — Уходи! — зло велит королева.       Интай охотно подчиняется.       Выйдя во внутренний двор, Интай приваливается к колонне, поддерживающей покатую крышу. От камня веет прохладой, столь необходимой в полуденный зной. Сяолин, дожидавшаяся снаружи, завидев принцессу, бросается к ней, беспокойно лопоча:       — Госпожа, что с вами? Вам плохо? Где-то болит?       — Все хорошо, — заверяет Интай, отводя руку Сяолин от себя.       Госпожа Ван знает, куда бить — в привязанность Интай к старшему брату. Ее слова, как бы Интай от них не закрывалась, отпечатываются в разуме, отравляя, и все уверения, что брат смог бы понять и принять ее действия, не могут до конца успокоить тревожно взметнувшиеся сердце.       — Нужно идти в храм, — говорит Интай, беря в узду надоедливые эмоции; вырвать бы их с корнем.       Последний шаг перед церемонией — моление в храме предков.       Храм находится на территории главного двора, в восточной части, и представляет собой одноэтажное сооружение с шестью колоннами, поддерживающие крышу с характерными приподнятыми краями, которую украшают фигуры четырех священных существ, размещенных по направлению четырех сторонах света.       В храм дозволено ходить всей семье гуна, однако вне церемоний и праздников посещает его только сам отец и Интай.       От других строений, павильонов и галерей храм отделяют невысокие каменные ворота, около который Интай издалека примечает небольшую группу людей, состоящую из солдат, одетых в отличительные доспехи стражи отца, и фигуру Чжао Шуай, на фоне высоких и плечистых стражников, казавшуюся какой-то маленькой.       — Пойдем быстрее, — просит Интай Сяолин. — Мой отец уже прибыл.       Чжао Шуай — бывший король бывшего королевства — которого невзгоды и печали состарили раньше срока, выглядит ослабевшим и едва ли не больным. Черные волосы выцвели до серого оттенка, лицо осунулось и прохудилось. Яркие праздничные одежды не прибавляют ему лоску и блеску, в них только отчетливее проступает печаль, залегшая в неглубоких морщинах и усталый опустошенный взгляд. И только при взгляде на подошедшую к нему дочь в его глазах мелькает радость, он приободряется, словно вид Интай дарует ему облегчение от неявственного никому недуга.       — Эта дочь приветствует многоуважаемого отца. — Интай склоняется в поклоне.       — Встань, дорогая, ни к чему это, — мягко произносит Шуай. — Я рад тебя видеть.       Широкая улыбка расцветает на губах Интай. Отца она любит — беспричинно и слепо, игнорируя то, что отец всегда отдавал предпочтения брату и с ней проводил мало времени; навещал не так часто, как хотелось бы самой Интай и редко уделял внимание.       С возрастом она поняла: отец должен заботиться о благосостоянии всего народа, но детская обида, словно червяк, плотно обосновалась в сердце и изредка давала о себе знать. У нее была матушка, чьим вниманием Интай безоговорочно владела, но ей эгоистично хотелось быть центром мира и для отца.       — Как вы себя чувствуете? — интересуется Интай у отца, рассмотрев его налившиеся кровью белки и посеревшую кожу.       — На свой возраст, — улыбнувшись, отвечает Шуай.       Интай слабо хихикает над его словами.       В храм они проходят вдвоем с отцом и одновременно замирают около алтаря в приступе мистического наваждения.       Таблички предков слабо шевелятся от сквозняка, в воздухе витает аромат сожженных благовоний, чьим запахом стены храма успели пропитаться за многие годы существования.       Отец воскуривает благовония и ставит палочку в подставку. Дым вьется завитками и растворяется серым облаком в воздухе, отдавая запахом сандала.       Интай опускается на колени и прикладывает лоб к полу в традиционном поклоне, а после выпрямляется и ее глаза находят табличку брата.       Чжао Ингтэй.       Вместе с его именем, выведенным ровно, твердой рукой мастера, всплывают и развертываются, словно листья цветущего чая, огромное количество полузабытых воспоминаний.       — Это наш долг, Тай-эр, — говорил Ингтэй, срывая для сестры персик с дерева из сада своей матери; с тех самых деревьев, от которых не осталось и пней. Крохотная, недостающая старшему брату и до талии Интай крутилась под его ногами, ожидая пока брат достанет ей фрукт. — Мы обязаны защищать нашу страну. — Ингтэй внимательно оглядывал сорванный фрукт на предмет вмятин или следов гниения. — Ты знаешь, что представляет страна? — Интай нетерпеливо покачала головой. Высокопарные беседы ее не интересовали, она жадным взглядом впилась во фрукт в руке брата и томительно ждала, когда же он отдаст его. — Это люди, Тай-эр.       После этого Ингтэй ушел на войну, исполнять возложенный на него долг. И погиб. Война, начатая задолго до их с Интай рождения, погубила его.       Каждый новый день все дальше отделяет ее от брата, как расстояние впоследствии отделит ее от дома.       Это ли ее долг? Правильно ли она поступает? Возможно, договор с Ко — ошибка, которая загонит ее народ в пучину нищеты и ужаса? Интай мучается сомнениями; каждый свой шаг она сопровождает тщательными рассуждениями.       Ее брат обладал твердой убежденностью в правильности собственных принципов; в нужные моменты он действовал быстро, молниеносно принимая решения, и все, что делал, казалось верным, ведь приводило к положительным результатам. У Ингтэя не было ошибок, у Интай же их накопился целый список.       — Дорогая. — Голос отца выводит Интай из оцепенения. — Нам пора идти.       Палочка благовония, зажженная отцом, истлела — от нее осталась лишь серая горстка пепла, от которой едва заметно клубится дым.       Провалившись в пыльные и старые воспоминания, Интай не заметила, как прошло больше получаса. Не будь отца рядом, она так и осталась бы сидеть, уперев голову в пол, блуждая по собственной памяти.       Верная Сяолин подхватывает принцессу у входа и взволнованно лопоча о нехватке времени, уводит Интай в главный дворец.       Все повторяется заново — ей наносят новый слой пудры, скрывая блеск кожи; вставляют шпильки в волосы, закалывая выбившиеся пряди; разглаживают платье и туже затягивают пояс.       Ощущение нереальности происходящего накатывает сильнее. Она уже проживала похожий миг — идентичные движения, бессвязная болтовня Сяолин.       Интай кажется, что переместилась в утро перед церемонией и что сейчас ей предстоит посетить королеву, а после и храм. И даже изменчивая обстановка не поражает — комнаты главного дворца, куда ее привели, не сильно отличаются по интерьеру от ее собственных.       Интай покорно отдается на милость судьбы и смиренно делает то, что ей велят — встать, сесть, закрыть глаза, сделать шаг вперед или назад.       Служанки выводят Интай из дворцовых покоев и ведут через широкие коридоры к высоким двустворчатым дверям — последним препятствием перед внутренним двором, на котором состоится церемония. Служанки накидывают на ее лицо пурпурную вуаль, и весь мир вокруг Интай приобретает насыщенно-розовый оттенок.       Они все оцепенело замирают — служанки в однотонных розовых халатах по обе стороны от нее; Сяолин, поддерживающая тяжелый шлейф наряда, позади Интай. Со стороны они выглядят как каменная инсталляция — неподвижная, замерзшая на вечность, картина покорности и смиренности.       Тишина окутывает дворец плотным кольцом; весь мир замирает на какой-то миг, прежде чем взорваться с оглушающими барабанным стуком.       Удары упорядоченные, в них Интай отслеживает своеобразный торжественный темп и тайное послание — принц прибыл.       В голове всплывает картинка, как принц, верхом на коне, едет по вымощенной камнем дороге мимо собравшихся во внутреннем дворе людей — министров, чиновников и высокопоставленных лиц, получивших дозволение увидеть церемонию своими глазами. Он спешивается с коня, окидывает взглядом ее семью, стоящую на помосте, и идет к ним.       Лицо принца — ей неизвестно и вообразить его не получается. Интай не может придумать, каким же может оказаться ее нареченный — высокий или низкий? Со шрамами или все же без?       Барабаны начинают отбивать новый ритм — более мягкий, и Интай с отдаленным ужасом понимает: время пришло.       Двери открываются — два стражника тянут створки на себя с другой стороны; полоска света постепенно расширяется.       Мир под вуалью эфемерный — все видится розовым, мутным и нечетким. Интай, поддерживаемая служанками, делает осторожный шаг вперед, вступая в ореол солнечного света, казавшимся Интай каким-то блеклым и холодным.       Самый трудный шаг — первый. Словно двигаясь против течения, Интай с трудом спускается на одну ступень вниз.       От волнения внутри все крутит, а по спине будто водят куском льда — ее тело покрывают мурашки, а руки казались закостенелыми от сковавшего ее холода. Страх, беспокойство и ужас накатывают волной; разразившийся шторм в ее душе не унимают никакие убеждения о долге, судьбе и народе.       Барабаны замолкают, стоит Интай сойти с лестницы и остановиться около отца, но их грохот пульсирует в ушах и тревожным набатом отдает во всей сущности.       Ей страшно — глупо и не рационально. Она не может самой себе объяснить, из чего рождается этот страх; он беспричинен и огромен.       Отец — бывшим большим пятном, как и остальные присутствующие и узнаваемый только интуитивно — берет ее под локоть и делает несколько шагов в сторону, замирает перед размытой фигурой, состоявшей из нечетких линий и розового цвета.       Какой-то частью себя Интай понимает: перед ней принц.       — Я рад быть свидетелем союза между моей дочерью, — хватка на руке Интай становится сильнее, отец стискивает ее локоть, как в назидание или прощанье, — и наследного принца империи Ко.       Рука отца скользит к ее ладони и обхватывает, чтобы после вложить в чью-то незнакомую — теплую, почти горячую, как маленький уголек, с грубой от многочисленных мозолей кожей, ладонь.       Интай не видит, а скорее улавливает движение — принцу, скорее всего, подают священный жезл, которым следует поднимать вуаль невесты.       Принц медлит.       И на одно краткое мгновение его промедления Интай охватывает нелогичное облегчение. Увидеть принца — значит навсегда отдалиться от дома и родных; самолично вступить в жизнь, которую, Интай со стыдом признает себе, она не желает.       Розовая пелена резко спадает — принц одним точным и быстрым движением поднимает вуаль, скрывающую лицо Интай, и она впервые встречается лицом к лицу с Рэном Хакую.