A Film by…

Мори любил утро. Это время тишины и единения с собой и своими мыслями за чашкой ароматного кофе. Как дисциплинированный человек, он имел свои привычки и ритуалы, любимым был именно утренний. Он вставал в 6, разгонял сон небольшой зарядкой, окончательно просыпался, становясь под прохладные струи воды, шёл на кухню и приступал к любимой части: готовил кофе. Мори чувствовал себя маэстро, снова и снова исполняющим один и тот же шедевр. Кухня наполнялась знакомыми звуками: открывающаяся металлическая банка, из которой тут же вырывается потрясающий запах недавно обжаренного кофе, быстрое постукивание зёрен о стенки кофемолки, щелчок включения, шум работающих жерновов, сбивание остатков помола. Мори высыпал свежесмолотый кофе в фильтр капельной кофеварки, наполнил отсек для воды и включил. Зазвучала любимая часть мелодии: тихое бульканье готовящегося ароматного кофе. Эту часть варварски прервал ритмичный грохот динамиков, доносящийся со второго этажа. И почему нельзя вернуться в прошлое и положить 19-летнему себе в карман презерватив? I'm not part of the solution I am part of the problem Мори криво улыбнулся. Дазай всегда отлично выражает свои мысли посредством песен. Oh, baby, I know you want to love me so much But you can't, cause I'm Problematic Бедная девушка. Спустя полчаса и с десяток музыкальных композиций Мори уже сидел в рубашке и галстуке, попивая вторую за утро чашку кофе. Послышался приглушенный топот двух пар ног по лестнице. Как и ожидалось. — Надеюсь, ты предложил девушке завтрак, прежде, чем вы уйдёте. — Ровным тоном произнёс Мори, не отрывая глаз от газеты. — Я её уже накормил. Кофе пошёл носом, но лицо удалось сохранить, благодаря ширме из первой полосы. В отличие от рубашки. Один - ноль, засранец. — Осаму, не забудь сегодня, наконец, зайти ко мне в больницу. Ты ещё три недели назад должен был сдать анализы на ЗППП. Дазай метнул на отца острый взгляд, в котором читалось: херовая попытка, но за старание пятюня. Девушка алела помидором за спиной Осаму, булькнула что-то типа “Увидимся” и выбежала из дома. Один - один. Мори оглядел пятна на идеально выглаженной рубашке и тяжело вздохнул. — Должен напомнить тебе о необходимости предохранения. Дары Венеры - это меньшее из бед. — Дааа, да. Дети очень раздражают. Что на завтрак? — Продукты в холодильнике - прояви фантазию. — А маман бы приготовила оладьи! — Крикнул в спину уходящему за новой рубашкой отцу. — Не приготовила бы! — Ответный, приглушенный стенами, крик сверху. Дазай насыпал в миску хлопья из трех разных пачек, залил банановым молоком. — Кфтати о нофой мафуфке. — Не разговаривай с набитым ртом. И не называй ее так в лицо, умоляю. Дазай сделал над собой усилие и протолкнул сладкую массу дальше по пищеводу, запивая чаем. — Когда я познакомлюсь с ее приёмышем? — Братом. В субботу, как я и говорил. И нет, — он остановил следующий вопрос выставленной вперед рукой, — раньше субботы ты с ним не встретишься. Я не позволю тебе испортить представление о нашей семье какой-нибудь дурью, он и так ко мне неблагосклонен. — Какая досада. А я надеялся, что неформальная обстановка позволит нам быстрее подружиться... Что?! Я не задумал никаких гадостей, Господом Богом клянусь! — Достоевский-кун на тебя плохо влияет. — Я преисполнился любовью к ближнему, отец. — Я заметил. Анализы ты все таки сдай, оральный секс тоже не безоп... — Дааааа, даааааа! Я это сто раз слышал, я пользовался презервативами, не тупой. — Хоть что-то в этой жизни я сделал правильно. — Мори закончил завязывать галстук и направился к выходу. — Машину помой, смотреть страшно. — Мгм. — Дазай опрокидывает в себя остатки чая и бежит собираться. *** В комнате было темно из-за плотных тёмно-сиреневых штор, фоном тихонько играла инструментальная мелодия. Фёдор открыл клетку и подставил ладонь, чтобы его любимице было легче выползти на волю. Он кончиком пальца погладил за ушком мягкую черно-белую шёрстку и посадил крысу на плечо. Та сразу забралась в излюбленное место, по задней поверхности шеи пробежались мурашки. Чёрный чай остывал до комфортной температуры, пока Достоевский досматривал уже сотни раз просмотренный Солярис. Послышалось раздражающее постукивание в дверь на мотив какой-то дурацкой песенки. Время на часах показывало 8 утра. — Рановато сегодня эта хтонь. За дверью стоял сияющий, как десятирублёвка нового образца, Осаму Дазай. Он, как обычно, без спроса зашёл в квартиру и приземлился на диван перед телевизором. — Сколько можно дрочить на Тарковского? — Я не буду снова ввязываться в этот спор. Почему так рано, нам же ко второй? Они познакомились на вступительных экзаменах. Дазай сразу обратил внимание на хмурого чудака, который говорил с ужасным акцентом. Оказалось, что человек со странным именем и сложновыговариеваемой фамилией перебрался на чужбину всего пару месяцев назад, предварительно бросив учёбу в российском вузе на третьем курсе. О причинах отчисления с инженерного и бегства из России он не распространялся, но у Дазая прекрасное воображение, так что наверняка бедолаге грозили ссылка и расстрел из-за какой-нибудь крамольной курсовой. Они быстро сошлись на почве споров о религии и кино. Достоевский был маньяком, любившим всякую психодельную муть, Дазай считал, что это из-за православия головного мозга. — Фу, убери это от меня! - Дазай отскочил от пытающейся перебраться на чужое плечо крысы. — Грушенька, не трогай это отребье, иначе придётся мыть лапки. - Фёдор аккуратно снял с плеча животинку и посадил обратно в клетку. Дазай брезгливо смахнул несуществующее нечто с фланелевой рубашки. — Мне нужна твоя помощь, Дости. Нужно придумать ужасающий план по срыву семейного ужина! — С каких пор тебе нужна помощь в таких вещах? - Фёдор почему-то не выглядел воодушевленным открывающимися перспективами. - Просто приди туда и дело будет сделано. Дазай на это только фыркнул и откинул голову на спинку дивана. — И зачем тебе, позволь спросить, портить вечер? Тебе с этими людьми потом под одной крышей жить, не сри там, где собираешься есть. — Как грубо, товарищ! - Последнее слово он произнёс по-русски. — Лучше бы об учёбе думал, у тебя скоро хвост как у Груши вырастет. — И будут три крысы в этом мёртвом доме…— Выдохнул Дазай в полумрак комнаты. — Ладно, погнали, нечего здесь киснуть! До университета они доехали за двадцать минут. Фёдор, всё ещё не привыкший к стилю вождения Осаму Шумахера, растерял по пути весь свой аристократичный лоск и вывалился из машины, еле сдерживая себя от того, чтобы целовать чужезём. — Это был последний раз… — Зеленый цвет лица отлично сочетается с фиалковыми глазами. — У русских не последний, а крайний. Я слышал это от тебя позавчера. Дазай взял с заднего сиденья рюкзак, который лежал там с пятницы и бодро зашагал рядом с шатающимся другом. Спиной к лестнице на второй этаж стояла Гин. Вместо небрежного пучка на голове красовался высокий хвост, классические чёрные брюки и неизменный пиджак мужского кроя прекрасно подчёркивали стройность фигуры. Спину она держала как-то противоестественно прямо, захотелось даже заглянуть под пиджак, исключительно с целью проверки на наличие швабры. Это что, три расстёгнутые пуговицы на рубашке? — Для меня принарядилась? — Дазай очаровательно поиграл бровями. — У них сегодня философия. — Подметил Фёдор с подленькой улыбочкой. — Ой, идите вы со своими подъёбами. — Гин смотрела куда-то сквозь них, то ли пряталась, то ли кого-то высматривала. — Тц. Всё, свалите с радаров, потом поговорим. Ребята отошли в сторону и совсем не удивились появлению Хигучи-сан из ближайшей аудитории. Гин подорвалась со своего наблюдательного пункта и принялась помогать философичке нести непосильную ношу из четырёх книг и пары журналов. Она обернулась и на секунду подняла тонкую бровь, которая кричала: выкусите, эта женщина не для вас. — Не универ, а Содом и Гомора. — Дазай, чья бы корова мычала. Если тебя когда-нибудь потянет на мужчин, этот универ превратится в твой гарем. Дазай понизил голос и наклонился к уху Фёдора так близко, что тот почувствовал приятный запах парфюма. — Если меня потянет на мужчин, ты узнаешь об этом первым. — Помнится, ты говорил о моем внешнем сходстве с твоим отцом. — Достоевский повернул хищное лицо к Дазаю так, что между ними оставалось сантиметров пять. — Бля. — Дазай попытался отодвинуться, но был пойман крепкой рукой. — Будешь звать меня папочкой. Дазай не мог не признать своего поражения, когда в попытке выдернуть руку из захвата чуть не налетел на проходящего мимо одногруппника, отчего тот сдавленно ойкнул и влетел в стену. — Накаджима-кун, прошу принять мои извинения за это неуклюжее животное. — Достоевский потянулся поправить почти что выпавшие из рук старосты учебники. — Ничего страшного, все в порядке, правда! — Он увернулся от помощи и быстрым шагом направился в аудиторию. Русского он почему-то побаивался. — Не опоздайте на пару, она в 405-ой. — Ты прям фумигатор от людей, я впервые увидел, чтобы Ацу так бегал, у него же астма. — Дазай смеялся, облокотившись на плечо Фёдора. — Жаль, не на всех работает. *** — И как он отреагировал? Коё любила то, как схожи глаза Мори с любимым красным вином, бокал с которым тот подносил к губам. Она проследила за этим движением и облизнула красивые губы. — Ваза, которую ты дарил, не выжила. — Всё прошло настолько плохо? — В голосе Мори слышалась обреченность. — На самом деле лучше, чем я ожидала. Чуя вспыльчивый мальчик, но быстро отходит. Особенно если знать, на какие рычаги давить. — И на какие? — Подкуп. Уверена, он поставит свои условия. Если грамотно торговаться, можно остаться в выигрыше. А как отнёсся к новости твой сын? — О, он в восторге. — Мори снова пригубил вино. — Неужели? — Дазай больше по психологическим играм, ему невыгодно открыто протестовать. Меня настораживает его нетерпение в вопросе знакомства с Чуей, так что рекомендую перед ужином выпить успокоительное. Почему ты не сказала брату о том, что у меня есть сын? — Одной вазой бы не обошлось. Он три года упорно бегал от всех моих попыток рассказать что-то о человеке, с которым встречаюсь, однажды он как пятилетка зажал уши руками и с криком убежал. Всему своё время, видимо. К тому же Чуя не станет закатывать истерику в публичном месте - ещё один плюс. Надеюсь, всё пройдёт хорошо. — Внешнее спокойствие было опровергнуто выпитым залпом вином. — Или, по крайней мере, без жертв.