A Film by…

Телефон второй день разрывался от непрерывных звонков упрямого кровопийцы. Устав сбрасывать, Фёдор подумал, что гаджет ему не так уж и нужен, поэтому просто его отключил. Но с Дазая станется, посему на вырванном из блокнота листке было немедленно нацарапано наставление на путь истинный. Даже если бы он захотел взять трубку - голос его вряд ли кто-то бы узнал: это звучало чем-то средним между звуками алкашей в естественной среде обитания и старой деревянной дверью с ржавыми петлями. Голова раскалывалась от малейшего шума, солнечный свет был перекрыт фиолетовыми шторами, чтобы не спалить чувствительную сетчатку, кожа горела. Достоевский искренне ненавидел осень. Накаджима ответственно подошел к просьбе не оставить умирающего без учёбы и вместе с заданиями скинул фото собственных конспектов, а вдогонку пожелания скорейшего выздоровления. Милый мальчик, дай Бог ему здоровья. В дверь позвонили. Он никого не ждал, да и ответ на вопрос, кто же мог его навестить, был весьма очевиден. Открывать он не собирался, это точно был Дазай. “Не стал стучать, чтобы я подумал, что это не он. Тупица.” “А если не он?” Любопытство пересилило, парень тяжело поднялся с дивана и поплелся к входной двери. Глазок этот безбожник закрыть не додумался, так что оставалось надеяться, что русский язык он выучил достаточно для того, чтобы понять значение послания. Фёдор подошел к холодильнику, достал блюдечко с одинокой долькой лимона и отправил её в чай. Вечером он сходит в магазин и аптеку, нужно только немного отдохнуть. Он прилёг всего на минуту. Проснулся Достоевский в полночь от очередного кошмара на раскуроченных и мокрых от пота простынях, голова соображала плохо, его сил хватило только на то, чтобы сменить футболку на сухую и скинуть простынь на пол. Его снова погрузило в прерывистый, тревожный и поверхностный сон, дышать было тяжело, болезнь разрывала горло на куски, как бесы - душу. Фёдор хотел лишь одного - перестать видеть сны. Наутро жар спал, голова была тяжёлой, горло всё ещё саднило, но было гораздо лучше, чем ночью. Крыса бегала по кровати и самому Фёдору, щекоча маленькими лапками и усиками и радуясь забывчивости нерадивого хозяина, который не закрыл дверцу клетки. Он на пробу глубоко вдохнул и тут же зашёлся кашлем - так просто эта напасть не проходит и, видимо, терзать будет долго. Это будет ещё один бессмысленный день, разве что голова протрезвела, поэтому можно заняться пропущенным материалом. Говорят, в здоровом теле - здоровый дух, хотелось бы, чтобы это было правдой, но до здоровья духа ему ещё далеко, а вот про тело можно было уже подумать. Фёдор отправил бренное тело в душ, жаль, что с душой нельзя было так же. Раздался звонок в дверь. “Такое упорство даже похвально”. Достоевский не сердился на Дазая, единственное, что раздражало - упрямое желание друга форсировать его общение с Николаем. Мысль о преподавателе отозвалась в груди тягучей патокой, на лице появилась улыбка. Снова звонок. “Да чтоб тебя, Дазай…” – Русский принял поражение и смирился с окончанием спокойного одиночества. Не глядя в глазок, он открыл дверь, но на пороге стоял не одногруппник. – Здравствуй, Федя. Достоевский стоял, разинув рот от удивления. Это последний человек, которого он готов был увидеть перед собой сейчас. – Н..Николай Васильевич. Что вы здесь делаете? – О, дорогой мой, ты забыл, что мы перешли на “ты”? Я пришёл справиться о твоём здоровье, конечно же. Или же я как Красная шапочка принёс гостинцы бабуле, выбирай сам, что душе милее. “Может, от лихорадки мой мозг пережарился?” – Позволишь мне войти? Пришлось быстро приходить в себя. – Да, конечно. Проходите. То есть. Проходи. Гоголь зашёл внутрь, поставил на пол пакет и, разувшись, аккуратно поставил собственную обувь на полку, а пальто повесил на крючок. Он подхватил пакет и направился с ним на кухню, нисколько не стесняясь и, по-видимому, чувствуя себя, как дома. – Я вижу, ты почти поправился? – Почти. – Просипел больной. Николай улыбнулся и начал доставать из пакета то, с чем он, собственно, пожаловал. – Не стоило. – Пробубнил Фёдор, смотря на то, как в ловких, как у фокусника, пальцах появлялись лимоны, баночка мёда, какие-то медикаменты и варенье. – Очень даже стоило, мой дорогой, ты слышишь себя? Тебе нужно скорее ложиться в постель, Красная шапочка о тебе похлопочет. – Николай… – Доставь мне радость за тобой поухаживать, Федя. Прошу. Достоевский смерил его долгим взглядом и молча удалился в комнату с расстеленным диваном. Каким-то чудом он успел задремать. Его разбудило нежное прикосновение прохладной руки ко лбу. Фёдор открыл глаза и увидел перед собой взволнованное лицо преподавателя. – Милый мой, у тебя температура. Выпей это. – Гоголь протянул ему стакан тёплой воды и таблетку жаропонижающего. – Бог мой, это что за прелесть?! У тебя есть имя, чудесное создание? Николай подхватил на руки взбежавшую на грудь хозяина крысу. – Её зовут Груша. Гоголь поднёс крыску к своему лицу, она пощекотала его нос своими усиками, на что он широко улыбнулся. Гладя животное между ушками, Николай неожиданно начал напевать своим бархатным тягучим голосом: Ой, у полі грушечка верхом кучерявиться Гей та гей, верхом кучерявиться Мотив погружал в своеобразный транс, Фёдор чувствовал себя в какой-то альтернативной реальности. В груди разливалось тепло, кончики пальцев покалывало. А з під тої грушечки все туман качається Гей та гей, все туман качається Николай прикрыл глаза, продолжая петь будто на ушко маленькой слушательнице. Вечір наближається, а дівчина журиться Гей та гей, а дівчина журиться Его широкая улыбка выдавала то, насколько он наслаждался происходящим. Ничего красивее Фёдор в жизни не видел. А дівчина журиться, бо ні з ким не любиться Гей та гей, йой, ні з ким не любиться Напевание прекратилось, но рушить момент собственным голосом не хотелось. Николай открыл глаза и нежно посмотрел на лежащего перед ним парня, от чего сердце застучало чуть быстрее и ощутимее. – Я сделал тебе чай, Федя. Не знаю, любишь ли ты такой, но меня всегда лечили именно так. – Он протянул больному чашку чая с лимоном и малиновым вареньем. – Спасибо, Николай. – Зови меня Коля? – Просьба прозвучала мягко и немного неуверенно, будто это что-то очень важное и хрупкое. – Не слишком ли фамильярно? – Спросил Фёдор и тут же закашлялся. Гоголь зачерпнул в чайную ложечку немного мёда и приблизил её к губам студента. – Отнюдь. Мы ведь не в университете. Будь умницей и открой рот, самолётик летит. Достоевский послушно открыл рот. – А теперь скажи: “Спасибо, Коля, очень вкусно.” – Шутливо-серьёзно сказал самопровозглашённый доктор. – Запей чаем. Твои губы потрескались. Гоголь не отрывал взгляд от сухих губ. Он снова зачерпнул немного мёда на ложку, но вместо того, чтобы протянуть её Фёдору, окунул в мёд указательный палец. – Есть одно хорошее народное средство, – он поднёс палец к губам больного и нежно коснулся, распределяя мягкую сладкую массу по сухой коже, – не больно? Фёдор медленно помотал головой. Стало донельзя жарко, и студент не был уверен, от температуры это или же от близости Николая. Губы приоткрылись, впуская сладкий палец внутрь. Зрачки напротив заполнили собой разноцветные радужки, полностью их скрывая. Аметистовые глаза широко раскрылись, но затем спрятались за прикрытыми от переживаемых ощущений веками. Язык коснулся пальца, лаская, в голове стучало: “К чёрту. Всё к чёрту”. Палец покинул теплую обитель, вырывая из неё хрипло произнесённое имя: – Коля… Николай на это улыбнулся, не отводя глаз от губ, его рука всё ещё касалась лица Фёдора. Он приблизился, провёл кончиком носа по горячей щеке и прошептал прямо в липкие от мёда губы: – Спасибо. Федя сократил ничтожное расстояние, желая разделить сладость поровну и нежно потёрся о чужие губы своими, после чего провёл по ним уже кончиком языка, ощущая, как те растягиваются в улыбке и открываются. Рука Николая зарылась в чёрные волосы, притягивая ближе, заставляя углубить поцелуй. Он целовал медленно, растягивая удовольствие, позволяя раствориться в себе. Так много времени прошло с тех пор, как…с тех пор, как он хотел кого-то касаться. Не просто касаться, Николая хотелось вмять в себя, поглотить. Фёдор приподнялся на постели и обхватил одной рукой шею, а другой талию преподавателя и прижал к себе теснее. Николай коротко посмеялся в поцелуй и обнял парня в ответ. Поцелуи набирали обороты, становились быстрее, настойчивее, нетерпеливее. Достоевский упал на диван, утянув за собой своего личного доктора, который навалился на него сверху и устроился между ног. Николай оторвался от сладких губ и начал покрывать поцелуями шею, прихватывая губами кожу и нежно её посасывая. Перед глазами плясали звёзды, кислорода катастрофически не хватало, ритм сердца заставлял лёгкие широко расправляться. – Федя…Боже, Федя. – Шептал Гоголь между поцелуями. – Как… Как я хочу тебя, ты не представляешь… Всегда…Всегда хотел…Как только увидел… От слов, произносимых этим невозможным бархатным голосом, по телу бегали мурашки. “Знал бы ты, как я тебя хотел” – Фёдор не решился сказать это вслух. Вместо этого он приподнялся и, резко перевернув их, подмял Николая под себя, оказываясь сверху и погружаясь в очередной глубокий поцелуй. Руки потянулись к краю кашемировой кофты, заползая под неё и касаясь нежной кожи. Мужчина издал приглушённый стон, отстранился от милых губ и одним движением стянул с себя кофту. Он потянул футболку Фёдора вверх, настаивая на ответной любезности. Прикосновение кожи к коже ощущалось потрясающе. Фёдор подался бёдрами вперёд, ощущая на себе возбуждение мужчины под ним, вырывая из того очередной стон. Возбуждение смешивалось с иррациональным чувством тревоги, которое постепенно нарастало. – Постой. – Тихо попросил Достоевский. Николай смотрел на него ошалелым затуманенным взглядом, глубоко и часто дышал. – Что..Федя, всё хорошо? – Да, просто…дай мне минуту. С этими словами он сделал несколько глубоких вдохов, затем коснулся кончиками пальцев щеки мужчины и медленно повёл ею вниз, погружаясь в ощущения, пытаясь отогнать от себя эфемерные тёмные образы прошлого. Ему нужно было немного притормозить, чтобы держать всё под контролем, чтобы его не накрыло. Он следил взглядом за движением собственной руки, за тем, как под пальцами на светлой коже выступают мелкие мурашки, как от лёгкого прикосновения сжимаются в бусинки соски. Не выдержав, он наклонился и обхватил один губами, мягко посасывая и касаясь языком круговыми движениями. Николай выгнулся и резко втянул воздух, но инициативу не перехватывал. Фёдор оставил мокрый след на груди и начал спускаться поцелуями ниже, вдыхая дурманящий запах тела. Дойдя до подвздошной косточки, он легонько её куснул и невесомо погладил. – Ты прекрасен. – Прошептал Фёдор. Несмотря на попытки держать разум под контролем, тревога подкралась к глотке, заползла в руки, заставляя их дрожать. – Иди ко мне. – Так же тихо сказал Николай, притягивая студента выше, чувствуя, как он дрожит. — Смотри на меня, Федя, я хочу, чтобы ты меня видел по-настоящему. – Я вижу. – Он оставил на губах нежный медленный поцелуй, собственные уже не слушались и подрагивали. Фёдор смотрел на красивое лицо с такой светлой кожей, будто она фарфоровая, полумрак комнаты делал её мертвенно бледной. Тьма внутри всколыхнулась, кровь отлила от лица. – Будь сейчас здесь. Сердцем. Прошу, будь сейчас со мной. — Николай шептал и гладил лицо Фёдора. Сердце до боли сжало невидимой рукой, вторая потянулась к горлу, но была перехвачена настоящей, реальной рукой, касающейся щеки и ключиц. – Федя, я здесь. Только я и ты. Будто это Николай смотрел вглубь своими разноцветными глазами и видел демонов, которые терзали несчастную душу каждую ночь. Страх клубился внутри, пытаясь расползтись во все уголки сознания и утянуть вглубь, Фёдор понял, что он снова проигрывает наваждению, из раненого горла вырвалось дрожащее: — Помоги мне…Коля, помоги. Николай обхватил руками бледное лицо. — Я здесь, родной мой. Я здесь, с тобой, мы одни. И так всегда, так будет всегда, если ты захочешь. Федя, смотри на меня, послушай. Ты здесь, реально только то, что происходит снаружи. Чувствуешь меня? Дыши, милый, дыши со мной. Страх начал отпускать, что-то тёплое, более мощное смывало его, даря ощущение покоя. Николай целовал его лицо и шептал успокаивающие слова, заставлял держаться разумом за реальность и чувствовать. Они лежали, обнявшись, Гоголь гладил парня по волосам и напевал, убаюкивая и погружая лёгкую, спокойную дрёму. Когда он понял, что Федя задремал, он лишь осторожно поцеловал его в висок и укрыл их одеялом. Утром Николай проснулся от крика за дверью. — Разберись сначала со своим дерьмом, а потом лезь в чужое! Дверь хлопнула, он приподнялся на локтях и посмотрел на взъерошенного сонного Федю. От этого зрелища на душе стало очень тепло, он улыбнулся и спросил: – Кто это был? – Не бери в голову. Хочешь чаю? *** Чуя лежал животом на столе, всё ещё ощущая на себе вес Дазая. Ярость и безумное возбуждение смешались в один клубок и гоняли кровь как по высокоскоростному шоссе. Он ебанутый. Здорового человека такое возбуждать не должно. Причём возбуждать - довольно смазанное слово для описания того, что с ним творилось. Ему хотелось догнать Дазая и ещё несколько раз ударить его по ебалу, потом сесть сверху и…блять! Он буквально стёк по столу на пол и с силой ударил кулаком в пол. Потом ещё и ещё. — Как же я тебя ненавижу. — Простонал Чуя едва сдерживая слёзы, обращаясь и к Дазаю, и к себе. Заставив себя подняться, Чуя на дрожащих ногах пошёл в свою комнату. Он ненавидел себя за то, что собирается сделать. Он хотел до безумия, до белого флага, до сложенного оружия. Похуй, лишь бы поскорее к себе прикоснуться, лишь бы снять это невозможное напряжение. Член пульсировал и молил о разрядке, но желание шло ещё дальше, требуя большего. Трясущимися руками Чуя открыл нижний ящик стола, куда закинул купленную в интернете смазку, взял её и закрылся в ванной. Во рту пересохло, руки не слушались, ему потребовалось больше минуты, чтобы в итоге остервенело сорвать пластиковую плёнку с тюбика и кинуть её на пол, куда следом полетела майка и влажные в определённом месте шорты. Он включил тёплую воду и пару минут стоял, пытаясь привести в порядок хотя бы дыхание и вспоминая, что там говорил Акутагава про анальную мастурбацию. Чуя обхватил жаждущий член рукой и издал приглушённый стон удовольствия, хотелось сразу перейти на бешеный ритм, но нет, он не хочет так. Он хочет почувствовать. Фантомные ощущение чужого члена, вдавленного в собственную ягодицу, заставило сглотнуть ставшую вязкой слюну, он представил, как Дазай вместо того, чтобы отстраниться, вжался сильнее. Смазка смывалась с пальцев водой, это отвлекло от увлекательного мыслительного процесса, он отошёл чуть дальше от струй. Чуя снова выдавил смазку на руку и фокусировался на скользком ощущении между пальцев. Это было приятно. Левая рука легла на член, а правая ушла за спину, развела пальцами ягодицы и погладила маленькое колечко. «Окей, пока что это приятно». Мысли снова унеслись на десять минут назад, где Дазай опалял его ухо своим дыханием и горячо вжимался в него. Левая рука инстинктивно задвигалась быстрее, но тут же сбавила темп, иначе всё бы закончилось слишком быстро. Скользкий палец надавил на вход и аккуратно вошёл на первую фалангу, рука на члене продолжала двигаться. От ощущений Чуя резко вдохнул, это было…необычно. Не неприятно, не вау, как круто, просто по-новому. Он снова представил Дазая, волна возбуждения лизнула ниже пояса, будто специально задевая область вокруг пальца. Захотелось больше ощущений. Вторая фаланга. Рука Дазая крепко сжимала талию, а бёдра двигались, позволяя различить контуры крупного твёрдого члена. Влажное поступательное движение внутри было медленным и комфортным, левая рука оглаживала головку. Рука Дазая с талии сместилась ниже и нырнула под ткань шорт, двигаясь к ложбинке между ягодицами. Он шептал что-то в ухо, целовал шею. Хотелось ещё. Пришлось аккуратно вынуть палец, чтобы добавить смазки, колечко мышц мягко пульсировало, умоляя продолжить начатое. От пара вся ванная комната запотела, дышать было тяжело. Он налил побольше лубриканта на пальцы и прислонил ко входу сразу два, начиная медленно погружаться. Это уже было не так приятно. Он сфокусировался на ощущениях на члене, чтобы не думать о дискомфорте, введя их на половину, он остановился и дышал. Мышцы потихоньку начали расслабляться, привыкая, подруга-фантазия подкинула угля в жаровню. Это левая рука Дазая размашисто двигалась по члену, это его пальцы были в нём и медленно двигались вперёд и назад. Влажные пряди облепили лицо, дышал Чуя уже через рот. Дискомфорт полностью ушёл и обе руки двигались в унисон, нервные окончания верещали от удовольствия. А если бы сзади была не рука, а… Перед глазами вспыхнуло, плеск воды смешался со сдавленным стоном, внизу живота взрывались фейерверки. Оргазм выбил остатки сил, и Чуя рухнул коленями на кафель. Это было охуенно. — Не..навижу… — тяжело дыша, тихо прошептал Чуя, подставляя каплям свою спину. *** – Точно ничего не произошло? Коё с тревогой смотрела то на Чую, который нервно ёрзал на стуле и толком ничего не ел, то на Дазая, который, едва спустился, хмурой тучей уселся в углу и не отрывался от телефона. – Всё прекрасно, все живы и почти здоровы. – Йосано отпила из бокала. Коё и Мори вернулись вечером, отдохнувшие и сияющие новобрачным счастьем. Они зашли в дом и увидели, что их ждали: на столе стояли тарелки, в центре красовалась бутылка отменного красного вина, возле стояла Акико и расставляла приборы. Она по очереди обняла сначала бывшего мужа, затем его молодую и прекрасную жену, усадила их за стол и позвала молодёжь, которая как-то особенно неохотно спустилась. – Дазай, что у тебя с лицом? – Мори терпел минут десять, но всё-таки не выдержал и задал вопрос сыну, слишком уж ярко на скуле красовался свежий синяк. – Я..ээ.. – Это я его ударил. – Чуя ответил первым, что сбило с толку всех, сидящих за столом. Мори будто совсем не был удивлён, а вот Коё охнула и вскрикнула: – Чуя! За что? – Подростки, что с них взять. – Зачем-то попыталась закрыть тему Йосано. – Я заслужил. – Не отрывая глаз от телефона, ровно сказал Дазай. Старшая сестра не могла оставить всё как есть, вспыльчивость брата переходила все границы. – Нет ни одной причины распускать руки, Чуя! “Вот именно…” – Подумал рыжий и тут же покраснел, вспоминая стол, душ и собственные фантазии о дазаевских распущенных руках. – Я наелся, всем спокойной ночи. – Чтобы присутствующие не увидели пылающие щёки, Чуя сорвался с места и подхватил свою почти полную тарелку. Дазай только в этот момент оторвал взгляд от телефона. Уже засыпая, Чуя почувствовал еле различимый запах табачного дыма. “На балконе курит…гад…” Этой ночью ему снились красивые руки и скрытые дымом карие глаза.