Когда в доме тихо, я слышу, как ты поёшь
Я пытаюсь тебе подыграть, но никак не могу подобрать мотив
Засыпая я вижу твои глаза, но они говорят мне «Нет»
Удивляюсь, как ещё я жив
Любовь — это не шутка
Ты знаешь, я не шучу
***
Дни шли своим чередом, меняясь торопливо и почти не возвращаясь восвояси. Сентябрь закончился, а на его место пришёл октябрь — прохладный и не менее дождливый. Тёплые деньки постепенно уступали место промозглым дням. Солнце уже не так ярко светило, а небо чаще покрывали тучи и ветер становился ощутимо прохладнее. Приходилось доставать из шкафов одеяла потеплее, в которые хотелось закутаться и не выходить на улицу до наступления весны. Утром и вечером становилось холодно, а днем температура воздуха уже не достигала таких высоких значений, как раньше. Листья на деревьях начинали менять свой цвет, принимая красивые осенние оттенки, и падали на землю, создавая ковер из желтых, оранжевых и красных листьев. По утрам часто бывал туман, который медленно рассеивался под лучами утреннего солнца. Теплые деньки уже остались позади, и наступило время для теплой одежды, горячего чая и уютных вечеров у камина. В это время года природа готовилась к зиме, и она наполнялась особенным очарованием — запахом свежего воздуха, шелестом опавших листьев под ногами и звуками дождя за окном. И, если сравнивать дождь в сентябре и сейчас, в октябре, то это были разные вещи, которые по-прежнему жителям Москвы не нравились. Москва — не город дождей. Москва — что-то про солнышко и тепло. Этот год вообще был очень мокрым, вязким и неуютным. Казалось, что следующий обязательно будет лучше. Поэтому жители с нетерпением ждали, когда на город опустится снег. Он их радовал куда больше. Агата продолжала работать с Киношниками, помогать Толмачёву и встречаться с Никитой. Она его простила, приняв парня обратно, но всё равно в душе остался липкий отпечаток воспоминаний, состоящий из домогательств и ругани. Но постепенно всё это забылось, как будто ничего и не было! Лучезарная смирилась с прошлым, и искренне верила в то, что её Никита обязательно поменяется. И ей даже так казалось первое время: были и ухаживания, и провожания до дома, и много того, что Агата никогда не получала ни от кого и никогда. Никита был её первой и последней любовью, как ей казалось, правда, немножко больной, но всё же. В университете с момента, как отец взял ей академ, девушка не появлялась. Друзей у неё там не было, поэтому никто и не приходил и не волновался насчёт неё, кроме преподавателей, что иногда звонили отцу. Но больше, конечно, их волновали какие-то личные мотивы, нежели желание узнать, где пропадала Агата. Собственно, это было к лучшему. Она, наконец, погружалась в работу с «Кино», стала даже углубляться в музыку и заинтересовалась игрой на гитаре. Октябрь обещал быть продуктивным, поскольку планировался тур по городам союзных республик. Это Агату радовало и заставляло сиять. Она была в предвкушении того, что скоро её второй концерт! После последнего сейшена в Ленинграде, Лучезарная ничем не занималась, поскольку «Кино» нигде и не выступали. Времени не было: Цой занимался написанием новых песен, Гурьянов фокусировался на художестве, Тихомиров же был в Ленинграде и помогал «ДДТ» с их новым альбомом, а Каспарян же… просто пропал. Нет, он был жив, здоров и даже радовался жизни, но ни на квартирниках, ни на любых других вечеринках его не было. Это было обусловлено появлением в его жизни некой Иры. Юра проводил с ней большую часть своего времени, и иногда брал её с собой на репетиции, которые изредка проводились в «Меридиане». Ира быстро влилась в компанию. Она сдружилась с Агатой ещё больше, и теперь Лучезарной не было так грустно. Раньше она чувствовала себя зажато в мужской компании, но теперь, когда была Ира, то становилось намного легче и проще. Конечно, она была взрослее, успешнее, серьезнее, и первое время Агата боялась с ней о чём-либо заговорить, но Ира была очень чуткой, поэтому всё понимала, не торопила. Потом, в итоге, Агата сама шла к Ире, и они вместе разговаривали на тему журналистики и музыки. Юра с щенячьми глазами смотрел на Иру на одной из репетиций, протирая гриф и струны ямахи. Он невольно заглядывался на её голубые глаза, которые светились сейчас от разговоров про журналистику. Ему нравились её длинные блондинистые волосы, которые иногда по смешному завивались в локоны. Ира смеялась над шуткой Густава, прикрывая рот пальчиками и смешно закатывая глазки, а потом переводя их на Юру, который, сам того не понимая, уже ничего не протирал, а тупо пялился на девушку. Ира улыбнулась, отвернулась и продолжила диалог с Гурьяновым. Юра влюбился. Но эта влюблённость была для него самой, что ни на есть неправильной. Он ещё не объяснился с Джоанной, чтобы с кем-то строить отношения. Он вообще не знал, где она была сейчас, где пропадала, но точно знал, что вот так сидеть и ждать — просто не мог, хотя и иного не делал. Ира ходила на работу ежедневно, стараясь не встречаться ни с Глебом, который часто старался пересечься со Смольской взглядом, или же как-нибудь коснуться её, ни с Кукшиной, которая вечно крутилась под боком, желая узнать подробности поездки в Ленинград. Ире порядком надоели эти двое, поэтому она не выходила из кабинета и погружалась в работу с головой. В офисе была немногословна с коллегами, старалась только говорить по делу, без излишеств, и так проходило почти две недели.***
— Ирочка, я до магазина и обратно, — Юра чмокнул девушку в уголок губ и ушёл из квартиры за продуктами для ужина, который Ира обещала приготовить. Смольская позволила себе расхаживать по квартире и даже хозяйничать, несмотря на изначальное стеснение. В конечном итоге здесь, у Юры, она проводила весь вечер, всю ночь и большую часть утра. На старой квартире её не было. Во-первых, был страх, что Глеб вернется, а разговаривать с ним не хотелось. Во-вторых, теперь там было почему-то не так уютно, как дома у Каспаряна. Конечно, Юра так часто убегал куда-то по делам, и Ира оставалась в трёшке одна, развлекая себя. Но тем не менее здесь было комфортнее. В первый раз, когда Юра ушёл по делам, она протёрла везде пыль, в том числе и на антресоли, куда Каспарян последний раз заглядывал пару лет назад. Там она нашла коробку, в которой аккуратно было уложено пару фотографий молодой крашенной блондинки со стрижкой маллет, пару писем, адресованные некой Джоанне Филдс с надписью в нижнем углу «Любимой и Неповторимой», а также одна-единственная вещь — прозрачный чёрный шарфик. Смольская тихонько ругалась про себя, что, мол, не следовало сюда лезть в принципе. И кто эта девушка? Бывшая Юры? Может быть. Во второй раз она помыла полы и окна. Юра, узнав, чем Ира занималась, отругал её, но, естественно, без злости. Ему просто не нравилось, что Ира всем этим занималась в одиночестве и даже ему ничего не сказала! А просто… сделала. Каспарян искренне и от души радовался, что в его доме появилась такая девушка. Не то чтобы он был бытовым инвалидом, но в последнее время у него не было желания наводить порядки. А третий раз был сейчас: Ира ждала продукты, чтобы приготовить ужин. Конечно же, Юра сказал, что обязательно поможет с приготовлением пищи, хоть и готовить он не особо умел. Смольская распахнула дверцу кухонного шкафа, взглядом находя бутылку сухого вина. Отлично. И вечер удался, как будто бы. Налила в бокал красную жидкость, отпивая немного и пробуя на вкус. Сухое — абсолютно не её. Раздался звонок в дверь. Ира дёрнулась от внезапного звука. Юра не должен был прийти настолько быстро, а даже если бы и пришёл, то у него с собой были ключи. Ира отставила в сторону бокал и на цыпочках побрела к глазку, чтобы узнать, кто пришёл. Ей было даже боязно… Мало ли. Смольская прикрыла левый глаз, а правый прислонила к глазку. Она рвано выдохнула, почувствовала, как в горле пересохло, а глаза начало жечь. Внутри что-то заскрипело, сжалось и готово было зверем выпрыгнуть наружу, но Ира вовремя успокоила этого внутреннего зверя. Она клацнула зубами и тихонько матернулась. Она отошла от двери и двинулась обратно к кухне, наливая себе ещё вина. Залпом выпив напиток, Смольская набрала побольше воздуха и пошла к двери. Человек за ней по-прежнему стучался и звонил. — Юра, почему так долго? — недовольно, но больше утомлённо спросила она. Та самая девушка с фотографий. Та самая Джоанна. Она стояла, наклонив голову вниз, что-то ища у себя в барсетке. — Юр, я… — она подняла взгляд, но столкнулась с Ирой, которая выглядела сейчас очень… не очень: мокрые волосы после душа, рубашка Юры и красные губы от вина. Джоанна ничего не сказала, поджала губы и насупилась. — Проходите, — Ира сделала шаг назад и пропустила крашенную блондинку в квартиру. Та не спеша стала разуваться, а потом, когда покончила с кедами, пошла в сторону гостиной. Она вела себя, как… хозяйка? До Смольской дошло, что да, эта женщина и есть полноправная хозяйка квартиры, что как будто Ире здесь не место и нужно поскорее уматывать, пока ситуация не дошла до абсурда. Девушка прошлась по гостиной, а потом села на край дивана, сужая свои глазки и смотря на Иру с каким-то, что ли, пониманием? Или даже осознанием? Но явно ничего плохого в её взгляде не читалось это уж точно. Смольская от этого успокоилась, но вязкое напряжение всё равно летало в воздухе. Молчание затягивалось. — Юра скоро должен был вернуться из магазина, — как бы невзначай бросила Ира, а сама села на диван, но на другой его конец. — А вы долго тут живете? — Джоанна уже не смотрела на Иру, только и делала, что осматривала комнату, словно пытаясь понять, что здесь поменялось за время её отсутствия. — Да я тут, честно говоря, и не живу… Просто… Иногда бываю. Как бы Ире грустно не было это осознавать, но она ворвалась сюда, в чужую квартиру, наводила порядки, спала с чужим мужчиной, а сейчас, сидя в рубашке чужого мужчины, она не знала, что и думать. Опять на те же грабли! — Ясно, — Джоанна пожала плечами, расстегнула джинсовку и откинула её в сторону. Стала ходить по комнате медленным шагом, иногда бросая заинтересованный взгляд на Иру. — Юра не говорил мне о вас, — Ира попыталась ещё что-то сказать в своё оправдание, но Джоанна прервала. — Аналогично, — хмыкнула девушка. — Мы с Юрием не живём почти полгода вместе. Я была в Америке. Но мы не расходились, к сведению, — тут Ира чётко проследила, что девушка говорила это с ощутимым акцентом. Конечно, она не русская, это было видно по ней, но Ира даже не сразу это поняла. Русский у неё был на хорошем уровне. — Извините, — выдавила из себя Смольская. — Я пойду. Мне нужно на работу. Да. Именно на неё, — Ира спешно стала переодеваться и поскорее уходить, даже нет, убегать! — Постойте, — Джоанна вышла в коридор, где Ира уже обувалась. — Юрий говорил вам о своих чувствах? Ира немного зависла, не ожидая такого вопроса. По сути, Юра ей ни в чём признавался. Ни слов о любви, ничего такого. Да и рано было. — Нет, нет! — с кривой улыбкой ответила Смольская. — Знаете, я всё же пойду. Извините. До свидания, — девушка в последний раз с сожалением посмотрела на американку, которая сохраняла спокойствие до сих пор, и выбежала из квартиры. Ира услышала, как по лестнице кто-то поднимался. Это был Юра. Она знала это на все сто процентов, поэтому решила вызвать лифт, который, слава Богу, приехал за считанные секунды. Когда шаги казались уже буквально в метре от неё, Ира нажала на кнопку первого этажа — и двери плавно закрылись. Девушка сжала кулаки до белых следов на костяшках, от ярости и отчаяния слезы потекли по её щекам, смывая былую радость и хорошее настроение. Её грудь поднималась и опускалась неравномерно, под давлением стресса. Ира сжала зубы, пытаясь сдержать стоны, но всё равно были слышны глухие вздохи. Она опустилась на пол, обхватив руками свое тело, свои дрожащие ноги. Мокрые волосы прилипли к вискам, к шее. Это было неприятно и мерзко. Хотелось оторвать волосы, к которым когда-то касался Каспарян, касался Калинин, хотелось вновь пойти в душ и смыть с себя всю эту «грязь», эти поцелуи и объятья мужчин, которые когда-либо касались её. В её глазах отражалась горькая печаль, которую она чувствовала в самой глубине души. Она плакала не только от разочарования в Юре, но и от того, что смогла вмешаться в чужую семью, вновь. Вновь на те же грабли, вновь влюбленность не в того. Ира доехала до дома, сама того не понимая. Слишком всё было в тумане, в какой-то эйфории. Она сидела на кровати, больно прикусывая то нижнюю, то верхнюю губу, и закрывая лицо руками от стыда и разочарования. Становилось не по себе. Приступы плача вновь настигли её, и, вместо того, чтобы наносить вред себе, кусая свои губы и ладони и до красных отметин ударять себя по ногам, Ира выбрала бить посуду. Тарелки с грохотом разбивались об стену, осколками отлетая в сторону. Удивительно, что при такой силе, при которой она бросала посуду в стену, эти осколки не попадали на неё. Когда ситуация усугубилась и в ход пошла тяжелая артиллерия в виде ваз, мужские и тёплые руки перехватили очередной бросок в стену. Ира со злостью и даже ненавистью посмотрела на того, кто посмел это сделать — прервать её утешение, проще говоря. Это был Цой. А позади него была Агата, которая испуганно смотрела на разъярённую Иру. Смольская отпустила тарелку, позволяя Виктору забрать её, а сама с горьким плачем опустилась на пол. — Ребят, простите… — измученно произнесла она, а сама не смела и взгляда поднять на друзей. Стало стыдно и горько. В таком состоянии люди её видели впервые. Да даже не то что люди! Она сама себя не помнила в таком виде. — Ира, тише, давай на кровать сядем. Пол холодный всё-таки, — Цой тихонько подхватил девушку под подмышки и усадил на край кровати. Ира совсем не чувствовала ног. В этот момент Агата поднесла к лицу Смольской стакан с водой. — Что у тебя случилось, Ир? Ира? Она замотала головой и зажмурила глаза. Не хотела говорить, потому что вновь стыдно было. — Ладно, хорошо. Давай ты тогда полежишь, отдохнешь? Ладно? — Простите, господи, мне очень стыдно, — прошептала девушка. — Простите… — она умоляюще посмотрела сначала на Виктора, а потом на заметно успокоившуюся Агату. — Всё хорошо, Ирина Александровна Смольская… — с кривой улыбкой ответила Лучезарная. — Откуда ты?.. Ира испуганно посмотрела на Агату. — Не переживай, мы всё знаем, — по-доброму усмехнулся Цой.***
Агата приехала в «Меридиан» по поручению Толмачёва. Он, видимо, опаздывал, поэтому Лучезарная решила не тратить время впустую и направилась прямиком в репетиционный зал. Тот, на удивление, был открыт. Агата прошмыгнула в сторону гитар, беря простенькую классику, которая стояла без дела большую часть времени. Она опустилась на пол, достала самоучитель из сумки и стала читать, параллельно практикуясь. За учениями Агата так и не заметила, как сбоку, в тени, стоял Цой. Он внимательно наблюдал за стараниями девушки и за тем, как та, прикусив губу, бросала сосредоточенный взгляд то на сборник, то на струны, которые, было видно, не подходили ей, потому что были металлическими. Получалось у неё, объективно, плохо, но потенциал определённо прослеживался. Виктор бы простоял так до конца и, возможно, ушёл бы незамеченным, но его неаккуратность подвела его: случайно задев какую-то коробку, которая упала и привлекла внимание Лучезарной, Виктор отшатнулся в сторону и сам чуть не повалился назад, благо, успел ухватиться. Агата взвизгнула от неожиданности, но потом затихла, увидев знакомую фигуру. — Извини, заслушался, — Цой вышел из тени и встал напротив сцены. — Не хотел напугать. — Да тут слушать нечего особо, — прошептала Агата и смущённо опустила взгляд в пол. — Пока только учусь, — она закрыла самоучитель и показала его Цою. — Хороший сборник, но поможет мало. — Почему? — удивилась Агата. — Потому что нельзя по нему научиться чему-то действительно стоящему, — Виктор забрался на сцену и опустился на пол рядом с Агатой, садясь по-турецки в паре метров от неё. — Возьму? — он указал на гитару, которую девушка держала в руках. — Да, конечно, держите, — Агата чуть наклонилась, подавая гитару Цою. Виктор взял в руки инструмент, готовясь начать играть, но не успел он даже поставить пальцы для первого аккорда, как вдруг убрал руку от ладов, перемещая её к колкам. — Гитара расстроенная, — Цой стал крутить колки и перебирать струны, чтобы понять: настроил или нет. — И струны нужны другие. Металлические только повредят подушечки, а нейлоновые подготовят, набьют мозоли. А потом уже можно и металлические. — Ой, а я не знала… Просто тут только такая гитара была. Но… Вы же не против, что я взяла эту гитару? — Нет, Агата. Наоборот даже. Она бесхозная, стоит и пыль собирает, — спокойно пояснил Цой и вдруг замолчал. Он прикрыл глаза, тихонько выдохнул и стал перебирать струны в технике арпеджио. То, что он играл, звучало очень мелодично, изысканно, красиво. Агата улыбалась краешком губ, наблюдая за тем, как музыкальные пальцы мужчины перебирали струны. Его голос прозвучал внезапно. Лучезарная даже от неожиданности дёрнулась, но по-прежнему смотрела восхищённо, и улыбка стала её ярче. Голос Виктора был грубоватым, но Агате это даже чем-то нравилось. «Зверь в клетке, тоска в сердце. Он молитвы небу посылает, Мир за пределами стен Ему снится как истинный рай» — тихонько пел Цой, не открывая глаз. Его чёлка опустилась на лицо, из-за чего Агата не видела выражение его лица. Ей почему-то казалось, что Цой пел слишком печально… Хоть и голос его, несмотря на звук, был бодр. Всё же чувствовалась некая тоска по чему-то или даже кому-то. «Но внезапно в его жизнь Ворвалась маленькая девочка. Она лаской и улыбкой взор украла, И сердце зверя она покорила»… Цой замолк, открыл глаза и перестал дальше петь, но играть всё равно продолжил. Виктор посмотрел в глаза к Агате и, пока не закончил играть музыку, смотрел на неё. Лучезарная пару раз хотела стушеваться, опустить взгляд, скорее по привычке, но не могла. Ранее выстроенный барьер — смущение — был словно сломлен, и теперь желания засмущаться не было. Она не знала, что чувствовала, но это было чем-то приятным и интересным. По крайней мере, раньше такого она не ощущала на себе. Цой закончил играть. Агата улыбнулась и спросила: — Это вы сочинили? — Нет, друг, — соврал Виктор. — Впрочем, текст не дописан. К сожалению, — тут уже говорил правду. Текст и вправду был не дописан. Мужчина отложил гитару, поднялся на ноги и помог встать девушке. В этот момент Айзеншпис с грохотом ворвался в помещение, отчего дверь чуть не отлетела с петель. — Вы не поверите! У нас шпионка! — Чего? — Агата уставилась на Юру, который, ближе подойдя к сцене, бросил на неё газету. — Читайте! — крикнул мужчина, пыхтя от злости. — Это статья нашей Ирочки, с нашим интервью, которое она недели две назад брала, но это не самое интересное! — Ну, Ирина Александровна… — начал читать Виктор, — …Смольская?! — мужчина проморгался, но потом понял, что не ошибся. — Да, мать вашу! Та самая стерва, которая всякую херню про вас писала! И про меня! — возразил Шпис. — Ну, Юр, слушай, она же тут ничего плохого не писала. Может, одумалась. — Вить, ты себя слышишь хоть? Эта овца в доверие к нам втёрлась, а сейчас там с Каспаряном отжигает. Он ей ляпнет своей хлеборезкой чего не надо, ну и всё! Пиши пропало! Потом не отмоемся! — Юрий Шмильевич, вы зачем там грубо на Юрика? Да и на Иру? Она очень хорошая девушка, порядочная… — заступилась Агата, говоря громко и чётко. Сейчас не было места для иных эмоций и чувств, кроме как непонимания и даже злости на такие слова. — Ты вообще замолчи. Слишком уж разговорчивой стала, — махнул рукой Шпис, а сам с силой ударил ногой по полу. — Юра, соблюдай субординацию и прекращай хамить, — серьезно сказал Виктор. — Ира, конечно, может, и писала желтуху, но с появлением в нашей компании явно бы не продолжила этим всем заниматься… Да и я статью почитал. Тут все хорошо. Ни единого плохого слова про нас. — Ты не понимаешь! — крикнул Айзеншпис. — Какая же она дура. — Юра, теперь тебе нужно замолчать. Причём, по-хорошему, прямо сейчас, — Виктор насупился, нахмурил брови и с холодным взглядом оглядел Шписа. — И извинись перед Агатой, она тебе ничего не сделала. Шпис сначала недоверчиво смотрел на стоявшую сзади Виктора Лучезарную, но потом всё же встал с места и, сухо извинившись, ушёл, хлопнув дверью. Агата ощутила, как глаза начало щипать. Она никогда не чувствовала себя настолько паршиво. Видимо, продюсер был прав. Не стоило ей лезть… Виктор, проводив недовольным взглядом Шписа, обернулся. Его лицо вдруг перестало быть таким недовольным, а взгляд смягчился. — Агата, ты чего? Он вновь перешёл на «ты», сам того не понимая. Цой обеспокоенно двинулся к Лучезарной, пока та утирала слёзы. Она не стала смотреть ему в глаза, решив, что лучшая идея — пялить в деревянный пол. — Не переживайте, не плачьте, это явно не стоит ваших слёз. Вы абсолютно правы насчёт Иры… — Мне действительно стоило молчать, наверное, — Агата обняла себя за плечи, сгорбившись, отчего её лицо закрыли тёмно-каштановые волосы. — Не хочу проблем, конфликтов. — Агата, посмотри на меня, пожалуйста, — попросил Виктор, а сам двумя руками подхватил волосы Агаты с двух сторон, убирая их за плечи, а непослушные пряди заправляя за уши. — Ты всё сделала правильно, Юрий — нет. То, что он сказал, было грубо и… — замолчал, — Агата, я же попросил: посмотри на меня. Лучезарная сначала думала до последнего не смотреть на Цоя, но всё-таки переборола голоса внутри. Резко подняв голову, уловила взгляд карих глаз, в которых проскочил огонёк обеспокоенности. — Отлично, — с полуулыбкой ответил Виктор. — Ты права, Ира — отличная девушка, но она, судя по всему, раньше писала статьи, причём на заказ. — Осуждаете? — прошептала Лучезарная. — Нет… Всё-таки нет. Ибо каждый крутится, как может. И всё же есть непонимание. — Да… — кивнула девушка, соглашаясь с музыкантом. Смущение пропало, страх тоже. Сейчас вообще никакие мысли в голову не лезли, кроме той, которая появилась с момента, как Шпис тут устроил целую истерику. Виктор бродил по сцене, проверяя аппаратуру и что-то ища. Казалось, что он просто пытался скоротать время, ожидая, когда Агата отойдёт от какого никакого, но шока. — Может, к Ире поедем? Спросим у неё, почему она скрывала фамилию, ну и, собственно, узнаем, почему писала статьи… — предложила Агата. — Впрочем, почему нет?***
— …Ну и вот, мы здесь, — закончила Агата, помогая Ире пить воду — руки Смольской тряслись, отчего взять стакан было непосильной задачей. — Да, писала на заказ. Извини, Вить, — прошептала Ира, спиной облокачиваясь на спинку кровати. — И сколько тебе платили за эти шедевры? — усмехнувшись, спросил мужчина. — На жизнь хватало, на мою уж точно, — Смольская сползла вниз по спинке, головой ощущая подушку. — Я не знаю, как искупить вину. Мне грустно. Я хочу исправить ситуацию. — Всё в порядке, Ир, — невозмутимо ответил Цой. — Сейчас поспи, отдохни. Мы пока приберём осколки. Ладно? — Ладно… — Ира прикрыла глаза, посильнее натянула одеяло и свернулась клубочком. Агата, найдя в подсобке веник и совок, стала с максимальной тишиной, насколько это было возможно, убирать мелкие осколки. Виктор же руками убирал крупные. Он случайно поранился, но не показал это Лучезарной, уходя на кухню. Пытался искать аптечку, что было почти безуспешно. — Я всё убрала… — шёпотом произнесла Агата, заходя на кухню и видя пораненную руку Виктора. — У вас кровь! — Тише, всё нормально, — невозмутимо сказал Виктор. — Аптечку вот ищу. Никак не найду. Лучезарная замешкалась и стала искать бинты и что-нибудь похожее на перекись. Всё нашлось в верхнем шкафчике над холодильником. — Садитесь, сейчас я обработаю, — серьезно прошептала Агата, пальцем указывая на стул позади Цоя. — Агата, да я сам… — тут пришло время смущаться Виктору, который рукой стал мять волосы на макушке и взглядом пытаясь сказать, что он, и вправду, мог сам. — Садитесь, — Агата открыла баночку с обрабатывающим средством, ожидая, когда Виктор сядет. — Очень прошу вас. Виктор сел, а Агата начала обрабатывать порез своими ручками, которые были гораздо меньше ладоней Цоя. Она всё делала аккуратно, бережно, словно опасаясь нанести лишнюю боль. Но мужчине не было больно, только легкий дискомфорт чувствовался. Он с интересом смотрел на девушку: слегка сведя брови к переносице, не хмурясь, но и не строя бровки «домиком», она внимательно оглядывала ладонь. Подложив на колени мужчины полотенце, начала лить перекись, следя за выражением его лица. Ни один мускул не дёрнулся. — Почему вы так на меня смотрите? — спросила Агата, начиная перебинтовывать руку. Виктор молчал. Он просто не знал ответа на поставленный вопрос. — Если смущаю, могу этого не делать. — Да нет… Не смущаете? — Агата удивлялась самой себе. Кажется, смущение было побеждено, ну или это было минутной слабостью, завтра — всё будет как раньше, хотя девушке очень не хотелось бы. Агата закончила перевязку, выпрямляя спину. Она неприятно хрустнула от того, что девушка стояла в неудобной позе. Цой по-прежнему сидел, снизу вверх смотря на Агату, которая закрывала крышку с лекарством. Колени мужчины случайно упёрлись в колени Лучезарной, заставляя её шумно вздохнуть и отстраниться. Она смущённо отошла к шкафу, убирая бинты и перекись обратно. Затылком чувствовала, как Виктор прожигал её взглядом. Щёки покрыл лёгкий румянец. Это было невыносимо.