Life's been dancin' on a razorblade,
I had my share of love and hate.
Well, after all I found myself,
Cause it's you, who makes me live.
***
Концертный тур по Сибири начался сумбурно, сменяясь одним городом за другим, достигая в конечном итоге предпоследнего города — Красноярска, и последнего месяца осени — ноября. В этом замечательном сибирском городе они должны были остаться аж на неделю, чтобы провести несколько концертов, которые планировались в ДС «Енисей». Совсем недавно прошло три концерта подряд по Ленинграду, где Агата работала с утра до ночи, ложась спать иногда под утро, иногда — вовсе не ложась. Киношники с сожалением смотрели на помощницу, но понимали, что ничем помочь толком и не могли — у них у самих толком сил не было, а тут еще помогать Лучезарной. Никита, ревнующий Агату чуть ли не к каждому столбу, катался с ней по городам, оставив университет и семью в Москве. Они ссорились часто, и Агата почти ни в одном из городов не оставалась спокойной — постоянные скандалы начали надоедать, а фразы «Он на тебя не так посмотрел!» и «Не общайся с ним!» въелись в мозг. Сначала Лучезарная слушалась Морозова — не разговаривала с мужским полом, не смотрела на них, не общалась, но когда Никита дошёл уже до Киношников, у Агаты лопнуло терпение. Злость и мрак укутала с ног до головы, заставляя Агату скапливать в себе все слова, сказанные Морозовым. Она ходила чернее тучи, вечно устраивала разборки с техниками и язвила Шпису. От прежней Агаты не осталось и следа — только улыбка, изредка проскальзывающая на её лице. Густав, удивлённый таким поведением подруги, тревожился и постоянно ходил на ней хвостиком, пытаясь разговорить и развеселить. Лучезарная его подпускала к себе, но на разговоры про личное не реагировала, а на поплакать и времени не хватало — сумасшедший график давил и бил по всем аспектам существования. Цой же, видя состояние Агаты, тоже тревожился, пытался понять, что же у неё случилось, но без разговоров с ней сделать это — было непосильной задачей.***
Цой, тихонько прикрыв за собой дверь, зашёл в общий с Каспаряном номер, наблюдая то, как друг, с опущенным взглядом в пол, что-то бормотал себе под нос. — Юр, не хочешь на ужин сходить? Там такой вкусный плов давали, ммм, — Виктор блаженно улыбнулся, ощущая на языке и губах привкус недавно съеденного блюда. — Нет аппетита, — буркнул Юра, махая рукой. — Брат, это не дело. Не ешь ничего нормально который день, только алкоголем балуешься — и то, водкой! Завязывай, Юрка… — Виктор, сев рядом с другом, положил ему на плечо ладонь и сжал её. — Хватит страдать, как малолетка. Тебе же не пятнадцать лет, Юр. Понимаю, с женщинами тяжело, это всегда так было и будет, но пора бы уже отпустить, и простить себя самого. — Как — как я могу простить себя, если ни Джо, ни Ира этого не сделали? Я просто не понимаю… — Каспарян поднял взгляд, но уставился уже на картину, что висела напротив. — Я запутался. Я уже просто в таком дурдоме живу последний месяц, что просто представить тяжело. — Я тебя понимаю, но и ты бы лучше и нас понял — группу. Последние концерты, что уж греха таить, вышли не очень. От тебя коэффициент полезного действия почти что равняется нулю... — Вить, может, пока оставить мне музыку? Группу? — Юра, мой дорогой, в жизни у нас у всех есть проблемы: у меня Марьяна из запоя только недавно вылезла, Тихомирова тёща пилит, Густав страдает от творческого кризиса, а за Агатой бегает её ненаглядный и портит её всю, портит её настоящую, — и никто из них — слышишь, никто! — не осмелился оставить музыку, группу или сделать чего похуже. Юра, я тебя прошу, очень прошу, подумай, оставь мысли о женщинах хотя бы на второй план — ещё успеешь, ещё найдёшь свою любимую и неповторимую, если ещё не нашёл. Виктор встал с места и подошёл к двери, касаясь дверной ручки. Он, не разворачиваясь, заговорил: — Завтра днём репетиция, а вечером концерт. Будь готов, будь собой уже, Юр. Цой вышел, оставив Каспаряна наедине со своими мыслями. Пусть подумает, решит для себя, что ему действительно важно и нужно. Мужчина шёл по коридору гостиницы в смятении и какой-то даже панике. Его переживания плавно сменялись на более мягкие мысли, но всё равно возвращались к Юре, а потом вовсе ушли к Агате, о которой переживаний было не меньше. Виктор боялся. Нет, он не боялся Агату, не боялся и её парня, а скорее то, как она отреагирует на Цоя в своей жизни. В последний раз, когда он так часто думал про какую-либо женщину, было чуть больше года назад. Потом страх, разочарование, отверженность сделали свое дело — заставили включить режим «холода», не выражая ни к одной девушке никаких тёплых чувств. И несмотря на множество поклонниц, он ни разу ни на кого не посмотрел, и даже не подумал бы смотреть, если бы… если бы не внезапно свалившаяся на голову Агата Лучезарная, которая второй месяц сидит в голове у Виктора. Он не чувствовал влюблённости или сильной симпатии, но не думать о том, как она и где, не мог. Ему не нравился Никита. Он его бесил. Внезапно раздались крики за дверью номера Агаты, заставляя Цоя развернуть голову и прислушаться. — Я устала от тебя! Хватит меня ревновать ко всем подряд! Они — мои друзья, мои коллеги, как я могу их сторониться? — Я — твой парень! — раздавался яростный крик Морозова. — Не муж, а всего лишь парень! Ты пилишь меня уже месяц, а потом клянёшься в любви загробной, но на мою любовь тебе плевать, — парировала Агата, но гораздо тише парня. — Да не люблю я тебя! — в порыве эмоций крикнул он, а голос Агаты затих. Из номера выбежала Агата, направляясь к лестнице. В дверь прилетело что-то тяжёлое. Виктор быстро направился за Агатой, слыша её быстрые шаги обуви по ступенькам, которые становились всё дальше и дальше. Цой нагнал девушку, когда она бежала без куртки по сибирскому морозу, обнимая себя за плечи. Виктор развернул её к себе, держа за плечи в метре от себя. — Отпусти меня, не трогай, — она пыталась убрать от себя его руки, но сил не было, поэтому это выглядело очень жалко и бессмысленно. — Пожалуйста, хватит. Я устала, — Цой отпустил её, услышав эти слова. Она развернулась к нему спиной, сгорбившись. Только сейчас ей удалось почувствовать холод сквозь чёрные водолазку и штаны. Виктор, разомкнув губы для того, чтобы выразить сожаления, вдруг замолчал и без лишних слов снял с себя куртку, накидывая её на плечи Агаты, обнимая её со спины и руками прижимая ближе. Его рот оказался возле её уха, шепча: — Всё будет в порядке, Агата. Пойдём обратно в гостиницу. Ты замёрзнешь, ещё заболеешь, а потом что я скажу маме твоей? Подумай сама: зачем тебе плакать из-за него? Он не стоит твоих слёз, — Цой запустил руки под куртку, касаясь холодных ручек Агаты. — У тебя руки холодные… Пойдём, — он невесомо дотронулся губами до её виска, чего Лучезарная вовсе не почувствовала. Не спеша, они последовали до гостиницы. В номере Агаты Морозова уже не наблюдалось, а вот сломанную табуретку и разбитое зеркало — очень даже.***
Этой же ночью Лучезарная заболела. Агата беспокойно ворочалась с боку на бок, мычала что-то в край подушки, сжимая её одной рукой. Виктор подметил, как поблёскивали в свете ночного фонаря с улицы капельки пота на её лбу и висках. Во сне Агата тёрлась лицом о подушку, стирая эту раздражающую влагу, и Цой, хмурившись, тихонечко вставал с кресла, подходил к девушке, и, упираясь ладонью в постель, склонялся над ней, чтобы проверить температуру. По его выводам она была явно выше 38. Виктор, чтобы хоть как-то облегчить страдания больной, налил в тазик прохладной воды, беря тряпку, обмакивая её в этой воде, и кладя на лоб девушки. — Сказал же, что заболеешь, — он покачал головой, садясь сбоку от девушки. — Маленькая совсем ещё, глупая… Она металась по кровати, в бреду шепча что-то нечленораздельное, изредка хватаясь за покрывало и сжимая его — видимо, мучили кошмары. Иногда, проснувшись посреди ночи, она могла звать маму, а потом плакать. Виктор, с обеспокоенным лицом и желанием спать, всё равно сидел рядом и давал жаропонижающее, которое, благо, лежало в аптечке в номере гостиницы. Заснуть он смог только ближе к утру, когда Агата была уже не такой беспокойной, и то, пришлось ютиться на не особо удобном кресле. Утро началось с болью в шее из-за того, что та находилась в неудобном положении все оставшиеся часы во сне. Цой глухо простонал и открыл глаза, пытаясь сфокусироваться на кровати, где никого уже не было. Виктор проморгался, подошёл к кровати и потрогал постель — холодно. Куда она ушла? Как давно? Он встал к окну, смотря за него. Сзади послышались аккуратные шажочки, которые едва можно было различить. Цой, нахмурившись, повернулся и заметил, как Агата, выглядывала из стены, показывая лишь голову и шею, а всё остальное тело оставляя за стеной. — Доброе утро, — сиплым голосом сказала Агата, выходя из угла. — Я была на завтраке. Всем сказала, что не смогу сегодня быть. И тебе тоже взяла покушать, вон, — она пальцем указала на тумбу, где на подносе в тарелочках стояла еда. По виду — всё было вкусно и аппетитно, отчего у Цоя неприятно скрутило желудок. — Спасибо большое, я ужасно голоден, — хмыкнул мужчина, подхватывая поднос и идя на кресло. — Как вкусно пахнет, — он понюхал еду, приступая к трапезе. — Как ты себя чувствуешь вообще? Всю ночь температурила, но сейчас, видимо, тебе получше. — 37 и 5, голова болит, давит вообще со всех сторон; горло саднит, — Лучезарная села на кровать и укуталась в плед. — Таблетки все выпила, так что сейчас хочу лечь поспать. — Да, конечно, ложись. Я постараюсь не сильно ложками греметь, — кивнул мужчина, а сам ласково глянул на свернувшуюся клубочком Лучезарную. У Цоя вдруг перехватило дыхание и появилось дикое желание лечь сзади девушки, обнять её и сказать, что всё обязательно наладится. Всё будет хорошо. Потому что он будет рядом, но рот словно окунули в банку с клеем, поэтому Виктор тихонько промычал и продолжил кушать.***
Цой ещё спал, когда Агата спустилась вниз на завтрак, замечая Гурьянова, который, сев в позу лотоса прям посреди коридора, видимо, медитировал. Нашёл время! Лучезарная тихонько подошла сбоку, наклоняясь и шепча тому на ухо: — Гоша, — мужчина дёрнулся. — Агата, чё пугаешь? — А ты чего расселся? — раздался её больной голос, отчего Густав внимательно оглядел подругу. — А ты чего, болеешь? — удивлённо спросил он. — Я не расселся. Я жду, когда в моём номере закончится катавасия. — Какая? Чего? — усмехнулась девушка. — Да не суть, там Толмачёв хрень какую-то устроил: притащил журналюг, интервью им даёт! Я в шоке просто. В восемь-то утра! — недовольно ответил Гурьянов. — Ты не ответила на мой вопрос! — Да, немного приболела, но пройдёт, — отмахнулась девушка. — А какое интервью? Почему я слышу об этом впервые? — Так он это только решил вчера вечером, а ты уже вроде спала на тот момент. Ну, он приходил в твой номер, а потом, вернувшись, сказал, что ты спишь. — Ладно, — Агата кивнула, а сама пыталась вспомнить, что было вчера. Она помнила ссору с Никитой, помнила то, как он сказал, что не любит её, и помнит даже объятья Цоя, но всё, что происходило после — как в тумане. Густав и Агата пошли на завтрак, а к ним позже присоединился Тихомиров и Каспарян. Игорь был в довольно приподнятом настроении, а вот Юра же был мрачен и скуден на разговоры. Его несколько односложных ответов заставили напрячься почти всех. У Агаты аппетит был, но вот горло, которое болело, не давало спокойно принимать пищу. — Агат, чего не ешь? — спросил Тихомиров. — Бледной выглядишь какой-то. — Заболела. Горло болит, тяжело есть, — отозвалась девушка. — Чай попью, и мне хватит. — Нужно кушать и пить больше воды и морса, а не кофе, — выставив палец вверх, хмуро ответил Игорь. — Так, я сейчас, — он оставил столовые приборы в сторону, отодвинулся на стуле назад и пошёл в сторону кассы. Агата со смущением стала смотреть на Тихомирова, который уже спустя минуту шёл к столу и держал в руках графин с морсом. — Пей. Пока сидим кушаем, должна выпить. Не всё, конечно, но хотя бы половину! — Игорь поставил чистый стакан рядом и выжидающе глянул на Агату. — Ну, давай. — Спасибо, Игорь, — Лучезарная стала благодарно смотреть и чувствовать себя спокойно. Наконец, Игорь, спустя столько времени, относится к Агате не с настороженностью и пассивным негативом, а с заботой и даже теплотой. Это — довольно хорошее и доброе настроение — уловили и остальные: Юра уже не был таким мрачным, но по-прежнему говорил мало, Густав сидел и ел манку, рассказывая анекдот, а Игорь смеялся и мельком смотрел на Агату, которая каждые минут пять наливала в стакан ярко красную жидкость. На вопросы, где Виктор, Агата смущённо опускала взгляд, но всё же сказала, что тот спал, чтобы ребята лишний раз не беспокоились. Но от косых и заинтересованных взглядов не обошлось. Про Морозова никто так и не спросил, чему Лучезарная радовалась — слышать об этом идиоте не хотелось вовсе, а воспоминания о вчерашнем дне только сильнее давили, отчего голова начинала болеть. После завтрака, Агата взяла немного еды Цою, чтобы тот, когда проснётся, не голодал. Ребята, проследив взглядом за юной, начали переглядываться между собой и лыбиться. Девушка, уловив на себе шесть пар глаз, закатила глаза и отвернулась — ну и дураки они! «Надумали что-то себе, и ждут, когда я им расскажу! Ничего не скажу, потому что ничего нет» — мысленно прошипела девушка, смотря, как повариха, с не особо довольным лицом, накладывала еду по тарелкам. «Или есть?» — с боязнью подумала она, и стала прокручивать в голове все моменты, связанные с Цоем: их первую встречу, встречу в «Меридиане», их ночь в Ленинграде, а потом о вчерашнем дне. Вчера было что-то необъяснимое, что Агата понять не могла. «Вчера, на улице, он обнял меня, прижал к себе, шептал на ухо, что у меня руки холодные. А потом, наверное, всю ночь сидел рядом. Но это ведь простая забота о друге, ничего больше! У нас весомая разница в возрасте. Я — всего лишь студента, а он — уже состоявшийся человек и в жизни, и в музыке. Да и не люблю я его… Но почему, когда он рядом, я хочу быть ближе, я хочу смотреть на него? Почему ему хочется рассказывать все свои секреты, все свои проблемы? Я не знаю…» Агата не заметила, как за мыслями, крутившимися в голове, повариха протягивала поднос. — Девушка, забирайте! — она пощёлкала у нее перед глазами пальцами, заставляя обратить ее внимание на себя. — Да-да, спасибо! — кивнув и натянуто улыбнувшись, Агата поскакала наверх, ощущая на своей спине взгляды друзей. По пути встретила Шписа, который с таким же недовольным лицом, как и повариха сегодня, шёл навстречу. — Доброе утро, — кивнула Агата, наровясь проскользнуть мимо продюсера, но тот её оставил, легонько схватив за руку. — Доброе. Что с голосом? — сурово спросил он. — Заболела. Ребята передадут Олегу, что я не смогу сегодня работать, — протараторила она, поскорее желая уйти. — Ладно, иди, — он отпустил руку девушки, уходя. Но тут, вдруг остановившись, окликнул помощницу. — Стой. А где Толмачёв? — Так он… — Агата задумалась. А знает ли Юрий о том, какое интервью даёт Толмачёв? Она решила соврать. — Не знаю. На завтрак собирался. — Хорошо. Не болей.***
Агата зашла в номер, ощущая запах Цоя — такой полюбившийся вкус карамели, который смешивался с запахом сигарет. Сигареты она не любила, а вот карамель — очень даже. Цой стоял лицом к окну и что-то бормотал себе под нос. Агата прошлась взглядом по его фигуре, ловя себя на мысли, что он очень красив со стороны.***
Сон был вновь беспокойным. И нет, кошмаров не было, которые были прошлой ночью. Сейчас снился Виктор. От этого внутри всё взрывалось фейерверками, низ живота приятно тянуло, а капельки пота скатывались по вискам и шее. Агата проснулась с криком — в этот момент ей снилось то, как Цой, схватив девушку за шею, грубо целовал и кусал шею, а потом точно так же, кусаче и по-животному, целовал губы. Только вот, почему-то, это было приятно. Не больно, не страшно, а приятно! И очень возбуждающе — да так, что, проснувшись, Агата чувствовала, что мирно спящий на кресле Цой, стал привлекать сильнее всего прочего. Захотелось сесть к нему на колени, обхватив его за шею, припасть к губам и щекам и целовать, а потом попросить, чтобы он снял возбуждение и, возможно, сделал то, чего Агата боялась больше всего — секса. Она никогда об этом не думала. Даже когда её склонял к этому Морозов, никакого возбуждения не наблюдалось, а сейчас, будучи «чистой», ей хотелось того, о чём было только страшно подумать. Между ног стало не на шутку мокро, а глаза забегали по комнате в надежде спастись от чувств, которые были настолько сильными и дурманящими, что заставили Агату мыслить не здраво. Два голоса словно перетягивали канат в её голове. Голос разума и голос эмоций. Первый настойчиво кричал, что «Агата, переставай об этом думать и ложись спать (!) у тебя температура!», а второй с ехидством и страстью шептал о том, как было бы хорошо почувствовать себя любимой и действительно счастливой с Цоем. Агата выбрала голос разума, оттесняя все мысли о возбуждении. Она ушла в ванную и встала под душ, наплевав на одежду и возможную высокую температуру. Остудить пыл не помешало бы. Возбуждение сошло на нет, но зато появилась головная боль и чувство озноба. Агата померила температуру и обнаружила отметку в 39 и 6. Испугавшись, она подошла к Цою, который спал, даже не шелохнувшись от подошедшей Лучезарной. Она стояла в мокрой одежде, которая облегала её тело. Всё, что было скрыто под ней, теперь виднелось: небольшая и упругая грудь, талия как лоза — тонкая и гибкая, бёдра — округлые и красивые. Агата совсем позабыла о своём виде. Виктор, проснувшись, сначала не понял, что произошло. Он увидел перед своим лицом градусник с отметкой, который взял в руки и внимательно посмотрел на ртутный столбик. — Сколько?! — завопил Цой. — Так, ложись в кровать, я сейчас за медиком схожу, он тут точно должен быть… — Виктор, спросонья, так и не заметил вид Агаты. Он сосредоточенно ходил по комнате, ища обувь свою. Когда понял, что Агата не совершила никаких телодвижений, повернулся к ней и с вопросом посмотрел. Тот сразу отпал, когда он увидел, почему она стояла и не двигалась — вся одежда прилипла и была насквозь мокрой. — Ты чего в таком виде? — его кадык дёрнулся, а зрачки расширились до предела. Он походил на наркомана, который только что принял дозу. — В душе… была, — с придыханием ответила Агата, а сама стала переминаться с ноги на ногу. — Переоденься в сухую одежду и ложись в кровать, — он быстро обулся и пулей вылетел из номера. Пока шёл до мед кабинета, потирал вспотевшие ладони и клацал зубами, в надежде забыть тот вид, который только что успел лицезреть. Но забыть он ничего не смог, а фантазия подкидывала приятные, но очень непонятные для Цоя картинки. Она же ребёнок... Виктор это понимал, поэтому ничего не предпринимал. Вообще ничего. Он боялся. Боялся хотеть её. «Ох, девочка, что же ты делаешь со мной делаешь?!» — с раздражением подумал Виктор, заходя за врачом в его кабинет.