Sometimes I feel like
Throwing my hands up in the air,
I know I can count on you,
Sometimes I feel like saying
«Lord I just don't care»
But you've got the love
I need to see me through
***
Небо было окрашено в лиловый цвет встающим солнцем, которое всё ещё где-то пряталось, трусливо поглядывая из-за горизонта. Свет жёлтым одеялом ложился на дома, играясь со стеклом окон. Постепенно улицы заполнялись людьми, снующими по своим делам. У Иры дел нет, больше точно. Переезд поближе к отцу, уход с издательства и смена стиля — всё на это Ира решилась не сразу, а, наверное, только после нескольких выпитых бутылок алкоголя, долгих часов размышлений и битой посуды. В последнее время битье тарелок было каким-то особым ритуалом: вместе с посудой разбивалась и сама Смольская, но виду не подавала — отец не должен был ничего знать. Эти изменения повлияли не особо сильно — воспоминания просто так не уходили, а наоборот — крепче цеплялись в подкорку подсознания. В прошлой квартире было тяжело находиться, в первую очередь — морально. Пришло время съезжать, оставляя этот обитель однокурснице Эльвире с двумя детьми. Ей срочно нужно было найти жилье, и Ира решила помочь, ей не трудно! Увольнение из издательства было неожиданной новостью, но для Иры — очень даже осмысленной. Видеть Калинина и его взгляд серых глаз, которые каждый раз смотрели с каким-то зверским отчаянием и пьянеющей грустью, было невыносимо. Впрочем, терпеть Кукшину было тоже своеобразной пыткой — от лучшей подруги не осталось и следа. А вот смена стиля привела Иру в смятение: она не привыкла себя видеть другой. Да и строить свой образ несколько лет, чтобы потом, разочаровавшись, убрать всё к чертям, было неверным и поспешным решением. Зато важным. Ира искренне думала, что, если отрежет волосы и покрасит их, то станет легче. Сначала — да, а потом всё вернулось восвояси. Эльвира, которая жила в квартире Смольской с двумя детьми, была не только журналисткой, но и парикмахером. По специальности она работать не пошла, потому что просто не хотела, поэтому выучилась на того, на кого хотела всегда, и решила помочь Ире с новой стрижкой. Эльвира сделала всё так, как и попросила Смольская — красиво, быстро и со вкусом. Потом, что стало неожиданностью, Ира попросила покрасить её в чёрный. Это ввело Элю в ступор, потому что попрощаться с таким хорошим блондом, было явным преступлением. — Ты уверена? — Да, — Ира кивнула головой. — Давай, Эль, я заплачу больше. Через несколько часов махинаций, Ира вышла из подъезда с короткими волосами, покрашенными в чёрный цвет, даже не видя, как из машины, что стояла во дворе, за ней внимательно наблюдал Юра. Он бы, наверное, даже и не узнал Иру, если бы не её походка и машинальное движение головой в сторону — обычно она так убирала непослушные пряди белокурых волос, которых сейчас, на удивление мужчины, не было. Были чёрные, как смоль, волосы, да ещё и короткие. Каспарян выскочил из автомобиля быстро — уже спустя пять секунд он стоял напротив Смольской, крепко держа её за руку. Ира испугалась того, кто так резко схватил её, но потом сразу же успокоилась и серьёзно произнесла: — Отпусти. — Нет, Ир! Давай поговорим, — умоляюще глянул Юра. — Прошу. Пять минут. И я уйду, — он на пятках развернулся и побрёл в сторону машины. Иру он так и не отпустил, ведя за собой. — Ладно, — согласилась девушка, идя за бывшим возлюбленным, который каждую секунду смотрел за спину, как бы проверяя не соберётся ли Ира бежать. Юра открыл ей дверь переднего сиденья, а сам, спустя несколько секунд, сел за руль. Он молча положил руки на руль, стал смотреть вперёд и тупо молчать. Ира тоже не торопилась, высматривала в боковом зеркале то, как выглядела сейчас. Такой угольный цвет ей не подходил, но придавал какой-то дерзости, которой было и до того вагон и маленькая тележка. — Ира, прости меня, — со вздохом выдал Каспарян. — Каспарян, я тебя давно простила, — с полуулыбкой хмыкнула девушка, не смотря на него. — Ты только за этим приехал? — она выпрямила спину и указательным пальцем застучала по ремешку сумки. — Да… Ещё за тобой приехал, — Юра попытался взять ладонь Иры в свою, но та, ловко увернувшись, прижала руку к себе и недовольно посмотрела. — Я хочу, чтобы всё было как раньше. — Юр, этого не хочу я, понимаешь? — Но… почему? Я же извинился… — Извинений недостаточно, — вздохнув, Ира отвела взгляд. А потом, заглянув в глаза Юре, продолжила: — Ты мне очень больно сделал, и я даже жить не хотела, думала, что, если всё, что у нас с тобой, — неправда, то, значит, вообще всё — неправда, и жить незачем, — она улыбнулась, ловя непонимание. — Джоанна — очень хорошая девушка, любит тебя, простила тебя, и всегда, видимо, прощала, если вернулась обратно. Тебе с ней будет легче, лучше, правильнее! — Ир… — Я желаю тебе счастья, Юра. Такого, знаешь, настоящего, которого у нас с тобой не было, — перебила она его. — И верности, потому что это — самое важное, что должно быть в отношениях. С тобой было хорошо, очень. Напоследок посмотрев в его глаза, в которых когда-то хотелось утонуть, где было столько эмоций и чувств сейчас, что Ира готова была действительно остаться с ним, она ушла, надеясь не видеть Каспаряна больше никогда в этой жизни. Это было жирной точкой в их отношениях. Юра проморгался и смахнул с уголков глаз слезинки, так невольно грозившиеся покатиться по щекам. Щёки и уши неприятно защипало, а губы дрогнули в кривой усмешке. Голос внутри нарочито кричал: «Сам виноват, дебил! Сам!» Он пару раз стучал ладонями по рулю, сиденью, по своим коленям, но ничего не проходило — тупое чувство расходилось по всей грудной клетке и выбивало судорожные вздохи. Юра крепко сжимал руль, а потом долго думал над тем, как мог упустить Иру и отпустить, ведь, ещё недавно, ему казалось, что она — единственная, и та, кто ему действительно нужна и важна. Но, если так думал Юра, то так не думала Ира.***
Каспарян купил в тот вечер букет цветов, которые так любила она. Тортик и шампанское так же прилагались. Шёл быстрой походкой, чуть не теряя по пути красную бархатистую коробку с кольцом. Добежал до квартиры быстро, даже не опомнившись. Постучал в дверь, и та открылась почти сразу. Карие глаза напротив удивлённо сверкнули в темноте коридора, а руки потянулись за цветами, принимая презент. Тортик и бутылка алкоголя остались стоять на тумбе в прихожей. Юра достал из кармана брюк коробочку, садясь на правое колено. — Джоанна, будешь моей женой? — Да, да, да! Конечно! Юрочка, любимый… Она стала его обнимать, целовать, говорить какие-то нежности на ухо, которые Юра пропустил мимо ушей почти сразу же. Он грустно улыбнулся, потупил взгляд на кухне — вспомнил, как ещё не так давно там хозяйничала Ира и готовила ему ужин. Пройдя в спальню под напором американки, лёг на спину, стеклянными глазами смотря на то, как она снимала с себя кофту, а на нём расстёгивала пуговицы рубахи. Юра помнил, как ещё не так давно здесь он был с Ирой. Все воспоминания резко нахлынули такой сильной волной, что Каспарян невольно опустил голову на мягкое покрывало, прикрыл глаза и улыбнулся во все зубы. Стингрей подумала, что это реакция на её ласки. Но это была реакция на приятные воспоминания, которые теплом раздавались в грудной клетке. Теперь Иры в его жизни нет. Зато есть Джоанна — когда-то любимая Юрой. Может, вновь получится полюбить её? Она будет прекрасной женой. Она любила Юру. А Юра пообещал самому себе, что будет ей верен, и не будет изменять, как было раньше. Юра понял, что Ира не только была близка ему, но что он теперь не знает, где кончается она и начинается он.***
Вернувшись из Сибири, Агата сразу же поехала домой — к маме. Ей нетерпелось её увидеть, после недельного отсутствия дома. Ещё нужно было забежать в университет, чтобы восстановиться, потому что скоро сессия, к которой Лучезарную могли не допустить из-за не сданных контрольных и некоторых зачётов. Мама была рада видеть дочь, но на уговоры поесть Агата отреагировала уклончиво, сказав, что, вернувшись из универа, обязательно покушает. После того, как Цой тогда прислал к ней врача в номер, они больше не общались. Даже по работе было очень мало переговоров, отчего Агата первое время чувствовала себя в одиночестве — раньше рядом был тот, который, вроде как, заботился и которому было не всё равно. А позже свыклась к безразличию с его стороны. Он слишком много себе позволил, а она слишком много принимала. Так ведь нельзя, да? Концерты в Красноярске и последнем городе Сибири проходили обычно. Правда, Толмачёв стал каким-то очень шуганным и грубым, но грубым только со Шписом — у них вечно возникали споры. А ведь раньше они были дружны и почти не ссорились… На конец ноября и весь декабрь Киношники ничего не планировали, ибо посчитали, что стоило бы сделать отпуск. Но для Агаты это бы значило только одно — возвращение на учёбу. Её это радовало, но одновременно пугало — она не знала по сути ни-че-го. Видимо, придётся нанимать репетиторов. В деканате ей сказали, что нужно будет подойти к каждому преподавателю, взять задание и выполнить до первых зачётов, чтобы к экзаменам быть готовой. Агата потратила на это почти три часа: кого-то из преподавателей пришлось искать в другом корпусе, кого-то вовсе не было, но, благо, этот вопрос можно было решить по телефону. В конечном итоге все дела были улажены к вечеру. Возвращаясь домой, Агата устало брела по давно знакомым улочкам своего района, кутаясь в тёплый шарф и пиная какой-то камушек, чтобы было не так скучно. Голова была забита учёбой и предстоящими зачётами, а скорая сессия вообще вводила в ступор и панику, потому что знание материала приравнивалось к нулю, а желания для учения почти не было. Агата всегда училась «отлично», запомнила материал лучше всех и никогда не плакалась на тему неудачно сданных экзаменов, потому что все экзамены в конце школы были сданы на все пятёрки. Отец, держа дочь на коротком поводке, не давал ей расслабиться и плохо учиться. А сейчас, с появлением работы, нового круга общения и нежелания учиться, страх быть наруганной отцом был минимальным. Да и Сергею, судя по всему, было вовсе не до Агаты — на работе завал, который приходилось решать. Агата дошла домой за размышлениями довольно быстро. Возле её подъезда стояло несколько иномарок, которые Лучезарная ранее не видела здесь. Кто бы это мог быть? Не успевая дойти до подъезда, Агата услышала, как металлическая дверь открылась, и от туда вышло несколько рослых мужчин в костюмах. Девушка быстро юркнула в высокие кусты, умудряясь даже не приседать, а просто стоять. «Хорошие кусты тётя Маша посадила, удобные», — усмехнулась Агата, пытаясь слиться с кустом, который ещё месяц — и просто бы остался голым. Все деревья уже давно потеряли свою краску, а некоторые и вовсе оголились. Но только не этот огромнейший куст, посаженный тётей Машей из квартиры напротив. Агата тихонько пригнулась, чтобы её тень не виднелась в свете фонаря, и прислушалась к разговорам. — Его дома нет, — послышался басистый голос, который вещал довольно громко и чётко. — И его жинки с дочкой — тоже. — Плохо, — ответил второй мужчина рядом. — Шеф будет недоволен, — спокойно произнёс он и почесал подбородок и задумался. — Зачем нам его девки? Он же нам должен грошей, а не они, — как-то уклончиво парировал мужчина. — Сам не понимаю. Но, увы. Если так сказал шеф — значит так нужно. Агата тихонько выругалась и прикрыла рот рукой. Её глаза расширились, а осознание пришло — речь шла про её семью, про семью Лучезарных. Исходя из ответа того мужчины, Агата поняла, что отец задолжал денег. Но кто эти люди? Бандиты? Рэкетиры? Кто?! Хотя, по сути, это — одно и то же. «Каким боком я и мама здесь?! Какого хрена!?» — возмущённо подумала Агата и стала тихонько идти назад. — Куди делся цей дуралей? — недовольно цокнул один из этих незнакомых людей. — Слишком долго шукает хату, — он покачал головой и стал стучать носком ботинка по асфальту. — Успокойся. Всё равно торопиться некуда, пусть лишний раз порыщет, может, что найдёт. Агата стала ближе жаться к дому и побыстрее ретироваться, пока её не увидели. Она дошла до конца дома, осмотрелась и рванула в сторону остановки, надеясь, что последний троллейбус ещё не ушёл… — Где мама? Мамочка, надеюсь, с тобой всё хорошо… — утирая слёзы, прошептала Агата.***
Цой сидел на балконе на старенькой пошарпанной табуретке, которая грозилась развалиться в любой момент, и курил. Это была уже вторая сигарета за последние минут десять, но его это нисколько не смущало, ведь для него это было ещё мало. Он тихонько качал рукой, свесив её за металлические перила, и положил подбородок на холодную поверхность, губами придерживая сигарету. Ему было скучно. Такое он давно не ощущал. Была сильная потребность в чём-то, или даже в ком-то. Сидение перед телевизором моментально наскучило, чтение книги утомляло, написание новых стихов для песен не придавали вдохновения, а сна не было ни в одном глазу. Хотелось позвонить кому-нибудь, но тревожить никого не хотелось, несмотря на не особо поздний час. Виктор, потушив окурок и оставив его в пепельнице, вышел с балкона и направился в сторону коридора, по пути выключая везде свет. Ему невероятно сильно захотелось погулять по ночной Москве, и, может, найти себе человека, с которым было бы можно это сделать. Хотя, шанс оказаться с пробитой головой в канаве была более реальной, чем найти себе компанию. Прохладный ветер моментально ударил по лицу, как только Виктор вышел наружу. Кажется, он поспешил с тем, чтобы пойти погулять — такая погода его ничуть не обрадовала, скорее, наоборот, даже заставила взгрустнуть. Всё же, забив на это, он двинулся в сторону остановки, где опять закурил. Согреться это не помогло, поэтому пришлось ожидание хоть какого-нибудь транспорта разбавить физическими нагрузками — прыжками вверх и размахивания руками. Со стороны это выглядело очень странно, но больше, наверное, забавно. Последний троллейбус подошёл спустя восемь минут, куда Цой заскочил не думая. Он сел на свободное место, хотя внутри не было ровным счётом никого, поэтому свободных мест было полным полно, и стал греться, суя руки под подмышки, а нос пряча в воротнике чёрной куртки. «Надо же было купить себе такую куртку и без капюшона…», — ругал себя Виктор, оглядываясь по сторонам. Его взгляд плавно прошёлся по сиденьям. Цой уже хотел вернуться в исходную точку и продолжить пялиться на всякие таблички по типу «Курение запрещено» или «Уступайте место пожилым людям и беременным женщинам», но заметил знакомую мордашку, закутанную в шарф по самый нос. Виктор удивлённо поднял брови и усмехнулся, шаткой походкой двигаясь к Агате, которая сейчас сладко спала и явно ничего не ощущала. Виктор сел рядом и посмотрел на девушку, касаясь пальцем её носа, заставляя её открыть глаза и шарахнуться в сторону и удариться головой об стекло. Цой ахнул и дёрнулся к Агате, держа её за руку мёртвой хваткой, чтобы она больше не ударилась. Лучезарная зажмурилась от боли, которая внезапно отдала в затылочной области, оттесняя сон. — Что ты тут делаешь? — спросил мужчина. — Почему не дома? Агата, опомнившись, где находится, опустила взгляд и почувствовала новый прилив истерики и слёз. Глаза постепенно становились красными, а нижняя губа стала подрагивать. Она замотала головой, мокрые глаза заслоняя рукой. Пыталась так отогнать непослушные мысли о том, где сейчас была мама и что, блин, вообще делать дальше! Виктор застыл и стал быстро думать, что делать дальше. — Эй, ты чего? — как-то ошарашенно прошептал Виктор. — Что случилось? — Мама… Там… — с придыханием ответила она. — Какие-то бандиты, они… Цой без лишних слов прижал Агату к себе, одной рукой держа её за плечо, а другую кладя на затылок и гладя. — Потом расскажешь. Пока что успокойся. Он слышал плач над ухом ещё минут десять, не отрываясь от своего занятия — поглаживание волос. Он подметил, что от Агаты вкусно пахло, а её волосы были очень мягкими и шелковистыми. Ему захотелось с ними поиграться, и в какой-то момент, когда Агата уже успокоилась, он стал перебирать её пряди и наматывать их на палец. На следующей остановке они вышли и побрели куда глаза глядят. Что бы не упускать девушку из виду, Цой взял её за ладонь, не переплетая с ней пальцы. Её ладони были очень холодными, поэтому он машинально стал гладить большим пальцем её пальчики, словно пытаясь так согреть. Лучезарная косо посматривала вниз, видя все эти манипуляции, которые творил Цой, глупо улыбаясь в шарф. Виктор же сохранял спокойствие, но всё равно ощущал, как ему самому это всё приносит жуткое удовольствие. И когда он стал таким?***
Агата всё рассказала Виктору, начиная от того, как сходила в университет, и заканчивая ситуацией с теми незнакомыми мужчинами возле её подъезда. Цой всё выслушал, редко вставляя комментарии по поводу этого всего. В конечном итоге, Агату прорвало — она вновь захлёбывалась в слезах, потому что жутко беспокоилась о маме и о том, как жить дальше и что делать… Цой молчал, но сочувствующий взгляд давал понимать, что Агата не одна. Они сидели в круглосуточном кафе в одном из переулков. Здесь никого не было, кроме молодой девушки на кассе, которая скучающе листала сканворды и делала радио то громче, то тише, то вообще заглушая его. На плачущую девушку и мужчину она не обращала никакого внимания. Цой заказал Агате чай и что-нибудь поесть, потому что та с утра ничего не ела, а себе ничего не стал брать, кроме стакана воды. — Я ничего не хочу, правда… — смущённо прошептала Агата, когда перед её лицом оказалась ароматная тарелка с едой. — Нужно покушать. Ты давно ничего не ела, — Виктор поставил руки в замок на стол и серьезно посмотрел на Агату. — Поешь. Потом я закажу такси и поедем домой. — Ладно… Но я к себе домой боюсь ехать, — взяв вилку в руку, Агата вдруг испуганно покосилась на Цоя. — Я бы тебя сам туда не отпустил, Агата, — улыбнулся Цой. — Поедешь ко мне. Завтра с утра я позвоню знакомым, поговорю с ними на этот счёт, — Цой почесал подбородок и посмотрел на окно, задумываясь. — Мы справимся. Обязательно. Агата стала поглощать еду и думать про себя: «Мы? Я же сейчас опять расплачусь от такого!» — Агата улыбнулась, прикрыла глаза и тихонько хихикнула, что не укрылось от Цоя. — Что? — Ничего, — пожала плечами она, продолжая улыбаться. — Вижу, тебе полегчало, — на его губах заиграла ухмылка.***
Ближе к часу ночи они пришли к Цою. Точнее, шёл Виктор, а Агата мирно лежала у него на руках, видя третий по счёту сон. Она умудрилась заснуть в машине такси на его плече и даже не почувствовав, как её взяли и понесли до квартиры. Агата сквозь сон потёрлась носом о шею Виктора, когда он переступил порог квартиры, и забавно стала жаться ближе, будто боясь, что её оставят. Но музыкант не планировал её оставлять, поэтому понёс в сторону спальни, игнорируя тёплое дыхание на шее, которое приятно щекотало. Он уложил её на кровать, снимая с девушки шарф, пальто и сапоги. Больше не стал трогать, заметив что под пальто была юбка и майка, которые облегали тело Агаты и смотрелись на ней как никогда органично. Цой смущённо отвёл взгляд от груди девушки, видя, как та медленно вздымалась вверх-вниз, приковывая внимание. Он сел подле неё, застывая на месте. В его голове произошла вспышка, которая довела его до подрагивающих конечностей. Он вспомнил свой недавний сон, где она лежала полностью обнажённая под ним и, обхватив его ногами за торс, жалась ближе; её руки обвивали его шею, а влажные губы примыкали к его губам. Цой судорожно провёл рукой по лицу, пытаясь таким образом убрать остатки этого горе-сна. Он вёл себя как пятнадцатилетний школьник в период пубертатного периода, но ничего поделать не мог, хоть и понимал, что внутри творился хаос, которого ранее не было ровным счётом никогда… Виктор закрыл шторы, включил ночник и накрыл Агату пледом и наклонился, чтобы убрать её волосы в сторону. — Спокойной ночи, Агата, — он двинулся ближе к её лицу, случайно ткнувшись носом в её губы. Она не проснулась, но зато сдавленно простонала и перевернулась на другой бок. Виктор вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. До утра в комнату к девушке он не заходил.