̶В̶о̶з̶Разбуди альфу

На информацию о клубе «Set me free» Чимин случайно наткнулся в интернете больше года назад. Отзывы и об этом заведении, и о вечерах знакомств были отличные. Посетители хвалили и внешнюю обстановку, и теплую атмосферу, и приветливых сотрудников. Самые удачливые и довольные выкладывали в отзывах совместные, в том числе свадебные, фотографии со своими половинками, встреченными в стенах «Set me free». Чимин все эти дни вновь и вновь перечитывал отзывы, пересматривал ролики и фото и… спорил с собой, со своим внутренним омегой. Тот не был против, чтобы хозяин сходил в «Set me free» на разведку. Но вот разведка боем, на которую рассчитывал сам Чимин, внутреннего омегу смущала чрезвычайно. При этом хозяин, обычно слушавший свое внутреннее я, в этот раз уперся рогом и игнорил все наставления. Час назад он пришел из салона красоты, чрезвычайно довольный результатом. Неброский аккуратный макияж делал взгляд более глубоким, выразительным, кожу лица сияющей и нежной. Губы, подчеркнутые мегастойким, умеренно-розовым блеском – четко-очерченными и такими налитыми, сочными, будто закачали в них какого-то хмельного сладкого напитка. Чимин только что забросил в сумку презервативы, смазку, влажные салфетки и надежду на то, что все это ему сегодня пригодится. При этом легчайшую неуверенность в правильности того, что задумал, безуспешно попытался выкинуть из головы. – Чимин, а, Чимин, – почувствовав сомнения хозяина и находя их очень правильными, в очередной раз попробовал достучаться до него внутренний омега. – Ну, не так это все делается. Ну, как это, с первым встречным? – Я еще не встретил никого, отстань. А если встречу, пересплю. Спи, давай, не мешай мне собираться и личную жизнь налаживать. – Хороша жизнь, на одну ночь, – заныл омега. – Хоть одна ночь, но моя, – зашипел очень сердито Чимин, и омега, вздохнув тяжело, ненадолго замолчал. Чимин надел обтягивающие черные джинсы и однотонную, глубокого вишневого цвета рубашку, золотой браслет, цепочку и моносерьгу в виде листика клевера с пятью, на удачу, лепестками. Посмотрел на полку, где почти год стояла без надобности чудесная туалетная вода Dior Blooming Bouquet с любимым ароматом пиона. Это был подарок фотографа, который снимал Чимина для рекламы ювелирной коллекции и о сущности молодого мужчины знал наверняка. Но один только взгляд в сторону потенциального конкурирующего запаха тотчас напряг кофейные феромоны, которые заклубились около Чимина плотным, запредельно ароматным облаком, не давая шансов никаким другим ароматам ощущаться ни на теле хозяина, ни около него. Они бы, возможно, присутствие только одного запаха рядом с Чимином теперь потерпели, но аромат мака ревнивыми кофейными атомами нигде поблизости не улавливался. – Ой, ну и ладно, – заворчал Чимин, помахал ладонью около ароматической железы, – куда я без вас. Не беситесь. Феромоны успокоились тотчас и несколько снизили градус насыщенности, доведя его до привычно-течного. Чимин, в отличие от других омег, подавители запаха в эти дни принимал нечасто: аромат не приносил ему никаких проблем, кроме повышенного внимания незнакомцев своей же сущности. А вот стандартные дозы блокаторов желания помогали омеге не так эффективно, как остальным. Чимин связывал свою, в особые дни все-таки уж слишком острую потребность в альфе, с тем, что был рожден от энигмы. Как раз сейчас, стоя перед зеркалом, запивая водой не три, как обычно, а одну таблетку блокатора, он ощущал, как особые, нежные пока струйки-желания, мягко ласкают тело. Вначале Чимин чувствовал их теплое, едва ощутимое касание к коже шеи. Постепенно струйки становились жестче, давили сильнее, при этом оставались поразительно гибкими. Двигались вниз, повторяли очертания тела, каждый его мельчайший изгиб. Маленькими омутами кружили у ареол, пробуждая чувствительную мягкую плоть, превращая соски в алмазы. Струились дальше по животу и спине, дразнили-целовали спящее чиминово изящество, меж ягодиц стекали, лаская омежий вход мягко, а потом все ощутимее. Теплое превращалось в горячее, но не обжигало, нет. Возбуждало, заводило, требовало от омеги касаться себя тоже: сжимать и нежить спереди. Увлажняя пальцы в выступающей из нутра ароматной смазке, ласкать и аккуратно, неглубоко входить сзади. И все это до момента, пока тело, охваченное на мгновения максимально возможным удовольствием, напрягалось, мелко дрожа, чтобы спустя секунды расслабиться. Чимину было хорошо. Настолько, насколько хорошо может быть одинокому течному омеге, которому ничего больше не оставалось, как заниматься самоудовлетворением, представляя, что это не собственные пальцы ласкают уверенно член или робко глубину, а сильные альфийские. Последние несколько месяцев он представлял их очень четко. Длинные, крепкие, с крупными рельефными костяшками. Вполне себе конкретные пальцы одного привлекательного, не по омегам, альфы. Чимин вспомнил и тут же запретил себе думать о Юнги – слишком больно, и вся решительность исчезает куда-то. Таблетка отправилась в рот, чтобы лишь на треть погасить набирающие силу особые хотелки. Полностью убивать желание Чимин нынешним вечером и близко не планировал. Именно оно, особое, течное, делало омегу более раскованным, свободным внутренне, чувственным внешне. Придавало блеска глазам, восхитительных мурлыкающих ноток голосу. Походка становилась грациознее, а дразнящие движения бедер плавнее. Вот только никто, кроме Джина и иногда дядюшек, не видел Чимина таким. Блокаторы, что принимал омега, гасили не только желание, но и подобные внешние проявления, которые позволили бы если не разглядеть, то хотя бы заподозрить истинную сущность парня. Поход в «Кофейное сердце» и предстоящая годовая учеба-стажировка в Китае придали, наконец, Чимину отчаянной решимости изменить хоть что-то в своей жизни, точнее, в теле. Предаться новым, по-возможности, глубоким, сильным настоящим ощущениям, пусть даже их для начала подарят пальцы. Главное – не собственные. Омега, конечно, намного дальше заходил в своих фантазиях, но и они последнее время были связаны с тем, кого уже два дня как нельзя было называть, вспоминать и представлять. Чимин, который сейчас одевался перед большим зеркалом, надеялся, что где-то в своем доме в этот момент так же тщательно приводит себя в порядок тот, абсолютно незнакомый пока альфа или омега, с кем он планировал провести предстоящую ночь. – Безумие какое-то, не думал, что доживу до такого позора. Мой хозяин готов отдать свою невинность первому встречному, – ворчал внутренний омега, и заставить его замолчать у Чимина пока не было никакой возможности. – Не первому встречному, отстань. Он должен мне непременно понравиться, хотя бы внешне. А про невинность вообще не хочу слушать. В моем-то возрасте! – Есть непреходящие ценности… – Заткнись, я тебя умоляю… Вот именно, непреходящие. Все не пройдет никак! У моей невинности подходит к концу срок годности… Скоро ни она, ни я вообще никому нужны не будем. А сегодня, прямо чувствую, мне повезет. – А если нет… А мало ли, нам извращенец какой попадется? – Да у этого клуба репутация безукоризненная. За пять лет существования ни одного скандала, зато полсотни свадеб. Туда же с серьезными намерениями люди приходят. – Вот, с серьезными. А ты на одну ночь. – Я буду очень серьезен этой ночью. И отдаваться буду с самым серьезным выражением лица… Главное, найти подходящего принца. – Принцев мало и на всех не хватает. Хоть бы и тебе не хватило, – пробормотало упертое высокоморальное чиминово внутреннее я. – Ладно, расскажи, каким ты своего ночного принца представляешь? И, кстати, что со дворцом? К дядюшкам в палаты его приведешь? Или сам к принцу попросишься? А если он с родителями, например, живет? – внутренний омега надеялся в скоропалительном плане Чимина найти огрехи, которые не позволили бы хозяину так бездумно распорядиться своим телом. – Дворец не дворец, но квартиру на ночь я на всякий случай снял. – Вот же ж! Когда не надо, все предусмотрит, – скривился внутренний омега, понимая, что ничего уже сделать не сможет. Оставалось надеяться на не пойми какое чудо, ибо здравый смысл Пак Чимина совершенно точно растворился в его же течных хотелках. – Ты хоть словесный портрет своего принца нарисуй, и я ухожу, не в силах терпеть это безобразие. Чимин поправил выбившуюся из прически прядку, облизнулся и отчеканил без запинки, будто вопроса заранее ждал: – Выше меня, но не слишком, стройный, непременно мускулистый, не чересчур, конечно, но чтобы мускулы больше моих, темноволосый и темноглазый, и пальцы чтобы длинные, а запястья тонкие, люблю такие руки. И лицо такое непременно белоснежное, сияющее, и глаза, знаешь, необычного разреза, и улыбка, чтобы десны обнажала. – И звали чтоб Мин Юнги. – Да-а-а… Да пошел ты! До чего же надоел! – Я пошел. Желаю тебе удачи. Но только с Мин Юнги. *** Задержавшись на мгновения перед дверями комнаты племянника, Кван втянул носом воздух, улыбнулся: они с супругом обожали и аромат кофейных зерен, и крепчайший эспрессо, из них приготовленный. А вот Чимин, в отличие от дядюшек, этот напиток терпеть не мог. К запаху же кофе – хоть и считал ароматическое наследство отца-энигмы своим персональным проклятьем – относился очень благосклонно. Со вчерашнего дня кофейный аромат в квартире Квана и Тиена усилился в разы. Восхитительно-яркий, остро-насыщенный и такой плотный, что, казалось, тысячи невидимых крупинок от свежемолотых кофейных зерен носились в воздухе, – он говорил о том, что у любимого племянника четы Пак начался очередной особый период в жизни. – Чимин, – Тиен постучал, заглянул. – Мы с Кваном в кино на ночной ретро-сеанс собрались. Может, хочешь с нами «Горбатую гору» посмотреть? Ой, а ты куда такой красивый собрался, детка? «Детка идет, наконец, по взрослым делам, во взрослую жизнь вступает», – хмыкнул про себя Чимин, а внутренний омега зарыдал. – Мы с Джином решили в ночной клуб сходить. Как раз свободны оба: завтра ни мне, ни ему на работу не надо. Я и переночую у Сокджина. Клуб рядом с его домом, – схитрил омега. – Чимин, в течку бы, может, лучше дома посидел? Почти всегда ведь так делаешь. – Тиен, я же потом начну к отъезду готовиться, не до того будет. Чувствую себя нормально, так что пойду, нарушу один раз свое затворничество. – Мы с Кваном очень будем скучать, – альфа сморщился, смахнул слезинки с глаз, подошел, обнял. – Хотя ты большой молодец, конечно. Пройти стажировку в Пекинской клинике спортивной медицины очень круто. Я сам по молодости провел в ней на учебе несколько месяцев, а потом выбирал место работы между тремя сеульскими больницами: везде меня были рады видеть. Вернешься – поможем тебе кабинет открыть. Только уж возвращайся, пожалуйста. Да и, – Тиен замялся, – личную жизнь, детка, пора бы как-то налаживать. Племянник глаза опустил, а альфа глянул на него, губы закусил, деликатно кашлянул: – Чимина, ты извини, если это будет очень бестактно, но мы с Кваном последние пару месяцев, и особенно в последние дни, чувствуем аромат. Он такой едва-едва заметный, нежный, цветочный. У тебя, может, появился кто-то? Запах спорный, на омежий вот похож, но не факт: что-то там упрямое, твердое, настоятельно-альфийское тоже есть. Детка, ты не смущайся. Мы ведь с твоим дядей оба альфы. Если ты с омегой встречаешься, в этом ничего такого. Лишь бы ты был счастлив. – Тиен, – Чимин взглянул на дядю нежно, – у меня ведь, сам знаешь, последние три месяца в ведении омежья группа. Там и цветы, и фрукты, и орехи… Альфа грустно улыбнулся, головой покачал отрицательно, словно не соглашаясь с доводами племянника. Провел по его щеке ласково: – Сокджину привет. Хорошего вечера. И набери непременно, когда будете дома, чтобы мы не волновались. Чимин уже садился в машину, когда его мобильник сработал. Омега взглянул на монитор, активировал вызов: – Джин, я выезжаю уже. Ты все-таки решил пожелать мне удачи? В трубке раздался неповторимый смешок лучшего друга: – Все-таки решил повысить ее шансы. *** – Ты дашь мне слово, пожалуйста: ни тебя, ни твоего альфы там не будет. Иначе я не смогу. Я все время буду думать о том, что нахожусь под чьим-то контролем. А это очень тяжело… – Слово, – сказал так искренне, как мог, скрестив при этом пальцы на обеих руках. *** Уютный просторный зал клуба «Set me free» сейчас был освещен приглушенным теплым желтоватым светом. На небольшом помосте в глубине расположился в окружении навороченной техники ди-джей, и негромкая спокойная музыка уже заполняла пространство предназначенной для гостей зоны. Три десятка небольших белых столиков полукругом, в несколько рядов были расположены поодаль сцены, пространство перед которой занимал пустой сейчас танцпол. Чимин снял куртку, взглянул на себя в большое зеркало, нанес на губы немного бледно-розового блеска. Стоящие рядом омеги при этом взглянули на него, кажется, недоуменно-удивленно: – Альфа-пассив или все-таки омега? – услышал едва слышный шепот за спиной, вздохнул с досадой, закатил глаза, чуть покачал головой. – Но очень хорош собой. Последняя реплика лишь тронула сдержанной улыбкой восхитительные губы – волнение переполняло, прилично подавляя сейчас желание, заставляло сердце стучать быстрее, дыхание делало учащенным. Чиминовы феромоны волновались тоже. Множество совершенно незнакомых запахов витало в воздухе, и атомы, нервно ищущие и не находящие только один, теперь им глубоко симпатичный, окружали хозяина плотным остро-ароматным облаком, привлекая к омеге внимание гостей. Чимин замер, вдохнул несколько раз глубоко, спокойно. Прошел в зал, уже прилично заполненный гостями, присел за примыкавший к танцполу столик. Сделал несколько глотков немедленно принесенного ему официантом слабоалкогольного коктейля. Огляделся. Гости сидели, в основном, по одному, лишь несколько столиков занимали пары. Все места рядом с Чимином были заняты. И справа, и слева от него, определенно, расположились альфы. Омега едва ощущал то запах можжевельника слева, то мускатного ореха справа, а еще замечал взгляды-молнии, которые бросали на него мужчины. Чимин оглянулся назад – следующий ряд столиков тонул в полумраке, а третий и вовсе скрывался в темноте. Омега под перекрестным взглядом альф и еще чьими-то, упиравшимися ему в спину, очень пожалел сейчас, что не попросил разместить его где-нибудь подальше, в глубине и темноте зала. «А что так? Ты ж пришел судьбу себе на ночь искать, а тут от одних взглядов смущаешься. И это ты еще одет и люди вокруг, а вот останешься один на один с незнакомым принцем, весь такой нагой и бомбически-ароматный, что тогда делать будешь? Томно ворковать: «Ах, оставьте меня, я еще не готов?» – заерничало чиминово я, хозяином на сей раз проигнорированное и некоторые вновь открывшиеся обстоятельства проспавшее в слабо освещенных глубинах подсознания. Омега словил сейчас обращенный на него пристальный взгляд, повернул голову влево. Можжевеловый альфа смотрел на него откровенно-оценивающе, прохладно улыбаясь: пронзительный взгляд черных глаз был похож на настоящее прикосновение. Холодное, резкое, неприятное. Чимин вспомнил недавние касания теплых сильных пальцев к бедрам и груди, сжал губы, вздрогнул, но альфийский взгляд выдержал – свой не отвел. Между тем, диджей включил медленную приятную композицию и через секунды альфа, что все это время не отрывал глаз от Чимина, накрыл ладонь омеги своей: – Потанцуем, молодой человек? Высокий, крепкий, с очень смуглой кожей, альфа, безусловно, был хорош собой, но взгляд – холодный, чуть насмешливый, высокомерный – будто растворял, размазывал красоту, заставлял забыть о ней. – Нет, благодарю, – Чимин ответил вежливо и спокойно. – Молодой человек, пожалуйста, – нотки нетерпения появились в голосе альфы. – Вы же знакомиться сюда пришли, так почему не попробовать? Чимин огляделся – пока ничего, втянул воздух носом – безрезультатно, да и на что рассчитывать, когда вокруг столько людей. Кивнул, соглашаясь. Альфа отпустил на секунду его ладонь, давая возможность встать, и тут же обхватил за предплечье, а на танцполе притянул ближе, ладони омеги укладывая себе на плечи, а собственные уместив чуть ниже талии Чимина. Двое сидящих за самым дальним, слабо освещенным столиком нахмурились в унисон: – Это что еще за недоразумение нарисовалось около Чимина? И где только этот мак носит? – возмутился одетый во все черное светловолосый ангел-хранитель омеги, стреляя возмущенно черешней на три метра вокруг. – Успокойся, мы же рядом. Если уж совсем что-то вопиющее начнется, в обиду Чимина не дадим, – синеволосый и синеглазый альфа нежно гладил ногу раздраженного донельзя омеги, сам внутренне негодуя на лучшего друга, который уже несколько минут должен был находиться в зале, но так до него и не дошел. – Нами, а если Юнги не придет? – раздражение в голосе сменилось довольным мурлыканьем – потрясающий массаж внутренней поверхности бедра с максимально возможным заходом в паховую область очень тому способствовал. Намджун вздохнул, потом принюхался, посмотрел куда-то в сторону и прошептал довольно: – Уже пришел. Сокджин проследил за взглядом Намджуна, вздохнул облегченно – альфа Мин Юнги в сопровождении официанта направлялся к своему, расположенному во втором ряду крайнему правому столику. *** Долбанная пробка, возникшая из-за крупного ДТП в нескольких километрах от клуба, заставила Юнги немного поволноваться. Он выехал в «Set me free» прилично заранее и появился бы там, как и планировал, с нормальным запасом времени: хотел оглядеться, присмотреться к гостям и, быть может, положить глаз на какого-нибудь нежного и трепетного альфу. Хотя слегка мускулистый тоже был бы неплох… А уж такой, к которому душа и сердце потянутся, просто идеален. – Занято, – зарычал недовольно внутренний альфа. – Ты в общественном сортире, где в дверях замок сломан? – едко поинтересовался Юнги. – Душа и сердце твои уже заняты, – парировал альфа. Мин продолжать бессмысленный спор не стал. Да и о чем спорить: его внутреннее я говорило чистую правду. Но правда не меняла ничего, так что Юнги все же решил последовать совету врача. Точнее, той его части, что касалась поиска альфы-пассива. Пока Мин вел очередной диалог с внутренним я, пробка понемногу рассосалась. В результате Юнги приехал в клуб в начале десятого. В дверях он столкнулся с таким же запоздалым, как сам, посетителем – мужчиной, кажется, старше себя, чуть выше, очень худеньким, симпатичным, но с несколько слащавым выражением лица, гармонирующим, впрочем, с его природным, жженого сахара, ароматом. Мин придержал перед мужчиной тяжелую дверь, получил в благодарность широкую, невыносимо зефирную улыбку, умеренно-кокетливый взгляд и «мерси», сказанное зашкварно-нежным голосом и сопровождавшееся выбросом такого количества жжено-сахарных феромонов, что Юнги срочно захотелось откушать селедки или соленых огурцов, дабы сбить во рту градус приторной сладости. Он разделся, стал перед зеркалом, пальцами чуть прошелся по растрепанным слегка, волнистым волосам. Черные бой-френды и черные туфли. Глубоко-сиреневая, расстегнутая на две верхние пуговицы чуть приталенная рубашка подчеркивает мускулистые руки и грудные мышцы, тонкая золотая цепочка замысловатого плетения с небольшим кулоном в виде клевера-пятилистника длинной крепкой шее придает особой сексуальности. Тот самый мужчина, с которым Мин столкнулся в дверях, подошел к зеркалу, придирчиво оглядел себя, улыбнулся. Юнги бросил на него взгляд – хотелось нетолерантно рассмеяться. Незнакомец был одет в очень пушистый розовый свитер. И напоминал Юнги розовое облачко. Нет, правильнее розовый сухарик на чрезвычайно тощих, в синие обтягивающие скинни упакованных ногах. Мин сглотнул, а сухарик бросил на него очередной сладкий взгляд, взял быка за рога, протянул Юнги огромных, несоразмерных общей худобе тела размеров ладонь, и сахарно пропел: – Меня Бан Сунан зовут, альфа Бан Сунан. – Как?! Сунан? – Юнги вздрогнул, думая, что ослышался, сглотнул. «Блядь, еще одно розовое облако, то есть сухарик, и тоже Сунан. Да появится когда-нибудь в моей жизни солнце или всякие недоразумения так и будут всегда преследовать?» – Мин Юнги, – ответил сухо. – Впервые здесь, Юнги-щи? – Мин кивнул. – А я нет. Могу провести экскурсию по клубу. Сунан потянулся к Мин, готовый, кажется, ухватиться за его предплечье. Юнги отпрянул, глянул недоуменно и от удивления ляпнул первое, что пришло в голову: – Спасибо, не надо. Я здесь одного человека ищу. – Так мы здесь все ищем… – альфа облизнулся, засиял глазами, – одного человека. Иначе, зачем сюда вообще приходить? Юнги пробормотал что-то невнятно-извинительное и скорым шагом пошел в сторону зала. Сунан посмотрел вслед, вдохнул: – Симпатичный. Маковый. Свеженький. Надо брать. И срочно, – альфа неторопливо направился в зал. *** Чимин дождаться не мог окончания танца: не только взгляд, все тело альфы, казалось, было куском льда – неуютным, холодным. А минуты на танцполе превратились в противостояние между Чимином и его партнером: тот прижимал – омега отстранялся. И все это в молчании, исключая короткие смешки альфы и раздраженное пофыркивание омеги. Когда танец подходил к концу, мужчина прижал к себе Чимина на мгновение очень крепко, шепнул в ухо: – Следующий медляк – мой, маленький гонный альфа. – Я – омега, – злобно рыкнул Чимин, который выдавать свою сущность никому не собирался, изначально решив действовать по обстоятельствам, но не удержался. – Подойдет. Я – би. – А вы, господин би, не хотите спросить, чего я хочу? – Чимин бросил на альфу раздраженный взгляд. – Судя по тому, как вы невероятно пахнете, – он наклонился и неприлично-громко втянул носом воздух с ароматической железы омеги, – хотеть сейчас вы можете только одного. Вручить свою прелестную задницу в чьи-то умелые руки. Смею уверить – вы такие нашли. И не только руки, есть кое-что поинтереснее, – альфа потерся о бедро Чимина внушительного размера полутвердым бугром, выпирающим из-под брючной ткани. Чимина передернуло: оказывается, то, чего он так хотел, на слух, да в устах этого альфы звучало пошло, похабно, преотвратно. А касание незнакомца вызвало мелкую тряску, с дрожью желания ничего общего не имевшую, но вызванную лишь отвращением. К этому альфе? К себе? К необдуманному спонтанному решению? – Вы ведь даже имени моего не знаете. А я вашего просто знать не хочу. И, в отличие от вас, я сюда личную жизнь пришел устраивать… И руки с моей задницы уберите немедленно, – прошипел Чимин, пытаясь оттолкнуть от себя альфу. – Иначе я секьюрити позову. Слова, кажется, подействовали. Хватка ослабла, альфа отстранился, заметил насмешливо: – Думаете, охрана лучше справится? А я бы все сделал качественно, и не шипели бы вы, как теперь, от очевидного недотраха, а стонали от удовольствия. – Еще раз подойдете ко мне… Танец закончился, Чимин не договорил, направился не в сторону столика, а к барной стойке. Этот танец, определенно, надо было запить хоть чем-нибудь. Соджу, содовой, сидром. Омега попросил яблочного сока, принюхался, огляделся: «Ну, где же он?» Только ожидание и надежда, от которых та самая, приятная теперь дрожь прошла очень робко по телу, заставили Чимина остаться. Иначе он ушел бы после первого же танца. Зачем он вообще на него согласился. Надеялся, идиот, привлечь к себе внимание желанного альфы? Может, даже ревновать заставить? Ну, так, на всякий случай… *** Юнги зашел в зал, когда там уже играла медленная композиция, а на слабо освещенном теперь танцполе находилось несколько пар. Альфа присел за свой столик, попросил безалкогольного коктейля, огляделся. Стол правее от него пустовал. Несколько посетителей, что сидели спереди и сзади, уже передвинули свои стулья к другим столикам, знакомились, переговаривались серьезно или тихо смеялись. Юнги бросил взгляд на танцующие пары, подумал, что на следующий медляк постарается непременно кого-нибудь пригласить. – О, какое приятное совпадение, Юнги-щи: да мы соседи, – у альфы уши слиплись от двойной сладости голоса и аромата розового сухаря, обреченный вздох вырвался невольно из груди. Ему так не хватало сейчас чудесной остро-кофейной горчинки. Ее обладателя не хватало. Вдохнуть, прижать к себе, не отпускать. – Приятное, – Юнги постарался придать голосу хоть сколько-нибудь искренности, но получилось, кажется, не очень. Впрочем, его собеседника это не смутило. Или он просто не заметил ничего. – Прекрасно, раз нам обоим приятно, приглашаю вас на следующий медленный танец. Отказы не принимаются, иначе я подумаю, что вы были неискренни, и очень расстроюсь. «Я задохнусь на танцполе, и спасти меня от этой удушающей сладости будет совершенно некому. Один розовый Сунан, сам того не зная, отомстит мне за другого, – уныло подумал Юнги, но вежливость и чувство такта, которых нисколько не лишен был альфа, сделали свое дело. – Принимается, господин Бан, но танцор из меня просто отвратительный, плохой танцор. – Ой, – альфа захлопал ресницами, засмеялся как-то неправильно, неоднозначно, с особым подтекстом, – это не потому ли, что вам мешает что-то? Знаете, есть такая интересная пословица. Я вообще лингвист, специализируюсь на русской филологии. – Я программист, пару раз пил русскую водку, коллеги из Владивостока прислали. – Ну, тогда я сам проверю справедливость этого выражения, когда танцевать будем, – улыбнулся Сунан, пока Юнги молился, чтобы следующий медляк не заиграл до конца вечера. Мольбы не просто не были услышаны, а немедленно проигнорированы: второй медленный танец последовал за первым, а Юнги уныло поплелся за филологом. На танцполе по завершении первой композиции включается яркое освещение, зал, напротив, погружается в темноту. Но на каждом столике официанты зажигают небольшие свечи. А бар и барная стойка подсвечиваются разноцветными переливающимися огоньками. Проходя на танцпол мимо одного из центральных столиков первого ряда, Юнги глубоко вдохнул. Ему показалось или?.. Этот слабо слышный сейчас аромат! Ни с чем не сравнимый запах свежемолотой робусты вдобавок с какими-то восхитительными незнакомыми нотками. В них особая совершенно горькая нежность и сладкая страсть, и, кажется, тревога, неуверенность? Нет, показалось, конечно: это не запах Чимина. Чимин – альфа, Чимину нечего делать здесь. Но почему же тогда от этого слабого аромата пришли сейчас в такое возбуждение его собственные феромоны? Закружили, заметались, ища и не находя чего-то, выстрелили сладостью, страстью, но не злой, не агрессивной – нежной, мягкой, влюбленной? Розовый Сунан, что шел впереди, оглянулся, кажется, очень взволнованный и обрадованный. – Юнги-хен, мне очень приятно! «Это они не вам», – раздраженно сказал про себя альфа. «Это мы не тебе», – поддержали хозяина феромоны, вновь нервно мечась в поисках любезного им запаха, тесня свирепо неповоротливые, тяжелые жженосахарные атомы, заставляя Сунана думать, что господин Мин, кажется, на него западет. «А чего б еще наливался такой нежной сладостью его мак?» На танцполе оба замерли на секунды, а потом Сунан положил ладони на плечи Юнги, сократил расстояние между ними до минимума. Альфа по-прежнему стоял, опустив руки вдоль тела, понимая, что даже на талию розовому филологу положить их не может – подташнивает. «Небо, дай силы перенести эти пару минут, не свалиться от переизбытка сахаров в воздухе и свалить из этого клуба немедленно. Никаких больше альф, никаких омег, пока руки есть – переживу, ребенка усыновлю в ближайшее время. Завтра начну. – Юнги-хен, ваши руки висят вдоль тела, а должны лежать на моей талии. Я понимаю, что вы здесь впервые, просто слушайте меня и все будет отлично, – шепот с придыханием, как и сказанное, бесят невероятно. Альфа берет в свои влажные ладони пальцы Юнги и помещает их у себя на талии, прижимая крепко. А Мин вспоминает, как на приеме у доктора Ше дурным голосом верещал, что он актив активный. И вот сейчас его незыблемая железобетонная вера в собственные слова, кажется, немного осыпается? Во всяком случае, пассив пока берет все в свое руки, включая руки самого Юнги. «Я же говорил, слабак!» – рычит альфа. «Да пошел ты!» – безмолвно взорвался Юнги, отстраняясь от Бан, а феромоны, так и не найдя желанные кофейные атомы, преисполнились такой ярости, выстрелили так агрессивно-опиоидно, что стоявший напротив Юнги Сунан прибалдел в секунды. Вжался в альфу всем телом, начал рычать, неистово потираясь о торс, руки с плеч резко опустив на юнгиевы упругие, но сжавшиеся от такой внезапной атаки ягодицы, и со всей дури вжимаясь в его пах своим. Альфа, испытывая одновременно чувство стыда, раздражения и гадливости, попытался немедленно отпрянуть, не подозревая даже, на что может быть способен возбужденный, нанюхавшийся макового дурмана пассив его же сущности. – Сюда иди, сладкий мой, – ладони с миновых ягодиц в секунды перемещаются на его же шею. Альфу держат и прижимают к себе, поистине, со звериной силой. И вот сухие теплые губы Юнги накрывает и пробует своими, а потом, смачно причмокивая, вылизывает влажным языком альфа-пассив, которого Мин час назад и знать не знал, а узнав, меньше всего хотел продолжить знакомство. Юнги слышит довольное утробное урчанье. Вполне себе альфийское – глухое, низкое, голодное. Ощущает отвратительный аромат жженого сахара, перед которым теряют силу и осыпаются, подобно цветочным лепесткам, маковые феромоны. «Небо Омегаверсное, какой позор. В полицейском протоколе напишут, что альфа-актив Мин Юнги задохнулся в результате попытки сексуального насилия со стороны альфы-пассива Бан Сунана на виду у пары десятков свидетелей». *** – Нами, ты посмотри только, что творит этот чертов розовый презик с усиками! Да что же это за проклятье такое для обоих! Ну, что ты сидишь, он же откровенно лапает Юнги за задницу… Да, он, блядь! Он же целует! А Юнги не реагирует никак. Ему вообще плохо, кажется? Или хорошо? Хотя и то, и другое плохо, – яростно шипит Сокджин, сжимает кулаки, вскакивает из-за стола, уже намереваясь бежать на танцпол. – А ну-ка тихо мне, омега! – цыкает Намджун, прижимаясь к спине своего парня, смыкая накрепко руки под его рельефной грудью. – Бушевать и инициативу проявлять будешь в другом месте! Мы свое присутствие можем обнаружить только в самом крайнем случае. О, вон твой друг уже летит! Небо Омегаверсное! Не хотел бы я оказаться на месте этого розового идиота. Судя по лицу Чимин-щи, он, мягко говоря, не в духе. Нет, ты глянь только, что творит! – в голосе Намджуна восхищения ничуть не меньше, чем удивления. Сокджин, в свою очередь, громко довольно фыркает, видя, как маленький и, кажется, очень раздраженный сейчас омега, буквально вырывает, выгрызает, выцарапывает из объятий очень худого и очень озабоченного господина в розовом обмякшего слегка альфу. К груди, животу прижимает двумя руками мертвой хваткой, оттаскивая с танцпола в полумрак зала, и ногой, кажется, пытаясь двинуть следующего за ним по пятам альфу, у которого из рук вырвали лакомый совершенно кусок. – Ох, Чимин-щи! Никогда б не подумал, что маленький омега на такое способен! Ой, не зря у вас с ним энигмы в близких родственниках. – Энигмы, верно, но у Чимина помимо нашего разговора есть дополнительный повод быть агрессивным и потенциальную пару в обиду не давать. Не дай Небо стать на пути у течного ревнивого омеги, даже если альфа для него не реальный пока, а вероятный, но привлекательный и желанный партнер. – Не знаю, как будет у Юнги и Чимина, но в нашей паре, – Намджун проговорил властно, облизнулся страстно, глянул грозно, – главный я. – Кто же спорит, вы. А я – ваш тренер. Завтра вечером двадцать дополнительных отжиманий, стойка в планке пока не рухнешь и десять минут прыжков со скакалкой в очень быстром темпе, – Сокджин посмотрел с ехидно-победным блеском в глазах. – Непременно, господин Ким. А пока план занятий на предстоящую ночь. Первое упражнение – прыжки. На моих бедрах. До победного конца. У вас и у меня. С отжиманиями уже я не стану откладывать. Сколько потребуется нам обоим – столько и буду отжиматься. Что касается планки, внесем небольшие коррективы. Не я, а вы. Не планка, а коленно-локтевая. Вы и стоите, и смотритесь в ней совершенно изумительно. Как вам такой план, мой грозный омега? Сокджин оборачивается, кажется, очень расстроенный и обиженный. Намджун усаживает омегу на колени, по спине ведет пальцами, к шее прикасается губами нежно и говорит теперь мягко, извиняюще: – Черешенка моя сладкая, ну, что ты. Я ведь не всерьез. Не собираюсь тебя подчинять. И не буду. Джин улыбнулся, провел нежно по плечам своей пары, мягко помассировал шею и плечи: – Никогда не думал, что когда-нибудь захочу подчиняться. Пока тебя не встретил… А вот ведь… Альфа и омега посмотрели на своих друзей. Те шли, кажется, в направлении столика Юнги, причем Чимин заботливо поддерживал альфу под локоток, а тот, не сопротивляясь, тащился рядом на полусогнутых и вид имел несколько невменяемый. – Нами, ведь мы же не уйдем из клуба раньше, чем его покинут Юнги и Чимин? – Раньше, чем они покинут его вместе, – уточнил Намджун. Джин лишь молча кивнул, соглашаясь, взглядом следя за альфой и омегой, что присели сейчас за столиком Юнги. – Мне бы очень этого хотелось. *** Лицо розового Сунана становится серым, а потом черным. Или это темнеет в глазах? Юнги сквозь остатки сознания слышит, кажется, чей-то знакомый высокий, при этом жутко гневный рев – и дышать вдруг становится легче, и мерзкий сахар не так бьет в нос противной сладостью. Его вырывают-вытаскивают из удушающих объятий и не на руки подхватывают, но прижимают к себе крепко. Альфа, едва переставляя ноги, дает увести себя с танцпола чуть в сторону, в полумрак. И тут же вновь его спина упирается в чудесно-мускулистое маленькое тело, и сквозь тонкую ткань рубашки, своей и ангела-хранителя, Юнги ощущает восхитительную твердость сосков, и упругие мышцы торса, и мягкость и тепло пальчиков на своей груди. И в обтянутые джинсами альфийские ягодицы упирается волшебное, невероятное полувозбуждение того, о ком Юнги мечтал, едва увидел. Себе противился, здравому смыслу, естественной альфийской сущности. И все равно – мечтал. Но не сон ли это вообще? Ибо что может делать, что вообще делает в этом клубе Чимин. Нормальный. Альфа. Чимин. Юнги обдает сейчас изумительной, ни с какими ароматами в мире не сравнимой густой кофейной горечью, которая в чувство приводит похлеще ледяной воды. И голос-колокольчик, высокий, нежный, спокойный говорит с легким укором: – Опять, кара ты моя Омегаверсная, в клуб потащился. Я тебе устрою, дай только до дома добраться! А вас, господин Не знаю, кто, попросил бы немедленно унять свои сахара. Мой муж сладкое не переносит ни в каком виде. И рот, пожалуйста, закройте. И слюни утрите. И вообще, оставьте нас вдвоем. Тут Юнги слышит чужой совсем низкий, густой, очень спокойный голос: – Господа, служба охраны «Set me free». Все в порядке? Нашему гостю требуется помощь? – Все хорошо, небольшое недоразумение, мы сами прекрасно справимся. Мой муж всегда неважно чувствует себя накануне гона, да и ведет себя, – легкий смешок ласкает бледную юнгиеву щеку, – тоже неважно. – Ваш муж? Да вы врете! Впрочем, если и муж, то неверный. Мне он сказал, что пришел искать сюда кого-то. И, очевидно, не вас, – ревниво-раздраженно выплевывает розовый сухарик. «Ненавижу розовое», – Чимин не вовремя, но думает о том, что единственную рубашку такого цвета выкинет нафиг, едва домой вернется. Он окатывает альфу-ябеду с ног до головы ледяным взглядом и таким же голосом выдает: – Спасибо за бесценную информацию, господин… – Бан Сунан… Юнги чувствует, как напрягается прижимающий его к себе маленький альфа, выдающий спустя мгновения злой ироничный смешок и такой себе вполне альфийский рык: – О, Сунаны – вообще наше семейное проклятье… А перед тем, как вы, господин Бан, отправитесь восвояси, расскажите, что за картину полусексуального насилия я и пару десятков гостей наблюдали последние несколько минут. Вы чем вообще думали, когда вот это все творили? И чем оное чревато, понимаете? – Я ничего такого не делал, просто пригласил на танец. А потом… Следите тогда за своим мужем внимательнее. Этот его мак – наркотик настоящий. – Да, и наказание тоже, наше с ним наказание… – без тени улыбки парировал Чимин. «Откуда он знает про мак?!» Юнги открывает, наконец, глаза. Отстраняется от Чимина, который все еще прижимает его к себе. Поворачивается и смотрит удивленно-виновато, говорит нежно, кается так искренне: – Прости… любимый. Снова не сдержался. Этот мой предгон, в самом деле… И губами на мгновение прикасается к «альфийским», сминает легко, отрывается трудно. К ушку тянется, шепчет: – С поцелуем правдоподобнее. Что бы ни было потом, как бы ни было – хоть в эти мгновенья прикоснуться. А вдруг все склеится? Ведь пришел зачем-то в клуб для однополых пар обычный альфа Чимин. Сунан, жжено-сахарно раздраженный, недовольный, скрывается где-то в глубине зала. А пухлые уста-лепестки шепчут-ласкают слух: – Дойдете до столика, Юнги-хен, или на руках донести? И аромат кофе ощущается нежно, мягко, трепетно. Волнительно. Влюбленно. Разрешает покорить. И аромат мака кружит вокруг медленно, приникает и проникает осторожно, ласкает бережно, целует невесомо. Волнительно. Влюбленно. Покоряет. – Дойду, но не останусь в клубе. – Я помогу дойти. И вызову такси. И провожу... Юнги очень хочется узнать, как далеко собрался провожать его Пак Чимин. Ему вообще много чего хочется спросить. И сейчас, ощущая тонкую сильную, напряженную руку под своей, он едва идет. Не потому, что нет сил идти. Их нет, чтобы отпустить, уехать, услышать – или нет – ответ на главный вопрос. А еще ему нужно немного времени и непременно Чимин рядом, чтобы понять что-то, что скрывает аромат этого альфы. Запах кофе, кажется, такой, как всегда. И все же что-то поменялось в нем, что-то, что не дает покоя не только обонянию, разуму, но телу. Юнги хочет этого альфу. Но, черт… Бред… Он хочет его, как… омегу? А есть ли разница? Что за дурацкие нюансы? Он и себе их объяснить не может. Одно знает наверняка: Чимин – единственный альфа, которого жаждет так, что при одной мысли об этом кровь бурлит, закипает и несется в низ живота, в пах, и желание несет туда же. Яростное, злое сейчас. Ревнивое. На вопросе, что покоя не дает, замешенное: какого хрена в этом клубе делает Чимин?! Они доходят до столика, маленький «альфа» отстраняется. – Мне нужно отойти, Юнги-хен. Забрать сумку и… – улыбается, хлопает себя легчайше по паху, а Юнги, на этот жест глядя, зубами скрипит, – коктейли просят свободы... Вам принести из бара что-нибудь? – Со мной все в порядке, Чимин. И мы квиты, кажется? Только никогда не думал, что вы отдадите мне подобный… м-м-м… долг. – Вам неприятно это? – Чимин щурит глаза и в голосе, кажется, слышно раздражение. – Мне… Вы, – воздуха в легкие, – единственный, от кого бы я хотел принять эту помощь. Только… – Извините, продолжим чуточку позже, – Чимин придает лицу совершенно мученическое выражение, вновь рукой касается паха и медленно двигается к своему столику, по-максимуму сводя и напрягая бедра, заставляя Юнги от этих телодвижений сводить и напрягать собственные, опять и опять вдыхать аромат легкого кофейного шлейфа, что тянется за омегой. «Стоп, что я сказал… Тянется за… омегой. Опять? Ведь так было уже несколько дней назад в тренажерном зале, когда пришлось отбивать альфу от омеги… Омегу от омеги… Бред!» –…зовут его Пак Чимин. Юнги вылетает из своих мыслей, смотрит из темного угла на спины двух говорящих, что сидят на первом ряду и немного правее самого Мин. Знакомое имя и двое альф-незнакомцев. Неужели Чимин ради кого-то из них тут? Слепая ярость неконтролируемым низким рыком вырывается из глотки. Альфы поворачиваются в сторону источника звука, но Юнги отстраняется немедленно, растворяясь в спасительном мраке. – Попа у молодого человека просто бомбическая, да и сам хорош необыкновенно. – Ничего удивительного. Я поначалу не был уверен, а когда он с танцпола альфу тянул, присмотрелся и узнал… Уши Юнги сейчас – два ультрасовременных высокочувствительных подслушивающих устройства. – Пак Чимин. Он же бессменная модель ювелирного бренда «Золотая унция». Но рекламирует исключительно нишевые коллекции для семейных альфийских пар, точнее, для альф-пассивов из этих пар. Мне мой бывший парень не один каталог с его фотографиями показывал. – Господин Пак – пассив? – Определенно. К тому же, кажется, несвободный. Хотя альфу его вообще не понимаю: Чимин – красавчик, но должен за своим непутевым партнером по клубам бегать и у каких-то розовых недоразумений отвоевывать. Мне б такого пассива. Я бы его из рук не отпускал… И из постели тоже… Громкий рев раздается позади беседующих, заставляя их вскочить в испуге. Тот самый непутевый альфа с танцпола бросает на них горящий раздражением и ревностью взгляд. Собеседники переглядываются, бросают ему короткое «извините» и, ни слова больше не говоря, направляются в сторону бара. А Юнги не только от гнева рычит, это вопль радости тоже. И в каждой клеточке тела взрываются миллионы праздничных фейерверков, в брифах, кажется, сейчас прозвучит самый скорострельный салют в его жизни, а в голове одна надежда горит огнем неугасимым: «Чимин – все-таки альфа! Пассив! И у меня есть шанс… Ребеночка усыновим… Завтра его к себе перевезу… Нет сегодня… И все-таки, что-то не так… Поговорить. Нам срочно нужно поговорить. Нам переспать нужно срочно… Домой, ко мне домой… К нему… Ну, где-е-е, где-е-е он?» Альфа видит «альфу», который подходит к своему столику, снимает сумку со стула, направляется к Юнги. Чимин пару метров не доходит до стола, а ему кажется, что воздух вокруг раскален. Пропитан страстью. Влечением. Неприкрытым желанием. Огненно-красным возбуждением мака. Омега все то же посылает в ответ. Только его страсть в цвет кофе окрашена и приправлена, усилена особыми феромонами. Теми, что делают его желанным для других, теми, что у него вызывают желание. И впервые все так правильно, впервые его хочет альфа. Пусть даже он, наверное, видит в омеге пассива своей сущности. Но если все получится… Если мак уступит... Сейчас ведь главное – желание обладать одно на двоих. Чимин дышит так же глубоко, все тело поколачивает. У него пятно бы уже на заднице было, смазка по ногам лилась… Спасибо особым хипсам, за дурные деньги купленным. Юнги за минуты изменился. Он подходит уверенно, прижимается и прижимает: носом в шею, урчит низко, жжет дыханием, секундным прикосновением губ к коже. – Юнги-хен… Юнги… – Поговорим, Чимин… щи-и-и… Мы ведь не договорили тогда, в «Кофейном сердце». Не спрашивает, констатирует. Омега кивает. Альфа – на руки его и к выходу. И оба окружены сейчас облачком, где влюбленный мак мягко подчиняет, но не подавляет кофейную нежность. Двое, что беседуют, сидя за барной стойкой, замечают, как один несет на руках другого. – Кажется, этот вечер для кого-то уже сложился счастливо. – Ничего подобного. Это мужья. Пассив за своим активом в клуб пришел. У того накануне гона голову сносит. – А вы, Сунан-щи, откуда знаете? – Да, ко мне этот актив так клеился! Не знал, куда деться от него, – говорит альфа в розовом, надеясь, что его собеседник не видел развернувшейся на танцполе сцены, ничего доброго не желая двоим, что уже покинули зал, и с тоской глядя на нового собеседника, что и в подметки не годится альфе, которого он очень рассчитывал заполучить себе хотя бы во временное пользование. *** Альфа и омега смотрят вслед своим друзьям. – Многообещающее начало, – Джин ладони прижимает накрепко одну к другой. – Главное, чтобы конец был не менее фееричный, – Намджун за спокойной улыбкой скрывает беспокойство. – И хорошо все же, что мы нарушили слово и в клуб пришли. Не удержи я тебя, моя Черешенка, ты бы уже на танцполе этому розовому недоразумению физиономию расцарапал. А Чимин ведь сам прекрасно справился. Двое выходят из клуба, садятся в огромный автомобиль альфы. В тишине маленькой квартиры Сокджина, в полутемной спальне Намджун мягко берет руку омеги в свою, пальцами нежно проводит по ладони, урчит то низко, то высоко, ямочки на щеки выпускает и, нежно привлекая к своему, обнаженному уже торсу, говорит очень серьезно: – Черешенка, сейчас, может, не место и не время. Но, знаешь, прям накатило. Как ты смотришь на то, чтобы нам попробовать жить вместе? Сокджин усаживает его на край кровати, смотрит, носом чуть втягивает воздух, облизывается, говорит томно: – Я согласен, конечно. Только одно условие, – альфа молчит, смотрит внимательно, – ты можешь, конечно, продолжать ходить в тренажерный зал, но я не дам тебе… Ни за что не дам... – У Намджуна глаза распахиваются, а Джин мурчит глубоко, низко, чувственно, – убить эти чудесные, прекрасные, пухлые складочки на твоем животике. Омега опускается на колени между бедер сидящего с открытым ртом альфы, пальцами ласкает, пощипывает складочки, мурчит восхищенно и одновременно голодно, а потом язычком проводит. Отстраняется. И голосом дрожащим: – Никакие дурацкие кубики, на которых так помешаны многие самцы и их пары, никогда не сравнятся с этой уютной красотой. Я на них запал, как только увидел. Раньше, чем на тебя. Такие гармоничные, сладенькие, сексуа-а-а-льные… Намджун отмирает, притягивая к себе Джина, смотрит на него обалдевшим взглядом: – Ты такой… Такой… Я весь твой… Со всеми складочками… И мы хотим тебя немедленно, Черешенка моя необыкновенная. Омега мягко мурлычет, опуская на постель альфу, ложась следом. В своей спальне. В их спальне…