***
Настроение ни к черту, да и голова болела нещадно. Сидя возле подъезда, на убогой лавочке, разглядывать ночное, усыпанное звёздами небо было чем-то простым, совсем не удивительным, но думать о прошедшем дне Денис всё равно не любил, а если и делал это, то исключительно перед сном, когда уснуть всё не получалось, а глаза даже и не собирались слипаться. В любом случае, времени есть до утра. Правда вот, времени на оплату оставшихся долгов — даже не своих, а родительских — всё равно не хватит. Потушив сигарету об асфальт, встаёт, всё ещё погруженный в свои мысли, плетется к старой, подъездной, подпёртой каким-то булыжником двери. Скрипит она отвратительно, напоминая кучку гусей, кричавших одновременно, словно хором. Почему-то ему кажется, что в такое время за это можно и полицию вызвать, но соседи у него понимающие, из-за такой херни не станут тревожить ментовку. Или просто понимают, что это бесполезно. К тому же, если те и приедут, то только к утру, в начале рабочего дня, а там уже и не до скрипучей двери будет: все ходят на работу и из-за какого-то ночного шума получать выговор от начальства — не лучшее времяпрепровождение. Полицию по ночам любила вызывать только Надежда Михайловна — сука из квартиры напротив — вечно пытается найти хоть какой-нибудь повод доебаться и усадить за решетку хотя-бы на трое суток, а Денис — отличная мишень, как оказалось. Несмотря на это, паренёк он, внешне схожий на наркомана, ещё и молодой, вечно по ночам где-то шляется. Бабка думает, что тот панк или сатанист, что ещё хуже. Менты, естественно, несколько раз приезжали, заходили в квартиру и проводили, скорее всего, несанкционированный обыск, хоть и уходили ни с чем в каждый раз: потом они, видимо, заебались и бросили эту затею, решив, что это у бабки маразм, а Коломиец никакой не наркоман, или просто не хранит шприцы на рабочем столе — там неясно ещё. В любом случае, Дениса больше не беспокоили. Беспокоила его только тётка — кажется, Светой её было звать — звонившая и утром, и вечером, ибо узнать, как у её племянника дела — было почти долгом чести. У тёти сестра умерла, а у Дениса мамка — это их общая трагедия так-то, да и вообще, они же столько лет не общались!.. Стоит-ли начинать тогда? Денис понимал, что всё это глупости и звонит она только до конца похорон: перестанет, когда отойдёт. Переключится на своих детей, у неё их двое, в конце концов. Коломиец как-то завёл с ней разговор про кредиты и тёмное, почти бандитские прошлое родителей, так та слилась как только услышала намёк на слова «долг» и «выплачивать». Пока больше не звонила, хотя это и к лучшему. Парень надеется, что та не одумается и не позвонит вдруг что: ему компания сорокалетний тётушки удовольствия особого не приносила. Со стороны отца родственников у него всё равно не было, точнее, были, но жили они где-то очень далеко. Наверное, тоже прятались от коллекторов в свое время. Мысли на ум почему-то приходят только такие. Открывая дверь в квартиру, он слышит привычный и негромкий рингтон, на который едва-ли обратил внимание — услышать было не то, чтобы сложно, скорее, из-за усталости легко было проигнорировать. Завалившись на кровать, Коломиец схватил телефон, мирно лежавший до этого на подушке и потянул за зеленый кружок. — Да, — слишком тихим голосом отзывается он. — Здорова, Ден, ты как там? — чужой голос узнавался сходу. Всегда чуть более спокойный, чем у остальных, чуть более родной и близкий, — как себя чувствуешь? — Бывало и лучше. На том конце слышатся какие-то шорохи, а потом и более отчётливая речь, которая наконец привлекает внимание Дениса: — Мне тоже твои коллекторы звонить начали в последнее время, — плечи от чужих слов слегка дёрнулись, — говорят, что если долг в скором времени не выплатить, тебя тоже пристрелят. Ты извиняй, что я прям в лоб, но мне помочь тебе больше нечем. Я и сам как на мели. — Я понимаю. Денис понимает и даже не думает просить о помощи — сам справится. — Я такие законы в рот ебал. Если моя мамка взяла кредит, то какого хуя я должен выплачивать? Были-бы у меня такие бабки, то я бы выплатил, конечно, — тяжело выдохнул Максим, — ты это, если что, звони. — Конечно. — Слушай, может для тебя кредит какой-то оформить? Мне же восемнадцать скоро. — Да не ссы ты, — обнадеживающие возразил Денис, — меня не тронут, иначе платить некому будет. У него здесь только тётка живёт, а она, насколько ему известно, уборщицей в каком-то клубе подрабатывает по-вечерам. Им, в любом случае, невыгодно. — Ну, возможно, ты и прав. Хотя я всё равно переживаю. — Я прав, — односложно ответил Коломиец, — так что не боись. — Ты слишком беспечный, — тихо ответил Шабанов, —даже если убивать тебя им толку нет, то покалечить — запросто. Будь поосторожнее, я прошу тебя. — Буду, — лёжа на кровати, спать уже хотелось конкретно, а шуршание на том конце, стало этому подтверждением, — ты для этого звонил? — Не совсем, — отвечает второй, завалившись поудобнее, — помнишь этого... Корякова? Блять. Помнит, конечно. Потому что только услышав фамилию этого уебка — на душе кошки скрести начинают. Образ Корякова в башке Дениса стал всего лишь удаленным воспоминанием, и уже не вызывает таких сильных эмоций, как раньше: больше он не хочет видеть, слышать и ощущать его постоянно, больше не хочет отдавать му всего себя без остатка, больше не хочет прогибаться под ним и радоваться, когда тот удосужился обнять его впервые за несколько месяцев. Время действительно изменило отношение Дениса к этому человеку, превратив беспросветную любовь в пустое равнодушие и неприязнь. — Помню. — Он обратно к нам в школу переводится, — пояснил Максим как-то чересчур встревоженно. Чересчур, потому что сам Денис больше не боится встретиться с ним снова — наконец-то осознал свою собственную ценность и приобрел гордость, отсутствие которой прежде мешала ему быть нормальным и спокойным подростком. Все эти яростные срывы на родителей, друзей и обычных одноклассников, что лезли к нему с поучающими советами, агрессивные возгласы, слёзы, скатывающиеся по его щекам каждый раз, когда Илья уходил, оставляя его одного в отеле и гнетущие мысли о том, что ты ему совсем не нужен — мешали ему быть честным с самим собой. Только сейчас, когда старые воспоминания вновь накатывают, Коломиец понимает, сколько раз он врал самому себе. Говорил правду только ему. Только Илье. Единственное, что раздражает его в этой ситуации до сих пор — это то, что он не мог послать этого урода раньше, прогибаясь под ним несколько долго тянущихся лет. — Для чего? — не понял Коломиец, — он ведь в девятом только свалил. — Я знаком с одним пацаном из той школы... И он сказал, что Илью из-за драки попёрли. Ожидаемо. — Получается, он и не изменился вовсе. — Получается, что так, — подтвердил второй, — просто будь аккуратнее, лады? — Обязательно.***
Коряков — парень со светлыми волосами и зажатой между губ сигаретой — именно в эту школу возвращаться не хотел. Не то чтобы школьная жизнь его настолько не привлекала, скорее, он просто не хотел возвращаться в неё спустя два года. Именно эта школа казалась парню самым мрачным местом, придуманным человечеством. Скучные уроки, злые учителя и правила — множество глупых правил — которым Илья следовать не собирался. Зачем оно ему вообще надо? Илье было наплевать не только на правила, но и на то, что он не соответствовал школьным критериям идеального ученика: он не торопился к уроку, хоть и опаздывал. Считал, что если уж опаздывать, то как минимум на два-три часа. Не соблюдал школьный дресс-код, нося футболки с броским принтом и непозволительно широкие для ученика джинсы. А в рюкзаке всегда лежало пару листков вместо десятка нужных тетрадей. С учебниками, кстати, та же история — пары книжек хватало ему с головой. Заходя в школу, охранник скривился от сигаретного шлейфа, что отходил от парня — смятение мужчины было заметно невооруженным взглядом. Коряков к таким взглядам уже успел привыкнуть. Карты для прохода через турникет у него, конечно же, тоже не было, так что он пролез снизу, вызывая недоумение у молодых учителей. Несколько женщин, стоящих у вахты, оглянулись на него и хмыкнули, процедив что-то язвительное: наверное, удивляются, как новенький может быть таким безрассудным? Школа хоть и была подвержена капитальному ремонту прошлым летом, но с былых времён особо не изменилась: всё такие-же белые стены, стенды, со стенгазетами и расписанием, неосвещенные коридоры, которые вели к столовке и ещё несколько подобных этому этажей. Все самые большие помещения собрали на первом: физкультурный и актовые залы, столовая и медпункт, размером в два учебных кабинета. На втором этаже тусовались младшие классы, на третьем средние, а на четвёртом, соответственно, старшие. Для чего был приспособлен пятый этаж — он всё ещё не знал, но планировал спросить у кого-то из новых-старых одноклассников. Но подниматься на четвертый этаж, как оказалось, довольно тяжко. Войдя в класс, Илья устремил взгляд на учителя, что стояла посреди кабинета и от неожиданности чуть дёрнулась. — Коряков Илья, верно? — наконец произнесла она, — новенький? — Ага, — коротко ответ парень, — извините за опоздание. Но пройдясь взглядом по кабинету, он, естественно, не мог не заметить его. — Прощаю. Мне больше интересно, где твоя школьная форма? — Не то чтобы она у меня есть, — парень лишь беззлобно улыбнулся, пожимая плечами: ругаться он совсем не хотел. Подобная свободная форма вполне устраивала и его самого, и его родителей, так что менять что-то Илье совершенно не хотелось. — Ладно, обсудим это позже, — вздохнула девушка, — это расписание на первую неделю, — она протянула ему исписанный листок, — на следующей неделе подойди ко мне, сверимся. — Без проблем, — хмыкнул Коряков. — Занимай любое свободное место, — учительница махнула рукой в сторону остальной части кабинета и отошла обратно к доске. Свободных мест было хоть отбавляй, а большинство парт были абсолютно свободными. Только вот, он уже присмотрел себе местечко возле того самого белобрысого паренька: последняя парта на третьем ряду. Как же хорошо, что место рядом с этим парнем всегда оставалось пустым. — Привет, Дрейк.***