***
Лечение протекает слишком медленно для мага. Большую часть времени, когда он не спит, в его комнате кто-то находится, но иногда, если удаётся выгадать время, пока рядом никого, он подключает к процессу свою ледяную сущность. Бездействие убивает излишне деятельную натуру трикстера, но ещё хуже осознание, что он всё равно ничего не сможет сделать. Воскрешённый против своей воли пленник у демиурга, который больше Лафейсону не будет доверять, точно не после недавнего предательства фаворита. И диск контроля на него не надели только потому, что он и с кровати-то встать не может надолго, никаких попыток побега в таком состоянии невозможно предпринять. Сбежать — недостижимая цель, не стоит даже пытаться, чтобы не ухудшить своё и без того шаткое положение. Затаиться и ждать? Неизвестность пугает, за всё время его второго пребывания на Сакааре правитель не обмолвился ни словом о дальнейшей судьбе принца разрушенного мира.***
Когда здешние целители заключают, что Локи больше не нуждается в медицинском уходе, на какое-то время он остаётся в своих покоях один. Прекрасное чувство. Только прислуга приносит еду и выполняет мелкие просьбы. К сожалению, длится это недолго. Уже на второй день после завтрака его уединение прерывает Грандмастер, как всегда, во всём своём великолепии. Сияет золотом одежд и улыбается. — Чудесное утро, льдинка, не правда ли? Скепсис чародея можно ощутить физически. Впрочем, Эн Дви по-настоящему умеет удивлять, оглашение приговора для Лафейсона никогда ещё не начиналось с таких слов, ещё и сказанных с излюбленной Гастом приторно-радостной интонацией. Может, старейшине просто доставляет удовольствие держать чародея в постоянном напряжении от нехватки информации и резких перепадов настроения от наигранной приветливости к пугающей серьёзности. Но маг от этого уже устал. — Перейдём к сути, — требует он, и это третья фраза, сказанная им за всё время. — Собирайся, чудо, пора вытащить тебя из твоего, ам, заточения, — командует (пусть добродушно, но Локи не обманывается, это приказ), а затем, словно бы насмехаясь над положением опального принца, ещё и спрашивает: — Не возражаешь? Смешно до ужаса. Как будто он может что-то возразить. Лафейсон подходит к гардеробу, накидывает поверх кофты — с момента выздоровления даже в своей комнате он одет почти полностью — жилет и пристёгивает плащ. Обернувшись, ловит на себе цепкий взгляд Грандмастера, расправляет плечи. Ему всё равно, но даже очередная смерть не может отнять у него умение сохранять поистине королевское достоинство и идти с гордо поднятой головой — на переговоры или на пиры, к трону или на плаху. Только вот Эн Дви ведёт его не по ожидаемому маршруту, и расщепителя рядом не видно совсем. Когда они покидают дворец, Локи думает, что всё, возможно, не так просто и даже не так плохо, как он себе представлял. Всё может быть ещё хуже, но об этом он просто старается не думать. — Снежинка, смотри, какой прелестный наряд! Уверен, он будет отлично на тебе смотреться. Маг тоже уверен, как ни странно. Особенно привлекает взгляд тёмно-зелёная блуза с полупрозрачными лёгкими тканями на рукавах и золотой вышивкой. Но сейчас Лафейсон бы не надел её, ему вообще хочется надеть какой-нибудь шарф или хотя бы одежду с более плотным воротником, а не... это. Демиург, будто угадывая его мысли, переключается на что-то ещё, не дожидаясь ответа и не требуя примерить приглянувшийся диктатору наряд. Принц хмурится, но идёт вслед за щебечущим Гастом. Наконец-то в голове мелькает мысль, что, возможно, казнить его никто и не собирался. Отвлёкшись от своих раздумий и тут же взглядом наткнувшись на интересующий его предмет одежды, Локи останавливается. Высокий воротник с характерной для сакаарской одежды кучей застёжек, абстрактный рисунок, что-то вроде линий, в хаотичном порядке повторявших формы застёжек. — Примеришь? — Эн Дви внезапно появляется рядом словно из воздуха — слишком близко, заставляет трикстера вздрогнуть и отшатнуться — и понимает, что куртка пришлась по душе божеству, ещё раньше, чем об этом успевает подумать сам Локи. Именно поэтому чародею требуется ещё несколько секунд на раздумья, но после он кивает. Консультанты тут же подлетают к влиятельному покупателю, отыскав товар нужного размера, и помогают надеть куртку. — Нравится? — спрашивает довольный старейшина. Ему-то самому точно нравится, это видно. Лафейсон осматривает себя в зеркало, усмехается. Поворачивается к диктатору с негромким: «Нравится». И оставляет все остальные заботы на Гаста, тут же купившего эту вещь. Они ещё несколько часов бродят по подобным магазинам, выбирая вещи в пустующий гардероб принца. Диктатор, что удивительно, считается с каждым словом и даже взглядом мага, обходя стороной всё то, к чему божество высказывает явную неприязнь. Такое очень необычное поведение вызывает у йотуна недоумение... и что-то ещё, поэтому чародей намеренно выбирает несколько вещей, что явно понравятся правителю Сакаара. Наградой ему служит приятное удивление Грандмастера, хотя тот именно эту эмоцию, конечно же, не особо стремится показывать. Но Локи хорошо читает эмоции. — Ты такой, такой... то слово на «П», Топаз? — восхищённый, воодушевлённый Эн Дви привычно зачем-то просит поддержки у неизменно следующего за ним телохранителя. Неизменно следующего за ним и дерзящего всем вокруг него. — Паршивец. — Нет, конечно же нет, «прекрасный», я имел в виду «прекрасный»! Качество некоторых тканей внезапно задумчивый демиург считает необходимым проверить самолично, и маг едва справляется с тем, чтобы просто стоять на месте в это время, не отшатнувшись, но отворачивает голову от яркого знакомого запаха. Несколько раз принц снова ловит на себе пронзительные взгляды правителя, и ему даже кажется, что в такие моменты диктатор собирается что-то сказать, или подойти, или сделать хоть что-то, однако почему-то он так и не двигается. Может, чародей просто ошибается, может, он и не так хорошо читает его эмоции. Но самым приятным во всём этом мероприятии оказывается, безусловно, тот факт, что трикстер впервые в обществе старейшины на людях не чувствует себя дорогой, красивой вещью, обладанием которой нужно перед всеми похвастаться, благосклонность которой таким пошлым способом просто пытаются купить. Возможно, потому что до самого возвращения во дворец Эн Дви к нему так ни разу и не прикасается.***
Проходит неделя, а терпимее к окружающим рядом с собой трикстер не становится. Ведёт себя слишком дёргано, злобно скалится на всех, кто появляется здесь, не позволяет подходить к себе слишком близко. Появление старейшины — а Эн ходит бесшумно — тот просто пропускает, судя по всему, чувствуя себя чуть больше в безопасности в собственной комнате, куда мало кто может зайти без ведома мага. Грандмастер осторожно касается обнажённой кожи его предплечья, но Локи тут же резко отстраняется, словно обжёгшись, в руке материализуется короткий клинок, глаза становятся ярко-алыми. Но этот трюк для отвода глаз уже не сработает, Гасту хватило и мгновения, чтобы почувствовать. Раньше, когда колдун был в шаге от смерти, на температурные изменения никто не обращал внимания, ведь вся эта ситуация с воскрешением и лечением и так означала, что состояние в процессе будет очень сильно отличаться от нормы. Сейчас, когда Лафейсон жив, и даже синяки с шеи практически пропали, а у йотуна в этом облике всё ещё ледяная кожа, холоднее даже, чем в его истинном облике, у Эна появляются вопросы. — Ты слишком холодный, льдинка, — в голосе нечто, похожее на непонимание и, если трикстера не обманул слух, неприкрытое беспокойство. Демиург после воскрешения принца слишком серьёзный рядом с ним, даже наигранность и привычное веселье ощущаются совсем иначе, словно появляются исключительно по инерции. Локи это пугает, сколько бы ни пытался отрицать. — Ничего необычного, я инеистый великан, и ты сам разве назвал меня льдинкой не поэтому? — бог разыгрывает легкомысленность, когда отвечает, и внешне всё равно до безобразия спокойно реагирует на изменения в поведении Грандмастера, хотя секундой ранее явно был почти напуган тем, что не смог скрыть. Конечно, старейшина в его маскарад не верит нисколько. — Дорогуша, может, не стоит лгать мне? — с намёком задаёт Гаст вопрос вполне риторический, мягко перехватывая руку своего божества и отбирая у него кинжал. Скрывать холод больше нет смысла, так что Локи даже не пытается сопротивляться. И он слышит угрозу, разумеется, слышит. Только вот среагировать на неё должным образом нет ни сил, ни желания, ни мотивации. Он же просто не может испугаться, ему всё равно, и это самая предсказуемая реакция. Эн с того света его вытащил, уничтожать свои старания и отправлять обратно в Хельхейм явно не станет, любые пытки не пугают с ещё со времён плена в читаурийском мире, к тому же не имеет смысла наносить вред тому, кого сам столько времени выхаживал. Домашний арест? Да Лафейсон и сам свои покои почти не покидает, его сложнее вытащить, чем запереть. — Мне нужно побыть одному, — выдает принц вместо желанной для Грандмастера правды и теряет всякий интерес к правителю, переместившись от окна к одному из кресел. — Так ты хочешь выгнать меня, находясь в моем, хм, дворце? — таким поворотом демиург явно возмущён, не этого он ожидал. Он садится рядом, и Локи отчётливо чувствует сгустившуюся вокруг атмосферу, управлять всеми материями вокруг себя у этого существа получается отлично. Возможно, проявлять безразличие действительно не стоило, но последнее, что сейчас волнует мага, — это правила хорошего тона. — Ты меня воскресил, поэтому я и «слишком холодный», — сдаётся наконец, надеясь, что старейшина его просто оставит в покое, удовлетворив своё любопытство. Эн берёт руку принца в свою, проводя пальцами по ледяной бледной коже предплечья. И Лафейсон, читая только хмурое недоумение на его лице, поясняет устало: — Каждая смерть отбирает что-нибудь важное, и вернуть это практически невозможно. Гаст кажется завороженным. Локи не уверен, что он вообще слушает. — Я скучал, — говорит совсем невпопад и смотрит на трикстера пронзительным тёмным, голодным взглядом. В этот момент Грандмастер совсем не скрывает своих эмоций, от этой искренности дух захватывает, и маг в ней совсем теряется. — Я был здесь всё это время, — негромко возражает йотун, непонимающе. Эн обхватывает его запястье, мягко притягивает к себе, целует тыльную сторону ладони. Действует очень опасливо, будто боится спугнуть. У принца не появляется и мысли о протесте. — Скучал по прикосновениям, — низкий, гипнотизирующий голос. Опасный. Лафейсона совсем не пугает. Он долго не позволял никому до себя дотрагиваться, гнал всех прочь, но не мог даже и подумать, что все те взгляды, которые бросал на него Гаст украдкой... Маг ждал подозрения и недоверия, это привычно и объяснимо после организации однодневной революции, но он никак не думал о простом желании физической близости. — Так и что же тебе мешает? — тихий смешок. Локи перехватывает руку старейшины, подносит к своей щеке, но не успевает даже закончить начатое. Грандмастер сам обхватывает его лицо руками и целует жадно, так, что сомнений не остаётся — он действительно очень скучал, так, будто пытается насытиться за всё время разлуки. Демиург, диктатор, создатель целой планеты всё это время просто ждал, пока Лафейсон сам позволит к себе прикоснуться. Когда Эн отстраняется, изумрудные глаза напротив блестят. — Обними, — требовательно просит принц. Гаст только рад подчиниться. Он очень тёплый, нежный, отчётливо пахнет жжёной карамелью и, кажется, совсем слабо — нефтью и металлом. Маг прячет лицо в золотом халате на плече демиурга и впервые за долгое время улыбается. Сердце его мёрзнет от собственного холода, он чувствует себя живым совсем немного, но это уже гораздо больше, чем за всё время после воскрешения.***
— Эн... — едва слышно шелестит в тишине комнате, словно оборвавшееся. И хотя этих двух букв обычно недостаточно, сейчас Грандмастер обращает всё внимание на своего избранника. — Эн Дви Гаст, — задумчиво повторяет Локи. Но старейшина молчит, ведь интонации совсем не те, на которые следует отвечать. Трикстер просто впервые произносит его полное имя. Так, словно пробует его на вкус. Таким тоном, словно отчего-то не может с ним смириться. Прячет лицо, уткнувшись в шею диктатора. — Ненавижу тебя. Говорит с опаской, как будто ещё очень боится последствий своих слов, но уже не собирается держать их при себе. Не собирается услужливо молчать, как делал когда-то. Целую жизнь назад. Демиург только прикрывает глаза, усмешка превращается в кривую линию недовольно поджатых губ. Но йотун снова удивляет. Ловит обе руки Грандмастера своими, не глядя, а затем перехватывает запястья. Опускает на колени Гаста. Поднимает голову, проводя по загорелой шее к линии челюсти. Вероятно, не специально. — Поцелуй меня, — требует капризно. Диктатор подчиняется. Скользит губами по щеке, прежде чем коснуться губ. Хочет погладить, зарыться в волосы, но Локи жёстко удерживает его руки, не позволяя, хотя сам льнёт к нему всем телом. — Не стоит так делать, — низким, охрипшим от возбуждения голосом говорит Гаст, как только маг прерывает поцелуй. Лафейсон молчит. Отпускает запястья, но, не дав времени для манёвра, тут же переплетает их пальцы, вновь завладев контролем над старейшиной. Выгибается намеренно. Грандмастер почти задыхается. — Тише, — на грани слышимости, почти глумливо. Но не дразнит правителя слишком долго, укладывает чужие ладони себе на бёдра, разводит ноги чуть шире. — Это всё твоё. Диктатор принимает правила игры. Выводит пальцами только одному ему понятные узоры на внутренней стороне бёдер. Теряет терпение, пытается царапать сквозь ткань, сжимает до синяков. Локи смеётся. Гаст рычит. Ткань костюма легко тает по воле мага, оставляя только бельё. Пальцы трикстера сцеплены в замок за спиной старейшины. Грандмастер нисколько не обманывается столь притягательным открывшимся полем деятельности. Он принял условия Лафейсона, так что прекрасно понимает, что ему позволено всё ещё только то же самое. Впрочем, выводить узоры на голой коже чувствительного принца гораздо интереснее. Диктатор ловит каждый излишне резкий вздох, каждое секундное изменение в дыхании. Каждое свидетельство, которое Локи позволяет себе не сдержать, а ему — услышать. Затем наконец чародей, расцепив свои руки, вновь ловит чужие, чтобы свести впереди. Это разрешение, хотя бельё всё ещё надето на нём. Эн Дви ласкает своего бога сквозь ткань — йотун хватает его за правое плечо (с которого так удачно сполз золотой халат), почти больно впившись короткими ногтями. Гаст тоже сжимает его. Протяжный, наверняка специально шумный выдох куда-то в ключицы Грандмастера. — С ума меня сведёшь, — обвиняюще-горячо шепчет старейшина. — Такой. План. У паршивца голос хитрый-хитрый, совсем не сбившийся, сладкий до безобразия. Демиург то ли скулит, то воет, то ли издаёт неизвестный вселенной звук. Одновременно с этим маг проводит языком по шее. — Можно. У диктатора сносит крышу от одного слова, произнесённого мягко, с придыханием, этими бесконечно прекрасными губами. Эн Дви прикладывает нечеловеческие усилия, чтобы не сорваться. Проникает под резинку трусов, крепко обхватывает член Локи, проводит по головке пальцем. Несдержанный стон служит его выдержке наградой. Маг запрокидывает голову на загорелое плечо, полностью отпускает себя. Гаст дрочит ему сильно, даже грубо. Лафейсон дрожит от удовольствия. Поворачивает голову, пытаясь оставить укус, но только царапает зубами кожу за ухом Грандмастера. Кончает со сдавленным вскриком, тут же обмякая в объятиях. — Ненавижу тебя, — шепчет Локи, снова утыкаясь в загорелую шею. Запах жжённой карамели мешается с морозной свежестью, начисто перебивая нефть и металл. Маг терпеть не может карамель. — Я знаю, — с улыбкой отвечает демиург. Зубы сводит от этой фальшивой улыбки. Может, когда-нибудь он тоже научится ненавидеть. Когда-нибудь, но не сейчас. Лафейсон перекатывается вбок, по-змеиному извернувшись, и распахивает золотую мантию. Штаны под ней исчезают так же легко, обнажая разгорячённую плоть. Йотун обхватывает её своими невозможными пальцами, и Гаст накрывает их своей ладонью, сжимает. — Нетерпеливый, — чародей смеётся. У него бесконечно красивый смех. Две руки, двигаясь в едином темпе, легко доводят взвинченного диктатора до разрядки. Магия принца, взметнувшись изумрудно-золотым ветром, уничтожает следы того, что здесь было. Очищает кожу и ткань, возвращает одежду. Старейшина готов к тому, что теперь маг снова уйдёт. Как всегда уходит. Но Лафейсон, вновь извернувшись, только устраивается поудобнее. — Почитай мне, — даже не просьба. Приказ. Он совсем теряет страх перед могуществом Гаста. Знает, что любая прихоть будет исполнена, и нагло пользуется этим. — На твоём родном языке. Свернувшееся на коленях Грандмастера божество, холодная щека на плече и тёплое дыхание в шею. Мерно вздымающаяся грудная клетка йотуна, засыпающего под тихое чтение на совершенно незнакомом ему языке. Эн Дви обнимает своё сокровище, прижимает к себе крепче, продолжая читать. Такого Локи он никогда не научится ненавидеть. — Люблю тебя, льдинка. Принц уже спит. Оно и к лучшему.***
Когда Лафейсон без раздумий принимает приглашение Гаста посетить филармонию за пределами Сакаара, это вызывает некоторое подозрение. И хотя Грандмастер не говорит об этом и не показывает, даже мысль о том, что чародей может сбежать, оказывается настолько неожиданно неприятной, что хочется тут же всё отменить. И всё-таки этого делать не стоит. Маг и так редко к нему благосклонен. Так же внезапно трикстер вызывается и заняться выбором их костюмов. «Только не говори мне, что ты собираешься надевать свою мантию для сакаарских вечеринок в приличное общество». Правитель нисколько не возражает и не вмешивается в попытки Локи отыскать именно то, чего он хочет. — Не голубой металлик. Ни за что, — ультимативно заявляет трикстер, придирчиво оглядывая своего спутника перед выходом. И здесь демиург хмурится, практически злится. Это черта, которую переступать нельзя никому. Вообще никому. Сколько бы он ни потакал всяческим капризам принца, от отличительной черты своей семьи ни за что не откажется. Но Лафейсон легко читает эту перемену в настроении, поэтому левой рукой хватает его за подбородок, вновь привлекая внимание только к себе. Кажется, у него на этот случай уже есть какой-то план, и стоит признать, что Гаст заинтригован и, возможно, готов рассмотреть варианты. — Закрой глаза, — впервые за долгое время Локи просит. Судя по всему, чувствует, что здесь даже его безнаказанность даёт трещину, и это становится решающим аргументом «за». Грандмастер прикрывает глаза, состредоточившись на ощущениях. И не жалеет, что доверился. Маг кистью вычерчивает такую же линию, которую до этого стёр, коротко целует и, подправив что-то возле губ, отходит. Помедлив, заключает: — Готово. Когда Эн Дви, открывает глаза, йотун улыбается с каким-то странным смущением. Характерная вертикальная черта пурпурного цвета спускается от губ чародея. И даже зеркало не нужно, Грандмастер читает по выражению лица напротив, что на его лице идентичный рисунок. Локи понятия не имеет, что это значит, однако пускай всё так и остаётся. Старейшине нравится, и они вместе отправляются на корабль. В самой же зале Лафейсон поначалу держится довольно отчуждённо. Демиург прекрасно знает, что скоро тот начнёт свою игру, ведь у него своя программа развлечений на начало этого вечера. Уже привычная для них обоих, театральная и почти искренняя. — Хочешь коснуться меня, — принц даже не спрашивает, явно довольный собой, утверждает своим негромким проникновенным голосом. — Хочешь меня поцеловать, — чуть поворачивает голову, чтобы видеть стоящего за плечом Грандмастера. Эту улыбку стоило бы запретить законодательно, но они не на Сакааре. — Хочешь показать всем здесь, что я твой, — озвучивает очевидные вещи, отступает на четверть шага, но этого достаточно, чтобы прижаться к старейшине. Невозможный. Диктатор вскидывает руку — не касается, только протягивает билеты, которые чародей тут же забирает, задержав контакт с чужими пальцами на несколько мгновений дольше, чем нужно. — Но я тебе не принадлежу, — довольно заключает маг. Ему нравится играть с бездной. Эн Дви Гаст, древнейшее существо, последний представитель своего вида, единоличный создатель и правитель планеты. У него достаточно сил, чтобы одним своим жестом заставить весь сакаарский народ подчиниться любому его слову. И он проигрывает этому юному божеству. Лафейсон уже без своего спутника успевает вплыть в ряды здешнего светского общества, с интересом изучая всё вокруг. Нечасто у наполовину заброшенных планет вроде Забвения можно увидеть такие прекрасные искусственные строения, как этот спутник. Внезапно йотун возвращается, он очень напряжён, чем-то обеспокоен, но делиться своими мыслями с Грандмастером не собирается. Это и не требуется. Ведь он подходит сам, укладывает ладонь Гасту на плечо. Старейшина тут же опускает руку ему на талию. Понимает без слов, что здесь кто-то, представляющий опасность для его принца. Локи почти расслабляется, под защитой диктатора ему спокойно. Он уверен, что теперь никто из Чёрного Ордена здесь не посмеет к ним подойти. — Братец, у тебя в коллекции тоже новая зверушка? — раздаётся совсем рядом с ними. Демиург усмехается, а принц прожигает незнакомца крайне недовольным взглядом. — Тиван, — мягко возражает Гаст, прижимая возмущённого йотуна к себе. — Неужели ты разучился общаться со своими, со своими, хм, гостями? Коллекционер заливисто смеётся, и Эн Дви думает, что на самом деле они с Локи неплохо поладят, если когда-нибудь им удастся пообщаться несколько дольше. У них действительно много общего. Особенно любовь к маскам и шуткам. — Прошу прощения, по вам ведь и так всё видно, — Танелиир примирительно улыбается, задерживает внимательный взгляд на лице Локи. На рисунке. — Неужто бессмертный? — Бог, — встревает трикстер, недовольно щурясь. Ему не нравится, что о нём говорят в его присутствии, словно он снова только лишь вещь для хвастовства перед кем-либо. То обстоятельство, что брат Грандмастера сделал такой явный акцент на линии на его подбородке, заставляет его чувствовать себя неуютно. Вероятно, у этого символа есть значение, которое божеству действительно стоило бы узнать, ведь оба старейшины рисуют его себе. — Я вижу, держишь моего брата на коротком поводке, — смешок. Недовольство диктатора можно почувствовать кожей. — Но я рад, что ему с тобой повезло, — неожиданная скрытая горечь в словах Тивана и прямое обращение заставляют Лафейсона удивлённо нахмуриться. — Ваш вид привычен к бесконечной жизни больше прочих. Приятного вечера, Эн Дви, Локи. Танелиир удаляется в сторону других гостей, которых ему, очевидно, ещё нужно поприветствовать, а чародей догадывается, что за всем этим есть какая-то история. Очень длинная история, потому что мгновению очень сложно оставить след в душе столько долго живущего демиурга. Очень неприятная история, потому что Гаст становится странно задумчивым, крепче прижимает мага к себе и мягко касается его виска губами. Очень личная история, потому что принц по этому поводу даже не возникает, позволяет Грандмастеру всё и сам льнёт к нему. — Я рядом. А в другом конце зала довольно улыбается Коллекционер. Кажется, лёд тронулся.***
— Снежинка, не хочешь попробовать манго? Локи лениво приподнимает голову, смотрит на Гаста. Кажется, когда-то он обмолвился об этом фрукте, и старейшина запомнил. Лестно. Но маг только бросает усталый взгляд вместо ответа и отворачивается, прикрывая глаза. Эн Дви не настаивает на ответе, осторожно перебирает волосы, гладит открытую шею. Синяки больше не болят совсем, но трикстер пытается скрывать уродливые шрамы даже от Грандмастера. Безуспешно. «Ты в порядке?» Демиург бы спросил, но знает ответ на этот вопрос. Чародей только фыркнет насмешливо, скажет: «Разумеется». А может, недовольно скривившись, молча встанет и уйдёт в свою комнату. И второй ответ будет гораздо честнее. Потому что без причины Лафейсон бы никогда сюда не пришёл по своей воле. А ведь он пришёл, осторожно приоткрыл дверь, даже не подумав постучаться, юркнул в змейкой в образовавшуюся щель и тут же закрыл за собой. Остановился, как вкопанный, смотрел на старейшину пронзительно и стоял, думал, словно боролся с собой. А затем подошёл, всё ещё не говоря ни слова, улёгся рядом и опустил голову на колени диктатора. Сакаарец ничего не спросил. Что-то очень важное заставило йотуна оказаться здесь, Эн Дви просто помогает с этим справиться, а маг плавится от прикосновений. Ему так не хватает тепла и ласки, не хватает кого-то рядом, это видно невооружённым взглядом, и Грандмастер делает всё, что в его силах, чтобы оправдать доверие божества, показавшего ему свою уязвимость. — Я бы хотел, но не чувствую вкуса еды, — внезапно заговорив, объясняет Локи. — После нашей первой встречи я умер дважды. — Ох, льдинка, почему же ты не сказал раньше? Чародей качает головой, как будто это не важно, изображает подобие улыбки. Даже не старается, настолько неубедительно это выглядит. Настолько у него уже не хватает сил на искусное притворство. А затем, завозившись, поднимается. Обнимает Гаста, устроившись у него на коленях и уткнувшись в плечо. И после небольшой заминки тёплые руки скользят по спине принца. Демиург весь как пламя. Это слабость. Несколько жизней назад Лафейсон за неё себя бы возненавидел, но сейчас у него нет такой роскоши, как желание упрекать себя. Он умер дважды за последний месяц. Он имеет право делать всё, что посчитает нужным, если это поможет ему чувствовать себя лучше. Стук в дверь заставляет мага вынырнуть из раздумий. — Нужно открыть. Не возражаешь? — зачем-то уточняет Грандмастер. Как будто Локи капризный ребёнок, который закатит истерику, если Эн Дви его отпустит. Смешно. Трикстер кивает, пытается выпутаться из объятий, но у диктатора явно другие планы. Он подхватывает чародея, заставляя того крепче вцепиться в старейшину, и удерживает одной рукой, словно принц ничего не весит. — Гаст, — зло рычит недовольный, дезориентированный йотун. — Две секунды, снежинка, это не займёт много времени, — обещает старейшина с улыбкой в голосе. Зато магу вообще не до смеха, он снова рычит, опасно, предупреждающе, но затихает, когда открывается дверь. Правитель забирает что-то, ставит на стол рядом с кроватью и наконец-то, к радости Локи, садится. Йотун тут же от него отрывается, отталкивает, скалится, обнажая острые клыки, и готовится высказать всё, что обо всём этом думает. Только демиург такой возможности ему не даёт, тут же вручает высокий цилиндрический стакан с оранжевой жидкостью. Принц недоумённо хмурится. — Попробуй, — советует Эн Дви с излишне радостным видом. Видимо, это действительно что-то необычное, если Грандмастер так настаивает на знакомстве с напитком. Богу и правда нравится этот приятный сладкий вкус. — Что это? — всё же интересуется он, склонив набок голову. Сок очень необычный для здешних мест, в нём совсем не ощущается приторных добавок, характерных для большинства коктейлей на шумных вечеринках, устраиваемых Гастом во дворце. — Манго, — самодовольно заключает Грандмастер. Лафейсон ещё пару секунд просто смотрит на него, видимо, осознавая всё происходящее, и демиург читает в изумрудном взгляде удивление вперемешку с восхищением. В отсутствие вкуса любых блюд Локи действительно наслаждался только сакаарскими коктейлями, и теперь он сам не понимает, как раньше ему в голову не пришло переделывать в коктейли еду. Диктатор обманул Смерть. — Уж не знаю, какие у тебя отношения с другими земными фруктами, — Гаст с улыбкой указывает в сторону столика, — но можешь ещё что-нибудь попробовать. На подносе почти десяток разных соков. Демиург уже давно не видел, чтобы у Локи так живо блестели глаза.***
Тихо отъезжает в сторону дверь, впуская свет. Так же тихо закрывается. Хозяин комнаты даже не оборачивается, хотя Лафейсон отлично знает, что тот не спит. «Не против, если я..?» «Я не могу уснуть, разрешишь..?» «Послушай, Гаст...» «Мне снятся кошмары похуже тебя, и из двух зол...» «Я ненадолго, только...» Ничего из того, что крутится в голове, йотун не произносит. Он не собирается оправдываться. Если старейшина хоть немного возражает, лишние слова не нужны, чтобы вызвать незамедлительную реакцию. Однако её не следует. Локи не уверен, хороший ли это знак. Какая-то часть его всё ещё надеется, что Грандмастер сейчас же встанет и заставит его уйти, сейчас для этого достаточно одного неосторожно сказанного слова. Правитель будто чувствует. Молчит. Практически не двигается. И благодаря этому часть мага, которая всё же отчаянно желает выспаться, побеждает в безмолвной войне. Трикстер подходит к роскошной кровати правителя. Садится, медлит, всё ещё очень сомневаясь в своих намерениях. Но половина освобождена, будто Грандмастер знал заранее, что чародей придёт. Или, может, только на это надеялся. Исключительно сегодня? Как часто он так делает? Разумеется, это может быть и простая случайность или привычка, ведь постель Гаста вряд ли редко пустовала... раньше. Годы или десятки лет до того, как он разогнал остальных фаворитов. — Не спится, снежинка? — старейшина поворачивается, приподнявшись на локте. Он улыбается, и в его улыбке йотун читает какой-то мрачное торжество. Принц уже жалеет, что пришёл, нерешительность вмиг слетает, ей на смену приходят кривая линия недовольно поджатых бледных губ и ледяной блеск глаз. Разумеется, он тут же хочет уйти, вот только Грандмастер видит и не позволяет. Обнимает, мягко прижав к себе. Локи не успевает увернуться, вслепую хватает его за плечо в нелепой попытке остановить неизбежное, но реагирует слишком поздно. Слишком поздно для себя. Лафейсон легко может освободиться, но не делает для этого ничего. Демиург, безусловно, силён, но сейчас не использует ни толики своей нечеловеческой силы, он не удерживает трикстера против воли, только предлагает остаться, только прикосновением, без слов. Это самый нечестный ход по отношению к чародею, но выигрышный, недаром Эн Дви зовётся мастером игр. Божеству просто необходимо это тепло, он так устал от холодных кошмарных ночей, так устал от вечного мороза на месте некогда горячего сердца. — Почитать тебе? — тихо спрашивает Гаст куда-то в черноволосую макушку. И лёгким кивком йотун сдаётся без борьбы. Прижимается ближе, забирает всё тепло, которое диктатор может ему предложить. Делает вид, что не замечает довольной улыбки старейшины. И без этого плохо. Соорудив удобную конструкцию из подушек, полулёжа и организовав им достаточно комфортный для сна приглушённый свет, Грандмастер негромко читает. Локи, удобно устроивший голову у него на груди, с удовольствием слушает приятные рычащие звуки йотунхеймского языка, удивительно хорошо усыпляющие уставшее сознание. Что-то про волшебные пещеры и редкие магические кристаллы. Может, сказка, слишком серьёзно воспринятая кем-то легенда. Может, правда, о которой никто никогда не слышал. Не важно. Карие глаза светятся, солнечным янтарём блестят в полумраке. Чародей не обращает внимания. Он слишком занят тем, что ненавидит демиурга. За его излишне притягательный голос, за осторожные нежные касания, за обжигающее тепло, которое он дарит, за наглую красивую улыбку, за сверхъестественную привлекательность, за хрупкую обманчивую вседозволенность, за дорогие и слишком приятные подарки, за постоянную заботу, за иллюзию, что Лафейсон не одинок. — Ненавижу тебя, — за то, что просто не может тихо носить свою ненависть в себе, за то, что ему обязательно нужно выплеснуть её, донести до старейшины и напомнить о ней себе. — Я знаю, — за покровительственный тон и вкрадчивые интонации, которым так хочется поверить, за каждый шаг, будто сделанный по идеально выверенной стратегии, за то, что Эн Дви делает всё возможное, чтобы привязать к себе принца, за то, что даже не скрывает свою игру, но маг всё равно не может ему ничего противопоставить, за то, что ласково проводит по волосам и целует в макушку. — Сладких снов, мой принц. Но больше всего, конечно, Локи ненавидит Грандмастера за то, как отчаянно на самом деле в нём нуждается.***
— Я устал, — выдаёт маг внезапно, наконец-то сорвавшись. Учитывая всё то напряжение, которое сопровождает каждый его шаг, то, что принц решает его выплеснуть, совсем не вызывает удивления. — Снежинка, тогда тебе всего лишь, всего лишь следует отдохнуть, — советует Гаст и предсказуемо пытается обнять мага. И это первый раз, когда чародей ему запрещает. Отталкивает, не позволяет себе поддаться. Сейчас Лафейсон действительно хочет остаться один, хотя и сам не знает, что послужило спусковым крючком для такого эмоционального взрыва. Это действительно необъяснимо, как будто всё недовольство скопилось в этом моменте. Старейшина недовольно хмурится. — Устал от твоей лжи, от твоих прикосновений, от тебя, — раздражённо сообщает трикстер. По его рукам бесконтрольно струятся, извиваясь почти живыми змеями, мощные потоки изумрудно-золотой, словно сошедшей с ума магии. Именно из-за неё мелкую дрожь практически невозможно заметить. А Грандмастер... Он просто поднимается и уходит. Лафейсон растерянно смотрит ему вслед. Какое-то необъяснимое чувство очень неприятно царапает лёд у сердца. Потому что правитель его словами, кажется, действительно расстроен, и это неожиданно важно. Бог не сказал ни слова лжи, но умолчал о важной правде. Потому что он действительно устал от того, что уже почти не может противостоять своему желанию поверить и раствориться в этой лжи, которую Эн Дви так упорно выстраивает. Устал от того, что его промёрзшее изнутри сердце ничего не может противопоставить обжигающе-горячим прикосновениям. Устал от того, что каждая клеточка его тела, протестующая против одиночества, рвётся, стремится к Грандмастеру. Устал от того, что сражаться с этим, сколько бы он ни пытался, совершенно невозможно, и единственное, что остаётся, это выплёскивать на старейшину всю свою злобу на себя. Локи ложится на кровать, подтягивает к себе чужое одеяло, сворачиваясь калачиком. Привычный аромат жжённой карамели мягко окутывает взвинченного принца. Он прикрывает глаза, тихо выдыхает. Надо признать, что он стал гораздо терпимей относиться к этому сладкому запаху. Через несколько часов демиург возвращается. Лафейсон открывает глаза, он так и не смог уснуть. За вспышкой гнева последовало вполне ожидаемое истощение всех сил, однако оно по какой-то сверхъестественной причине не позволяет уснуть. Эн Дви сводит брови к переносице, недоумённо воззрившись на представшую ему картину. Наглое божество, только недавно заставившее его в эмоциональном порыве покинуть собственную комнату, лежит в его кровати, на его подушке, завернувшись в его одеяло. И смотрит отчего-то совершенно несчастным взглядом. Как будто по-настоящему жалеет о своих словах. Как будто хочет — звучит невероятно — извиниться, но явно не торопится. — Дорогуша, и как я должен это понимать? — тут же задаёт Грандмастер, выгибая бровь, йотуну ожидаемый вопрос, на который тот совершенно не готов ответить в привычной манере. — Не нужно было этого говорить, — сообщает маг глухим голосом. Отводит взгляд. — Мне жаль, что я был так груб. «Устал от тебя». Это действительно извинение, удивительно искреннее и правдивое, и хотя чародей не опровергает ничто из своих слов, старейшина впервые задумывается над тем, что они, возможно, не были правдой, хотя бы часть из них. Что уставший от его общества трикстер не остался бы в комнате, от пола до потолка пропитанной его присутствием, не стал бы спать в кровати, хранящей его запах, не дожидался бы его, не жмурился и не улыбался бы сейчас от одного прикосновения к ледяной щеке. — Тебе и правда стоит отдохнуть, — негромко заключает Эн Дви, легко прощая магу все слова. Небрежно скидывает мантию и ложится рядом. Лафейсон протягивает руку, касается его улыбки, мягко проводит по ней пальцем, почему-то улыбается сам. Гаст перехватывает бледную ладонь, целует костяшки. Кажется, Локи начинает что-то понимать, но эта важная мысль, как и все прочие, ускользает от него, когда старейшина, нырнув под одеяло, прижимает чародея к себе.***
Он всё-таки сбегает. Пока правитель планеты занят своими важными делами планетарного масштаба, Локи, прекрасно знающий его сегодняшнее расписание, легко пробирается в ангар. Коды доступа почему-то до сих пор не меняли, да и полная свобода перемещений для йотуна, судя по всему, входила в один из приказов Грандмастера. Ни один охранник его не останавливает, ни одна из инопланетных служанок даже не интересуется, что он забыл в той части сакаарского дворца, где не бывал уже целую жизнь. Перед Лафейсоном уже открывается массивная дверь космического корабля, её часть автоматически опускается, чтобы стать трапом. Лучшая возможность, казалось бы. Забегай, взлетай и как можно скорее прокладывай маршрут до любой точки, вся вселенная открыта. Только вот йотун впервые задумывается, а стоит ли вообще так опрометчиво бежать в лапы смерти. Месть Таносу и правда важная цель, только вот принцу, даже если он каким-то чудом выживет, выстоит против фиолетового великана с силой камней бесконечности, вряд ли найдётся место среди остальных асгардцев в горячо любимом братцем Мидгарде. Он действительно хочет покинуть старейшину? Променять его заботу, привязанность, нежность и комфорт на эфемерное... что? Свободу? А кто-то его ограничивает здесь? Качает головой, прикрывает глаза. Прогоняет эти мысли. Нельзя останавливаться на полпути. — Даже не попрощался, — голос исполнен грусти, но у трикстера всё внутри холодеет. Узнал всё-таки, пришёл помешать. Судя по звуку, стоит за спиной, шагов так десять, размашистых. И как только сумел подобраться незамеченным... Ах да, демиург. Такому под силу гораздо большее, чем просто обмануть слух. Лафейсон оборачивается, отступает назад испуганно. И чувствует себя меж двух огней. За спиной — долгожданный ключ к свободе, но в десяти («в десяти с половиной», — издевательски поправляет внутренний голос) шагах от Локи стоит Грандмастер. Просто стоит, да, не предпринимает никаких действий, только вот этим маг не обманывается. Сомнений нет, что старейшина одной рукой запросто сможет остановить любой из кораблей в этом ангаре, летящих на пределе своей мощности, не отрываясь от распития неоновых коктейлей. — Не знал, как подобрать слова, — неожиданная хрипотца йотуна с головой выдаёт его страх. Его и так трудно скрыть, когда Гаст стоит так близко, разузнав про планы Лафейсона на ещё не свершившийся побег. — Невежливо, — укоряет диктатор, недовольно поджав губы. Трикстер не знает, что предпринять. Совершенно. Бездействие старейшины не делает ситуацию яснее, хотя одно только его присутствие уже пугает. Молить о пощаде, чтобы вернуться к нему? Умереть в бессмысленной борьбе за свою свободу? Варианты пока не самые привлекательные, сложно разумно выбрать что-то из двух зол, когда в собственной голове бардак. — Ты правда не хочешь остаться? — вдруг спрашивает Эн Дви с неизвестно откуда взявшимся смирением. Локи хмурится непонимающе и в эту самую секунду вдруг допускает мысль, что Гаст всё это время... что он... всегда был с ним честен. Что желания йотуна были и остаются для него важнее всего. Что вседозволенность принца никогда не была ложью. Что старейшина не собирается его останавливать, если он хочет улететь. — Я должен, — негромко отвечает Лафейсон. Он вообще не обязан ни перед кем оправдываться, только вот на душе отчего-то становится так скверно, будто до этого йотунхеймского холода не хватало и там разрастается новая Бездна. Однако следующие слова звучат решительно, в них нет ни капли сомнений, Локи просто не позволяет себе их допустить. — Мне нужно отомстить Таносу за мою смерть. Грандмастер смотрит с отчётливым пониманием в янтарных глазах. Для трикстера этого оказывается слишком много, и он отворачивается. Таким образом обнаружить, что никто его взаперти и не держал... — Не вздумай снова умереть, — командный тон, явное требование. Йотун почему-то ощущает предательскую влагу на щеках. Этого просто не может быть. Он столько времени отвергал его осторожные ухаживания, считая их все просто игрой в чувства с принцем, попавшим в руки бесконечно (миллиарды, биллионы лет?) живущего существа, он столько игнорировал очевидное потакание всем своим прихотям, принимая это за обычный каприз, непостоянство заскучавшего диктатора. Он так часто думал, что это всё может в любую минуту по щелчку пальцев закончиться, что не способен был по-настоящему наслаждаться присутствием Гаста рядом, но теперь всё, абсолютно всё предстаёт в ином свете. Так не бывает, невозможно, однако с Локи почему-то случилось. — Это бы разбило мне сердце. — Замолчи, — пытается зло прорычать, но голос дрожит и срывается. Хорошо, что Лафейсон отвернулся. Что Грандмастер не может увидеть его слабость. Его слёзы. — Снежинка. Локи. Хей, принц, — сакаарец пытается до него дозваться, но почему-то ближе так и не подходит. С каждой секундой это всё меньше походит на ловушку, на какой-то продуманный план от диктатора, игру в кошки-мышки или что-нибудь такое. И йотун зачем-то позволяет себе поверить. Он ведь и правда даже не зашёл попрощаться, так может, самое время хотя бы сказать последнее «прости»? — Подойди, — сдаётся трикстер. Слышит торопливые шаги, по одному этому звуку читает явное волнение. Беспокойство за него. Эн Дви не ждёт, пока маг к нему обернётся, обнимает со спины, прижимает к себе крепко и целует в висок. Локи отворачивает голову, потому что глаза всё ещё мокрые от слёз. Этого никогда не могло произойти в другой жизни, но Лафейсон всё ещё помнит, что не может себя корить. Ни возможность потешить задетую гордость, ни извечно преследующее чародея самолюбие никак не отменят две смерти. Трикстер ведь до сих пор не уверен, что сейчас он по-настоящему жив. — Позволь отправиться с тобой, — негромко просит Грандмастер. Это неожиданно. Йотун думал, что теперь легко сможет улететь, но, видимо, всё не так просто. Сморгнув остатки слёз, он вырывается из объятий. Изумрудные глаза Локи искрятся недобрым подозрением, но Эн Дви только улыбается и берёт в свою руку его ладонь. — Не хочу однажды найти твой труп на свалке моей планеты. Я уйду, как только мы разберёмся с этим твоим Таносом. Лафейсон читает в его пронзительном взгляде отчётливое: «Хочу ещё немного побыть рядом», а ещё искреннее: «Не прощу себя, если позволю тебе снова умереть». Йотун видит это слишком хорошо. И его это больше всего пугает.***
— Отдохни, снежинка, — мягкий голос у уха, горячее дыхание. Тёплые руки осторожно обнимают Локи. Он отвлекается от панели управления, переводя судно на автопилот полностью. Наконец-то. Грандмастер уже вторые сутки предлагает взять управление на себя, чтобы трикстер мог хоть немного поспать. Три дня без сна — это слишком даже для ледяного великана, он и на еду-то отвлекался всего несколько раз. Так выматывать себя перед серьёзной битвой очень рискованно. Хотя старейшина прекрасно понимает рвение йотуна, всё равно не может просто позволить ему ставить свою жизнь под угрозу. — Осталось несколько часов, идём, — просит демиург и тянет мага в сторону каюты. «Thorn», на котором они улетели с Сакаара, в первую очередь боевой корабль, однако он также оборудован всем необходимым для продолжительных путешествий. Лафейсон ничем из возможностей так и не воспользовался, проведя всё время у карты маршрута, отслеживая любые изменения и корректируя каждую мелочь, которая могла бы ускорить полёт. Но с прошлой ночи уже значительная часть магии подключается к поддержанию тела в порядке, а это уже не самый приятный побочный эффект от бессонницы. В битве с безумным титаном ему понадобится каждая крупица накопленной Силы, ведь Чёрный Орден точно будет защищать тирана всеми своими силами. При таком раскладе безумно могущественный Гаст рядом окажет очень большое влияние на исход боя. Впрочем, Эн Дви об этом даже сейчас заботится. — Ну же, поспишь хотя бы немного. Локи, пожалуй, даже рад, что сакаарец полетел с ним. — Хорошо, ладно, я сдаюсь, — послушно произносит йотун и позволяет увести себя прочь. Мягкая кровать и крепкий сон — это именно то, что ему сейчас действительно необходимо для восстановления сил, а все заботы на это время он может оставить своему спутнику. Ложится, кутается в одеяло (всё ещё чувствует холод каждую секунду жизни), даже не осознавая, какое доверие сейчас оказывает Грандмастеру. — Спокойной ночи, принц, — старейшина зарывается рукой в лохматые чёрные локоны, склоняется над магом, мазнув губами по его щеке почти невесомо. Всё это время он ведёт себя так, словно ничего не изменилось. Как будто Локи совсем не обманывал его чувств, не собирался сбежать всего четыре дня назад, не... «Это бы разбило мне сердце». Как будто демиург не пообещал, что покинет его, как только безумный титан будет окончательно повержен, только бы убедиться в безопасности йотуна. «Не хочу однажды найти твой труп на свалке моей планеты». Теперь, когда нет необходимости следить за всеми показателями и обдумывать маршрут полёта, Лафейсон не может ничего с собой сделать, чтобы отогнать все мысли об этом, но впервые со своего последнего воскрешения он не только не против, но и сам не хочет, чтобы это заканчивалось. Может, Грандмастеру и не нужно уходить? Хотя они не могут начать всё сначала, можно попробовать продолжить то, что у них есть, или... Трикстер, конечно, ничего не говорит и не предлагает. Он даже не уверен, что не скроется с глаз демиурга, как только его цель будет достигнута. И всё-таки сейчас это совсем не важно. — Эй, Гаст, — зовёт тихо-тихо. Эн Дви, отвлёкшийся лишь на секунду, тут же вновь возвращает всё внимание своему избраннику. И Лафейсон перестаёт дышать. В глазах, блестящих ярче самого чистого золота, отражается столько смешанных чувств, что в них можно запросто утонуть, превратив в целую Бездну, но разобрать все никогда и ни за что не получится. Локи не знает, что случится через несколько часов, не знает, выживет ли вообще, однако знает точно, что не хочет, чтобы Грандмастер уходил сейчас. Так что маг принимает единственно верное решение. Касается плеча демиурга вглядывается пристально в янтарную радужку, словно ищет среди безумного калейдоскопа что-то очень важное, и, видимо, найдя, перекатывается на другую половину кровати. «Ты помнишь, что я тебя ненавижу?» — ожидамое, но отчего-то решает не спрашивать. — Почитаешь мне?***
Они прибывают очень вовремя. Энергетический щит над Вакандой уже пропускает армию Таноса, но Чёрный Орден пока ждёт своего часа. Самого титана нигде не видно, однако Локи уверен, что смерть своих сподвижников он не проигнорирует, особенно в том случае, если они из-за этого провалят задание. Камни бесконечности, так ведь? Лафейсон чувствует, что один здесь точно есть. Мидгардские герои однажды справились с читаури, должны защитить от них артефакт и в этот раз. — На мне те, что ближе к щиту, — заявляет трикстер, одним щелчком заставляет лёгкую броню появиться на своём теле и достаёт клинки. Грандмастер даже не успевает поинтересоваться, не слишком ли коротки его кинжалы для битвы с такими грозными врагами, как Сила йотуна зелёно-золотыми змеями оплетает руки и стремится в оружию. Вокруг лезвия образуется странное поле, удлинняющее его, а затем оно вспыхивает огнём. В измурудных глазах отражается это пламя, делая чародея ещё опаснее, чем он когда-либо был. Когда Локи впервые попал на Сакаар, он сразу назвался — помимо всех прочих титулов — Богом Огня, но только сейчас Эн Дви понимает, что это на самом деле значило. Далеко не пустые слова и даже не метафора. Йотун спрыгивает с трапа только приземлившегося корабля, тут же схлестнувшись с Проксимой. Гаст лишь качает головой и выбирает себе первого противника. Чем быстрее он покончит с тем, кого трикстер ему доверил, тем скорее сможет проследить, чтобы сам Локи не убился о своих противников. Впрочем, когда Гаст расправляется с излишне осторожным Эбони Мо, Куллом и всеми их помощниками, Корвус и Миднайт уже лежат у ног йотуна, мёртвые. Лафейсон лишь брезгливо смотрит на их высохшую кровь и вновь наполняет клинки огненной силой. До прибытия безумного титана нужно избавиться от всей верхушки войск, всех хоть сколько-нибудь разумных существ, которые могут потом мешаться под ногами, помогая своему повелителю. А здесь ведь огромное количество кораблей. Внезапно за спиной мага появляется портал. Принц тут же отпрыгивает в сторону, резко развернувшись. Перед ним величественной тенью возывшается Танос. — Маленький божок снова пришёл встретить свою смерть? Локи тут же бросается на него, предварительно окружив себя магическим полем. Камень Пространства не срабатывает так, как это было в прошлый раз, и оружие достигает тирана, выжигая глубокий порез на плече. Титан этого явно не ожидает. Взревев, он бросается на мага, пытается схватить своей рукой, но Лафейсон, почти попавшийся, юркой змеёй падает в траву, через секунду снова превращается, нанося урон по спины. Попадает, правда, резво развернувшемуся гиганту в предплечье и только оставляет след копоти на металлическом наруче. Едва уворачивается от атаки огромной фиолетовой Силы. И вдруг Танос просто... останавливает мага. Вобравший в себя силу воздействия Камня Пространства барьер уже не может оказать противодействие Камню Времени. Грандмастер появляется перед титаном так быстро, что впору было бы заподозрить телепортацию, но нет. Толкает в грудь, заставив обратить на себя внимание и использовать на себе силу камней — вернее, попытаться. В масштабе вселенной эти артефакты и Старейшины могут назвать ровесниками, так что эта сила только заставляет иллюзию спасть, явив настоящий облик Гаста. Трикстер, освободившийся от оков времени из-за высвобождения огромной энергии, отходит назад, пытаясь отдышаться. Замечает, что справившиеся с остатками читауи герои бегут сюда. — Ты зря разозлил меня, — угрожающе шипит демиург. А затем отрывает Таносу голову. Голыми руками. Белоснежные волосы теперь ещё меньше походят на седину, белые глаза почти светятся, давно привычной полоски голубого металлика почти не различить на лазурной коже. Руки и золотая мантия испачканы в крови безумного титана, а тело и голова побеждённого врага лежат с разных сторон у Грандмастера под ногами. Жуткое зрелище, картина, производящая неизгладимое впечатление на любого наблюдателя. От него веет космической тьмой, безумием и бесконечной опасностью. Даже Мстители не торопятся к нему подходить. Он отчётливо пахнет нефтью и металлом, даже для стоящего рядом принца жжённая карамель совсем теряется в этих запахах. Лафейсон смотрит на старейшину и думает, что, вероятно, влюблён. Безумно. Эн Дви, не удостоив мидгардских героев даже брошенного вскользь взгляда, оборачивается к своему избраннику. Глаза говорят больше, чем слова. Поэтому Локи отворачивается. — Брат! — разносится над полем восторженно-неверящее восклицание, и йотун тут же попадает в крепкие объятия асгардского царя, не чувствует под собой опоры. Что-то из очень далёкого прошлого, когда старший сын Одина ещё мог искренне радоваться появлению младшей змеи, не подозревая в каких-то проказах или гнусных предательствах. Как же давно они по-настоящему не были братьями. Трикстер даже не думает вырываться, прячется от своих внезапно осознанных чувств. Слабо улыбается. — Я тоже рад тебя видеть, величество, но, будь добр, поставь меня на землю, — просит маг, справившись с собой. Одинсон отпускает брата, отходит на пару шагов назад. Надо же, научился уважать личное пространство. Сколько веков на это потребовалось? Десять? — Но как же ты выжил? — принц только качает головой в ответ. Он не готов говорить об этом. Отворачивается, осматривая поле битвы. Огромные пласты земли просто разнесены в клочья камнем силы, от деревьев там мало что осталось, но эти остатки горят. А ведь залп был только один. Поля на Ваканде, где происходило сражение с основной армией, выглядят не лучше. Читаури о сохранении окружающей среды точно не заботились, а их космическое оружие, которое в этот раз было в десятки раз сильнее того, что было в Нью-Йорке, тем более. Удивительно возросшая мощь, только маг знает, что это не всё. Они просто не успели. — Видели, что стало бы с Землёй, не потребуй я её себе? — трикстер криво усмехается, оглядывая разруху. Пояснять не нужно, что без убийства титана ущерб был бы колоссален. — Танос от вас ничего бы не оставил. — Локи, — громовержец пытается предупредить новую стычку. — Не лезь, Тор, — легко отмахивается йотун. Остатки Силы в нём всё ещё нетерпеливо кипят, но он уж точно не намерен сейчас сражаться с избитыми чужой армией мидгардцами. Её можно потратить более разумно. Ему, конечно, далеко до альтруиста, но они всё-таки товарищи Тора, а ещё отвлекли на себя большую часть безмозглой армии, упростив задачу самого Лафейсона. — Тяжелораненые есть?***
Вечеринка, которую смертные устраивают в честь победы над Таносом, честно признаться, очень даже неплоха. Не сакаарская, но иногда приятно отдохнуть от яркого неона и красавиц в откровенных нарядах. И коктейли здесь очень даже ничего. Тор привёз эль из своего Задграда (всё ещё бесится с неправильного названия, доставляя удовольствие всем наблюдающим), это эффект производит даже на демиурга. А ещё здесь Локи. Он сам был очень удивлён, что его позвали. Не пьёт ничего крепче мидгардской выпивки, но в целом, кажется, веселится. Заводит новые знакомства. Перекидывается парой слов с Соколом, ведёт светскую беседу и с интересом исследователя неощутимо копается в мозгах Зимнего Солдата. Долго разговаривает с Алой Ведьмой, явно слишком увлечённый — только бы исключительно разговором. Отводит в сторону взгляд, когда подходит Бартон. Клинт хлопает его по плечу почти по-дружески, благодарит за помощь. Лафейсон даже не вздрагивает от чужого прикосновения, улыбается. К Дэнверс он вообще прикасается сам. Грандмастер пристально следит за их беседой, вернее, нет, не за беседой — они сидят на высоких стульях друг напротив друга, рука Локи невзначай касается предплечья Кэрол. И остаётся там. Капитан Марвел даже не смотрит, не удивляется, не возражает. Продолжает интересный им обоим диалог, смеётся над шутками трикстера. «Я тебе не принадлежу». Демиург помнит. Он удивлён, что бокал в его руке до сих пор не потрескался. Чародей перехватывает тёмный взгляд Гаста, на мгновение замирает, продолжает начатую фразу. Как ни в чём не бывало. Затем наклоняется — преступно близко, — что-то заговорщически шепчет ей и куда-то уходит, растворяясь в толпе. Эн Дви срывается за ним. Он понятия не имеет, что будет делать, когда догонит трикстера, но сейчас не может сдержать этот порыв. Найти йотуна проще, чем ожидалось, старейшина втаскивает его в удачно оказавшееся рядом пространство за перегородкой бара и прижимает к стене. Чародей совсем не выглядит удивлённым, в его глазах пляшут черти, в его улыбке слишком много самодовольства, он прекрасно знает, насколько нечестную игру ведёт и с кем, прекрасно понимает, что ходит по лезвию ножа, что это слишком. И что Грандмастер ничего не может с этим сделать. — Ты даже в Мидгард притащил свои бесполезные краски? — с тихим смешком спрашивает Локи, ничуть не потерявший свой азарт даже от внезапной смены обстановки. И он прекрасен в своей игре. — Локи... — демиург понятия не имеет, что хочет сказать. Что хочет сделать. Ничего и всё сразу. Приковать к себе до конца дней, увести отсюда как можно дальше, забрать на Сакаар и никогда не отпускать, уничтожить, сломать, расплавить, сделать навсегда своим, прикоснуться, прижать к себе, поцеловать, взять прямо здесь, заявить свои права на него, подарить весь мир, отдать всего себя, наконец признаться в своих чувствах. Но он вообще-то обещал уйти. Лафейсон запрещает ему сделать хоть что-то. Накрывает губы большим пальцем, невесомо гладит по щеке, смазывает аккуратную линию на подбородке. — Эн Дви Гаст, — бархатный голос произносит имя, в этот раз как-то совсем по-особенному, но Грандмастер не может определить, в чём разница. Просто что-то неуловимо меняется, какое-то чувство висит в воздухе и не даёт себя достать. А ещё прикосновения йотуна неожиданно тёплые. Принц отнимает руку от его лица, а затем тем же пальцем пачкает свои губы в чужой подводке цвета синего металлика. — Я люблю тебя. Что-то внутри диктатора умирает и рождается вновь.