Сгорают в пламени познания яблоки

Сотни тысяч взглядов случайных прохожих. Ежедневно интересовавшийся о душевном благополучии ангел. Никто не держал в голове кошмар, преследовавший Кроули по ночам, когда вино переставало буйствовать в крови. Выбравший бодрствование демон не избегал тяжкой участи: воспоминания прорывались сквозь открытые глаза, чудовищно поднывали сложенные крылья. Кроули научился с этим жить, и впускал с безразличием в разум мучительные образы, не силясь их выгнать. Словно старых друзей, злоупотреблявших гостеприимством, и давно уже переставших быть родными. В отсутствие Азирафаэля ситуация усугубилась. Ночные откровения душили, касались обнажённого тела чёрными, пропитанными дегтем руками. Он изнывал в них подобно безутешной деве, оскверненной алчным непотребством. Оно сжимало изо дня в день лишь крепче. Мужчина зубами выдернул корковую пробку и залился обволакивающим душу напитком. Переживания бушевали, клокотали штормом, бесцельно разбивавшим об скалы высокие волны и дальноследовавшие корабли. Азирафаэль не допустил бы того, до чего довела контору Шакс. А если он лично пожал ей руку, пока та, довольная «гениальным» предложением, выдержанно улыбалась? Тони поперхнулся от нежелания поверить. Его Азирафаэль, вечно высматривающий, не раздавил ли по пути никчёмную букашку, не изменил бы себе. А каким он стал? Чем он занимался, и пересмотрел ли приоритеты? И не слыло ли письмо Кроули для него жалким? Крошечным, неприметным письмецом, отнесенным в кладовку и распределённым для дальнейшей утилизации. Нет, демон правильно поступил, что обратил Преисподнюю в царственный бедлам (коим он и должен был пребывать, нечего им превращать его в подобие ангельской канцелярии) и разведал обстановку. Он осознавал, во что могли бы вылиться последствия, если Азирафаэль не справится с обязанностями. Их обоих выделяли среди других, иначе бы не подвергли милого ангела вхождению в геенну огненную. А самого Кроули ожесточенно не пнули под задницу с Небес, переломав последнее, что осталось от веры в добро. «Спустившийся по наклонной». Здорово он придумал, чтобы невовлеченные в конфликт не строили дурацких теорий и не таили бы усмешки, проходя мимо него? И чтобы Азирафаэль окончательно не разочаровался в своём блаженном мирке. Кроули со всей дури пнул мусорный бак, что тот отлетел во тьму листвы. Прошлое продолжало в нём жить и восставало из-под земли. Он первый угодил под раздачу. А те, кто солидарно кивнули ему головой, бесконфликтно перебрались вниз. Если бы он тогда рассказал о случившемся Азирафаэлю… Тот бы согласился бросить идею о переустройстве пропитанной лицемерием конторы и ушел бы с ним, высоко подняв подбородок? Губы припухли от остервенелого терзания клыками. Злила неопределённость. А через грани кромешного бешенства его переводила нерешительность. Он больше не понимал, готов ли был совершить безумство: пересечь Шотландию с помощью любого подвернувшегося под руку транспорта, дабы встретиться с хозяином его обиженного предательством, обожженного, хрупкого сердца. Тем не менее, оно не стоило бы усилий, если Азирафаэль сам к нему не спустится, где бы тот не находился. Ожидание выматывало, мелькало в сознании красной пометочкой «сссс-рочно» на чёрном конверте. Кроули принял медленно тянувшее ко дну решение: вернуться и ждать. Временно забросить на глухой чердак разума последнее семитысячилетие, проведённое в комфортной компании существа, ради которого он пошёл бы на дичайшие преступления и перевороты в мироздании. Что-то смутно саднило нутро, подсказывая, что Азирафаэль на подобное бы не решился для благополучия Кроули. То, что они провернули когда-то вдвоём, затухало в его памяти, ведь Азирафаэль не окунет ногу в грязь тяжких смертных грехов. И к лучшему, возможно. Он слишком его любил, чтобы осуждать или ждать непосильных подвигов, но тоска шептала отвратительные вещи. Ему бы хватило одного: скорого приезда кудрявого, смышленого благочестивца, и трёх слов, что утихомирили бы волны. «Всё хорошо, дорогой.» Демон избавился от стыдивших его перед Азирафаэлем мыслей и кинул пустую бутылку на мягкую траву. То, что представало злом для одних — утром оборачивалось несказанной удачей и приятным посланием …сниже? от других. Щекотал спину и плечи рассвет. До приезда автобуса нашлось немного времени. Кроули заглянул в цветочный магазин, цветущий яркими красками неподалёку от остановки. Ошибочно было бы полагать, что он знавал только совокупность пабов, баров, борделей и клубов земного шара. Он без оглядки на память перечислил бы названия лавок, где торговали саженцами, оранжерей, где он часто бывал, и конечно, величественных садов по всей Великобритании. Иногда он покидал такие места без новых питомцев, ибо чересчур избирательно относился к тому, кого приходилось воспитывать. Но поговаривали, что новые увлечённости заглушали боль. И лишних ушей для того, чтобы изливать душу, катастрофически не хватало. Энтони провёл скучающим взглядом по полкам. Ничего не обнаружив привлекательного, обратился к серебряным наручным часам. Собрался выйти за дверь, как продавец вынес пестревшее розовым цветом растение и поставил позади себя на свободное место. — О, я вас не заметил. Здравствуйте! —… Привет, — без настроения, фамильярно бросил Энтони. — Мне ту красавицу не покажешь? Что только что на полке разместил. — О, сэр, я не знаю… — неуклюже замямлился юноша. — За ней должны были приехать… Но может, ещё позвонят? Право, я… — Будешь кого-то дожидаться — потеряешь чёртову прибыль. Я стою здесь… — Кроули раздражённо хмыкнул, резко поправил кудрявые волосы. — И сейчас. Продавец смешно лупил на Энтони глаза через круглые очки. Раздумывал долго. Посетитель вопросительно поднял бровь, в конце концов, не до вечера же ему ждать ответа. Молодой человек молча, страшась напряжения, поближе показал гостю горшок с цветком. Нежные, уходившие в светлый перелив, тонкого аромата бутоны, молили о деловых, надёжных руках Кроули. — Пеларгония… — юнец познал тишину, обратившись к заученным понятиям, и добавил, — Давина. Энтони искоса, вопросительно глянул на непривередливую барышню, словно выпытывал, хочет ли та поехать вместе с ним. Он и забыл о существовании припоминаемого сорта. Затем он усмехнулся, подумав, что неплохо было бы свести вместе двух Давин, раз подвернулся случай. Демон расплатился и бережно утащил пеларгонию в автобус. Она начала беседовать с ним с момента отправления рейса. Рассказывала о том, что паренёк недавно устроился на работу, весьма неуклюж, однако заботлив и ответственен. Энтони аккуратно гладил зелёные листы, давая понять, что она нашла своего слушателя. В упорстве непринуждённой, приветливой болтовни, она сравнилась бы только с будущей хозяйкой. Энтони не нашёл бы смелости на неё повысить голос, ибо та представлялась довольно хрупкой и не выдержала бы его общества. А Давина была более добродушна и, наверное, сочла бы её за прекрасный незапланированный подарок. Глубокая ночь вернула заблудшего демона в притихший Гован. Фонари крепко спали. Пеларгония, пригревшаяся у жёсткого пиджака, так же расслабленно дышала во сне. Дорога привела её покупателя к слившейся во тьме с окружением машине. Обнаружив её в целом и пригодном состоянии, Кроули отпустил волнение. Он не сразу заметил, как кто-то наслаждался спокойными грезами, примкнув затылком к переднему сидению Бентли. Кроули наклонился посмотреть. Давина плотно забилась в розовое одеяло, а её ладонь слабо придерживала прикорнувший фикус, разнежившийся у её груди. Кроули позволил себе застыть, разглядывая неожиданно трогательное мгновение. Не думал, что его возможно удивить. Он просил девушку позаботиться о его растениях, но она буквально убаюкала не меньше напуганный переменами цветок. Чарльз умиротворенно заныкался в её длинные кудряшки. На пологой поверхности, над магнитолой, лежал чехол от кассеты «Queen», а внизу, там, где предполагаемо находилось бедро девушки, приветливо разлеглась бейсбольная бита. Красотка доподлинно приняла состоявшийся между ними разговор на вооружение. Кроули неслышно приоткрыл дверцу. Его одолело хмурое любопытство, что забыло бумажное сердечко, аккуратно прилепленное изнутри к стеклу, в его серьёзной, стильной, великолепной машине. Стиснув губы, демон отлепил прозрачно чистую бумагу и резво перевернул. Надпись с обратной стороны каллиграфически, поэтично выводила:

«Tony»

Настала его очередь волнительно кусать губу. Его ждали. Скупой на нежности Энтони сунул признание в карман пиджака, не желая ни на что открыть глаза. Он притих. А рука сама потянулась к её волосам, едва коснувшись. Дворники Бентли заиграли недовольным противоречием, медленно поднявшись и опустившись, чтобы не беспокоить шумом рослую бейсбольную воительницу, и настоятельно попросив её не будить. Кроули тихо шикнул, стянул заботливо оставленные ключи от «Fother's» и так же, обошедшись без посторонних звуков, закрыл Давину. В одиночестве забравшись на чужую постель он снова принялся терзать голову размышлениями. Он избавил от печали одиноко стоявший цветок, подумав, как обидно наверное, когда от тебя отказываются без объяснений. И не понимал, что ему делать с явной влюблённостью, обращённой в его сторону. Он на протяжении веков испытывал стойкое желание поддерживать дружбу исключительно с Азирафаэлем. Над смертными он скептически восклицал, когда посмеивался, а когда злился на их беспросыпный идиотизм. А Давина… Чтобы ответить на возникший вопрос, ему надо было определиться, а умел ли он находиться в потоке чувств, присущих людям, в принципе. Азирафаэль, вне сомнений, значил для него то неописуемое большее, не нуждавшееся в телесной близости. И он же его неспешно убивал… Кроули склонялся к версии, что действовал по наитию. Подобрал подарок, помог с коробками. Закрыл от осколков. Но что-то пошло не так именно после решившей не раньше не позже заискриться лампочки. И убежал бы, не связываясь с последствиями игравшей против него учтивости, но обещал Азирафаэлю подождать. Земных дам он не рассматривал в качестве спутниц. Те либо жаждали поразвлечься с ним наедине, или, напыщенно уверенные в исключительности, намекали, что он им должен выпалить какие-то поддельно значимые фразы. Давина ждала его практически под боком. На ней было написано, нет, жирными буквами выведено: «Ты мне небезразличен, Тони». И никто до этого не проявлял чего-то подобного. Азирафаэль смотрел на него со своей любовью, а девушке Кроули казался именно необходимым. Она не боялась спросить, почему тот погрузился в себя настолько, что просидел в пабе до закрытия. Заподозрила неладное, выводя на диалог. И второй раз их столкнули вместе, словно неслучайно. Демон посылал непостижимые планы в места, которые интеллигенты по обыкновению не озвучивали, а тут глубоко задумался. Планировал притвориться спящим, и по итогу, проснулся довольно рано, удивившись отсутствию кошмаров в напряжённо заснувшем уме. Запах хорошо прожаренного стейка вывел его в зал. Манившая тарелка с крупным куском мяса стояла на барной стойке, а за ней, у приделанного к стене телефона, взволнованно томилась Давина. Энтони встал в проеме. Он издалека наблюдал за ней, прислушавшись к одностороннему разговору. Глаза девушки растерянно бегали, она придерживала другой ладонью трубку. — Норри… Когда ты приедешь? Тебя практически не видно здесь… — она не выразилась точнее, избежав колких упреков. — У нас вылетела лампочка. Потом сломался тостер… Чудо, что он не взорвался. Я не могу найти здесь ни одного электрика. А в городе просят баснословные деньги за ремонт… Брови Кроули потянулись вверх. Притом, глаза совершенно не выражали удивления тому, что в пабе произошла очередная поломка. — Я, возможно, задержусь на какое-то время. — Норри, я не умею чинить тостеры… У нас половина дохода держалась на сэндвичах со свининой… Её беспокойство отдавалось слабым сочувствием в груди демона. Парень, к которому она взывала, казалось, не проникся её убеждением. «Так-себе-менеджера» будто не волновало, что в его отсутствие происходило и как должна выкручиваться за чужие проколы бармейд. — Добавь в меню что-то другое. Я верю в твою изобретательность. — Не бросай меня здесь одну… Пожалуйста… Кроули замер. Он ранее не слышал от неё мольбы, граничившей со слезами. — Прости, Дэви. Я приеду и мы поговорим. — Не называй меня так! — Давина сорвалась. — Ты не можешь сказать мне, что, дери твой подъёмный кран, происходит?!.. У меня такое чувство, что ты кормишь меня пустыми обещаниями… И тем более, не ожидал ругательств. В ходе выяснения отношений, поглощённая переживаниями, она ни разу не взглянула на Энтони. Её ни на шутку волновала перспектива продажи паба, а Норри метался из стороны в сторону, не давая чётких ответов. —… Алло? — с приоткрытых губ судорожно сошло вопросительное восклицание. Пошли сброшенные гудки. Дэви с силой вставила трубку на место. — Мудак… какой же ты мудак… — она уткнулась лбом в стену. —… Кхм. Дэви? Осторожный, хриплый зов Кроули пролетел по ней волнительным трепетом. Девушка обернулась. Он лишь успел моргнуть, как в нос ударил холодный аромат яблок и шею обвила приятная тяжесть объятия. Он мягко чмокнул макушку. — Тони… Тони… — крепко шептала соскучившаяся по нему «Дэви». Твёрдая рука легла ей на талию, притянув ближе к Кроули. — Снова что-то сломалось? — хмуро полюбопытствовал он. — Нет, не беспокойся, — запястьем она смахнула подступившие слезы. — Я одолжу у Кита… Схожу. Она снова взваливала не принадлежавший ей багаж на плечи. Кроули чертовски хотел его сбросить… И сжечь до тла. Вместе с пабом, если в нём ещё раз что-то обвалится, сломается, взорвётся или донесётся, что убьёт улыбку на хорошеньком лице. — Тони… Я… Она не решилась на него посмотреть, желая рассказать некую правду, но Энтони ненадолго оставил её в ожидании. Вернувшись, он с каменным лицом протянул озадаченной милашке горшок с растением. Бутоны раскрылись ото сна в присутствии новой владелицы. — Это тебе. Давина приоткрыла губы. Взглянула на цветок, затем на Энтони. —… Он прекрасен… — Кроули нежного поцелуя в щеку не предугадывал. Смахнул бы на выражение благодарности, но… — Спасибо… Энтони… Это правда мне? — Да. Знаешь, она прошептала мне: «О, у тебя есть на примете Давина? Я так хочу с ней познакомиться!» И вот. Теперь, она твоя. Девушка хохотнула в свободную ладонь. Кроули окунулся в тепло, пробужденное явно не горением пламени и не опалявшим лучами солнцем. То, что он хотел обернуть невинным розыгрышем, переметнулось в сокровенный жест. — Ты мне что-то хотела сказать? Неловкая улыбка обернулась новым открытием в жизни Кроули. Девушки могут быть такими… Давина расправила в руках темно-серую мужскую рубашку, забытую пару дней назад на неё постели. На вороте проглядывались следы от помады. —… Я… Ее… Постирала… А потом… Ну… Её методы соблазнения поражали даже самого змия-искусителя. Кто её такой создал? Интересно, как бы она отреагировала, узнав, перед кем стояла и фактически признавалась в том, что целовала его одежду. Разумеется, она могла её постирать снова и значимой проблемы не наблюдалось. — Она же по-прежнему красивая? —… Милая, я польщён, что ты весьма верно нашла, где потренироваться, — его глаза горели, и если бы не очки, пламя перекинулось бы на Давину, утянув ее в самый очаг. Его принципы весело катились в окрестности Тартара. Ни Ада, Ни Рая, ни доступных воображению декораций бренного мира не существовало. Кроули делал шаги вперёд, и впоследствии загнал девушку спиной к барной стойке. — Что ты хочешь, чтобы я на это ответил, Давина? — задал он прямой вопрос на поражение. Любой её ответ завёл бы в ловушку. Она определённо его довела до края. Неведомым желанием он усадил её на стойку и навис полной грудью, выжидающе интересуясь бровью. Дыхание обоих сменилось красноречивой тяжестью. Кроули заподозрил последний шанс, данный ей, чтобы избежать того, что он собирался сделать. О, что же он хотел с ней сделать. Ладонь, придерживавшая девушку под юбкой, пламенно горела. Запястье Энтони вжалось в край нижнего белья. Девушка коснулась губами его ключицы. Демон продрог от долгого отсутствия ласки. Его бросило в огонь после бесконечного пребывания под ледяным дождём. Он стоял под ним без зонта и преданно ждал, чтобы кто-то его по-земному, и в то же безрассудство, возвышенно, надзвездным мечтанием полюбил. И когда ему протянули долгожданный чертов зонт, он медлил. Оказавшаяся не такой простой, как на первый взгляд, красотка, уткнулась носом в место поцелуя. — Начинаю подозревать, что ты всё изначально спланировала… — Кроули ухмыльнулся, шепча ей в волосы. Знойная богиня, проницательная, догадливая, и вряд ли не способна была защитить себя сама. Разве что она не нашла спасения от демона, шарившего по её ноге и от нетерпения оставлявшего царапины. — Тебе кружит голову искренность, Энтони? — тихий вопрос его озадачил. — Ммм… А была ли ты искренна, Дэви? — лукавый неизменно улыбался, запуская вторую ладонь в пряди, таившие безумно приятный запах. — Спросишь, какие молитвы я знаю? — она ступала на грани, раззадоривая в нём порочные мыслишки. То, что Кроули презирал, в моменты страсти прельщало падшую сущность. —… Молитвы Дьяволу, Давина? — он пылко выдохнул ей в грудь, расплывшись в хитром умилении. Помянутый тлел в похоти, поглядывая исподлобья и не отказался бы послушать, как о его прикосновениях возносят мольбы. Опасный для них обоих ракурс раскрывал истинную суть Энтони Кроули. Насмешливый, страстный взгляд говорил за него: «Я здесь. Забирай же.» Жёлтое пламя приняло еë вхождение. Вместо того, чтобы закричать, удивиться, убежать, о, да сделала бы она что-нибудь, чтобы показать отношение к ситуации и к припавшему к ней, змееокому существу, она трепетно молчала. — Что я тебе говорил насчёт моей машины? — в удовольствии прошипел Дьявол, обрушив огонь на вытянутую, неприкрытую шею и приняв безмолвие за приглашение к действию. И пусть Бентли дождалась хозяина в идеальном виде, на душе Давины лежал тяжкий грех. —… Ммм… Да, — полушепот и приглушенные стоны мгновенно унесли демона на край земли, подняли высоко над ней. — Я была плохой, Энтони. —… Гори, моя красавица, — сладким ядом шелестел змей. Он вынес ей приговор, клыками впиваясь в кожу, блаженно скользив ими по ней. И черт возьми, попробовал бы вкус девичьей крови, если бы напрочь стёрлись границы. Но смертным не дозволена подобная роскошь. Он вкусил сочный алый плод, прихватил наглости, чтобы испить познания. И ему никогда не было так пьянительно хорошо. Давина тонула в искушении дьявола и убедилась, что мужчины были способны не только трепать языком, как она однажды обмолвилась. Энтони исполнил обещание. Вверил ей сладострастный укус. «Красота — это вечность, длящаяся мгновение, а мы хотели бы продлить её навсегда… » — в момент ненарочно, вольно и легко вмешался Камю, с его экзистенциализмом. В сладости застывший Кроули молчал, поразмыслив, что поселился бы в Еë руках на целую вечность. И нелинейно устроенное пространство наблюдало за ними молча и без пререканий, позволив прочувствовать взаимное восхищение. Раскалённая звезда его поцелуя светилась на шее, погрузилась глубоко внутрь Давины. Змий сомкнул веки, не выпуская её из кольца плена. Доподлинно неизвестно, кто из них выступил истинным искусителем, но хранитель первородного греха уже обвил своё единственное древо, и не ведал пути назад. Испускавшая расцвет яблоня, дававшая приют цветению, вдыхавшая в него жизнь, и пригревшая его у своего сердца. Давина. Когда старые миры разрушаются, приятно вернуться сном в забытое, безветренное, не казавшееся как ранее убогим, сакраментальное убежище.