Тепло на кончиках пальцев

24 декабря 2010-го — Дерьмо! Стоя по колено в снегу где-то в горах у Акаигавы, Годжо чувствует себя максимально паршиво. Солнце спешит за горизонт — а значит, можно забыть и о вечернем поезде до Токио, и об уютной гостинице в Саппоро. Вряд ли в этой чёртовой деревне кто-то согласится отвезти его в город в такое время — придётся искать ночлег на месте. А перед этим — тащиться вниз. Он вытаскивает телефон, открывает диалог с Масамичи и быстро набирает: «Лучшее Рождество в моей жизни 💩 Спасибо, сенсей!», — секунду размышляет, а не добавить ли в сообщение ещё пару какашек, но, досадливо цыкнув, стирает его и прячет трубку в карман. Обойдётся. Неделька выдалась жаркой. Его мотало по всей Японии, потому что проклятия перед праздниками как с цепи сорвались. Вчера утром он вернулся в колледж в надежде на передышку — но где там! Чемодан, вокзал, Хоккайдо — и долгие поиски очередного взбесившегося духа. Вздохнув, он поправляет повязку и шагает в сторону, где была тропа, то и дело увязая в снегу. Настроение так себе — впрочем, ничего необычного. Былая беззаботность давалась ему в последнее время с трудом. Ещё бы. После захода солнца становится ощутимо холоднее — как будто кто-то выключил обогреватель. Годжо клацает зубами, кутаясь в форменную куртку, и греет заледеневшие руки подмышками. Что-то тут не так. Кажется, он уже проходил мимо этой кривой сосны? Сдвинув повязку и игнорируя боль в уставших глазах, он внимательно осматривается вокруг. Вдалеке чернеет какая-то постройка — странно, что он не заметил её раньше. Возможно, это хижина егеря и там есть снегоход — от этой мысли становится теплее, и Годжо с воодушевлением топает в сторону дома через сугробы. Но довольно скоро энтузиазм уступает место раздражению: — Ебические ёкаи! Только этого не хватало, — ворчит он, злясь на свою беспечность. Будь он внимательнее, будь он в порядке, заметил бы уже давно: горная долина, из которой он безуспешно пытается выбраться, окружена замысловатым барьером, а в воздухе чувствуется присутствие проклятой энергии. Вот только чьей? Ведь местного духа он уничтожил пару часов назад. Разгадка находится почти сразу — метрах в двадцати от него материализуется высокая фигура в монашеском одеянии. Ход времени на доли секунды сбивается — и в эти бесконечные мгновения Годжо оторопело пялится на бывшего лучшего друга. Чёртов фокусник. Чёртов Сугуру Худший-в-истории-мастер-проклятий Гето. Последний раз они виделись в Синдзюку — тогда его волосы были заметно короче, а лицо не напоминало восковую маску. Тогда Годжо не смог его убить — рука не поднялась. Сейчас он сам может стать добычей. Поэтому не время расслабляться — и уж точно не стоит показывать своих эмоций. Обойдётся. Он скалится во всё 32 и кричит застывшему в снегу монаху: — Ты! Так я битый час хожу тут кругами и мёрзну, как волчий хвост, потому что ты искривил пространство с помощью одного из своих проклятий! — Я тоже рад тебя видеть, Сатору. Ха! Ну ещё бы. Годжо молчит и сверлит его взглядом. Внутри медленно разгорается злость — та, что заставила пальцы сложиться в печать тогда в Синдзюку. Хватит ли ему решимости на этот раз? Кажется, если сосредоточиться на удаляющейся спине Гето из воспоминаний — то да. Хватит. Сугуру выглядит расслабленным, но его глаза смотрят внимательно и цепко, а в фигуре угадывается напряжение, как у молодого хищника, почуявшего опасность. Поняв, что ответного приветствия не будет, он произносит: — Позволь спросить, что тебе нужно в этих краях? Не помню, чтобы ты увлекался горными лыжами. — Шёл по зову сердца, и оно привело меня к тебе. — усмехается Сатору. — Я здесь по заданию Масамичи. Приехал проверить, что за сила спускает лавины с гор в самый разгар сезона. — А-а, ну да, ну да. Наш милый дух Рождества. — Именно. Рождества ему больше не видать. — Не сомневаюсь, — Гето прикрывает глаза и улыбается своей грустной лисьей улыбкой. Кицунэ хренов. *** осень 2005-го — Тебе говорили, что ты улыбаешься, как кицунэ? — голубые глаза за тёмными линзами очков глядят преувеличенно весело и, пожалуй, с вызовом. — Ммм? — Гето делает непроницаемое лицо, но про себя отмечает каждую деталь: ресницы, будто нарисованные белой краской, и такие же волосы, едва заметная морщинка в углу рта — потому что он слегка кривит улыбку, несуразно длинные ноги и руки, тонкая шея, острый подбородок, а главное — непрошибаемая аура самодовольства. Ну конечно. — Ты — Годжо? — спрашивает максимально бесцветным голосом. — Ахахах, что за реакция! — блондинчик и не думает обижаться, а ржёт, как молодой жеребец. — Да! Я — тот самый Годжо, но можешь звать меня Сатору. Сёко говорит, мы теперь в одной группе. — Да ну? — Ну да! — Сатору снова лыбится и запускает пятерню в волосы, взлохмачивая их ещё больше. Хотя куда больше-то? Наблюдая за ним, Сугуру рефлекторно пытается заправить за ухо упавшую на лоб прядь. — Ну а ты? Превращаешься в лису в полнолуние? — продолжает скалиться и думает, что он очень остроумный. Придурок. Впрочем, раздражения Сугуру не чувствует — этот нахал особого уровня пробуждает в нём какое-то странное любопытство пополам с азартом. — Я — Гето, но можешь звать меня Сугуру. Я поглощаю проклятия — и полнолуние мне для этого не нужно. Будешь плохо себя вести — и тебя съем. — Эту угрозу он произносит самым елейным тоном, на какой способен, растягивая губы в улыбке. Сатору гогочет так, что на них оборачиваются, но это его ни капли не смущает. Он хватает Сугуру за руку и тащит в сторону миниатюрной шатенки с каре и автомата с газировкой. Гето чувствует, как его холодные пальцы постепенно теплеют в крепко сжатой ладони. «Кицунэ», — улыбается он про себя.