♬ XOLIDAYBOY — Пожары
К тебе бежать
Так далеко — стереть в кровь ноги
Меня спасать
Смогла лишь ты, хотя хотели многие
Гори, пылай
Нас не потушат долгие дороги…
***
Ｆｒｉｄａｙ， 23：00
Дом Бестужевых
Полумрак и влажный жар. Ванная комната освещена лишь тусклой контурной подсветкой вдоль потолка. Плещется, бурлит вода, бьют струи гидромассажа по затёкшей спине. Василиса на ощупь находит кнопку выключения — и тишина опускается на комнату. Крепко держится за белоснежный бортик глубокой ванны, когда пытается сесть. Голова сильно кружится, перед глазами картинка плывет, словно реальность — потекшая акварель. Сколько она тут пролежала? Плотный молочный туман окутал комнату, вода уже не тот кипяток, в котором Вася варилась последние минут двадцать-тридцать. Никольская садится. Подтягивает колени к груди. Обнимает себя за ноги, сцепив пальцы у лодыжек. Глубокий вдох — воздух будто перемешался с каплями воды, что покрыли крупные плиты темно-серого керамогранита. Прикрывает глаза и проводит мокрыми ладонями по лицу. — Тебя выводит из себя не факт лжи. Тебя раздражает, что я не предупредил… — Не нужно проецировать на меня ваши дурацкие, далекие от реальности догадки! И не нужно делать вид, что вы совсем не видите разницу между… — Не вижу! Не вижу, потому что какая разница, как называются отношения! Что, глубина чувств и намерений измеряется словами «мы просто встречаемся» или «мы хотим пожениться»? — Да! Да, измеряется! И это уже не слова, это поступки! Есть разница между «ходили на пару свиданий и хотим еще» и между браком! Между… — Боже, ты наивная, как ребенок! — Это не наивность! Это желание придерживаться своих принципов, даже несмотря на то, что… — Несмотря на что? На то, что согласилась помочь, зная, что кроме тебя никто этого сделать не сможет? Если это действительно совесть в тебе сейчас говорит, если тебя правда так сильно тошнит от происходящего, — вперед! Позвони ей! Кап. Кап. Василиса с трудом поднимается на ноги и вылезает из ванны. Капли воды ласкают обнаженную распаренную кожу на теле: горячими ручейками бегут по небольшой груди, мягкому животу и спине, огибают ягодицы и бедра — и разбиваются о мрамор у её ног. — Это же манипуляция! — О Боже! Знаешь, в чем настоящая проблема? — Конечно знаю! В том, что влезла в эту дурацкую игру из-за… Сама не знаю зачем! — Из-за обычных амбиций, Василиса! Из-за желания получить что-то, что тебе так хочется! Ты просто все еще не можешь поверить, что амбициозность — это неплохо. — Да что вы говорите?! А может, дело как раз в том, что я отчетливо понимаю разницу между «хорошо» и «плохо»?! — Да? А может, дело в том, что ты сама себе задрала планку? Признать свою обыкновенность такой девчонке настолько же больно, насколько ценно. Никогда не думала об этом? — Не понимаю и не хочу даже слушать этот бред! — Ты соврала, ты вытрясла трудовой договор и разговор по душам, ты шантажировала — вот из-за чего ты бесишься! Но политика делить все на черное и белое сейчас работает против тебя самой. — Замолчи! — Ты же откровенно боишься не дотянуть до той идеальности, которую сама себе и навязала. Тебе стыдно поверить в то, что ты не обязана быть святой, правильной и хорошей для всех. Для тебя смерти подобно рухнуть на уровень «этих вот всех». — Замолчи! — Я знаю, что очень больно увидеть в себе «обычность»! Принять, что ты такой же, как и все! — Да заткнитесь! Кап-кап. Кап. Пара шагов вперед. В запотевшем зеркале не видно отражения. Мокрой ладонью она медленно проводит по потеплевшему стеклу, оставляя на нем мазок, который тут же покрывается новым слоем испарины. А в голове все звучат и звучат обрывки их разговора — их ссоры. Ее крика и его колких, ранящих откровений. — Что сказать?! Что теперь делать?! Как я объясню, что помолвка расторгнута?! Потому что что?! Она любит меня. Она будет переживать, она пожилая женщина… — Люди расстаются в любой момент. В любой момент. По щелчку пальцев. Думаешь, это красивые слова? Думаешь, я опять переворачиваю? — Просто придумываете очеред… — Мужчина может трахнуть женщину, заделать ей ребенка и исчезнуть на следующее утро. — Он звонко щелкает пальцами. — Вот так. — Вы можете встречаться год, два, три, вы можете жить вместе… Дом, дети. Пять лет прожить. А потом женщина оставит записку с пустым прощанием и свалит в закат, бросив мужа и детей. Раз — и все! Снова щелчок. — Вы можете клясться в вечной любви до посинения. Можете быть помолвлены. А потом… — Третий щелчок, кажется, срабатывает как выключатель ее гнева. — Я рад, что тебе это даже в голову не приходит. Что ты рассуждаешь по-другому, что для тебя вот это все — признак того, что люди не разбегутся, но, Василиса, признайся хотя бы себе, что ты сейчас не из-за лжи так взъелась на меня, а из-за того, что у тебя в голове, в твоем мировоззрении просто не укладываются мысли о том, что ты, как и все, способна на не самые хорошие поступки, что мы «расстанемся» после чудной помолвки! Если бы дело не дошло до кольца… — Может быть! Может, я не знаю… мне всегда казалось, что… Я не знаю! Тук-тук-тук. Стук отвлекает от воспоминаний. — Вась? — Голос Кая из-за двери вырывает из горла тяжелый вздох. — Все нормально? Я не знаю. — Да, все хорошо, — Василиса бросает взгляд на бумажный пакет с одеждой, — я сейчас выйду. — А, ну… Окей. Не торопясь подходит к пакету. Мокрые следы дорожкой тянутся за ней по плитке. Приседает, достает белье — бережно утром сворачивала, упаковывала. Нежно-голубой бралетт и бикини — ни разу не надевала этот комплект. Тончайшее кружево приятно ласкает ладони. — Возьми его. — Смеётесь? Его нужно вернуть! — Вернешь, когда скажешь, что ничего у нас не вышло. — Почему я? — Ну… Приедешь с Каем, скажешь, что влюбилась, что молодость все прощает, и ты, Агнесс, прости, но свадьбы не будет… — Какая чушь! Бо́льшего бреда от вас я еще не слышала! — Почему? — Потому что я бы так не поступила. Агнесса Юрьевна это знает. — Поверь, она точно не станет сомневаться. — Я не буду так делать. Придумывайте другой финал. — Да почему это так важно?! Кто она тебе?! — Потому что. — Василиса… — Я не чья-то копия, ясно! — Я не… — До свидания! — Стой! — Меня ждет Кай. Хорошего вечера! Василиса крутит в руках лиф, вспоминая, что в гостиной парят красные шары в форме сердец. — Эй, ты чего? Все хорошо? — ДА! — Я предупреждал… Витя умеет только ломать. «Да он сам весь поломанный», — пронеслось тогда в мыслях. Но Василиса ничего не ответила. Спешно схватила вещи, стремясь как можно быстрее покинуть галерею. Рассматривает дорогой комплект несколько минут. Шарики, вечер, Кай, горячая ванна и легкий ужин. «Ты задрала себе планку, до которой теперь сама же зачем-то пытаешься дотянуться». И чувство, будто она обязана сделать эту ночь для них такой же идеальной, как в книжках и фильмах. «Люди могу расстаться в любой, слышишь, в любой момент! Ты ничем ему не обязана. Это всего лишь шарики, Василиса!» Не обязана. Даже сейчас — не обязана. Василиса кладёт комплект обратно в пакет. Заматывается потуже в полотенце. И просит Кая поискать футболку и какие-нибудь шорты, старательно делая вид, что не замечает его сведенных бровей.***
Ｆｒｉｄａｙ， 23：30
Кабинет Виктора Бестужева
Кромешная темень. В кабинете и перед зажмуренными веками — беспросветная чернота. И чертов голос совести в голове. Нет, не совести. Голос, который Вик предпочел бы не слышать никогда больше. «Ты снова это сделал». Он, мать его, как наяву видит до боли знакомую усмешку бывшего друга. Диван жесткий. Неудобный, сука. Мышцы спины и шеи ноют. В висках — отбойный молоток. «Снова, Вить. Прикидываешься святошей? А опять не смог отказаться от цели — сно-о-о-ва готов идти по головам. Еще и ей башку морочишь. Браво! Так почему мне нельзя было сделать так же? Я делал это для тебя». Виктор переворачивается на бок. «Амбиции — это неплохо. Ты сам так всегда говорил. Перед тем, как уехать, ты сказал: у меня все получится. А потом не отказался от денег. Не заморозил стройку. Посадил меня ради ублажения собственной совести? Да хоть перетрахайся ты с ней — себя не изменишь». Рубашка раздражает. Брюки раздражают. Кожаная обивка бесит. «Ты же всегда был и будешь примером для подражания. Идеа-а-алом, до которого так и не дотянуться. Мой папаша даже не винит тебя в том, что ты сделал. Скорее меня считает идиотом, неспособным хоть что-то сделать без твоего ведома». Надо было снять номер в отеле, но после того, как Василиса хлопнула дверью, он едва не достал виски с полки. Был так зол на нее, на Агнесс, на себя, что думать забыл и про отель, и про обещание не соваться домой. Радости от достигнутой цели — ноль целых хер десятых. «О, так тебя задели ее слова? Вы только посмотрите! Сам Виктор Александрович вдруг сомневается в собственных действиях! Неужели, Вик? Какая комедия, а? Каково оно, когда тебя пробирает от девушки друга? Брата? Слабо не повторить мою ошибку?» Вик стискивает челюсти, даже мысленно запрещая себе отвечать Воронову. «Можешь не отвечать. И так догадываюсь. А знаешь, что еще более дерьмово? Заранее знать, что ничего вам не светит». И звенящая тишина кабинета сильнее давит на виски.***
Ｆｒｉｄａｙ， 23：40
Дом Бестужевых
Заказанная нарезка фруктов и черные контейнеры с суши занимают весь журнальный столик. Открытая бутылка шампанского не выпита и наполовину. Гелиевые шары так и остались парить под потолком. Тишина, разбавленная голосами и смехом глупого ток-шоу на Youtube, гнетёт и давит. Пребывание Василисы в этом доме очерчено строгими рамками: гостиная, кухня, ванная. Она ни разу не поднималась дальше лестничного пролета. Она не спрашивала. Кай не предлагал. Ей не хочется в его спальню в той же мере, сколько хочется просто знать, почему он не позвал: из-за ее странного молчаливого поведения этим вечером, из-за своей обиды или из-за того, что считает — в гостиной ей будет комфортнее? Они удобно улеглись на огромном диване, который, кажется, даже больше ее кровати в квартире. Вася — у него под боком. Одна его рука по-хозяйски устроилась у нее на плечах. Другая расслабленно лежит на согнутой в колене ноге. Впервые ей с ним неловко. Или с самой собой неловко? Молчать невыносимо, и с губ слетает тихое: — Прости. Кай не отводит взгляда от огромной плазмы. — За что? — Ты же не так представлял вечер и ночь. Парень не отвечает, и на душе становится еще гаже. Он не врет, не выкручивается, не пытается отшутиться. Он просто молчит. — Я тоже. «Ты не обязана быть хорошей и удобной для всех». Было бы гораздо проще, не будь Виктора в городе, не будь они знакомы… Василиса тянется к шампанскому. Пара глотков чуть выдохшегося напитка — наконец-то допила свой бокал. Долька хрустящего яблока с кислинкой. Всегда казалось, что вот такой и должна быть влюбленность в юности. Такой должна быть романтика. Но атрибуты той самой романтики стали давить, обязывать и угнетать. Отсутствие и толики спонтанности, внезапности будто лишало их отношения чего-то живого и настоящего. Все картонное. Все. Та самая романтика, оказывается, жила в обычном, ничем непримечательном соприкосновении рук, в перебросах колкостями, в самом ее имени. В полном имени, произносимом то тихо, то с усмешкой, то с просьбой, то с какой-то странной грустью — с живыми эмоциями. — Кай? — М? — Возьми меня за руку. Он выполняет просьбу: берет свободной рукой ее ладонь в свою. Кладет их руки к себе на живот. И продолжает смотреть телевизор. Не совсем то, чего хотелось. Минут через пять Василиса подушечками пальцев касается ребра его ладони, не поднимая взгляда к лицу. Старается не смотреть, а чувствовать. Ему щекотно? Приятно? Ничего не понятно. Она отпускает руку Кая, но продолжает неторопливо изучать его ладонь. Указательным и средним пальцем шагает по костяшкам. Лениво гладит. Есть что-то неуловимое, необъяснимое, но точно очень чувственное в том, как прикасается к тебе другой человек. Сейчас этой чувственности нет. Тогда, когда он пел ей, казалось, что вот она — любовь. А теперь и след простыл. — У тебя все хорошо? — Да-а. Просто… — Василиса теряется от вопроса. Мысли не сразу формируются даже в голове. «Сравнить ты хотела, Никольская». «Ну, и как ощущения?». — Ничего. Все прекрасно, — отгоняя ядовитый внутренний голос, шепчет Василиса и сворачивается в клубочек под его боком. Горькая грусть от осознания заставляет зажмурить глаза. Остановить свою руку, прервав короткую ласку. Ее клонит в сон. Тело наливается свинцовой тяжестью, а глаза закрываются. «Зря ты сюда приехала. Может, отправить смс Карине? Пусть позвонит — сделает вид, что что-нибудь случилось дома». А Кай вдруг легко гладит ее по щеке, заводя за ухо светлые пряди. И стоит Василисе чуть приподнять голову и сфокусировать взгляд на его лице, она отчетливо видит мягкую улыбку. А в следующее мгновение его губы накрывают ее. И сознание едва не улетает в странную невесомость.***
Ｆｒｉｄａｙ， 23：50
Кабинет Виктора Бестужева
Сон не идет. Спать хочется безумно, усталость лишает тело последних сил, глаза слипаются, он зевает и зевает, но проклятые мысли в голове все не смолкают. Мысли-мысли-мысли, и вот уже вина неподъемным грузом, впервые за пять лет кажущимся тяжелее бетонной плиты, грозит раздавить его окончательно. В этот раз — видит бог, Вик обещал себе, что это его последнее возвращение в Россию, — приезд давался сложнее, чем обычно. Ответственность, под грузом которой прямо сейчас хрустят кости, болит в нем неимоверно сильно. Скручивает органы в тугие узлы, крошит ребра и так жжет, что Вик в какой-то момент думает: фразу «мужчины не плачут» придумал тот, кто никогда в жизни не знал, что такое — в десять лет стать постоянным участником тотализатора на уличных боях. Пять лет драться на улицах до сломанного носа, руки, ребра. Что такое — не знать своего настоящего отчества. Не знать настоящей фамилии. Каково это — своими советами и своей мечтой ненароком подтолкнуть лучшего друга к торговле наркотиками; каково это — до беспамятства напиться после того, как узнал об измене невесты, в неадеквате слить ее фото и жить с этим; каково это — отправить самого близкого человека в тюрьму, зная, что это разрушит до конца и так сломанные отношения; каково это — не выдержать, бросить восемнадцатилетнего брата и сбежать от собственной жизни; каково сгоряча наговорить юной девушке кучу своих мыслей, способных заставить её сомневаться в себе… Сон не идет. Боже, он бы многое отдал, чтобы прямо сейчас оказаться пятнадцатилетним сопляком в какой-нибудь подворотне, где пьяная компания разукрасит его рожу фингалом и разбитой губой. Нельзя. Нет. Никаких проблем с законом. Никаких драк. Ему нужно завершить все дела и уехать. И все будет хорошо. Обязательно будет. А пока… Пока Виктор поднимается с дивана и подходит к скрытой белоснежной двери, встроенной в стену. Щелчок ручки. Шаг. Он в небольшой мастерской. Тьма очерчивает силуэты полок, мольберта, стопки прямоугольных рам. Вик впервые за пять лет заходит в это помещение. Заходит, чтобы схватить закрытую бутылку того самого виски, что хранился здесь с момента открытия галереи. Вот и лекарство от бессонницы.***
Ｓａｔｕｒｄａｙ, 00:25
Дом Бестужевых
Она словно на набирающей обороты детской карусели. Высоченный потолок кружится-кружится-кружится… Спиной и босыми ступнями Василиса ощущает мягкую обивку дивана. Грудью и животом — легчайшую ткань спортивной футболки, скользящую по разгоряченной коже. Но больше всего — каждой клеточкой тела — она ощущает тяжесть Кая на себе. Они снова лежат. Кай меж ее разведённых бедер. Сверху. Ее пальцы путаются в белоснежных вихрах волос, губы горят от настойчивых, жарких поцелуев со вкусом шампанского. Кожа на шее под его поцелуями тоже горит. Реальность — вязкое, подтаявшее желе — то трясется, то течет. Боже, как же жарко. Дыхание Кая опаляет. Горячее. Прямо над ключицей, которую он влажно целует. Его руки хаотично путешествуют по ее телу, изучая каждый сантиметр. Сжимая бедро девушки одной рукой, второй он накрывает грудь прямо через футболку. Василиса чуть выгибается навстречу губам и рукам, запрокидывает голову, упирается затылком в подушку, приоткрывая рот в жадном вдохе. Сухо в горле. Сухо на губах. Сухо во рту. Она словно в пекле. Хочется пить. Но еще больше хочется спать. Слабость и головокружение как при высокой температуре. Чувствительность ее тела на той запредельно высокой точке, что даже футболка кажется ей прохладной. — Ка-ай… — Вася пытается сжать пальцы в кулаки в его волосах, но такая безумная слабость в руках, что она даже не понимает, вышло ли. — М? — Я х-хочу… — Боже, блин. Язык не слушается. Сознание покидает ее так быстро, что кажется, Вася теряет его прямо в руках Кая. — Хочу… Спать. Пожалуйста, давай ляжем спать. — Я тоже. Хочу тебя. И он поднимается выше, снова приникая к губам, целуя. Совсем не по-детски и не нежно. Сплетая языки быстро, яростно. Сминает под ними плед и тут же рукой крепко зарывается в ее волосы. Ее пальцы соскальзывают на плечи парня, комкают футболку — а он выдыхает прямо ей в рот. Живот втягивается от волнующего прикосновения — Василиса смутно понимает, что именно чувствует внизу прямо сейчас. Под плотными мужскими шортами так явно, так пугающе, так жарко в нее упирается член. Судорожный всхлип, когда Кай толкается в ее тело сквозь одежду, он явно трактует неверно. Неужели совсем не понимает и не чувствует — с ней что-то не так. Она пьяна. Или это грипп. А Кай цепляет край своей же футболки, и горячие пальцы проскальзывают под ткань. Кожа, словно оголенный нерв, слишком чувствительна — прикосновения какие-то… Никогда подобного не ощущала. Словно ее кожа раздражена до предела. Словно его пальцы царапают и оставляют ожоги! — Ка-ай… Василиса чувствует все. Но силы исчезают с каждой секундой, а бороться со сном невозможно. Она проглатывает комок в горле, когда Кай осипшим голосом тихо произносит: — Боишься? — Пож… — так тихо, что она не уверена, сказала ли это вслух, — …алуйста. — Не бойся. Я не сделаю тебе больно. Все будет хорошо. Правда? Правда будет? Ведь сознание окончательно предает — последнее, что она понимает: пальцы Кая скользят по ее животу не наверх — к груди, а вниз — к резинке его же шорт. И когда по самому низу живота Кай словно проводит веткой дикой крапивы, Василиса уже лежит с закрытыми глазами и слишком короткими вдохами.***
Ｓａｔｕｒｄａｙ, 00:45
Дом Бестужевых
Девушка вдруг вырубается у него на руках. Прямо под ним. Фак блин. Что за хуйня? — Вась… — Кай поднимается на руках, всматриваясь в ее лицо. Бля, кажется в темноте или у нее лоб и щеки реально красные? И дышит — будто задыхается. — Вась? Ноль реакции. Сукасукасука! Это что за дерьмо? Такого быть не должно! — Эй! Васек! Бьет по щекам. Ее голова безвольно мечется по подушкам. Твою ма-а-а-а-ать… Боженахренбля! Кай слетает с дивана вмиг — и вмиг возбуждение сменяется диким страхом. С колотящимся со всей дури сердцем потными ладонями он шарит по столу. Телефон. Черт… Как эта дрянь называлась?! Давай, вспоминай! Руки трясутся, а он сам уже в приступе паники хватает жадно воздух. Клацает по экрану. Розип… Рогип… Ролтанов. Побочка. Алкоголь. Транквилизатор угнетающий… успокаивает… Алкоголь стимулирует… Кай кидает телефон на ковер. Трет руками лицо. Сильно. До такой же красноты, как у девчонки на диване. Спокойно. Спокойно. Так, что делать? Кир. Ему нужен Кир! Кай падает на колени, хватает телефон, набирает. «Абонент временно вне зоны…» И телефон снова летит на пол. — СУКА! Крик отскакивает от стен. Колышет красные тонкие ленты шаров. А Василисе, кажется, совсем плохо. Он слышит, как рвано она дышит. Боковым зрением видит, как во сне чешет предплечье. Ее торкнуло, сука, от обычного расслабляющего транквилизатора? От одной таблетки?! «Возможны побочные действия при смешивании с алкоголем». Да в клубах кто только не добавлял подобное в коктейли! Он сам не раз закидывался таблеткой после особо долгой ночи. Коктейли… Может, дело в шампанском? Не надо было газированный алко брать? Кай хватает себя за волосы, все еще сидя на ковре. Что, если?.. Нет. Ее отпустит и все. Только вот он ни разу еще не видел, чтобы кто-то отключался от одной таблетки. Че там… Индивидуальная непереносимость что ли? Надо же было так вляпаться! Бля. Кир, бля! Кай не знает, сколько он сидит так на полу, слушая ее дыхание. Не хватало еще, чтобы Вася решила коньки отбросить прямо у них дома. И когда она вдруг замирает, а вдохи становятся совсем-совсем тихими и неглубокими, Кай почти готов набрать другой номер. Витя. Почти. Ведь ему страшно. Вик его убьет прямо тут. Сначала может и откачает Никольскую, а вот его потом прибьет. Если узнает, что с Киром спутался, если узнает, что Кир вообще уже сто лет как не за решеткой… Кир же просил пока не говорить. Да. Кир сказал держать рот на замке. Но Витя и сам не спрашивал. Кай тянет время. Минуту. Две. Пять. Пока не замечает блестящие бисерины пота на ее висках. Василиса начала потеть. Телефон, на экране которого уже набран номер брата, блокируется. Если до обеда Вася придет в себя и уедет домой, никто ничего не узнает. Кай облизывает губы. И принимает решение: пусть она просто проспится. Пропотеет. И, может быть, эта штука из нее выйдет? Нужно дать ей воды… Да, точно. Сон, пот и вода. Кай накрывает девушку двумя пледами. Приносит на стол графин питьевой воды. Сидит с ней до шести утра — пока ее сон не становится глубоким и спокойным, а сама Вася перестает чесаться. В начале седьмого Кай, еле раздирая слипшиеся веки, шатаясь, поднимается на второй этаж, заходит в свою спальню и вырубается. Ну и ночка.***
Ｓａｔｕｒｄａｙ, 06:43
Кабинет Виктора Бестужева
Ну и ночка. Hibiki. Легендарный японский виски в белоснежной коробке с черно-красными иероглифами. Japanese Harmony. Бутылка из толстого граненого стекла совершеннейшего качества. «An amber drink with the taste of honey, pear, cinnamon. A complex aftertaste with hints of white chocolate, oak, pepper, orange peel and peat smoke» — гласит описание на этикетке. Наверное, этот виски — лучшее, что он попробует в своей жизни. Но через пару дней. Не сегодня. Нераспечатанная бутылка стоит на столике рядом с его ногами. Виктор сидит на диване, который он развернул лицом к стеклянной стене. Ботинки и носки брошены в углу. Скрещенные босые ступни — на журнальном столике. Голова откинута назад, на спинку дивана. Полы расстегнутой рубашки едва колышутся от порывов предрассветного легкого ветра — окно в стене приоткрыто. Сентябрьский рассвет долгий, блеклый, серый. Но теплый. «В городе + 16. Пасмурно. Без осадков» — сообщает gismeteo. Его любимая погода. Можно съездить в спортклуб, где есть ринг и открытый бассейн. Размяться и развеяться не помешает. Он, блин, в отпуске! Но прямо сейчас Виктор не торопится домой. Ведь наверняка в шесть утра его там никто не ждет. Решая дать Василисе и Каю время на нежное утро влюбленных, Вик еще раз кидает взгляд на бутылку, но тут же закрывает глаза, мысленно заставляя себя вообразить, как хорошо сейчас было бы окунуться в теплый бассейн где-нибудь в загородном фитнес-спа.