СЕМЬ ЛЕТ НАЗАД
Отель Агнесс Riviera
28 декабря
Укутанный в декабрьские сумерки город сверкает огнями тысячи фонарей и гирлянд, вывесками кофеен и витражами огромных окон торговых центров. Улицы шумят несмолкающими песнями Фрэнка Синатры и бессменными ремейками знаменитого Jingle Bells, смехом, раздающимся то тут, то там в толпах горожан, что в предвкушении новогоднего чуда разменивают часы в очередях за подарками и продуктами к праздничному столу. Запах Нового года — мандаринов, глинтвейна и шампанского — витает в воздухе на каждой улочке, в каждом проулке, у каждого моста. А у входа в одно старинное здание то и дело останавливаются неприлично дорогие, сияющие идеальной чистотой автомобили, снуют в бордово-золотых форменных пиджаках белл-бои, заносящие и выносящие неизменно брендовые чемоданы гостей, поражают роскошью одежд и украшений постояльцы. Два мраморных гордых льва охраняют вход в этот дворец, что находится в самом сердце Адмиралтейского района. Время в его стенах будто остановилось: поражающие воображение фрески на высоких сводах потолков, белоснежный, песочный и агатовый мрамор на полах, лаковое красное дерево, скульптуры, колонны и огромная ель в фойе, словно воссозданная по фильму «Один дома». Поистине царское гостеприимство ждало тех, кто мог себе позволить провести здесь хотя бы сутки. А уж те, кто готов был снять номера категории «люкс» с видом на Исаакиевский собор, словно по щелчку пальцев переносились в эпоху балов, карет, дуэлей и непозволительной пошлой роскоши, от которой в настоящей жизни остались лишь пыль да пепел. В этот сказочный, холодный, декабрьский вечер на одном из таких балкончиков можно было заметить целующуюся парочку, то и дело прерывающую поцелуи счастливым смехом. Они были прекрасны — как сошедшие со страниц детской сказки принц и принцесса. А в миг, когда парень оторвал свою принцессу от земли и закружил, а она обняла его за шею и звонко задорно вскрикнула, они были невыносимо идеальны. — Я люблю тебя. — Он ставит девушку, укутанную в кремовую шубку, на ноги и кончиком носа касается ее носика. Девчонка не отпускает его из своих объятий — прижимается к груди, обтянутой теплым свитером, греет своими ладонями его шею. Ему взбрело в голову взболтать шампанское и открыть на балкончике. И теперь полупустая бутылка Просекко стояла на круглом крохотном столике, как и два забытых фужера, — снежинки липли к стеклу, пока парень и девушка не могли оторваться друг от друга. — Ты — самый близкий и родной для меня человек. — Аля заглядывает в серые глаза, окунается в плещущиеся в них любовь и обожание. — Тогда-а… — губами он легко прочерчивает дорожку от нежной щечки до оголенной шеи, не спрятанной английским воротником шубы, — …через полтора года? — Вить… — Когда он так делал, у нее голова кругом шла, и мысли путались. Но не в этот раз. Не теперь. И это ее до жути пугает. Так не должно быть. — Давай поскорее? Зачем нам ждать? — Она вдыхает аромат его волос. Но нос опаляет лишь жгучий ледяной мороз. Только холод. И ничего больше. Это так плохо… Так неправильно. Ей так стыдно. — Я только по-настоящему встал на ноги. Дай мне немного времени. В Германии… — Разве клубов вам мало? Витя шумно выдыхает ей в шею и отпускает. Его улыбка — самая очаровательная в мире — отзывается ноющей болью в сердце. — Это мечта Кира, не моя, — он взлохмачивает волосы на затылке и оборачивается к столику. Виктор ловко разливает шампанское по бокалам и протягивает один Але. — Но я обещаю, через полтора года ты воочию, а не на эскизах, увидишь мою. И потом я тебя заберу. — Полтора года… — Тонкая ножка из стекла кажется ей льдинкой в руке. — Ты будешь приезжать? Еще полтора года! А все начиналось с полугодового контракта… — Конечно. Иначе Кир прилетит в Германию. Берлин точно не выдержит его харизмы, — Вик веселится и шутит, вспоминая о лучшем друге. А у нее от одного только имени сердце падает в желудок. И губы моментально пересыхают. Боже, если ты есть, помоги, пожалуйста. Сделай так, чтоб он никогда-никогда не узнал. Ведь… они тогда были пьяны. И всего один раз… Случайно. — Из-за Кира? — Ты же знаешь, что нет. — Вик ставит пустой бокал обратно на столик и снова сокращает расстояние между ними до миллиметров. Он — такой родной. Любимый. Единственный. Аля прикрывает глаза, решаясь на долю правды, ибо молчать — невыносимо. Но и сказать всю правду — невозможно. — Вить… Я… Я боюсь. — Чего? — Всего. Времени. Расстояния. Одиночества. Боюсь потерять тебя из-за… какой-нибудь глупости или… — Мне никто не нужен кроме тебя. Если правда так хочешь, если не веришь мне, можем расп… — Его прерывает стук в дверь, едва слышимый на балкончике. Ведь люкс огромен — значит, кто-то там стучит от души. Точно не обслуживающий персонал… Не считая ее, есть лишь два человека, которых Витя способен ждать. Кая он отвез домой лично, а значит… — О! Ну наконец-то! Кир до нас доехал на своем новом раритете! — Витя отпускает ее и спиной делает шаг назад, в сторону комнат. — Мы обязательно договорим наедине. Подмигивает и разворачивается теперь уже спиной к ней, бодро направляясь к дверям. — Новый раритет! Ничего глупее я еще не изрекал! Он не слышит, как с губ девушки в этот миг слетает тихое: — Себе… Себе не верю. А ее всхлип заглушает Воронов, хлопушкой встречающий открывающего дверь Вика. — Скажи, что я не зря угандошил президентский люкс этой хренью и встал на тропу войны со стервой всея Питера?! — Она же тебя прикончит! — Смеясь, Вик наверняка отряхивается от конфети. Аля почти видит его перед собой — как наяву. — Да ладно, невелика потеря. И вообще! Хрен с ней! Ну?! Что?! И режущее по сердцу: — Да. Мы поженимся. И пауза перед тем, как зазвучали поздравления и смех, секундная пауза, когда, должно быть, Кирилл решал — сказать или нет, показалась ей целой вечностью.***
СЕЙЧАС
Ｆｒｉｄａｙ， 21：00
Кабинет Виктора Бестужева
Молчаливая пауза затягивается. Мертвая вязкая тишина, как болото, засасывает Василису, и девушка замирает. Неумолимо-безжалостное время вдруг замирает вместе с ней, остановив вечный бег секундных стрелок. И в этом мгновении, когда на «стоп» оказался поставлен весь мир, Василиса удивительно остро чувствует абсолютно все. Покалывание в левой ладони. Ведь пальцы хранят ощущение теплой кожи его руки, которой Вася коснулась перед тем, как войти. Страх, сосущий под ложечкой. Взгляд Агнессы Юрьевны, изучающий сначала его, а потом ее лицо. Она наверняка видит их насквозь. Читает как открытую книгу. Чувство, что Виктор Александрович снова за ее спиной. Снова близко. Но в этот раз до жути интимное расстояние — не опасность, а поддержка. Сладкий древесный аромат — Василиса бросает взгляд на кожаный низкий диван цвета насыщенного изумруда и журнальный столик — от тлеющей палочки Пало Санто? Ух ты! Неожиданно. Хотя… Почему неожиданно? Она ведь его совсем не знает. Прохладный, пробирающийся под легкую рубашку воздух из приоткрытого окна, — оно прямо напротив стеклянной стены. Ей бы осмотреться — но ведь нельзя показать, что Вася здесь впервые. В голове все казалось намного проще: пока они стояли за дверью, Василиса была уверена, что знает, как и какими словами собирается разговаривать с Агнессой Юрьевной. Но стоило оказаться здесь — мысли бесследно испарились. Паника, отступившая в тот момент, когда она держала его за запястье, грозила вот-вот накатить с новой силой. И вдруг по костяшкам правой руки уверенно пробегает тёплый палец стоящего рядом Виктора — она едва не подпрыгивает на месте. И время снова оживает. — Все хорошо? — Переплетая их пальцы, он с беспокойством смотрит на девушку. — Мы ведь все равно собирались рассказать всем к Новому году. На этой фразе Виктор слегка сжимает ее пальцы. Он ведет себя так, будто прямо сейчас они в кабинете одни. Будто его совершенно не волнует Пожарская, будто единственное, что на деле его заботит — ее состояние. Хорошо играет. Да. Это просто игра. Неплохо бы включиться. Василиса тоже смотрит только на него, когда с нервным смешком отвечает: — Да-а… Просто не верится, что мы это делаем. Не верится, что она стоит, улыбается и переплетает их пальцы, как влюбленная девочка. Господи, как неудобно-то! Приятно и сты-ы-ыдно! Как же хочется зажмуриться от их неловкого представления. Судя по кривой улыбке, мужчина верно трактовал тот смысл, который она вкладывала в слова. — Кхм. Василиса? — Голос Агнессы Юрьевны чуть не заставляет отскочить от Виктора, но он покрепче сжимает ее руку, не позволяя этого сделать. — Может, кто-нибудь мне объяснит, что происходит и как давно это у вас? Нет, так не пойдет. Они же что-нибудь напутают — к гадалке не ходи. Мыслительный процесс в голове восстанавливается, и Василиса вспоминает о плане. Она лишь надеется, что Бестужев и сейчас верно поймет ее просьбу подыграть. Бросает взгляд на Пожарскую, но обращается снова к Виктору: — Можешь на пять минут нас оставить? — Расцепляет их руки. — Пожалуйста. — Ты уверена? — Он отпускает ее в тот миг, когда Агнесс недовольно фыркает. Скорее всего, еще и глаза закатывает. — Да. Все хорошо. «Доверься мне. Так лучше». Виктор соглашается не сразу — в сомнении он прикусывает губу и смотрит в пол. А когда Никольская видит, как мужчина, бросив непонятный ей взгляд на Агнессу, разворачивается и выходит, в ушах отчетливо звучит: «Не подведи, Василиса». — Поверить не могу, что он не хотел оставлять тебя со мной! — Стоит только силуэту Бестужева скрыться в коридоре, Агнесса Юрьевна подхватывается со стула. Интересно, куда он пошел? Не в сторону лестницы, а куда-то дальше по коридору. — Ты что, ничего ему не говорила? Обо мне? Об отце? А о матери? Что вас вообще связывает, Вася? Что вообще ты в нем?.. — Эмоциональная тирада резко обрывается, когда женщина подлетает к диванчику у окна и обессиленно падает на него, прижимая пальцы к вискам. Василиса подходит и садится рядом. — Нашла? Агнесса Юрьевна, мне же уже не семнадцать. А Витя совсем не парень из детского лагеря. Я знаю, что вы переживаете. Но, пожалуйста, не нужно меня переубеждать в чем-то. — Васенька, послушай меня хоть раз… — Агнесса разворачивается к ней всем телом. — Ты его плохо знаешь. Нет, подумать только! Ты и!.. Как вообще это вышло? «Ну, Никольская, вперед!» Что там Кай говорил про брата? Была любовь? Не сложилось? Виктор все разрушил? Вася пододвигается ближе к женщине. Осторожно берет сухие руки Агнессы Юрьевны в свои. Прочищает горло. — Агнесса Юрьевна, я знаю, что у него была невеста, если вы об этом. И знаю, что… что у них ничего не вышло. Пожарская смотрит с жалостью. Пока неплохо. Вот если б она смотрела с удивлением или скептицизмом, было бы хуже. — А ты уверена, что все знаешь? Да конечно нет! Ни черта Вася не знает! Но раз история невесёлая, да и вообще про бывшую любовь — это-то ее и спасет. Главное — не ошибиться с именем. Хотя это лицемерие. Имя она точно запомнила. — Я не хочу обсуждать ни Алю, ни то, что он сделал. Это было и прошло. А если вам так нужно знать подробности… Мы познакомились на открытии галереи. Папа тогда только-только пришел в себя. Он брал все в свои руки. И мы приехали в Питер с кем-то встретиться. — Ты же тогда в школе училась, Вася! — Ну, да. Я увидела его издалека. Была пресс-конференция, потом он отвечал на вопросы гостей. Мы разговорились… — Василиса запинается, делая вид, что задумалась. А сама мысленно прокручивает в голове его имя. «Витя. Витя. Не Виктор Александрович». Как же хорошо, что она его выставила! Иначе бы пришлось при Агнессе Юрьевне обращаться к нему по имени — она бы точно заикнулась под взглядом серых глаз. — А после нее Витя уехал. И до моего второго курса мы не виделись. Да и не помнили друг друга. А потом… Увиделись случайно и… все закрутилось. Прогулки, разговоры, ночные переписки, свидания… — Со второго курса? — Да. Весь второй и третий. — И сколько раз ты его видела за эти два года? Ну, что ж. Самый главный вопрос задан — как они вообще все эти два года «встречались»? — Он прилетает чаще, чем вы думаете. А я пару раз летала к нему. Да, это не то, чего хочется. Но зато я могу не отвлекаться от учебы. — Василиса смущенно опускает глаза на свои коленки, мысленно сгорая со стыда. — Ну, не слишком часто отвлекаться. Агнесса Юрьевна, судя по звуку, хмыкает. Василиса отпускает ее руки, прижимает ладони к щекам. Божечки! Таких разговоров с матерью у нее не случилось — и уже не случится. А папа… Это же папа. Мужчина. — Поэтому ты последние два года вечно занята? Никольская молча кивает. Не скажет же она, что последние два года лишь пыталась вырваться из-под вечного надзирательства, излишнего опекунства, обрушившегося на ее голову после смерти мамы и сбежать от советов «как лучше» по любому поводу. Актриса погорелого театра. — Вася-Вася… — Пожарская грустно-тяжело вздыхает. «А ведь будь это все правдой, Агнесса поняла бы. Как и мама». Девушка убирает руки от лица. Обнимает себя, впиваясь пальцами в плечи. — Я влюблена в этого человека. Мы не хотели никому говорить, потому что и сами не ожидали, что все… все так закрутится. Я знаю, что мама бы… меня не осудила. — Что отец говорит? Папа-папа. Узнай он, что дочь связалась с мужчиной на тринадцать лет старше… С художником, что в его понимании равно несостоятельным, инфантильным, сумасбродным… Да папа скор и ловок на синонимы! — Не сказали еще. Пожалуйста, и вы не говорите. Мы собираемся приехать домой под Новый год. Витя лично хочет познакомиться. — Хорошо, Васенька. Хорошо. Ну, вот и все. Никольская облегченно выдыхает и расслабляется. Агнесса поверила в их отношения — теперь нужно попросить ее помочь Виктору с билетами. Но не успевает Вася перевести дух, как Пожарская снова становится собой. Ее несет — женщина вдруг взмахивает рукой и восклицает: — А, да и черт с ним! Знаешь, Васенька, а может оно и к лучшему! По молодости и глупости только и можно замуж. Это я тебе точно говорю. А Вик-то неплохой… Просто так вышло, но он хороший парень, хороший… Руку и сердце, значит, едет просить? Ох, вот же шельма! Романтик в нем как жил, так и живет! Чего-чего?! Ну, Агнесса Юрьевна! Чуть что — сразу замуж. — Агнесса Юрьевна. — Вася улыбается, замечая, что ее снова не слышат. А значит Агнесса вновь стала собой. — А я ведь даже могу с твоим отцом поговорить. Он же в бешенстве будет. А я поговорю-поговорю. Ты не переживай. — Агнесса Юрьевна, мы не… — Теперь уже Агнесса в порыве эмоций хватает ее за правую руку. Смотрит на пальчики. — Вася, а кольцо где? — Удивленный, нет, шокированный взгляд ввергает Василису в ступор. — Не носишь? «Она же все это серьезно говорила». — Витя без кольца бы предложение не сделал. Или перед отцом решили разыграть спектакль? Смутное сомнение зарождается в душе, когда Василиса смотрит то на свою руку в объятиях ладоней Агнессы, то на выражение лица женщины. «Кажется, Василиса, кое-кто забыл упомянуть одну незначительную деталь». Не дай Бог это не ошибка! Василиса убьет этого адепта фильмов о сделках с дьяволом голыми руками! — Агнесса Юрьевна… — Ну, вот помяни черта, он и появится! Дверь в кабинет открывается. Василиса разворачивается. И, глядя на подставившего ее «партнера», заканчивает вопрос: — …какая свадьба?***
Ｆｒｉｄａｙ， 21：20
Кабинет Виктора Бестужева
Второй акт их вышедшего из-под контроля спектакля сначала кажется ей совсем не постановочным, ведь Виктор Александрович и сам едва не спотыкается на ровном месте от её вопроса. — Ч-что? — Он нервно усмехается, прищуривается, переводит взгляд с Василисы на Агнессу, все еще сидящую на диване. — О чем вы? Вася облизывает пересохшие губы и, свято веря, что все это — одна большая комедия, произносит: — Агнесса Юрьевна думает, что ты сделал мне предложение… В этот миг Бестужев выглядит по-настоящему растерянным: лишившись дара речи, мужчина пытается что-то сказать, но, очевидно, шок не дает этого сделать, и он целых два раза открывает и закрывает рот, не проронив ни слова. Густые приподнятые брови и приоткрытые губы, взмах руки с бумагами — Вася почти уверена, что сейчас, вот сейчас, он придет в себя, усмехнется и спасет их каким-нибудь ироничным комментарием. Ведь судя по его реакции, Пожарская все выдумала? Просто в привычной ей манере довела ситуацию до абсурдного абсолюта. И чего вообще она вдруг замолчала? Вот и доставала бы горе-женишка со своей свадьбой! «Ну же! Виктор Александрович, скажите что-то более содержательное!» А Виктор, словно внемля ее мысленному крику, наконец-то приходит в себя. Однако изменения в нем заставляют не обрадоваться в ожидании завершения трагикомедии, а неподвижно замереть, выпрямив спину. Словно кульминация ещё впереди. Тело — натянутая струна. И она ловит ощущение дежавю — чувство, что собирается совершить несусветную глупость. Прыгнуть со скалы в сапфировую гладь Черного моря. Виктор же под взглядами зеленых и карих глаз не торопясь подходит к столу. Кладет бумаги. Присев на стол, запускает пальцы одной руки в волосы, еще больше взъерошивая густые пряди. Слегка запрокидывает голову и пару секунд смотрит в потолок, о чем-то размышляя. — Вот, значит, как… — наконец-то задумчиво тянет Бестужев. — Витя… — где-то слева надломленный голос Агнессы Юрьевны. Никольская задерживает дыхание, наблюдая за Виктором. Секунда. Две. Три. — Я говорил, что собираюсь, Агнесс. ЧТО?! ЧТО ОН ГОВОРИЛ?! Сумасшедший, ненормальный, законченный лгун! — Выходит, сюрприза не выйдет, да? — Виктор резко выпрямляется, отталкивается от стола. — Дура старая, испортила все… — Василиса не может даже развернуться, чтобы утешить женщину. Чтобы сказать, что идиоток, поверивших этому человеку, тут две. — Я и не подумала… И в три шага подходит к дивану — останавливается прямо напротив Василисы. — Не переживайте, Агнесс. Все хорошо. Так даже лучше. И вместе с тем, как Василиса резко втягивает воздух, Виктор — так легко, в одно движение! — уверенно опускается перед ней на колено. «Разбег? Да, давай. Перед прыжком же нужно хорошенько разбежаться». Острый угол кадыка под натянутой кожей шеи дергается, а бьющаяся жилка выдает с головой скорость его пульса, когда Виктор бесшумно сглатывает. «Не-нет-нет! Не смей! Одумайся! Поднимись сейчас же!» Ладони скользят по коленям выше — дальше от него. Но Бестужев ловит ее руки — и вот уже ее пальцы в объятьях его. Вася зачарованно рассматривает рисунок вен, что выступают под загорелой кожей предплечий, не скрытых подвернутыми рукавами рубашки. Виктор прочищает горло перед тем, как начать. — Василиса, у меня нет с собой кольца. Кожей на костяшках она чувствует легкие поглаживания, призванные успокоить заходящееся в галопе сердце. — Я хотел сделать это красиво. Отель. Ресторан. Званый ужин. И ты в платье. Бокал шампанского с кольцом. Никогда и ни у кого Василиса не видела подобного взгляда: там, за свинцово-серой радужкой, в глубине агатового взора — искры далеких звезд, блестящих и, должно быть, смертельно холодных. — Но… Это просто краски… Зачем они нам, если мы оба видим одинаково уже на этапе наброска? Я несу чушь. — Он сбивчиво усмехается и быстро облизывает губы. — Прости, знаешь, у меня это бывает. Я просто хочу сказать… Прыжок, Никольская! — Выходи за меня, Василиса.***
Василиса молчит. Молчит, потому что — чего он от нее ждет? Отказа? Согласия? Чего?! Неужели думает, что это все — невинная шалость? Совсем не понимает разницу между «прикинемся влюбленной парой» и тем, что вытворяет сейчас? — Нет, не так… Ты выйдешь за меня? Обещаю, я… Я сделаю все, что захочешь… Все, что нужно, чтобы ты была счастлива. Так, как ты заслуживаешь. Все в ней требовало сию же минуту завершить тошнотворное представление. Сбросить его руки со своих колен, разорвать сделку, уйти из галереи и никогда больше не соглашаться на участие в подобных авантюрах. Мерзость какая. Василисе претило обрушившееся на голову понимание того, что именно они сейчас делают. То, что выглядело как невинная шалость ради получения награды, отнюдь ей не было. Игра на чувствах других — отвратительнейшее занятие, от которого ее стало тошнить. Как и от самой себя. «Браво, Никольская. Внизу ждет Кай, рядом сидит Агнесса, тут еще эти ваши зажимания и переглядки — блевать от себя не тянет, моралистка хренова?» Да, в этот миг Василиса отчетливо, на собственной шкуре ощутила, что нельзя говорить слова о любви, заботе, принятии и понимании, о том светлом и действительно прекрасном, что может быть между двумя людьми, в шутку. По глупости или в шутку — нельзя. Нельзя играть на эмоциях Агнессы Юрьевны, на ее любви к дочери старого друга и его погибшей жены, на ее чувстве ответственности за Васю. Какими конченными людьми нужно быть, чтобы, зная о слабостях или желаниях человека, так низко использовать эти знания! И уж тем более нельзя сидеть здесь сейчас и дрожать не то от сквозняка из окна, не то от того, что он вытворяет не только словами, но и руками. Хрупкие девичьи запястья все еще в теплых объятьях его пальцев. Но вот он ее отпускает. Скользит по тыльной стороне ладони сначала правой рукой. Будто изучает реакцию. Подушечка большого пальца не торопясь оглаживает выступающие костяшки, обтянутые тонкой кожей, покрытой парочкой мелких, почти не видных глазу шершавых шрамов у мизинца, — но его рука замирает. Нежность, сравнимая с легчайшим скольжением перышка из пуховой подушки по утрам. Зачем это? К чему? Мерзко-мерзко-мерзко. И до колющей под ребрами боли обидно. Так дико обидно! Словно она сама себя обманула и предала. «А что, не так? Ты ведь и рада была обманываться минуту назад». Василиса знает — Виктор по глазам читает ее ответ. «Нет». Ей даже не нужно отрицательно качать головой, чтобы он понял. «Извини, но нет». — Кхм… Витя? Виктор переводит взгляд на Агнессу. Василиса так и не успевает произнести свое «нет».***
Золото сверкает безукоризненно гладкой поверхностью — работа наивысшего мастерства. Гравировки в виде винтов и надпись на внутренней стороне — как символ отличительной черты именно этих украшений. Дом ювелирного бренда Cartier. Линейка LOVE. Бессменная классика признаний в вечной страстной любви. И смех и грех. — Агнесс, я не могу. — Вик смотрит на украшение, не веря, что Агнесс отдает ему кольцо. — А это не тебе. Ну же, бери, Витя! — Настойчиво тянет ему кольцо. Металл опаляет кожу пальцев ледяным пламенем, когда он отпускает руку девушки и забирает кольцо. «Дьявол, Вик! Отомри блять! Все по плану, все так, как ты и хотел!» — Вам надо побыть вдвоем… — Агнесс встает и, бросив на Васю взгляд блестящих глаз, тепло ей улыбается и подмигивает. Вик видит — Василиса совсем не реагирует. Чувствует, как ее ладони, влажные и горячие от переживаний, мелко трясутся. Чувствует пульс той рукой, что все еще держит ее запястье. К счастью, Агнесс не замечает странного состояния невесты, а, быть может, списывает его на шок и волнение. — Дел у меня много. На следующей неделе заедешь за приглашениями — считай, сама судьба тебе дает второй шанс. Не разменяй его на глупости, Витя. «Поразительный в своей банальности совет, Агнесс». Но вопреки ядовитым мыслям с губ слетает тихое, полное благодарности «спасибо».