Господин Разрушитель

— А на обложке альбома, это же я? — Нет! Это просто сирена. — Но рисовали же её с меня, признайся? — Нет! — из последних сил взревел я. — Ну хватит тебе заливать, — выдала девчонка и шаловливо вскарабкалась пальцами к моему подбородку. — Лёнь, кстати… а как поживает твоя фобия поцелуев? Я сглотнул слюну. — Нет у меня никакой фобии! — не заметно, что ли? — Была! — Не было! — Хорошо… А контракт? Ты же у нас не спишь с одной и той же девушкой больше одного раза? — ехидно хохотнула Никольская. Я так сильно сомкнул челюсти, что заныла башка. Девчонка освободила нам кровать в её номере, и мы лежали голые в одеяле. Она — поверх меня. Совсем не хотелось идти к себе, одному проминать постель. Вспоминать ещё, как Ева стонала и прижималась, лишаться её убийственно жирных намёков. Я чувствовал, что она усердно старается поймать мой взгляд, но я лишь осмотрел неприбранную комнату и остановился на поблёскивающем в свете ночника бокале в углу заваленного стола. Первый так и лежал в прихожей. — Почему у тебя в номере два бокала? — процедил я, проигнорировав последнее обезоруживающее предложение, и взглянул на Никольскую через сонливый прищур. — Ты с кем-то пила сегодня? Она расхохоталась. — Нет. Я не знаю, почему их два. Может, потому что номер двухместный? Девчонка соблазнительно поёрзала по мне мягкой грудью и улеглась удобнее. Её блестящие глаза заслонили обзор на номер. — Я просто… привык, что ты всегда проводишь время с Муратовым. Поэтому и спра… И тут я замер. Я сказал: «Муратов»? Я сказал… Твою же мать! Она наигранно похлопала ресницами, состроив невинное выражение лица, и сексуально прикусила нижнюю губу. Ничего не ответила и, кажется, не собиралась. — М? — Что? Даже не спросишь, кто это? Боже, Ева всё знала… — Не спрошу, — замотала она головой с влажными спутавшимися волосами и по-доброму улыбнулась. — Он растрепал тебе? — повержено вздохнул я. — Вот же урод… — Перестань. Вы оба хороши, — нахмурилась девчонка. — Ты не в курсе, что уже называл его настоящей фамилией? — Чего? Когда? Мне показалось, от недоверия к собственному рту я осел глубже в подушку. Что-то он подводил меня часто в последнее время… — В бассейне в коттедже. Этого просто не могло быть! Я, убитый заявлением Евы, умыл лицо рукой. А ведь чёрт знает?! Я был такой набуханный! Алкоголь – настоящее зло. — И ты никому не рассказала? — Нет, — даже как-то обиженно выдала она. Ещё одно доказательство тому, что Никольская оставалась самым непричастным к происходящему членом коллектива. — Спасибо. Она выпучила глаза. Кажется, изумил её настолько «бескультурным» изречением. — Походу, сильно он тебя поколотил, — пошутила девчонка с застывшим выражением лица. Приподнялась на руках, потрясывая тяжёлой грудью, и приспустилась губами к моим рёбрам. — Ерунда, — буркнул я, умаляя «заслуги» Муратова. Ева мягко ласкала ртом каждый синяк на моём торсе. Невесомо гладила из стороны в сторону, будто стараясь их стереть. А я наслаждался её лаской, пока не вспомнил, что на ближайшем концерте придётся терпеть фанатское сватовство Никольской с Ванечкой. Кисло сморщился. — И что ты теперь будешь делать? — её шёпот опалил мою кожу на животе. Я непроизвольно напряг мышцы. — Ты о чём? — Я про пост журналиста. Лёша теперь будет петь, или это опасно? Учитывая, что я запретил всем входить в наши три номера: мой, её и Муратова, договорился с владельцем отеля, чтобы мне отчитывались на телефон скринами с камер видеонаблюдения о незваных гостях, я знал, что здесь чисто. Мы могли поговорить, пока ещё не загрузились в тур-автобус. Вот где действительно было небезопасно. Я понизил голос. — У нас с ним контракт. Лёша помогает группе, а я ему делаю сольную карьеру после тура. Если он запоёт сейчас в роли Юдина – никакого Муратова Лексу страна не узнает. Так и будет всю жизнь притворяться другим человеком. Это трудно для психики. Пускай выбирает сам, я дал ему время подумать. Продолжая бережно меня гладить, Никольская, наверное, не замечала, как трётся сиськами о мой твердеющий член. Я поймал девчонку за ладони и потянул на себя, чтобы обнять. Она податливо улеглась сверху, шепча прямо у моих губ. — Я немного не понимаю. Ради чего ты всё это затеял? Это… впечатляет, но так странно и опасно. Тур подойдёт к концу и, если Лёша решит отказаться от чужого имени, ты же снова останешься без Юдина. Так и будешь каждый раз искать нового? Я глубоко вздохнул. — Нет, не буду. Это вообще спонтанно получилось. Я увидел запись его выступления в интернете, понял, что он – вылитый Юдин. А группа реально распалась. Мы остались только на бумаге. Андрей сказал, что нам вдвоём с ним делать нечего. И… мы решили попробовать в последний раз, используя уже раскрученное имя. У нас ведь получается, как ты считаешь? — Получается, Лёнь. Но ведь контракт закончится… И ты снова останешься ни с чем. — Да, — согласно кивнул я. — Всё когда-то заканчивается. Главное, чтобы на хорошей ноте. Никольская замерла, приоткрыв свой розовый рот и как-то потеряно опускаясь тусклым взглядом по моему лицу. Не знаю, о чём она подумала. — Ева… давай договоримся, что ты не будешь рассказывать о своей личной жизни никому из группы? — я сожалеюще поджал губы и приподнял её унылое лицо за подбородок, пытаясь завладеть ускользающим взглядом. — Я никому из них не доверяю и хочу, чтобы ты была осторожна. Если я увижу твои слёзы ещё раз, изобью всех без разбора. У сверкнувшей жёлто-зелёными глазами Евы вздрогнули ресницы. — Вспомни, пожалуйста. Кому из парней ты говорила про… того брюссельского бизнесмена? Это бы разрешило гнетущую меня неопределенность. Но девчонка лишь сглотнула и замотала головой. — Никому. Никому, Лёнь. Только потом уже, когда всё вскрылось, пришлось объяснить. Ясно. Она выскользнула из моей руки и ласково прислонилась губами к щеке. Может, зря я ей напомнил… — Ты ещё переживаешь из-за этой жести? Она помолчала. Отстранилась и чуть улыбнулась. — Нет. Мне даже стало легче освободиться от душевного груза. Ты и твои фанаты мне очень помогли… Знаешь, мне показалось, у тебя тоже есть какая-то неприятная история, — вдруг подытожила девчонка. К чему она это? Я напрягся. Никому не было позволено об этом рассуждать и даже догадываться. — Тебе показалось, — выпалил я и вонзился в Еву пристальным взглядом. Поверила? — Ладно, — согласно кивнула она. — Главное, что ты избавился от фобии. Опять Никольская за своё! Я боязно тряхнул головой, отделываясь от желания излить ей душу об измене бывшей с моим родным братом. Но девчонка склонилась к моему дрогнувшему лицу, спрятав нас под рассыпающимися по сторонам волосами, и мокро поцеловала меня с языком. Я послушно открыл рот и опустил веки, чувствуя, как на рёбра, под которыми истошно заколотилось сердце, помимо её груди легла горячая ладонь. — Береги себя тоже. Пожалуйста… — вздохнула запыхавшаяся от поцелуя Ева мне в рот. — То, что ты придумал, уголовно наказуемо. Я ухмыльнулся на её заботу. Облизал губы. — А ты, оказывается, такая правильная. По тебе и не скажешь… — Нет, вовсе я не «правильная». Если будет нужно, я буду искать двойника, который сядет вместо тебя! Хах. Я не выдержал и рассмеялся в голос, пряча лицо за взметнувшейся рукой. Я не выносил настолько милые шутки, просто не был для этого создан. — Повторять за мной – не лучшая идея, — проржался я. — Это не твоя идея. Она запатентована китайцами, — улыбнулась Киса. — Да ты что? Всё-таки они не могут различить друг друга даже в собственной стране? — В любой стране за деньги тебя могут не отличить от козы. — А я смотрю, ты во многих странах побывала? Это было слишком грубо? Она, широко улыбаясь, звонко шлёпнула меня ладонью по плечу. — Да, отец возил нас с мамой за собой по командировкам. В Америку, в Европу. Ого… А я только в последние три года объездил нашу страну, но никогда не выезжал за её пределы. Да я совсем ничего не знал о Никольской… Для меня она почему-то казалась теперь всеведущей. Муратов был прав, стоило почаще с ней разговаривать. — И… где тебе понравилось больше всего? — как можно более непринуждённо улыбнулся я. — Я обожаю Санкт-Петербург, мой родной город, — ох, если эта дождливая срань – для неё самое лучшее место на Земле, тогда мне, похоже, не стоит разочаровываться заграницами. — И ещё как-то раз мне очень повезло около полугода пожить в Китае, в провинции недалеко от Уишань. Мне тогда было одиннадцать, но я до сих пор храню те впечатления как лучшие в своей жизни. Я завороженно уставился в её глубокие зелёные радужки, украшенные жёлтыми разводами. Кажется, этим глазам довелось увидеть нечто прекрасное. — В горах очень влажно, свежо и… спокойно. Туманы частые, так, что руку свою можно не увидеть. И бесконечные ряды с кустами чая! Я, кстати, до сих пор очень люблю китайский чай. Хочешь, как-нибудь проведу для тебя чайную церемонию? Я ласково огладил девчонку по обнажённым плечам. Убрал за маленькие уши влажные пряди волос, наблюдая, как Ева томно прикрывает ресницы. Такая светлая. Я не совсем понимающе кивнул на её предложение, потому что в рассказе наступила продолжительная пауза, но тут же Никольская продолжила. Я расплылся в сияющем взгляде настолько, что вдруг ощутил на языке фразы, складывающиеся в странную, непривычную рифму. Это нужно было быстрее записать. — А от ветра у меня была жёлтая ветровка. Я с местными детьми шлялась до темноты, на ночь пила с мамой чай и плюхалась спать на кан. — Что такое «кан»? Я придержал Никольскую за спину, дотянувшись до тумбочки, и утащил телефон. Шуршащее одеяло приятно проскользило по ступням. — Это такая жёсткая кровать. Наверное, на них до сих пор спят в деревнях... Эй, — прервалась она, когда между нами загорелся экран телефона. — Что ты там пишешь? Я отключил звук и глянул на Еву поверх мобильника. — Покажи, — угрожающе зашевелила она губами. — Срочно! Капризная девчонка. — Нет. Не сейчас. Может быть, позже. — Ого! Это что, песня? — заглянула она наискосок, пока я дописывал последнюю пришедшую на ум складную строчку. Я нахмурился. Торопливо заблокировал телефон и отложил его в сторону вместе с надеждами неугомонной Никольской просочиться в мои заметки. — Весь шар, значит, объездила, — ухмыльнулся я, но потом неожиданно пришёл к неутешительным выводам. — И как они могли… Показать тебе мир и посадить на поводок к старому деду?