Господин Разрушитель

— Пошла на хрен! — громко заорал Гриша вернувшейся Никольской, у которой в миг ошарашено округлились глаза. Это надо было видеть... Она застыла в арке, не понимая, что происходит. — Э-э-эй, Киса! Ну ты чего?! Обиделась? — моментально смягчился драмер. Шатёр наполнился лающим, нервным смехом. Я чуть не подавился слюной из-за вытянувшегося выражения её лица, но это слабо отвлекало от предстоящего выхода. — Это у них традиция такая… — У нас! — подметил Андрей. — Ну да… У нас. Традиция посылать друг друга перед выходом на сцену. Пошли меня тоже, пожалуйста. Пожёстче. Перепугавшаяся Ева будто морок скинула с глаз, чуть тряхнув волосами, и быстро пришла в себя. — Кхм, ясно… Пошли все к чёрту! В-ваня! Господин! Андрей! Гриша! Дрон! Все! — вскинула девчонка подбородком под одобрительный вой. — Так достаточно? — Подойди, — в приказном тоне проронил я. Нехорошо было ей оставаться на пороге. Никольская приблизилась и расположилась, естественно, позади напряжённого Ванечки. — А теперь пошла на хрен, бездарная певичка! — все заржали. От неожиданности улыбалась даже сама Ева, а я зачем-то вспомнил тот день, когда выгнал её из комнаты, и чуть не поперхнулся. Чем меньше оставалось секунд до шоу, тем больше пугали любые воспоминания — о прикосновениях её губ в особенности! Я как будто был не в своей шкуре… Наконец, мы все собрались в кругу. Дрон с накрашенными глазами под свисающей чёлкой, Гриша в шапке и парадных трениках, размалёванный басист с бородкой и конским хвостом. Муратову зашили рот — жаль, что это всего лишь грим — и наложили чёрную маску. Когда он вернулся в шатёр, я чуть не откинулся, признав в нём настоящего Юдина… На этом образы, вдохновлённые цирком уродов, заканчивались. Мы все стояли в фирменных куртках, за воротники которых чуть заползал уличный холод. Из нас с Никольской сотворили идолов для преклонения, но я продолжал шориться в очках в сумерках и игнорировал все немногочисленные зеркала. Распелся, но не долго. Предрассудки. Всё-таки, начало тура… В груди сдавленно билось сердце, разгоняя по телу тремор. — Давайте сюда свои ручонки, кретины, — мы сложили ладони в воздухе по центру круга, начав их раскачивать вниз и вверх. — Желаю вам обосраться сегодня, конченные фрики! Чтоб вас, петухов, освистали! А потом вы закончили этот день в сладких объятиях друг друга, запихивая в задницы грифы гитар! — От души! — взревел поддатый басист. — Всё, как хейтеры нам прописали!.. И не забудьте друг другу отсосать! Аминь! — Аминь, — подхватили шёпотом остальные, и мы все, охваченные лёгкой тревогой, просто разошлись по углам. Ева, постыдившаяся за окружающих, «умыла» лицо ладонями и присела на край дивана, когда к нам в шатёр запрыгнул организатор. Его расстёгнутая куртка болталась поверх алкоголички. — Разогрев окончен, они убираются. Когда вас ждать? — взволнованно протараторил мужик. Больше ни минуты ожидания в этом долбанном шатре! — Прямо сейчас!

***

Мне всегда доставляло удовольствие чуть задержаться в кулисах, смакуя фанатские истерики. Внутренний холод, разрастающийся под кожей на уличном морозе, только добавлял нервов, и вот уже выход на публику становится равноценным прыжку с отвесной скалы. Руки тянет к полу под действием слабости, мышцы не слушаются, а пальцы постыдно трясутся. Но на этот раз ставки были ещё выше — первый концерт после разгромного конфликта, затянувшийся перерыв, разъ*баная репутация и пристальное наблюдение анонима. Он не пропустит этот фестиваль, нет, я уверен. А самозванец заместо Юдина, дрожащий, как лист осиновый, и, на сладкое, скандал с девчонкой, подобранной в пивнушке, были призваны вызвать у Господина преждевременные признаки старения с неизбежным инсультом. Орги еле успевали вставлять пару слов между оглушительными визгами. Я поправил ушные мониторы и глубоко вздохнул, пытаясь выплеснуть из лёгких щекотливый страх. Через дырки на джинсах кожу щекотал ледяной воздух. — …И сегодня! На этой сцене с новым альбомом «Искушение»! Долгожданные! Сумасшедшие! Death! Brea-a-a-ath! — в такие моменты мне начинало казаться, что это кто-то другой. Другой, совершенно незнакомый мне Леонид Савицкий со стальным характером и невыносимым гонором заставил людей собраться, протащил на телек, радио и бахвалился теперь сбывшейся мечтой, а я — мимо проходивший наблюдатель, вдруг непонятно как забредший в кулисы, смотрел и охреневал... Выглянул одним глазом в утопающий от трепещущих рук зал и с трудом сглотнул слюну в пересохшем рту. Когда я с круглым, как блин, лицом ходил в музыкалку, в русско-народный хор, мог ли предположить, что спустя десяток лет тысячи девушек будут срывать голосовые связки от восторга увидеть Лёньку из группы ложкарей? Наверное, меня оглушило криками. На сцене, подсвеченной прожекторами, уже нагнетающе дребезжал по тарелкам Гриша, гитаристы заняли свои места, перекидывая ремни через плечи. Муратов, изучивший по видео манеры Юдина, расхаживал перед барабанной установкой, о чём-то перекрикиваясь в драмером. А мне на крошечную долю секунды показалось, что я е*нулся — притащил зачуханного студента в Москву! Снова нашёл людей, снова запихнул их в студию, уладил всё, что было можно и нельзя ради этого концерта — но я, бл*дь, подделал человеку паспорт! Чтобы не признавать, что я в глубокой заднице! Эта идея могла принадлежать только конченному ублюдку... Это я тот самый конченный ублюдок, прятался от армии фанатов за куском клеенки, обтягивающей леса сцены, и приходил в шок от масштабов собственного кретинизма. Но раз уж мы благополучно пришил к сегодняшнему дню… Может, я просто гений? Жаль, об этом никто никогда не узнает. В груди задрожало от басов, заглушивших возгласы. Орги всунули мне в руки отстроенный микрофон. Перепонки уловили плэйбеки первой песни, электрогитары зловеще завизжали, вступая в бой, а вездесущий Гриша, окатил зал, волнующийся в сумерках, раскатом ударов по томам и тарелкам. С зоны звуко- и свето-операторов включились иллюминации, и у подмосток сцены посыпались фонтаны ослепляющих красных искр, вызвавших в толпе изумлённые вопли. В потоке света потерялись соседние сцены, стоящие в глубине поля. В темноте замельтешили толпы, бредущие к нашей основной площадке. Я заворожено наблюдал за «фонтанами», пока ещё, в одиночестве, как за фейерверком в детском парке, и понимал, что испытываю не менее искренне, чем в юношестве, счастье — могу себе позволить в двадцать шесть лет не просто сводить себя на представление, а устроить его во имя своей группы. Когда Гриша пустил в ход кардан, я поймал взгляд Кисы из далёких соседних кулис и вздрогнул. Она тоже самозабвенно смотрела на иллюминации, подсвечивающие розовым цветом её красивое лицо, и даже теперь поглядывала на меня, ожидая своего выхода. Мы поместили её во второй блок, поэтому Еве предстояло побыть одной. Кажется, для неё это могло стать испытанием… Особенно после того, как я так и не решился с ней поговорить напоследок. Больше времени, кроме как совместной песни на публику, не оставалось. Я был уверен, что разговорами не смогу ей помочь… Билетами, деньгами, шмотками, контрактами — да. То есть, действиями. Не знаю, на сколько Ева это оценила, но была ещё одна идея… Я не успел толком подумать. Тыкнул пальцем в её сторону и показал бицепс, намекая на то, что она сможет. Всё будет хорошо. Потом очухался — кругом море людей. Такие знаки внимания были тупо не в стиле чопорного Господина. Я, чуть не опоздав к вступлению, нервно выскочил из-за кулис под усилившиеся истошные визги, но мельком всё-таки увидел, что она улыбнулась. Хах… А теперь. Мне было, что сказать за эту девчонку, ставшую жертвой идейного придурка. — Не надо смотре-е-еть, как я живу эту жизнь. Пересчита-ай свои кости, гребанный ты журналист! Я засыпаю каждый вечер, зная, что мне не соскочить, Ты же — губишь то, что даже видеть не заслужил! Я намеревался разогнать этот конфликт до вселенских масштабов и заставить фанатов вызубрить песню, как мантру. Чтобы в каждом чёртовом городе люди помнили, что только одно их равнодушие к сплетням сможет уничтожить этого у*бка. Океан скандирующих людей, обтекающий сцену, взмывал руками к чернеющему небу. — Отра-вись! Жри быстрее то, что тебе приготовил Госпо-дин! Не представляю, как ты сможешь это Прогло-тить! Я приправил блюдо желчью твоих О-бид! И принесу венок к надгробию «Наш милый АНОНИМ»! Я пел и рычал эти слова, испытывая непередаваемое удовольствие. Под сценой, перед ограждениями секьюрити еле сдерживали фанатов, зашедшихся эмоциями. Уже ко второму припеву они запомнили пару строк и начали выкрикивать в ответ то, что должно было пошатнуть его самомнение. Если Господин дал слово разрушить чью-то жизнь — он его сдержит!