Господин Разрушитель

Всё ещё с приплясывающим аритмию сердцем в груди я пялился в потолок шумной гримёрки. Развалился на диване, пытаясь прикрыть дрожащие веки. Стоило оторваться от реальности, и изображение перед глазами срывалось с места, кружа мою шальную голову. Я подхватываю Никольскую за бёдра, вынуждая её оторвать стройные ноги от сцены и обхватить меня за таз. Держу девчонку, крепко обнимая и приглаживая задравшуюся юбку на заднице. Без раздумий дотягиваюсь до трепещущих губ, зажмурив глаза. В зале раздаётся шквал крика, а последнее, что я вижу на её сияющем ядовито-зелёным светом софитов лице — искренний испуг. Как у меня на фестивале?.. Киса вонзается наточенными ногтями в мою голую спину, исходясь напряжением, но целуется мягко, послушно. Рот обволакивает тепло. Она отчаянно соглашается губами на публичные нежности, а сама старается скрыть, как от чего-то нездорово стенает её сердце. Почему?.. Ева переодевалась в соседней гримёрке. Наблюдая, как полураздетые парни оттираются от грима в последний раз, я продолжал обессиленно лежать и прокручивать момент моего объявления. Я хочу позвать на сцену свою девушку. Теперь все узнали, даже она: Мисс Кисс принадлежит Господину. Ради этого я оказался готов похерить свой холостяцкий статус, свободу, предрассудки с поцелуями и спокойствие. Хотя… после новости о распаде Death Breath мне и так не светило отмалчиваться. Нас еле отпустили за кулисы. Пара песен на бис и прощальная речь на видео, конечно, не спасли ситуацию. Реклама нового альбома Мисс Кисс, над которым я планировал с ней работать, тоже. Фанаты продолжали галдеть, докрикиваясь до этого укромного помещения. Но я, может, не осознал ещё, что группе крышка. Беспокоился только о том, почему Ева так отстранённо воспринимала мои знаки внимания. Между нами сложились… отношения. Этим словом нормальные люди называли то, что я подразумевал когда-то между собой и Машей, пока сука мне не изменила. Я так дрожал перед тем, чтобы не вляпаться снова… Облажаться на глазах у стольких наблюдателей, под прицелом камер было бы наихудшим финалом моей скончавшейся веры в лучшее. Единственное объяснение, к которому я из раза в раз возвращался: девчонка, как и я, чуралась отношений. Сама ведь встречалась только с богатеньким дедулей, распускающим кулаки. Из нас двоих ей удалось попасть в более затруднительное положение. С таким горьким опытом можно было стать лесбиянкой, поэтому мне стоило просто поднабраться терпения и продолжать завоёвывать доверие Евы. Так я думал… Правда, не совсем понимал. Стоило ли продолжать в том же духе… — Я пошёл, — холодно объявил Гриша и прискорбно стянул с мокрой головы свою любимую оранжевую шапку. — Было… приятно с вами сотрудничать. Неприятно тоже было. Мне очень жаль… Не ожидая, что прощание так скоро наступит, я недоумённо оторвался от спинки дивана и собственных мыслей. Барабанщик успел забрать из автобуса свои сумки, рюкзак, суетно нагружаясь вещами. Из бокового кармана торчало несколько пар сколотых палок. Судя по выражению его лица, одну из них Гриша словно уносил в собственной проткнутой груди. Красочный и татуированный, вечно улыбающийся драмер выглядел убитым. Впервые. Обошёл по очереди Юргена, Андрея и Дрона. Муратова, молчаливо высиживающего на другом конце дивана. Пожал всем руки и задержался возле меня, сжавшего до боли челюсти. — Когда узнаешь, кто был предателем… если захочешь собраться снова, я был бы не против, — с трудом вымолвил он. Я, смятенный, приподнялся с дивана. — После нормальных извинений, конечно… Но, боюсь, ты, чел, на них не способен. Вот как? Гриша не сказал больше ни слова. И слушать не стал то, что почти сорвалось с моего искривившегося рта. Вышел из гримёрки, таким смазанным прощанием завершив своё пребывание в группе. Я испытал облегчение, провозгласив на глазах у преданных фанатов о распаде, а теперь сожалеюще смотрел на захлопнутую барабанщиком дверь. Не ожидал, что испытаю такую неподъёмную тяжесть в груди. После его ухода шелест последних сборов в гримёрке будто стал более досадливым. Я искусывал кожу щёк, лупя взглядом в пол, когда раздался второй голос. — Так-то я тоже хотел продолжать с вами играть! Было круто! Но вся эта маза со сплетнями и поиском виноватых достала… — одним лишь взглядом я переметнулся на ноющего Дрона, застёгивающего молнию на дорожной сумке. Он обидчиво надул губы, смотря мне с укором прямо в глаза. Теперь-то я мог признать спустя полгода и хотя бы перед собой, что ритм-гитарист, похожий на подростка из две тысячи седьмого, играл филигранно. Не знаю, где можно найти такого же. — Но назад меня не зови! Я ухожу в «Инферно», — перерубил он. Мой рот невольно открылся, а брови приподнялись, пока я наблюдал, как челкастый покидает гримёрку вслед за своим другом. Гитарист уходил к нашим конкурентам… К нашим? Серьёзно? Нас больше не существует! Неужели Дрон думал, что в «Инферно» лучше? Журналист и до Санька, солиста, однажды добрался. У анонима явно были свои засланные проплаченные люди во многих коллективах. Хотя… столько жести, сколько всплыло о нас, не публиковалось больше ни о ком. Может, он был невиновен и уходил на место предателя, вытуренного из группы?.. Чёрт! Я и за уход Дрона испытывал дикое сожаление. Вздрогнул от хлопка двери, в голос откашлявшись, и невольно попал взглядом на Юргена, сматывающего свои личные кабели в сумку возле чёрного окна. Ну… Уходи и ты следующий. Чего тянуть? — Что ты на меня смотришь? Тут без комментариев! — язвительно бросил звукарь, явно поднакопив для меня пару ласковых. — А знаете что? — зашёлся он, оторвавшись от сумки. Распрямился, надвигаясь в сторону меня и Муратова. — Я из-за вас перенёс людей, выслушал столько говна! Ради чего? Чтобы… чтобы Господин, блядь, мог поцеловать тёлку и объявить, что группа распалась? Да чтоб я ещё хоть раз с тобой связался! — его дрожащие пальцы, скрючившиеся в хилый кулак, закончили свой путь прямо у моего окаменевшего лица. Я выглянул исподлобья поверх кулака в синие от ярости глаза и смолчал. — Ты придурок, Господин! И не благодари… Больше тебе никто об этом не скажет! Свежевыкрашенный белобрысый Юрген истерично вернулся к сумке, торопясь пропихнуть поверх своих пожитков провода. Схватился за телефон с загоревшимся экраном и приложил к уху. — Где, блядь, такси моё? Я опаздываю на рейс в Питер! — он завёлся не на шутку, выплёскивая желчь на звонящего. Затем, проигнорировав меня и Лёху, подошёл к Андрею, всё это время натирающему салфетками лицо возле зеркала, уныло похлопал его по плечу и устремился на выход. — Счастливо оставаться! Я не смог проводить его взглядом. Уставился на Лёшу, уже хронически терзающего нижнюю губу по любому поводу, и перевёл дух. С нами в гримёрке остался только Андрей. Похоже, мне нужно было готовиться и к его прощальной речи… Басист не очень добросовестно тёр лицо салфетками, оставляя на коже чёрные разводы. С подведёнными глазами и бородкой он был похож на какого-нибудь египетского фараона. Свою басуху зажимал ногами, будто боясь бросить её без присмотра среди чужаков. Я заглядывал в его пустые глаза сквозь отражение в зеркале и с ускоряющимся пульсом ожидал вердикта. — Ты уходишь? — раздался вдруг привычный бас. Я поджал рот, наблюдая, как Андрей медленно и злобно обернулся к Лёше. — Издеваешься? Молчал бы лучше! Басист продолжил хреново мыть лицо, вернувшись к отражению. Я мог понять, почему парни рычали на Муратова. Но от Андрея, участвующего в нашем заговоре, это было сродни предательству. — Эй, говори со мной. Он-то что тебе сделал? — его рука замерла у щеки. Салфетка отправилась на тумбочку, а потерявший терпение басист вскочил со стула. — Мне? Ничего… Не понимаю, что он сделал для тебя, что ты возвёл его в разряд лучших друзей! Притворился известным за деньги? Ни хрена себе… Мы с Муратовым оба поднялись с дивана. — Я всего лишь уверен, что он не предатель! Этого достаточно, чтобы я нормально к нему относился! — А я? Я, по-твоему, предатель?! Во мне уверенности нет?! Это я с тобой эту группу собирал! Я с тобой переживал её падение и искал способ подняться! Но ты даже не спросил, хотят ли парни расходиться! Хочу ли этого я?! Каждым словом Андрюха будто заколачивал болты в мои перепонки. Воззывал к утраченному доверию и будто бы даже успешно. — У тебя есть подозрения, кто это делал? — холодно возник Лёша. — Точно не эти люди! — взревел Андрей. — Не я! Не ты! Не Господин! Никто из нас! Я не знаю, кто это делает! Он надрывался до вздувшихся на висках вен, и я поверил. Стыдливо свёл брови, стиснул зубы, выслушивая мужскую истерику, к которой я его сподвиг. Значит, не басист нас сливал. Но с таким простодушным подходом, как у него, можно было продолжать играть бок о бок с крысой! Не он предатель, так кто-то другой… — Андрей… оставайся, — проронил я, испытав прилив облегчения. — Тебе мы рады, правда. Оставайся, дружище. Я протянул ему руку, ожидая, что басист её пожмёт. Мне предстояло продюсировать два альбома: для Муратова и Евы, а от его помощи я бы не отказался. Андрей внимательно рассмотрел мою ладонь и поднял уже совсем недобрый чёрный взгляд, не предвещающий ничего хорошего. — Нет! — вдруг выпалил басист. — Хочешь, чтобы я писал партии для девчонки?.. Я никогда не забуду, как ты предал нас ради… ради какой-то певички из бара! Ради эскортницы, с которой спишь! Как ты вообще позволил ей себя охмурить, грёбаный ты Господин?! Если бы я знал, что всё так обернётся, никогда бы не повёл тебя в «Подвал»! На мгновение его слова прогремели в моей погорячевшей голове. Лицо онемело, но ладони сомкнулись в кулаки, чтобы измарать морду басиста в фарш. Я ожесточённо двинулся в сторону тут же обделавшегося басиста, как вдруг ощутил, что чужие руки придавили мои к торсу мёртвой хваткой. — Сука, Ваня! Пусти меня! — я завился в его долбанных объятиях, словно уж, с горечью наблюдая сбегающего из гримёрки Андрея. — Пусти! Я порву эту крысу!..