Господин Разрушитель

За кудрявой обстриженной головой показался гриф, упрятанный в зимний чехол. А за распахнутым воротом куртки, шуршащей от движения, виднелась голая шея, на которой рдела чужая татуировка. Я впервые подумал о том, что она совсем не шла уравновешенному Муратову. В его руках была только одна сумка, а это значит, что он оставлял все купленные вещи, что ему причитались ещё со времён тура. Лёша смерил меня леденящим тяжким взглядом и перешагнул через порог, вынуждая отодвинуться. Повернулся спиной, воткнув в замочную скважину позвякивающие ключи. Между нами оказалась его гитара, привезённая с родины. — Пошли пожрём? — выдавил я как можно более буднично, заглядывая парню за плечо. Вдруг обойдётся? Он выжидающе застыл у теперь запертой двери, не оборачиваясь и придерживая ключ. Куртка на широких плечах чуть вздымалась из-за тяжёлого дыхания. — Завтра утром к тебе заедет арендатор, — тихий бас разлетелся эхом по подъезду. — Отдай ему ключи. Значит, выселился… Это было предсказуемо, но настолько плохо отозвалось в груди. Когда я прощался с парнями из DB, считал их лжецами. Здесь гандоном навсегда оставался я. Из меня вырвался судорожный вздох. — Лёх… тебе в аэропорт? Я подвезу, — хоть что-то я в состоянии был сделать для Муратова! Он обернулся и предосудительно оглядел меня с ног до головы. Что? Такой мудак, как Господин, не сойдёт за таксиста? Я тут же опустил голову, повторяя его зрительный путь, и увидел, что пришёл к нему в домашних тапках. Зато переодел джинсы, в них лежали ключи от машины. — Поехали, — почти умоляюще добавил я и забрался в карман, наощупь ища кнопку. — Уже прогревается… Внуково? Шереметьево? Он продолжал хранить убийственное молчание, глядя прямо мне в глаза. Пожалуйста. Я ведь даже не извинился… Не знаю, смогу ли. — Домодедово… Тогда отменю такси, — неожиданно сжалился Лёха и опустил взгляд в телефон, что выудил из куртки. Я тут же взволновался, суетливо двинувшись к лифту, лишь бы не видеть его выражение лица. В подъезде раздалось отчаянное шорканье тапок. «Всё когда-то заканчивается. Главное, чтобы на хорошей ноте», — хоть в одной ситуации в своей жизни я последую этому долбанному правилу! Мы в многозначительном молчании спустились на лифте в подземку. На парковке, облепленной слепящими огнями и буквенными указателями, уже покрывшихся инеем, было гораздо морознее, чем пару часов назад на балконе. Дыхание мгновенно превращалось в стойкие облака пара. В одной кофте и тапках на босую ногу я одубел за пару минут прогулки вдоль ряда автомобилей, и, когда увидел в тёмном углу красные габариты, облегчённо протиснулся замёрзшей рукой в карман за ключами. Задницу внутри салона хорошо припекало. Пока я стучал зубами на водительском, Муратов оставил сумку с гитарой на заднем сидении и привычно рухнул на пассажирское кресло, где уже работал подогрев. Внутри тачки всё ещё шёл пар изо рта. Я даже не запомнил, в какой момент он исчез, самозабвенно следя за разметкой на парковке, затем на выезде, и вдруг обнаружил, что на грязных полуобледеневших дорогах в свете фонарных столбов практически не видно полос. Нам нужно было ехать не так уж долго, а меня не тормозили даже ублюдские тапки вместо ботинок, изгибающиеся между голой ступнёй и педалями. — Тебя ждать обратно? — буркнул я, глубже вжимаясь в мягкое сидение. Какого-то хера будущее Муратова меня волновало. Можно подумать, Лёша мне братом приходится… Да уж, поближе родного! В отличие от Никиты девушку уводить не стал. — Нет, — сухо выпалил он, нарушив свой сегодняшний получасовой рекорд молчания, и уткнулся лбом в стекло. Жаль. Безумно жаль! Я терял не просто наиталантливейшего музыканта в своём окружении, занозу в собственной заднице. Но и близкого человека. Его ничто не заставит усомниться? — А как же альбом? — пожал я плечами, смотря на грязный бампер киа, попавшей в белый свет фар. — Мне это не нужно… Расскажи всем, что Ваня умер. — Нет! Вдруг ты передумаешь?! — Не передумаю, — уверенно произнёс Лёша и оторвался головой от запотевшего окна. — Я всё решил. Вот как? Я понял. Мы встали на красном за очередью автомобилей с загоревшимися габаритами. — Если когда-то захочешь сделать карьеру, я помогу. Номер мой есть, — уныло выдавил я, глядя в его волчьи глаза, равнодушно высверливающие взглядом бардачок. — Спасибо, Савицкий, но... не жди. Не захочу я никакую карьеру. И звонить тебе не буду. Довольно прямолинейно. — Тогда… нужно будет расторгнуть контракт, решать что-то с компенсацией. Всё равно нужно твоё присутствие. — Расторгни сам, ладно? Компенсацию вложи в альбом Евы, а мне ничего не нужно, — устало выдохнул он и перевёл на меня взгляд. — Я просто возвращаюсь домой, — с облегчением подытожил Лёша, поджав губы. Просто возвращаюсь домой… Я практически дождался приезда в Домодедово прежде, чем смог сподвигнуть себя на одно жалкое слово, першившее в горле всю дорогу. — Извини. Не знаю, услышал Муратов или нет. По ощущениям мой пульс участился выше двухсот звенящих в ушах ударов. Мы остановились в зоне парковки на аварийке. У мерцающего сквозь панорамные окна аэропорта, где когда-то впервые мы с ним наебали сотрудников на одну известную личность, исколесившую всю страну по поддельному паспорту. Лёша как раз достал его из кармана вместе с ключами от квартиры и бесстрастно протянул мне. Решил обрубить все концы махом. Я, поджав губы, взял и закинул на заднее сидение. Не успел опомниться, как Муратов уже вышел, извлекая из салона гитару с сумкой. Много раз видел, как он делает это в туре, но никогда не представлял, что настанет последний. Я поторопился выскочить на ветреную улицу, хлопнул дверью, шоркая по наледи вокруг машины. Остановившись возле собравшегося Лёши, как долбанный пингвин, открыл рот, но так и не нашёлся, что ему сказать на прощание. — Надеюсь, мы больше никогда не встретимся. Прощай, Господин Разрушитель, — беззлобно и едва заметно улыбнулся кудрявый Муратов. — Сбереги хоть то, что у тебя осталось. А я попробую сберечь своё. Он протянул мне широкую ладонь, испуская на улицу ртом клубни пара. Я, не поверив своим глазам, неловко принял его крепкое рукопожатие. А уже в следующую секунду Лёха развернулся и зашагал было ко входу в аэропорт. Изнутри я весь вскипел несогласием. — Стой! Подожди! Пожалуйста, — я, как смог, прошоркал ему вслед, но получилось лишь на жалкий метр. Муратов обернулся. — Ты уезжаешь навсегда. Скажи честно, как есть… Вдруг я просто наивный идиот. Это ведь не ты нас сливал? Я, совершенно уставший от психологических игр и потерь, готов был принять любую легкодоступную правду. И распрощаться с идеей мести. В конце концов, если бы это оказался Лёша, мы остались квиты. Но он насмешливо и даже как-то удивлённо искривил губы. — Не-а… Нет, не я. Ты всё-таки усомнился... У меня есть одно предположение, кто это был. Моим выпучившимся на морозе глазам стало холодно. К Лёшиным предположениям я всегда был готов прислушаться. Странно, что он не поделился раньше. — С-скажи… Это Гриша? Юра? Или ты думаешь… Андрей? Муратов посмотрел на мои отсыревающие в снегу тапки и нахмурился. — Я не хочу говорить. Тебе не понравится. И с этими словами он направился прочь с парковки. Я, хлопающий ртом, зачем-то смотрел ему в спину, дожидаясь, когда фигура с гитарой скроется в дверях аэропорта. Всё больше мёрз и заходился тревогой, стремительно просачивающейся между рёбер. Лёха ушёл, и силуэт его перестало быть видно даже в подсвеченных прозрачных стёклах здания. Теперь я смотрел на снующих чужих людей с чемоданами, то и дело распахивающих двери вдалеке, с трудом дышал и страшился допустить в голову хоть одну крошечную мысль, что могла бы возникнуть после таких зловещих предостережений. И вот. В кармане джинсов завибрировал телефон. Я, еле собравшись с духом, достал его и уставился в экран, завлекательно предлагающий принять входящий звонок. Киса.