Господин Разрушитель

Пожалуйста… прошу. Я так редко прошу! Пускай эти чудовищные мысли останутся абсурдной фантазией! Я ведь поверил… и продолжаю. Продолжаю искренне верить, как ребёнок в чудо. Нельзя «убивать» с таким святым лицом. Девушка напротив — причина моего затянувшегося душевного равновесия. Причина ставших нормой опозданий на светские мероприятия любой важности и несвойственных Господину серьёзных мыслей о жизни… не способна. Не способна то, что мы испытывали друг к другу, измерять суммами вознаграждений от паскудного журналиста! От моего самого жестокого и ненавистного врага! Тем более… быть им. Я, чуть не давясь, сглотнул перехватывающий дыхание ком. Это какой-то нонсенс. Бред мнительного, не доверяющего своей девушке гондона. Ева, разглядывая занавески, шмыгнула носом и растёрла по щекам редкие слёзы. Мой тяжёлый взгляд опустился на два набранных слова. Пускай за своё поведение мне окажется гадко и стыдно. Это сообщение уйдёт на чей-то чужой телефон, и, я уверен, её экран останется чёрным. Тогда… мои губы растянутся в дрожащей улыбке от облегчения и остаточной тревоги. Напряжённые веки, наконец, легко прикроют глаза, а в груди что-то неминуемо сорвётся, вызывая во всём теле терпимую истому. Она ведь всё та же? Старая добрая Мисс Кисс. Сидит и задумчиво жуёт китайскую лапшу, захотев всего лишь приукрасить свои кулинарные способности. Моя милая, непосредственная Киса. На кухне изредка раздавались тихие звон и скрежет вилки о тарелку. А приглушённый свет люстры мог усыпить меня прямо за ужином, если бы не ничтожно мелкая постылая дрожь, засевшая в ноющей груди. Не отрываясь от задумчивых жёлто-зелёных глаз, я занёс палец над кнопкой «отправить» и боязно задержал дыхание. Лучше мне остаться уродом, чем Еве — лживой стервой. Прошу… Палец коснулся экрана, надрывно вжимая сенсор. На стремительную долю секунды я вонзился взглядом в короткое сообщение, чтобы убедиться, что оно ушло кому-то безумно циничному. В чате быстро завращался кружок, а затем заполнился и исчез. 21:42 Это ты? Отправлено… Я сжал челюсти и перебросился взглядом к бездонным родным глазам, не замечающим ничего дальше мыслей, в которых потерялась девчонка. Ева печально хмурила свои идеально ровные брови, даже не догадываясь, что я заподозрил её во лжи. Пережевав кусок, сглотнула и потеряно мелькнула взглядом по моему лицу в сторону телефона, чуть не похрустывающего от усилий, с которыми я его сжал. В ту же секунду вернулась прямо к моим глазам, томно выглядывая из-под трепещущих ресниц, и оторопело замерла. В неподвижных зрачках, окружённых зелёными радужками, вдруг отразился холодный свет загоревшегося экрана… А… я, оказывается, болван. Мой рот исказился в немом изумлении. Сердцебиение замедлилось в унисон с пульсирующим молчанием, раздавшимся на кухне, пока девчонка метнулась взглядом к своему мобильнику. Её глаза трусливо расширились, освободились от флёра обаятельности, и из них тут же хлынули беззвучные слёзы. У расколдованной Евы жалобно задрожал подбородок. Я выпустил из обмякающих рук телефон и прикусил губу от сдавливающей виски боли. Мы заглянули друг другу ровно в глаза. И воли не нашлось больше оторваться. По телу разошлись сковывающие мурашки, а воздух словно терялся где-то по пути к издыхающим лёгким. Грудную клетку мучительно передавило — это моё доверие испускало дух. — Лёнь, — надломлено прохрипела Ева в растекающихся по шее слезах. — М-м… Я заворожено мотнул головой, надеясь избежать тщетных оправданий. Боялся, что от одного лишнего движения или слова могу пустить слезу, как эта сопливая девчонка. — П-прости, — прошептала она и закрыла рукой дрожащий рот. — Я не… не… Просто не та. Не та девушка, с которой стоило начинать. Живодёрка. — Лёнь?.. Исполосовывающие моё сердце слёзы капали ей на тарелку. Я схватился за горячий, как при лихорадке, лоб и облокотился о стол. Продолжил чахнуть, глядя в припухшие сверкающие глаза Никольской. — Я н-никому не расскажу твой секрет… Я н-не собиралась, — заикалась она от плача. — Уже давно, клянусь!.. Клянусь… Слышишь? Разве была теперь какая-то разница? У меня не осталось группы, друзей, близких людей, девушки… и даже страсти начинать всё сначала. Я согласно кивнул, только бы она не так сильно нарёвывала, и оторвал помутневший взгляд от слишком искренних красных глаз. Я успел узнать, насколько искусно умеют врать безрассудные ангелы. — Умоляю! — заскулившая Ева вскочила из-за стола, на котором задребезжали тарелки, и подлетела ко мне, схватив ледяными руками за горящее лицо. — Поверь мне… Слишком близко. Мои губы вспомнили, кажется, ещё осязаемый след от нашего последнего поцелуя и болезненно скривились. Удивительной красоты мокрое лицо чуть меркло в тускнеющем свете люстры. Судорожно подрагивающая Никольская напала на меня с крепкими объятиями, прижимаясь мокрой щекой, и со всей мочи зарыдала. Я полагал, внутри уже нечему щемить. Но сморщился в надежде, что это убережёт меня не только от слёз, но и выскребающего внутренности сожаления. Мне так жаль, правда… Кажется, я был недостаточно добр, чтобы когда-либо простить Еву. Может, если не Маша… я бы охотно позволил себе обмануться вновь? Девчонка, заражая меня ознобом, вдруг обмерла, громко всхлипнув. — Я л-люблю тебя, Лёнь! — вдруг проревела она мне на ухо, снова заходясь слезами. Я съёжился от пробравшего тело трепета. Как же не вовремя… Но теперь, когда бы она не призналась, всегда было поздно. — И я тебя, — бледно шепнул я сопротивляющимися губами, — любил… Ева медленно оторвалась горящим лицом от моей намокшей щеки, и мне, изнывающему от обнажившейся правды, стало видно. В её померкших глазах что-то бесповоротно надломилось. Девчонка горячо выдохнула через раскрасневшиеся приоткрытые губы и осталась стоять без новой порции воздуха, обречённо растаскивая моё лицо на воспоминания. Как и я её… Чёрт возьми, да как можно так отыгрывать? Никольская прикрыла воспалившиеся веки и двинулась ближе, явно желая забрать принадлежащий ей поцелуй, о котором я только и помышлял. Но позволить уже не мог. Я мягко обхватил её за ладони, которыми она обнимала меня за голову, и, не выпуская из своих рук, убрал. Покачал головой, заглядывая в напуганные распахнувшиеся глаза Евы. Поднялся со стула, распрямившись прямо над заскулившей девчонкой, пытающейся смотреть сквозь ручьи слёз. И, сжимая её ледяные пальцы, прослезился. Не смог сдержаться. — Уходи, ладно? Она сглотнула, борясь с накатывающим плачем. — Мне нужно всё тебе рассказать! — надрывно затараторила Никольская. — Всё изменилось! Да, я правда хотела добраться до твоего прошлого! Хотела показать всем, какой ты на самом деле… Опозорить! А ты оказался такой замечательный… Лёнь! Я ненавидела тебя, даже не подозревая, через что ты прошёл!.. Ненавидела. Ева сжала мои руки крепче, умоляюще впиваясь ногтями в кожу, но я через силу вздохнул и ускользнул от её прикосновений, ещё немного тянущихся мне вслед. — Я никогда не пойму, правда… Не объясняй. Просто уходи. Задрав футболку и торопливо отвернувшись к девчонке спиной, я протёр щиплющие глаза. Она видела и знала всё без исключений. Но слёзы… уже чересчур. — Успехов тебе в карьере журналиста, Никольская… Прощай. И захлопни дверь, когда будешь уходить.