Господин Разрушитель

— А ты знаешь, кто я такой? — Конечно, знаю. Ты – Господин. Господин-герой-любовник. — Это разве плохо? Быть героем-любовником? — Отвратительно. Терпеть не могу таких мужиков, как ты! Почему? Почему я не услышал раньше… Предупреждала ведь, единственное, в чём не соврала и бережно пронесла через весь тур… Тот наш первый разговор нужно было просто прервать и уйти, не оборачиваясь! Я вспоминал весь грязный флирт. Не мог не сжиматься от всепоглощающего стыда. Одной задранной майки хватило зацепить «героя-любовника». Той же ночью я накатал контракт, пока девчонка, видимо, отправилась выпивать из «Подвала» на мероприятие, куда мы с парнями не дошли, добыла сплетни для свежего скандала. На следующий день я верно ждал её, отсыпающуюся, как сторожевой пёс, в ресторане, почивал, наплевав на собственные дела! А ведь Ева всего лишь надо мной смеялась… — Ты подрабатываешь проституткой? — Нет. Просто общаюсь с Господином на его языке. Имела в виду, я руководствуюсь похотью? Оттоком крови от мозгов? Похоже, Никольская была жестоко права. А я, дурак, поверил, что её желание могло перерасти в нечто большее, чем вынужденный секс. Она была вынуждена меня соблазнять, чтобы заполучить тайны, пока я умудрялся хорошо ей приплачивать. — И за это ты хочешь всего лишь двадцать пять процентов? Какая маленькая продюсерская комиссия. — То есть, перепихон тебя не смущает? — Знаешь… карьера мне важнее. От этой внезапно всплывшей фразы, чувствуя, как бессильный плач начинает душить меня за горло, я укрыл ладонью сморщившееся лицо. В опустевшей комнате до сих пор пахло ирисками. — Теперь он не сможет списать нас со счетов. Мы прогулялись по аэропорту в полном составе, ещё и с девчонкой. Все увидели. Пускай делает из этого сенсацию. — Я думаю, он ничего не напишет. Слишком хорошая новость для его блога… — О ком вы говорите? — Ева выглянула из-за подголовника с заднего сидения. — Что за журналист? Её изумлённое выражение лица, лишённое всякой наигранности, возникло в моей памяти, щемя в занывающих рёбрах. Никольская была достойна голливудской премии за свои выдающиеся актёрские способности! Удивительно талантливая девушка! Удивительно… Ещё и вспомнившийся полный состав группы в салоне минивена, пока ещё не заражённый конфликтами по её вине, вынудил меня судорожно вздыхать. — Ты притащилась прямо впритык! Я предупреждал, что меня злить – опасно для твоей психики? — Да ну… Просто я уже привыкла приезжать прямо перед посадкой. Живу ведь в Петербурге, а в Москву мотаюсь по работе. Туше моему рассудку! Я не разглядел в этом ничего предосудительного! Как и в вырезах на её паршивых блузках, едва ли не до пупка! В полуголых променадах по коридору коттеджа! В агрессивных попытках забраться мне в штаны… Ева буквально ловила меня на живца, а я и рад был ловиться, игнорируя, её ловкие исчезновения. Ей было легко выезжать в город, пока мы часами корпели над записью альбома. Я сам подарил девчонке уйму свободного времени, когда изображал труднодоступного подонка! — Помнишь же? Никаких поцелуев! — Нет, я не могу без поцелуев! У тебя какая-то психологическая травма? Я съёжился и перекатился по не застеленной кровати, источающей привычный запах, без которого у ни одного утра не оставалось смысла. Зажмурил глаза и уткнулся в её ледяную подушку. Я тоже! Не представляю, как буду без поцелуев с тобой, Никольская! Прикосновения жарких губ — агрессивные, звериные, в первый раз. Всё откровеннее и медленнее, с каждым последующим случаем… в её комнате, в моей. Пьяные в бассейне в последний день перед отлётом. Тепло её дыхания под курткой на открытой сцене фестиваля. Нетерпеливые вздохи, угождающие в мой рот, от ласк в душевой номера отеля. И множество повлечённых следом — вся моя жизнь превратилась в один сладкий затянувшийся поцелуй с чокнутой Никольской. Если бы я только знал, к чему он заведомо был сведён… — Знаешь, мне показалось, у тебя тоже есть неприятная история. Не поделишься? Год. Она притворялась без одного месяца год, чтобы осторожно извлечь из меня прошлое. Использовала уши Муратова, а когда надо — и рот, и кулаки, чтобы пробить на чувства! Столкнула нас лбами! Об их «романе» с Лёшей даже писали в интернете, пока я глодал губы и ногти, мечтая её отвоевать. Рассорила каждого в посыпавшемся коллективе, подбросила камеры, чтобы я поверил в предательство друга… Даже подражала в чём-то речи Гриши. Я серьёзно думал: только он использует слово «чел» в наши дни… Какая же Ева оказалась прожжённая стерва! — В восемнадцать лет её насильно выдали замуж родители. За богатого дедулю, чтобы обеспечить дочери связи и будущее. Он избивал её, изменял. Ева продержалась полгода и сбежала в Питер. Неужели эта раздирающая душу, пугающая история — всего лишь легенда? Омерзительный способ отвести подозрения! Просто охренеть... И как же ей, будучи журналисткой, удалось разоблачить саму себя, при этом сохранив нашу с Муратовым тайну? Зачем? Я прикрыл воспалённые глаза и увидел, словно вживую, как надрывно Ева плачет в коконе из одеяла. Как сжимает ладонь Муратова, жалобно сморщившего лицо. Играла?.. К тому, ещё неизвестному мне Лёше, я продолжал невольно ревновать Никольскую и сейчас. В висках пульсировало от боли и непонимания.

Чел. Ты, наверное, не понял… Я не продажник. Я — возмездие для таких как ты <З

Что ж, видимо, святой и благородный Лёша заслужил спасения от вездесущей кары… Ева пожалела его? Не стала ломать парню жизнь, решила растоптать только Господина… Её выходки, слова, порой, странное поведение хаотично возникали в памяти, вводя меня во всё больший приступ безнадёжности, проедающей солнечное сплетение. Как можно верить кому бы то ни было, если эта земля сносила настолько правдоподобно искреннюю лгунью? Как мне ступать на эту землю, чувствуя, что Еве принадлежат мои грёбанные губы и сердце? Боясь слезть с кровати, я съёжился на мятых простынях, которыми мы, счастливые, укрывались ещё сегодняшний утром, и продолжил предаваться истомным воспоминаниям, стремительно теряющим ясность.