Господин Разрушитель

— Так и будешь стоять, как не родной? Садись уже, — по-свойски кивнул басист на пустое место рядом с собой. Безропотно шагнув вперёд, я ощутил, как по спине скользнул выровнявшийся занавес. В узком углу комнаты, вмещающей только два дивана, стол и стул в его главе, расположилась гора рюкзаков, которые я не раз наблюдал в туре. Это… шутка? Лёша сидел у стены, деловито сложив ладони в замок. В рубашке, с распущенными кудрями, с вычурно сияющим на безымянном пальце кольцом. Снисходительно ухмылялся, не сводя с меня взгляд. Рядом с Муратовым из-под густой чёлки злобным глазом в меня ценился Дрон. Стул, расположенный спинкой к арке, был занят склонившимся над тарелкой человеком в оранжевой шапке. Гриша, пережёвывая выглядывающий из его рта лист салата, обернулся ко входу, в котором я застрял, и скептически приподнял брови. Кажется, на его лице поприбавилось татуировок. А Андрея я видел не раз с тех пор, как мы навестили Юдина, но его присутствие вместе с полным составом вызвало у меня потрясение. Возможно, даже приятное… Я пребывал в трансе. Раз уж на то пошло, не хватало звукаря и… Никольской. Где же она сама? Скромно опустившись на полупустой диван рядом с Андрюхой, я продолжил метаться взглядом между лицами музыкантов. Не рассчитывал, что когда-либо снова увижу их вживую, в одной комнате. — А… ч-что вы здесь делаете? — Ева нас позвала, — пожал плечами басист. — Ща, подожди… ещё Юргену позвоним по видео-связи. А то у него не вышло так быстро вылететь из Америки. Андрюха уткнулся в телефон. — А-а… — задыхаясь от волнения, я еле смог произнести. — А где же… Ева? — У неё рейс из Питера задержали. Погоду видел? — недовольно вякнул Дрон. — Она написала, что уже едет сюда из аэропорта. Ничего нового в этой жизни... Зато только сейчас я понял, что не был готов увидеть Никольскую так скоро. На что я рассчитывал, когда сюда ворвался? В груди заклокотало от осознания, что разговор с ней неминуемо случится. — Так, а… позвала зачем? — проронил я, пугливо разглядывая всех исподлобья. — Сказала, нас ждут извинения, — хохотнул Гриша, отправив очередную вилку в рот. — Твои что ли? В комнате раздался сдавленный мужской смех. У меня снова безвольно раскрылась челюсть, пока я искал нужный ответ. — Ева хотела извиниться перед всеми, — вдруг громогласно пояснил Лёша, спасая меня от публичного смятения. — За что это? — Дрон покосился на Муратова. — Она должна рассказать сама. — Ты решил Дрона помариновать? — усмехнулся драмер. — Вообще-то, он единственный из нас не знает. Ты – понятно, в курсе. Мне рассказал Андрей, а Андрею – Господин. — Юрген тоже не знает, — поправил Гришу басист. — Не знает «что»? — раздался пятый голос, словно из рупора. Андрюха облокотил о набор солонок и перечниц свой телефон, транслирующий серьёзное лицо звукооператора, скрестившего руки на груди. А вот и белобрысый подобревший Юра. Ещё слегка похожий на русского зека, но уже подкоптившийся в лучах голливудского солнца. Мы все заглянули в экран. — О… Здорово, чепушилы. Так что я там не знаю? — где-то на фоне слышался беглый английский. Меня пробрало дрожью до костей. Я обнаружил, что вышел из запоя прямо навстречу нашему прежнему коллективу, и все они были достойны кое-что знать… — Парни говорят о том, что аноним раскрыл свою личность. И я… виноват перед вами всеми, — кажется, видео-звонок проходил с небольшой задержкой. Я стыдливо всмотрелся в замеревшее лицо на экране. Не сразу сообразил, что дело было не в связи. Просто Юра обалдел. — Теперь я знаю, что никто из вас не предатель… Получается, обвинял несправедливо… И-извините. Свою сбивчивую речь я закончил с опущенной головой, пылающей, словно генератор огня на сцене, и не видя их глаз, потому что никогда. Никогда прежде я не приносил извинения публично, да ещё и с таким раскаянием. Я заслуживал насмешек. Но в нашей людной нише вдруг стали слышны редкие шаги из коридора и отдалённая джазовая музыка, звучащая в основных залах. Парни будто и дышать перестали, пока не раздался звук вспорхнувшей ткани. — Могу я принять ваш заказ? Я неловко взобрался взглядом по занавесу и увидел, что его раздвинул официант, практически, школьник, растерянно разинувший рот. Судя по тому, как заблестели его глаза, узнал нас. — Принесите ему водки, — раздался серьёзный голос Андрея. — Минуту… — Не надо, — успел я затормозить пацана. — Можно просто воды?.. Пригодится. Он кивнул и буквально побежал выполнять мою просьбу, оставив шторы мотаться. Мы снова погрузились в некомфортное молчание. Понимаю, словами теперь ничего не исправить. Но, может, им станет не так паршиво вспоминать те лучшие для Death Breath времена? — Дрон, — я бегло прошёлся взглядом по его вытянувшемуся лицу, на половину спрятанному волосами, и опустился к скатерти на столешнице, которую он ковырял ногтём. — Прости меня. Я пожалел, что потерял такого гитариста, как ты… Инферно с тобой повезло. Часто заморгавший, как неисправный тюнер, парень тряхнул чёлкой, задрав нос, и пожал плечами. — Н-не ожидал, — недоверчиво процедил Дрон. Я тоже! — Гриша. И ты меня прости… пожалуйста. Я запомнил твои слова, когда ты уходил. Нужны нормальные извинения… правда, я… виноват, признаю. Мне не стоило бросаться громкими заявлениями. Драмер закашлялся. Отложил вилку на край звякнувшей тарелки и медленно стянул с лохматой головы шапку. Мы обменялись растерянными взглядами, но он так ничего и не ответил. — Юра… — я несоображающе уставился в экран телефона, всё это время фиксирующего мои выстраданные сипящие реплики и загорелое лицо звукача. Говорить становилось всё сложнее. — Кхм-кхм… Спасибо тебе, что отыграл с нами тур до конца. Я должен был… благодарить тебя чаще, а не обвинять. Мне очень жаль, извини… и да, я придурок. Согласен с тобой. Юрген неодобряюще нахмурился. — Оу, ну… это уже было не обязательно. По желанию, — насмешливо донеслось из мобильника, но беззлобно. — Ладно, Господин. Передаю эстафету Ване, которого ты заставил бежать в лес из тур-автобуса. А потом начистил ему морду… мы ещё в тот день ночевали в одном номере. Он его весь забрызгал кровью, когда собирал вещи в больницу. Если бы парни только знали, насколько не полон список моей озвученной вины перед Муратовым… Припомнив всё это вновь, я, задержав дыхание, еле смог взглянуть в его светлые глаза на противоположном конце стола. — Не надо. Мы уже всё уладили, — благородно кивнул Лекса. — Да, Господин? — Ещё раз не помешает, — подвякивал Юрген. И был прав. Лёша ведь сорвался в Москву, стоило мне согласиться на встречу… Вероятно, когда я раскисал, лёжа в кровати, он хреначил на всех парах в местный аэропорт, чтобы мы все смогли сегодня взглянуть друг на друга ещё раз. — Прости меня. Прости, — повторился я, искренне желая, чтобы это помогло Муратову не тратить время на обиду. Если это было возможно после всего, что я натворил… — Ты… — Я тронут, — улыбнулся он. — Не продолжай. — Ваша вода, — влетевший в нишу официант звонко водрузил на стол графин и стакан, дав мне немного продохнуть от инородных, застревающих в глотке извинений. Я судорожно выдохнул. Парнишка в фартуке окинул всех восхищённым взглядом и, остановившись на мне, попятился к шторам. Скрылся за ними, словно маньяк. Если бы я встретил любимую распавшуюся группу в ресторане, решил, что это похоже на план по возвращению… — Давай ты всё-таки продолжишь. Я тоже буду рад послушать, — Андрей подтолкнул меня в плечо, напомнив, на чём мы остановились, и подставил поближе своё большое ухо. Я нервно сглотнул. Мы же говорили с ним на кладбище… вполне откровенно, чтобы закрыть этот вопрос и продолжить вместе напиваться по воскресеньям. Басист будто по выражению лица догадался, о чём я подумал, и добавил. — Не, а чем я хуже? Тоже хочу ещё раз! — он хохотнул, явно ни на что не рассчитывая. И, хоть мой язык успел окостенеть от долгожданного короткого затишья… я было подумав, что самое страшное позади, всё равно нашёл, что ему ответить. Парни тихо улыбались от шуточных требований Андрюхи, а я, облокотившись об стол, спрятал рот за ладонями и продолжил сквозь них бубнить. — Ты прав, нужно при всех. Прости меня, Андрюх. Позор мне… что усомнился в лучшем друге. Я боязно покосился в сторону замеревшего басиста и понял, что даже его бородка грустно осунулась вместе с опустившимися уголками губ. — Нет… не позор. Ты, Лёнчик, мужик, раз перед всеми извинился. Я не ожидал от тебя такого широкого жеста… Думаю, все не ожидали. — Да, удивил, — кивнул Гриша. Я взволновался от дружеских комплиментов. Суетливо потянулся к графину, наполнил стакан, чуть расплескав воду на скатерть, быстро впитавшую капли, и залпом осушил. Когда я шёл сюда, даже не мог помыслить, что мне выдастся возможность всё исправить. Ни сегодня, ни когда-либо… Я не решался об этом и мечтать, строить планы на внезапно освободившуюся до конца дней жизнь. Но теперь, покаявшись… проматывать её станет гораздо легче. Сжимая в руках опустевший стакан, я наблюдал, как тлеет в груди от неожиданного облегчения. — А можно всё-таки узнать, кто аноним? — заговорил Юра в телефоне, прервав тишину. — Так, для справки… кто-то из команды? Операторы там, визажистки, танцовщицы?.. Не говорите только, что это была Никольская. Мы с басистом тяжело переглянулись, и он уже раскрыл рот, чтобы всё, наконец, объяснить. Но занавес вновь распахнулся. К нам вошёл официант, направившийся в угол к рюкзакам, и я вдруг понял, что парень ставит к ним чужую сумку. В следующее мгновение в нише показалась краснощёкая девушка с торчащими из кос наэлектризованными волосами. Никольская. Моё сердце болезненно заколотилось от одного её узнанного силуэта, что я не мог видеть всю зиму. Дыхание участилось, а упрямый взгляд, пытающийся против моей воли скользнуть хоть раз по её родным глазам, мучительно заплутал поблизости приоткрытых розовых губ. Они потрескались и подрагивали, видимо, от мороза, и от этого зрелища всё моё тело изнывало желанием сорваться с кресла и встретить Еву согревающим поцелуем. Но вместо этого я нашёл в себе немного сил хладнокровно отвернуться к пустому поблёскивающему стакану, что крутил в тревожных руках. Поплыл мыслями, стараясь унять вздымающуюся грудную клетку. Официант получил отказ на предложение принять заказ и вышел. А Никольская всё также стояла на прежнем месте, словно стыдясь приблизиться к общему столу. — Извините… я опоздала, — бледно сообщила она. Никогда бы не подумал, что этот безжизненный голос принадлежал Мисс Кисс. Я даже моментально оказался близок к тому, чтобы решить, что Ева тоже страдала в разлуке со мной, и поступиться опасениями на её счёт. Но лишь продолжил уговариваться себя держаться. Не вестись на актёрскую игру и беречь привычное, уже ставшее укромным уныние. По тому, как щекотливо раздалась тишина, я понял, что она сейчас скажет… — Вы спрашивали, кто он… Это я. Я анонимный журналист. Я одна добывала все эти сплетни. Уходила за кулисы на фестивале. Пробиралась на мероприятия. Больше никто к этому не причастен… Только я. Не выдержав накала правды, что девчонка смело озвучила без прелюдий, я глянул на не движимого Юру, заточённого в экран, и Дрона, у которого всё шире раскрывался один видимый мне глаз. Лекса уже знал, что скажет Никольская, не удивился ни на секунду. Только печально поглядывал на неё из угла. Гриша предпочитал мрачно пялиться в тарелку и тыкать выпирающим за щекой языком. И Андрюха смиренно выслушал, помолчал. Пока не разродился на угрюмый комментарий. — М-да. Мы к тебе как долбанные гномы к Белоснежке… А ты, оказывается, Злая Мачеха? Я ненадолго остановил неподъёмный взгляд на её жёлто-зелёных сверкающих глазах, и больно сглотнул ком. Ева выглядела так жалобно… как в ту ночь, когда вышло её разоблачение в блоге. — Зачем ты всё это делала? — просипел я. — Кто ты такая? Мы неосторожно заглянули друг другу в глаза. Попеременно теряя терпение, посматривали ниже и как-то робко возвращались обратно к чёрным зрачкам, петляя по лицам. Она немного изменилась. Стала меланхоличнее и приобрела неизгладимые черты человека, осмысливавшего многое. Заполучила отпечаток взрослости и вряд ли уже походила на ту девчонку, которая могла задрать перед незнакомцем майку или ехать зайцем на тур-автобусе… Видимо, Еве пришлось многое сыграть передо мной. Но, заметив, как привычно томно подрагивают её ресницы, я вдруг осознал, насколько был плох и одинок в её отсутствии. Никольская первая не выдержала. Прикрыв веки, едва заметно выдохнула, и двинулась ближе к столу. Опустилась на кресло рядом, нечаянно прислонившись ледяным коленом к моему и тут же напрягла его, чтобы удержаться от нелепого соприкосновения. Я чуть не тронулся умом. От неё веяло уличным холодом и до занывания в груди стойким запахом ирисок. — Мой отец – известный журналист, — стальным голосом начала Ева, избегая внимательных глаз. Я стиснул челюсти от факта, ударившего мне, словно обухом, по башке. А поискать в интернете я не догадался… — Он сделал себе карьеру в Европе, здесь вы про него не услышите. И… я мечтала пойти по его стопам. Всё моё детство прошло в разъездах по разным странам, отец брал интервью даже у Билла Гейтса, у Опры. Писал про жизнь владельца чайной мануфактуры в Китае. Писал про известных людей и о тех, кто без его сюжетов навсегда остался бы в тени. Я мечтала быть, как он… Но, видимо, оказалась недостаточно умна и хороша для этого… Я практически всё детство провела на домашнем обучении, которое мне организовали родители. Из-за бесконечных переездов, смены учебных программ, я считаю, что получила комнатное образование. Так и есть. Мне везде находили русскоязычных преподавателей-воспиталок, которые давали уроки только, чтобы сводить концы с концами. Это я сейчас понимаю… Я могла бы изучить столько языков, живя за рубежом… Мама, правда, делала вид, что я словно из института благородных девиц, очень этим гордилась… Читаю художественные книги, изучаю этикет, беру уроки по вокалу и сольфеджио. Она хотела вырастить божий одуванчик. Покладистую жену для кого-то очень богатого – считала, что это залог женского счастья. Красивую и русскую быстро возьмут в жёны... А они, между прочим, эти благородные девицы, знали не один язык! Мне с ломаным разговорным английским стать журналистом казалось недостижимой мечтой! Она так красиво говорила, что на мгновение я счёл эту профессию романтичной... А потом вспомнил, во что её превратила уже повзрослевшая девчонка. — Я не осуждаю их… Куда бы мы не приезжали, родители везде потакали моим прихотям. Чтобы я и мама не напрягали извилины лишний раз, вся прислуга говорила на нашем родном языке. Мне довелось увидеть многие страны. Меня баловали. Правда, когда папа спалил, что учитель вокала даёт экстремальные техники, которые я выпросила, музыкальные уроки закончились. Негоже девушкам, будущим жёнам, исполнять такую черноту! Отец не выносил, когда я выкрутасничала и спорила. А чем больше он запрещал, тем больше этого не выносила я! Да… Теперь я примерно понимал, откуда росли ноги. — После отмены музыки в моей жизни, мне оплатили репетиторов для подготовки к поступлению в академию журналистики. Правда, постоянно уточняли, не передумала ли я заниматься чепухой. Отец вообще сразу сказал, что с такими внешностью и характером лучше молчать. Либо на подиуме, где мозгов особо не надо, либо у плиты. Я всё ещё добросовестно готовилась. Потом родители, глядя на мои умственные потуги, решили проплатить место, чтобы я попробовала, узнала, что там ещё сложнее, и успокоилась. А уж когда я поступила и завалила первую сессию… папа так радовался. Был уверен, что я сама отчислюсь. Но я стала ещё тщательнее учить, ходить на пересдачи. Мне тогда только исполнилось восемнадцать и… отец сказал, что у него есть хороший знакомый. Он стал новым владельцем целого издательства в Брюсселе. Сказал, что будет здорово, если я, уже будучи студенткой, начну там практиковаться. Оставалось только стать Эдуарду женой, и он будет согласен исполнить все мои капризы. И я… согласилась. Думала, может, хоть замужем буду делать то, что мне нравится, без насмешек. Протерпела унижения полгода и сбежала в Россию. Ни в один ВУЗ здесь меня, конечно же, не взяли. А из всех рекламных агентств и даже газетёнок, в которые я попадала, меня вытуривали в среднем за неделю. С теми же словами, какими бросался папа: «вам, девушка, один путь – в модели». Это значило, что я глупая и взбалмошная!.. Только внешностью и удалась! И вот, единственное, что я хорошо умела, оставшись в Питере с голой жопой – это читать книжки и петь. Но, оказалось, чтобы зарабатывать столько, чтобы хватало на еду и квартиру, девушке хорошо петь – мало! Нужно ещё носить декольте! Она, заметно разозлившись и пытаясь отдышаться, наконец, посмотрела в мою сторону впервые за весь свой монолог, но на таком его моменте, что я чуть не провалился сквозь пол. Ева продолжила, глядя в мои забегавшие глаза. — Было, конечно, мерзко, но я привыкла. Выступала по барам. И из-за внешности меня начали замечать, приглашать на музыкальные мероприятия, но не петь, а просто светить лицом. В качестве той, кем меня до сих пор считают хейтеры… — я нервно сглотнул. — Я очень быстро смекнула, что в шоу-бизнесе много компрометирующих тем. Гостей запоминала по ботинкам, пыталась их разговорить и отследить. Купила подслушивающие устройства, оставляла в уборных, носила на своей одежде. Но самое интересное, что меня никто никогда не подозревал. Я ведь слишком для этого глупа и наивна! — нет… далеко не так… я не согласен. — А мне было гадко! От того, как всё устроено в нашем мире... Вам, наверное, трудно это понять. Было видно, что ей хотелось плакать. Ева чуть поморщила лицо, но сдержалась. — Меня не взяли ни в одно агентство, зато я набрала три миллиона подписчиков в анонимном блоге. Интересно, подписались ли бы они на меня, зная, что всё это пишет девчонка? Когда ты говоришь от мужского лица, ты автоматически становишься умнее?.. Даже сильнее, что ли… Я почувствовала себя всевластной. Решила, что покорила этот мир! Единственное, о чём я жалела, разоблачая артистов – что отец не может знать, чего я добилась!.. И когда ты ко мне подошёл, — Ева вдруг осмелевше ткнула в меня острым ногтем, но тут же стушевалась. Я даже не шелохнулся, стараясь представить, что она чувствовала тогда. — Предложил продюсирование за секс, я поняла, что… уничтожу тебя. Сначала воспользуюсь, попаду в узкие музыкальные круги, а потом уничтожу! За всё то, что ты себе позволял! За всё, что о тебе говорили люди. И поначалу, я даже находила подтверждения их словам. Господин – мерзкий человек… А потом… Потом я поняла, что это далеко не так, — её голос смягчился и вдруг дрогнул. — Я узнала, какой ты на самом деле… Ты самый лучший, — подытожила при всех девчонка, затерзав губу. Я ощутил, что мой бесконтрольный рот открыт слишком долго. Обвёл взглядом притаившихся музыкантов, дрожа от сказанного. Сколько же раз я мысленно называл Еву глупой? Судил о ней по внешности, как поступали даже её родители… и сколько раз, опрокидывая рюмки, удивлялся, как ей удалось меня обдурить. В эту самую секунду я прозрел. И даже проникся надменной философией Мисс Кисс. Она заметила, как я искоса слежу за её пальцами, ковыряющими расцарапанную кожу вокруг ногтей, и громко сглотнула. — Ты разоблачила саму себя, чтобы мы считали тебя невиновной? — Гриша улучил момент тишины, пока мы не знали, что добавить. А я уже и забыл спросить… — Если честно, это жесть. — Да, но… Мне было ужасно больно обнародовать те снимки. Они бы точно всплыли. Так лучше уж было это сделать мне. Хотя бы не так обидно и принесло пользу блогу, — Никольская воспряла так, будто что-то вспомнила, и осмотрела каждого. — Я не желала вам зла! Единственный, за кем я охотилась в группе – Лёня, доказал мне, что у меня нет права устраивать кому-то суд! Я не хотела, чтобы группа распадалась… клянусь! Камеры, которые нашёл Андрей, я спрятала в общий отсек, чтобы Лёня не наткнулся на них в моих вещах. Я не собиралась кого-то подставлять… Просто всё зашло очень далеко. Я привязалась к вам, полюбила Господина… а признаться не было смелости. Я просто знала, что вы меня не простите. Лёня не простит… Это была правда. Никольская не лукавила. Только размеренно дышала и поглядывала на потолок, препятствуя наполнившим её искренние глаза слезам. Не поворачиваясь, осторожно пододвинула ладонь тыльной стороной к моей руке, и невесомо прикоснулась. Обессиленно вздохнув, я водрузил на столешницу стакан, что всё это время держал. — Я даже рада, что ты обо всём догадался. Потому что я устала лгать любимому человеку, — надломлено прошептала девчонка и всё-таки обезоруживающе заплакала. — Аккаунт я удалила. Больше никогда не вернусь к этому… я решила, что как бы там не сложилось, буду петь. Всё… Наверное, всё. Спасибо, что выслушали… Простите меня, пожалуйста. — Да ну… это вроде надо не у нас просить прощение, — тут же отозвался басист, выглянув к Еве из-за моей кружащейся головы. — Мы-то что… Ты вон, чуть Господина до поседения не довела. Глянь, это что, реально седой волос? Я бы улыбнулся. Но не сегодня. — Вы распались из-за меня, — жалобно пискнула Ева. — Простите… Вы простите меня? — Ну-у-у-у-у… — скептично протянул басист. — Раз у нас сегодня вечер прощения, — снова его дебильные шутки. Ради этого стоило мириться. — Прощаю, Киса! — Прощаю, — серьёзно подхватил Гриша и кивнул. За ним последовал Муратов. А потом заговорил Юра. И, поначалу, его голос чуть искорёжили помехи. — А я сра… знал, что ты непрос… девка! Господин как-то забыл свой ноут в студии, ты крутилась рядом, лиса! Хор…, что Андрей его тогда заб... — он завис с идиотским выражением лица, и связь восстановилась, только когда Юрген, снимая свои ноздри, что-то затыкал в мобильнике. — Раз знал, чего нам не сказал? — съязвил драмер. — Так а я же наивный человек! — улыбнулся звукарь. — Как вы все, между прочим! Когда вышло разоблачение с бизнесменом, у меня отбило все подозрения... А знаешь, после всего, что ты рассказала, мне тебя жаль. — Надо говорить «прощаю». — Я вам что, архиерей? — Странно, когда извинялся Господин, ты улыбался, — хохотнул Муратов из угла, но Юра точно узнал его по голосу, и прыснул. Я был слишком напряжён, чтобы рассмеяться со всеми. Как и Ева. — Ну а ты чё молчишь? Тоже всё знал с самого начала? — Гриша вызывающе кивнул Дрону. — Быстро гони прощение! — Да я на неё и не обижался! — важно подметил гитарист. — Я только что узнал правду! Но после всего, что Киса рассказала, обижаться всё равно не хочется. Зря что ли она собрала нас снова? В нише наступило оглушительное молчание. Все музыканты переглянулись между собой и вдруг единогласно уставились на меня. Не знаю, за какие проступки заслужил встретить таких добродушных людей… И это я даже без сарказма. Они простили то, за что другие вполне могли плюнуть в лицо. Особенно меня впечатлили Андрей и Лёша… Глядя на них у меня закрались подозрения в том, что к двадцати семи годам я так и не понял чего-то слишком важного, ускользающего из-за кадра. Я повернулся к Никольской и увидел, что её глаза были на мокром месте. Напугано смотрели в одну точу на скатерти. Моего решения ждала та, что объединила нас всех за считанные часы, и дала мне последний шанс раскаяться… Может, стоило впервые в жизни поступиться принципами? — Я тебя прощаю. И ты меня прости… мне, оказывается, много есть, за что извиняться, — я выдохнул и еле стерпел её молниеносный измождённый взгляд. — Может, ты хочешь… с-снова сойтись? Никольская торопливо закрыла рукой распахнувшийся рот. Под её ладонь затекли слёзы. — Хочу! — Соситесь! Я даже не успел опомниться... Под безудержный смех придвинулся к холодной и потрясывающейся, так и не согревшейся девчонке. Обнял, пробираясь лицом под её влажную от слёз ладонь. Мы порывисто приникли к губам друг друга, потягивая их в неосторожном поцелуе, но я тут же беспрепятственно протолкнулся языком. Как и моя башка, он иступлено закружился, бережно оглаживая солоноватый приоткрытый рот девчонки. Всё тело ныло от нежности, с которой Ева, обмякшая в моих руках, отвечала. Я нащупал её замёрзшие пальцы, плохо скрывающие нас от любопытных взглядов, сжал крепче, притягивая к торсу и вынуждая её обхватиться. Зажмурился, чтобы не видеть их рожи, но чуть не рассмеялся. — Щас все подумают, что я смотрю порнуху, — раздалось из телефона. Я вынужденно оторвался под вновь разразившийся смех и медленно чмокнул Никольскую в потеплевшие губы. Она приоткрыла сияющие глаза и тяжко вздохнула. — Ладно, если вместо порнофильмов решите записать новый альбом – звоните. А мне это, идти пора. Работа ждёт. — И что, даже не выпьешь с нами? — улыбнулся Дрон. — Хорошая идея. Пойду выпью за вас. Не теряйте, — звукарь отключился. — Внимание! Завтра в два всех ждём на Костомаровском переулке! Мы с Гришей проплатили реп-базу до апреля. Надо отрабатывать! Повторяю… на Костомаровском переулке! Я не мог отвести взгляд от её томных глаз. Приглаживал пальцами растрепавшиеся петли волос на длинных косах и не мог поверить, что Ева вернётся сегодня домой... — Только без меня, ребят. Мне пора в аэропорт. — Почему это? Юдин, ты обалдел? У нас тут воссоединение года вообще-то! — Я решил закончить публичную жизнь. — Да у него появилась личная! Ты смотри на кольцо-то! — Охренеть! Поздравляю! — Ты чё-ё-ё! А кто будет соляки пилить? Ва-а-а-ань! Ва-а-аня-я! — Ты будешь пилить. — Вообще-то, я в Инферно! Забыл? — Чел, неужели там так хорошо, что ты припёрся к нам мириться? Над столом временно повисла тишина. — Да они… да они вообще деграданты! У них все песни на квинтах! Возьмите меня обратно! Я вас молю! Я, посмеиваясь, нагнулся к уху Никольской, ласково отодвинув косу. — Я люблю тебя, Киса. — А я тебя, Господин. — Ребят, мне правда пора… — Че-е-л, ну нет! Дай я пожму тебе руку! Приободряюще потеребив пальцы Никольской, я с уже грустной улыбкой нашёл взглядом Лёшу. Он встал из-за стола, протягивая парням ладонь для рукопожатия. А из-за приоткрытого занавеса за нами, оказывается, виновато наблюдал официант. — Господин, а можно ваши автографы? — отчеканил он, увидев, что я его заметил, и вытащил из фартука блокнот. — Конечно, дружище. Только… сфотографируешь нас на память? — Да!.. Я так рад, что вы воссоединились! Очень переживал… Только жаль, что без Ивана, — парнишка поджал губы, восхищённо рассматривая Муратова. — Мне тоже жаль, — согласно кивнул я, достал телефон и протянул ему. — Давайте запечатлеем лучший состав Death Breath… Мы, поторапливаясь и пытаясь уместиться в кадр, тесно выстроились возле стола. Андрей снова дозвонился до Юры, и тот позировал вместе с нами с экрана мобильника с бутылкой пива. Он не знал, что басист облизывал корпус телефона. Улыбчивый драмер демонстрировал свои шестёрки. Дрон держал рукой чёлку, показывая второй глаз, а Муратов, наоборот, закрывал один, натянув на него прядь кудрей. Меня, когда-то нелюдимого Господина, нежно целовала самая очаровательная Киса.

Это была наша с ней любимая фотография.