Господин Разрушитель

В темпе барабанного кардана я протрезвел, проблевался. Около часа отсиделся в душе. Надел то, что оставалось в шкафу нетронутым за сезон алкогольного марафона. Хотел ещё и поспать, чтобы лицо не выглядело таким помятым, но не смог. Просто трясся, лёжа на не застеленной кровати, и ждал, когда малая стрелка на часах достанет до шести, и мне придётся выйти из квартиры. Трясся не то от слабости в отравленном организме, не то от предвосхищения. В своей жизни я не догадывался, что такого воскрешающего можно сказать человеку, которого ты безбожно предал. И как за это простить. Стоило ли оно того, или лучше мне было сразу убить ещё пару лет на сборы нового деткорного коллектива? Записать альбом о том, что все бабы — коварные стервы? Может, это бы кому помогло? Точно не мне. Посвятив Маше песню в последнем туре Death Breath, я попробовал путь мести и не испытал удовлетворения в той мере, каким блаженным успел его представить. Из города в город просто вспоминал её приевшееся лицо и не понимал, зачем продолжаю о нём петь. У меня изменились мысли, состояние. Я тогда начал сочинять романтичные стихи, удивляясь черни, которую вынашивал раньше. А что теперь я мог написать? От одной только мысли, что я заявлюсь на люди: в студию звукозаписи, на интервью, на сцену или ещё куда бы то ни было с песнями о жестокой Еве… даже преподнося окружающим её как художественный образ, у меня не повернётся язык рассказать им, кто на самом деле их любимая Мисс Кисс. Они ведь так защищали девчонку в комментариях от малейших нападок в моём блоге! У меня просто отсутствовало желание разоблачать Еву — поступать с ней так, как она планировала поступить с Господином. Поэтому-то я растрачивал время. Не знал, что ещё могу дать своим слушателям, когда исчерпал всю злобу, которой руководствовался прежде, а с ней и шаткую веру в хорошее. Но стоило Еве предложить мне встретиться… я согласился без колебаний. Спустя три месяца расставания хотя бы взглянуть на неё. Убедиться, что всё это не затяжной сон, а самый реалистичный кошмар. В тысячный раз за день я достал телефон и с млеющей в груди бережностью перечитал последние сообщения.

9 декабря

16:34 Хлеб, картошка, салфетки, масло.

31 декабря

23:14 Надеюсь, ты когда-нибудь меня простишь.

27 февраля

14:47 Ты придёшь сегодня в семь в тот ресторан, где мы подписывали с тобой контракт? 14:47 Да. Пока я кис на кровати, солнце успело скрыться. На улице стало пасмурно, затем быстро стемнело, и, оказывается, даже началась метель. Наверное, последняя в этом году. Бесцельно мотаясь по комнате от окна к зеркалу с телефоном в руке, я понял, что не прочь уложить высохшие отросшие волосы и сбрить запущенную щетину, благодаря которой я походил на брошенное одичалое животное. От прихорашиваний ко встрече с Евой стало не по себе. Но я всё-таки закрылся на двадцать минут в ванной, стесняясь заглянуть в собственные замутнённые глаза. В круглом зеркале над раковиной застыло отражение какого-то мало известного мне мужика с бритвой в руках, напоминающего Робинзона Крузо. Так было страшно увидеть в его взгляде надежду… Ресторан находился рядом с моим домом — по этой причине год назад на него пал выбор. Но я так и не запомнил его название. Как вышел из квартиры, не заметил, заботясь только о более-менее ровном дыхании. С каждой ступенькой в сторону подъездной двери взгляд всё сильнее мутнел, пока я отбивался от обрушившихся воспоминаний о нашей короткой совместной жизни с Евой. Как назло, спускаясь, обернулся на дверь квартиры, из которой выселился Лёха, и замандражировал, чувствуя на коже уличный воздух, кружащийся у приближающегося с каждым пролётом выхода. Очнулся я уже во дворе, когда писк домофона остался за спиной, а снег начал врезаться в бритое лицо. Ёжась от хлопьев, оседающих за шиворот кожаной куртки, я свернул к шоссе. Торопливо шагал в направлении тепла, хотя до семи часов, на которые мы договорились, оставалось ещё двадцать минут. Зная Никольскую, можно было прийти к половине восьмого и ещё немного подождать. Видимо, отсутствие растительности на лице сказалось на моей морозостойкости. Не глядя на вывеску, я судорожно зарулил к знакомым чёрным дверям, чуть выпускающим на улицу приглушённый свет, и попал в фойе ресторана. По ощущениям я провёл снаружи одно мгновение, но успел одубеть. — Добрый вечер, — уставший швейцар улыбнулся. Могу ошибаться, но вроде даже тот самый. Пока я стаскивал куртку перед гардеробной, ко мне приблизился администратор. — Леонид? Я получил номерок. Обернулся, настороженно осмотрел молодого худощавого работника с идиотской бабочкой на шее и нехотя кивнул. Его явно кое-кто предупредил о моём визите. Будем надеяться, здесь не слушают тяжёлую музыку… Наверное, глупо рассчитывать на непопулярность жанра среди основной массы встречающихся мне людей. Но, кажется, в радиусе пары километров от своего дома я действительно оставался неузнаваемым. Я даже пренебрёг очками сегодня. — Пойдёмте. Он шустро направился мимо гардеробной и пролёта, разделяющего два больших зала, в длинный коридор. Я, чувствуя, что меня потряхивает не только от холода, пригладил волосы и двинулся следом. Значит, Ева уже была здесь… Все речи и красивые ответы, что я себе заготовил, куда-то исчезли из вскружившейся головы. Пульс участился, под замёрзшей кожей ощутился неприятный жар, как при зарождающейся болезни. Администратор остановился возле очередной занавешенной арки в тускло освещённом коридоре. — Прошу. Вас ожидают, — он заговорщически улыбнулся и указал мне на вход. Единственное, что я смог — кивнуть. И то не с первого раза. Дождался, когда парень, теребивший бабочку, додумается уйти в сторону дальней двери во главе коридора, и на долю секунды задержался перед полами занавеса, занеся раскрасневшиеся руки. За плотной тканью не было ничего видно и слышно. Но она ждала меня там… Не верилось. Я судорожно выдохнул и раздвинул полы занавеса, тут же остолбенев в арке. — О… какие люди! — Здравствуйте, Господин, — я ошарашено забегал взглядом по узнаваемым лицам. — Ох, ебать, как надушился-то! Ты на свидание, что ли, собрался? У меня опустилась нижняя челюсть. За столом сидели Андрей, Гриша, Дрон и Муратов.