Мотель LOVE. Круглосуточно

Дождь. Он льёт безостановочно уже неделю, и говорят, будет идти ещё столько же. Впрочем, неважно. Вывеска мотеля горела фиолетовыми, синими и белыми огнями, создавая меланхоличную атмосферу. Комфортную даже. Деревья, из-за долго идущих дождей, позеленели. Расцвели будто бы. Каменная плитка у тихого здания мокрая, отражающая свет вывески, на которой это едкое и тупое — «Мотель LOVE. Круглосуточно». На небе облачно и сине. Немного затянуто. Тучи затянулись, говорят обычно. Сейчас именно так. И тепло. Тепло у груди. Там греются чужие лапки. Хёнджин, укутавшись в свой длинный плащ, нёс кота, у которого шерсть мягкая, цвета золота. Последний тихо мурлыкал в человеческую шею, скрёб ногтями свитер, прятал уши. Он же кот. — Феликс, Феликс, — говорит с усмешкой Хёнджин, поглаживая своего кота по спине. Тот снова убегал, и Хёнджин его поймал. Причём так просто и легко. Феликс просто уснул под большим навесом, на лавочке, а Хван прятался там от дождя. Массивные ботинки брызгают лужи. Красные волосы парня вымокли, а губы устали слизывать капли дождя, что стекают со лба, потом по носу, в ложбинку над губами… — Выпечку не желайте? — милая бабушка стоит под одним из зелёных деревьев. — Горячая, только приготовленная. Хёнджин смотрит на неё пронзительно и долго. Горячая?! Эта бабка точно сумасшедшая. Однозначно ведьма. Хван проходил здесь утром, и она точно также стояла тут, а от манящей выпечки шёл пар. Сейчас же, всё та же выпечка, и всё тот же пар. И всё то же расположение еды на столе. Булки заколдованные. — Не желаем, — отвечает холодно, даже не смотря в её сторону. Хёнджин поглаживает свою пассию по спине, закидывает себе на плечи, чтобы кот улёгся, обмотавшись вокруг шеи. Феликс мурлычет на ухо, кусая острыми клыками верх ушной раковины и зализывая тут же. Мило. Они проходят мимо той бабки, заходя в круглосуточный. Там хотя бы не отравишься. Ибо Хван всегда проверяет еду, которую будет есть Феликс. В магазине же, вся еда запечатана, а травить её магией — никому дела нет, да и бесполезно это. — Чего будешь? — спрашивает на человеческом, наблюдая, как кот спрыгнул с плеч. Он соблазнительно выгнул спину, потягиваясь, а потом, меняя лапки туда-сюда, пошёл. Забавненько. — Ах, покажешь? Ну давай. Феликс идёт по этому грязному полу, уже сто раз пожалев, что решил спуститься. Лапы испачкались. Зелёные глаза видят лапшу быстрого приготовления, из-за чего он останавливается напротив большого прилавка, садясь по-кошачьи. Смотрит. Облизывает замёрзший нос два раза, оборачиваясь после. Хёнджин приземляется рядом, такой огромный, весь в чёрном и с красными волосами. — Как обычно, с курицей? — гладит по пушистой макушке, слегка надавливая, играясь. Котик смешно падает, полностью марая левую часть тела. — Ой. Феликс сначала удивляется, а потом обижается. Хмурит кошачью мордочку, забивает на Хёнджина и уходит к выходу. Дверь открывается автоматически, поэтому он спокойно выходит на улицу, печально садясь под дождь. Излучает ауру разочарования и обиду. Хёнджин, наблюдает за этим, улыбаясь, берёт куриную лапшу, онигири себе и сок. Гранатовый обязательно, а то Феликс другие не любит. — Добрый вечер, — у него просто хорошее настроение, а женщина на кассе выглядит приветливее той, с выпечкой которая. — Можно ещё сигареты chapman. Да, с вишней. И жвачку с апельсином, пожалуйста, — пожилая кассирша улыбается. Тоже ведьма, видит Хван. Только добрая, колдующая во благо. У неё и взгляд другой. — Котик у вас прекрасный, — не может она удержаться от комплимента. — Знаю, — Хёнджин растягивает губы в стороны, оборачивается в его сторону. Так и сидит. Типа грустный. Собрав все покупки в бесплатно выданный пакет, Хван, отсалютовав женщине, выходит. Феликс кидает едкий взгляд в сторону вышедшего, и идёт в сторону мотеля — он на этой же улице, метров сто от круглосуточного. Даже не ждёт! Перед входом в здание с неоновой вывеской, останавливается всё-таки. Хёнджин даже вид непроницательный сделать не пытается — улыбается до ушей такому характеру. Хватает любимую тушку на руки, не боясь испачкаться о грязную шерсть. Внутри пахнет сигарами, травкой и благовониями жасмина. Экзотический мотель попался. Хван идёт на скромный ресепшен, улыбаясь одинокому мужчине, что наверняка устал жить. Здесь, в городе Ghost, это обычное дело. Когда жить надоедает. — На одного, с большой кроватью. И… на сутки! Добрый вечер. — Добрый, — мужчина выбирает номер, выдавая ключ. Как у Буратино — золотой и только с одним зубцом под отверстие замочной скважины. Следом поднимает терминал, и Хван пикает карточкой. Хватает ключик и, подмигнув ничего непонимающему дяде, уходит в лестничный пролёт. В номере вкусно пахнет всё тем же жасмином. Ключи падают на тумбу, а кот, выпрыгнув из рук, уходит в ванну. Хван, пока не включил свет, успел три раза споткнуться о пороги. Феликс же, видит в темноте, и спокойно дошёл до санузла. Он уже залез в ванну, и ждёт колдуна. Хёнджин приходит только тогда, когда включает в номере весь свет — темноты боится. — О, ты уже тут, — глядит в зелёные глаза, наполненные недовольством. Под тёплой водой Феликс расслабляется. Концентрируется на приятных поглаживаниях по животу, шее и спине. Шерсть снова золотая, чистая, но сырая. Два полотенца уходит на одного кота, и ещё три на Хёнджина, который решает освежиться. Феликс всё это время сидит на полу по-кошачьи, молится, чтобы Хван повернулся передом, но тот стоит спиной. Зараза. Хван открывает дверь, чтобы младший вышел, а сам вытаскивает из бездонного кармана плаща, сменную одежду. Надевает только нижнее бельё, а остальное оставляет на стиральной машинке. Феликс, в свете тусклой лампы, превращается в человека. Хёнджин видит его аккуратную тень. Абсолютно обнажённый. Он… Он — абсолютно обнажённый. Хёнджин улыбается хищно, наблюдая из-под стенного косяка за плавным телом. Феликс танцует под музыку в голове, стоит красиво на носочках, немного крутится, виляя бёдрами. Абсолютно обнажённый. Комната была создана в красных оттенках. Феликс был нежно-бархатным, немного бледным. Таким девственно чистым, немного хитрым, словно лиса и безумно красивым. Он и до сих пор. На его спине есть тату в виде острых крыльев — дикий контраст в сравнении с его натурой, и вообще, в целом первым восприятием. Ушки на голове выглядят мило, а длинный хвост до пола, такой пушистый — уже высох, ходит из стороны в сторону. Феликс слишком женственный… нет, он нежно грациозен, плавен и точен. Настоящий кот. Плечи, шея, ноги и талия. Бёдра. Ягодицы. Разрез между ними. Всё, как надо Хёнджину. Колдун уже сидит на кровати, расставив ноги широко. Наблюдает. Член стоит колом. А он только из душа… — Ты такой вредный, Хван-и, — мурлычет Феликс. Прислоняется к влажному телу близко-близко, ведёт указательным пальцем по шее к щекам. Останавливается. Смотрит в глаза, а Хёнджин легко смотрит в ответ, полностью выдерживая кошачий взгляд. Именно в такие, интимные моменты, Феликс становится другим человеком. — Зачем снова убежал? — спрашивает старший, перехватывая чужую руку. Феликс хочет было отстраниться, улыбается виновато-насмешливо, взгляд прячет, но Хван быстро обнимает вокруг бёдер второй рукой, смотрит вверх. В его лицо. — М? — Я — натура кошачья, — включает излюбленную шарманку, — дико эмоциональная и принимающая всё близко к сердцу. — Дальше, — целует в грудь, обводя своей рукой хвост, вызывая мурашки. — Ты, скорее всего, очень устал в тот день, и я, понимающий всё это, причём в трезвом состоянии, — вздыхает, — просто не смог не пойти на своих кошачьих повадках, когда ты сказал подождать. Грубо. — И обиделся. — И обиделся, — повторяет, заворожено наблюдая за пухлыми губами возлюбленного внизу, на своей груди. — Ты знал, на что подписывался, забирая меня из питомника миссис Кэрол. И Феликс прав полностью и всецело. Он непросто человек. На половину, наверное, даже большую, он кот. Самый настоящий, ходящий на четырёх лапах. Его физиология похожа на кошачью, но здравый, человеческий разум, всё же, работает 70 на 30. Феликс просто хочет хёнджиновой любви н (А)емного больше, чем положено. И, сам того не желая, именно в теме любви он включает свою кошачью натуру. Удели чуть меньше внимания — всё. Конец! Я ухожу! И он это не специально, он это не серьёзно. И Хёнджин об это всём знает лучше, чем Феликс, даже больше. Несмотря на это, Феликс обладает сильнейшей эмпатией к своему хозяину — Хёнджину. И да, Феликс продолжает его любить даже тогда, когда уходит из дома. — Знал. Прости меня, — обнимает, усаживая Феликса себе на колени. — Прости, пожалуйста, я действительно зря сорвался в тот вечер. — Не уставай больше, а если денег не хватает, то устрой меня на работу. — Милый, деньги у меня всегда есть, — закатывает глаза. — Скорее, завал в лавке. Слишком много зелий, поэтому я просто запутался. — Бедняжка моя, — целует в лоб, поглаживая по голове. Младший наклоняется к манящим губам колдуна, первым. Руками обводит шею, а хвостом обнимает талию Хёнджина. Заботливо успокаивается, заставляет расслабиться. — Не кусайся, — шепчет в губы Хван, но Феликс не слушает. Колдун ведёт ладонью вверх по прямой спине, пока вторая покоится на правой ягодице. Языки сплетаются, и Хёнджин несколько раз царапается об острые клыки в чужом рту. Феликс в эти моменты пугается, хватает за щёки и говорит шёпотом — прости. Затем снова целует с языком, по-французски, как и любит, именно с Хван Хёнджином. Его худощавые руки плавно, по-кошачьи, скользят на теле напротив, изредка царапая. Возбуждая. Феликс сжимает губы, но игнорировать чужой член внизу не может. Отстраняется незаметно, языком рисуя по телу к паху. Пресс царапает одной рукой, и Хёнджин только в этот момент приходит в себя, видя мальчика с поджатыми ушками в своих ногах. Картина нереальная, вот возьми и кончи. Феликс виляет хвостом, когда снимает чужое нижнее бельё. Обхватывает губами головку, немного облизывая самую середину, самое чувствительное место. Затем высовывает язык, открывает рот, насаживаясь на член полностью. Импульсивно, хлюпая слюнями. Хван ставит одну руку как опору сзади, а другую заботливо кладёт на волосы, направляя самостоятельно. Младший заглатывает полностью, и Хёнджин в порыве возбуждения начинает вбиваться. Блондин в моменте начинает мурчать. И вибрация идёт в шею, прямо в горло, где находится чувствительная головка. Это чувство… Хёнджин никогда не испытывал подобное, поэтому с рыком кончает прямо в мягкое горло. — Ты так красиво смотришься у моих ног, — бредит после оргазма. — Звучишь грязно, — облизывает губы Феликс, снова карабкаясь на бёдра, немного шипя от боли на красных коленках, и внезапно чувствует чужое возбуждение. — Не понял, — смотрит вопросительно в чёрные глаза. — Ты что, рассчитывал на один раз? — крадётся рукой к заднему отверстию, медленно проникая внутрь одной фалангой, предварительно облизав её в своём рту. — Я скучал, — примыкает к шее, блаженно прикрывая глаза от начавшихся всхлипов парня на себе, и от тех же всхлипов внизу, в анусе. Феликс крепко сжимает плечи Хвана, неосознанно сильнее опускаясь на его пальцы. — Садись мне на лицо, а, — внезапно вытаскивает пальцы. Не дожидаясь ответа, ложится на спину, притягивая Феликса на себя. Себе на лицо. Ли смотрит вниз теперь так возбуждённо, как не смотрел до этого. Вглядывается в чёрные глаза хозяина, покрываясь мурашками. Чувствовать чужой, горячий язык, что так приятно обводит кругами сфинктер, просто неописуемо. В желудке что-то сводит, давит больно и хорошо одновременно, пока мурашки бегут по телу волнами, совсем не исчезая. Хван быстро лижет анус, сжимая внутреннюю часть бёдер младшего, пока Феликс умирает от переизбытка чувств, запрокидывая голову назад. Красноволосый проникает своим длинным языком внутрь, начиная буквально трахать Феликса. Последний немного двигается на лице, ещё больше доставляя себе удовольствие, совершенно позабыв, кем является. — Подожди! — хватается за красные волосы, но приятные поглаживания там, внизу, совсем не прекращаются. Они усиливаются, а чужая рука наконец добирается до возбуждённого, милого члена. Феликс не может не молчать, но слова не произносит. Только крики, стоны и всхлипы, так сильно ласкающие слух Хвана, и говорящие, что старший делает всё правильно. Хёнджин последний раз сладко проводит по сфинктеру слюнявым языком, заходит внутрь и снова проводит вокруг. Стимуляция на члене прекращается, и Феликс грустно вздыхает, хватая воздух ртом. — Можно так всегда? — спрашивает кот, пока его нежно скидывают с себя, укладывая на спину, снова оказываясь между ног. Хёнджин подкладывает под чужую голову подушку, опускаясь вниз, к истекающему природной смазкой, члену. Берёт в рот, начиная облизывать. — Хённи, — скулит блондин, поджимая колени вместе. — Прошу… — М? — усмехается, пока трётся щекой об уретру. Вновь берёт полностью, сжимая чужими бёдрами свою голову собственноручно, облизывает языком и выпускает, заставляя младшего облегчённо выдохнуть. И снова задохнуться, когда головка бьётся о стенки горла, заставляя Феликса вскрикнуть от разрядки. Он опускает туманный взгляд на свои бёдра, скуля от того, как тепло сейчас в паху. — Войди в меня, — вот так шёпотом, совершенно невинно, когда красноволосый смотрит в лицо, улыбаясь. Младший тянет его за голову к себе, целует, крепко обнимая. С чмоком отстраняется, наблюдая за чужим, затуманенным взглядом и ниточкой слюны между языками, которые они высунули из-за отдышки. Феликс прислоняется своим горячим к чужому, кусает за кончик, после начиная облизывать язык Хвана, сомкнув пухлые губы вместе. Всё это снова превращается в поцелуй, немного нежный, совсем не похожий на предыдущие. Они отстраняются друг от друга, и Хёнджин поднимается, смотря на блондина долго и думая о чём-то своём. Младший пока что расставляет ноги в стороны, полностью раскрываясь и показывая самые сокровенные свои места, закидывает лапки на чужую грудь, трогает изящными ступнями чужие соски. И всё это с указательным пальцем у рта, с довольной ухмылкой и правой рукой, трогающей собственный член. Хёнджин умер на месте. Толстый орган входит до громкого шлепка. Пальцы на ногах блондина скрючиваются, на руках — царапают чужую спину. Хёнджин, который свалился на худое тело, выдыхает в шею горячий воздух. Двигается быстро, оставляя красные засосы. Поднимается, чтобы взглянуть на своё восьмое чудо света. Младший стонет громко, где-то хрипит и несвязно бормочет. Хван накрывает чужой член рукой, закрывает уретру, чтобы не кончил раньше времени, а сам всё входит, изредка останавливаясь в самом конце, прямо внутри Ли, чтобы звон простаты прошёлся по всему телу мальчика. Феликс очень красивый, даже сейчас, в таком безвыходном положении. Уши на голове опустились вниз, а хвост всё активнее гладит по торсу старшего, щекочет. Бледные руки то метаются по кровати, то закрывают рот. В последнем случае Хёнджин убирает их одной своей, сжимает чужие запястья над блондинистой головой и смотрит властно, полностью подчиняя себе. — Ты мой, — шепчет надрывно Хван, всё ещё держа руку на чужом члене, а вторую сжимает у тонкой шеи, полностью её обхватывая. Облизывает белое, немного пушистое ухо, продолжая говорить и вбиваться. — Только мой, ясно? Всё твоё тело, губы, ноги, руки… всё принадлежит мне, понял? — Д-да, — плачет. Потому что слишком хорошо. И от сладких слов, и от движений в заднице. — Дай м-мне… — Что? — целует в щёки, останавливаясь, и специально не даёт договорить. — Ах, — вскидывает руки над головой, расслабляясь. Не тут-то было. Встав ногами на пол, а задницу блондина подвинув к краю кровати, Хван грубо закидывает чужие ноги себе на плечи. Благо кровать высокая — слишком удобно. В темпе вальса красноволосый быстро, до упора, начинает буквально вдалбливаться в мягкую задницу заново, тянуть за бледные руки на себя. Отпускает их, обволакивая кистями рук в области рёбер. Приподнимает немного, чтобы облизать грудь, покусать соски и вокруг них. — Джинни, Джинни, Джинни, — быстро шепчет младший шёпотом, сжимая ладошками простынь. Слёзы опять текут ручьём от удовольствия, а ноги дрожат. Грудь покраснела от чужих касаний и поцелуев — кожа там ужасно чувствительная. — Что такое? — пугает томный голос около уха, и холодные мурашки бегут по всему телу. — Я сейчас кон-чу, — хватается за притянутую руку к лицу своей маленькой ладошкой. — Пожалуйста… Хёнджин ускоряется, смотря как быстро соприкасаются их тела в области паха. При каждом ударе о простату, Феликс открывает рот в немых стонах, закатывая глаза. Последний толчок, и Феликса настигает анальный оргазм. Анус приятно сжимается вокруг члена, и Хван закусывает губу, тоже кончая внутрь, пока тело парня трясётся в предоргазменных конвульсиях. Раз, и младшего настигает приятная нега, а тело расслабляется. Он дышит громко, хрипит от сорванного голоса, и хочет ещё. Хёнджин лежит на спине, сжимая подушку слева, и смотрит в эти глаза похоти. Феликс прыгает на его члене, плачет, нервно кусая собственные губы. Возбуждает сильнее любой порно актрисы. Откидывает голову назад, открывая вид на шею, когда Хёнджин берёт за член и надрачивает в темп хлопкам двух тел. Стимуляция с двух сторон, и Феликс почти кончает второй раз, но уретру нагло закрывают. — Хён-Хёнджин, прошу тебя, — целует в грудь умоляюще, пока Хван продолжает вбиваться снизу самостоятельно. — Прыгай, — приказывает, полностью игнорируя его слёзные просьбы. Смотрит похотливо на то, как блондин снова усердно прыгает, оперевшись своими руками о мокрую грудь и смотря, как ладонь Хёнджина сжимает уретру. Феликс старается изо всех сил, доставляя обоим фантастические ощущения. Слёзы на веснушчатом лице перемешались со слюнями и пóтом. Феликс садится полностью, запрокидывая голову назад, и чувствует собственное и чужое облегчение. Чужое чувствует в себе, потому что Хван излился внутрь во второй раз. Феликс устало падает на горячую грудь, громко глотая воздух. Прерывается на комментарий: — Садист! — стукает по плечу. — Глаза выцарапаю… и ноги… покусаю! Я чуть не сдох… Хёнджин выходит из любимой задницы, смеясь мило и тихо. Смотрит, как белая струйка бежит вниз, по бедру Феликса, почти касается простыни, но он вытирает её, понимая, что идти мыться придётся во второй раз. Поднимается вместе с младшим на руках, и уходит в ванну, закрывая дверь. Так получилось, что они даже не испачкали постель… Удивительно.

000

— Даже телика нет, представляешь? — жалуется на всё подряд Феликс, сидя на кровати, уже помывшийся, с мокрыми волосами и в чистой одежде из бездонного кармана плаща Хёнджина. — Ужас, — говорит из импровизационной кухни старший, находящейся в этой же комнате. — Вообще, — цыкает, поднимаясь с постели. — Я уже есть хочу, — сообщает, подойдя к Хёнджину. — Чего так долго? — смотрит вверх, потому что Хван слишком высокий. — Отравиться хочешь? — прислоняется к лицу Феликса резко, думая, что напугает, вглядывается в глаза. Младший в ответ хмурит брови, даже не шелохнувшись. — Насколько мне известно, у тебя желудок кошачий, а не человеческий. Блевать потом будешь. — Не буду, — дует губы, складывая руки на груди. — Ой, всё уйди, — толкает нежно, тыкая в лоб пальцем, после смеясь с реакции удивления. Стоящие вверх ушки, прямой хвост и поджатые губы. Хёнджин целует в них моментально — не может удержаться. — Раздражаешь, — рычит по-кошачьи, выговаривая каждую «р». Такой милый, думает Хван. — Иди ешь, — ставит заваренную лапшу на стол, перед этим тщательно понюхав еду, потому что колдун. Да и Феликс волшебный, как бы он этого не отрицал. К тому же, он кот. Поэтому Хван заботится о его питании, чтобы был здоровым и не болел. А то эти кошки такие привереды — не то поел, и всё — блюют как не в себя. Такое было, когда блондин объелся рыбой, и напился старого молока. Благо, Хёнджин только-только его забрал из питомника, и удивительно, потому что быстро всё уладил, дав специальные настои, и отругал за наплевательское к себе отношение. Желудок Феликса тогда явно потратил одну из девяти жизней. Младший садится, сразу же уплетая всю лапшу. Он любит многие продукты, но всё, что связанно с курицей — обожает в первую очередь. Хёнджин чавкает свой онигири, наблюдая с любовью, как аппетитно ест Феликс, запивая всё это гранатовым соком. Уже через десять минут они лежат в кровати, наевшиеся и довольные. Окно открыто нараспашку, пропуская в комнату летний холод. Феликс лежит на груди Хёнджина спиной, жуя свои апельсиновые жвачки. Он правда запихнул целые пять штук, и теперь сидит, чавкает, жалуясь на уставшую челюсть. Хёнджин курит вишнёвый chapman, поглаживая чужой, набитый едой, живот. — Завтра что делать будем? — всё-таки выкидывает резиновый комок апельсина в мусорку. — Домой пойдём. У меня работы полно, а тебе учиться надо. Неделю в колледж уже не ходишь, — выдыхает дым в лицо, и Феликс жмурится. — Да пошёл в задницу этот колледж, — ложится на груди боком, будто на кровати. Одну ногу закидывает на большое бедро Хёнджина. — Где же твоя тяга к знаниям? — тушит сигарету, усмехаясь и обнимает своего парня сильнее, обеими руками. Видимо, прижимает чужой хвост, отчего Феликс бьёт по груди, а после просовывает пушистость между своих ног, обматывая бедро Хвана — Не хочу я это, — выдыхает устало, ковыряя какую-то нитку на чужой футболке, и Хван улыбается. — Вот если бы ты… — Нет. — Тебе что, жалко? — заглядывает в глаза, искренне не понимая. — Так ты учишься по той же специальности, что и я. — Что-то я не видел, чтобы ты из жабы стакан делал. Пластиковый! — Так это база, Феликс, — кладёт дурную голову себе на грудь, поглаживая и задевая ушки. Успокаивает. Феликс начинает мурчать на инстинктах, ластясь к тёплым рукам. — Вот если бы ты… — Нет, Ли Феликс. — Да дай сказать же! — хочет поднять голову, но не может. — Вот если бы ты, — говорит быстро, останавливаясь и проверяя, не скажет ли чего-нибудь Хёнджин. — учил меня заклинаниям всяким… И волшебству, а то стакан из жабы… — смотрит, говоря глазами: Ну это вообще капец. — То я был бы рад, — уверенно и убеждающе. Очень. — Согласен, я тоже никогда не понимал, зачем мне это, — смеётся, вспоминая свой первый курс в волшебном колледже. — Поэтому тебе надо это… браться за меня. Понятно? — радуется Ли. — Понятно. Всё спи, говорящий. — Сам такой.