ma chérie, are you missing me?

      Взгляд. Холодный, точный, внимательный. Взгляд. Проходится от кончиков твоих пальцев до ключицы, замирает, внимательно изучает, следует до твоей шеи, благоговеет, останавливается у уха, акцент на мочке: хладным серебром блестит серьга, ее подарок, она польщенно отведет взгляд в радостном тихом смущении… Нет. Она «проверяет обстановку вокруг», — слукавит без стыда, смотря в пустой зрительный зал. Затем вернётся, остановится у твоих глаз, сверкающих застывшими былыми огнями софитов в зале оперного театра «Эпиклез», тяжело опустит взор на губы, зная, что нельзя, мучительно сглотнет, гласный запрет, ее наказание, — твои губы. Покашляет неловко в кулак, задумается. Она — судебная дуэлянтка, в ее обязанность входит защита чужой чести, но свою отстоять не может, растворяясь в непристойном бесчинстве ее сокровенных мыслей. Ты — ее тайная страсть, что теплится в груди. Ты заставляешь биться ее сердце чаще, смущённо отводить взгляд в рассеянности, ты вынуждаешь ее чувствовать то, что испытывать ей непростительно — любовь и сострадание. Любовь ко всему живому, сострадание к участи окружающих, это заставляет ее пальцы растворяться в секундном сомнении, в безжалостной для ее крепких рук дрожи, на спусковом крючке ее пистолета. Правосудие беспристрастно, а она пылает, сгорая от метаний, в страсти. Может ли она оставаться его частью, будучи уже поверженной от собственных грехов? — Клоринда? — неожиданно произносишь ты, вопрошая. Ты горишь изнутри, ты представляла взор девушки ее руками, скользящими по твоему телу. Ее взгляд на губах — поцелуем. Взмах веера, то ли недовольство, то ли непристойная нужда в большем. — Слушаю, ma colombe, — вновь внимательно смотрит в глаза, прикусывая губу. Последнее слово произнесено с особой болью, с тянущейся нугой болью, такой же сладкой, это была ее награда, ее единственное собственное позволение хоть как-то высказывать свои чувства в отношении тебя. Ты действительно была ее голубкой, очаровательная, дарующая свободу и спокойствие, символ ее мирного неба. — Что-то не так? — Ты слишком пристально смотришь, — ты смутилась, щеки окрасились в пунцу, словно разводами акварели расплылась по всему лицу, выдавая тебя с головой, но ты не возражаешь, может, она поймет? Но она отказывается верить, точно, она виновата, она заставила тебя ощущать дискомфорт. Она виновата, что задерживает после твоего выступления. Она виновата, что влюбилась в тебя. Клоринда растворяется в деструктивных мыслях, утопает в них с ног до головы, захлебываясь. — Прости меня, ma colombe, я слегка задумалась, — она глубоко вздохнула, облокотилась на стену, ища опоры, ты неряшливо сидела на ступеньках: совсем не похоже на благородную оперную певицу. И снова вас пронзило молчание, ты боишься выдавить из себя и слова, может, ты ей совсем не интересна? Она просто любит твое пение, она любит наблюдать за тем, как ты играешь свои роли, Клоринда просто эстетка, ищущая в тебе расслабление после тяжёлой работы. Вырез на платье оголил бедро. Ты проводишь рукой по ноге, задевая подвязку. Ее косой взгляд снова застыл, она притомилась. Взгляд скользит от одного бедра к другому, мысленно целует каждое, оставляет отпечатки красной помадой, кусает, вонзается в них ногтями, заходит все выше… Нет, нельзя. Клоринда унижена своей страстью, она оскверняет твой светлый лик своей похотью. Необходимо спрятать глубоко в себе, она ничего не чувствует, только ненависть к самой себе. Ты слегка вздохнула: — В корсете тяжело, пройдем в гримерную? — ты положила устало голову на колени, ожидая ее очередного холодного сухого ответа. Взгляд. Снова пустой. Очередная внутренняя дуэль. — Верно, — без обращения, Клоринда снова охладела, ты заметила это, слегка потеребила ремешок на каблуке в неловкости и резко встала.       Она следовала за тобой, не разговаривая, ты сжалась: плечи напряглись, руки сложились в замок у груди, шажки аккуратные, но не полны они уверенности, шатко скользишь без опоры. Дверь в гримерную встретила вас за поворотом. Приветствие раздалось скрипом петлей, печальная одинокая гримерная: большое зеркало, стол, одежда, приготовленная костюмерами для следующего выступления, все, как обычно. — Я останусь здесь, — она сдержала слово за порогом. — Если нужна помощь — позови. Я в твоём распоряжении.       Словно она отныне не хотела видеть тебя более, ты ее раздражаешь? Ты сделала что-то не так? Ты так устала мечтать о ней… Ты закрыла дверь и упала на нее, скользя вниз, к полу. Нет, вся драма только в мыслях. Ты закрыла дверь и пошла к зеркалу. Снимаешь аккуратно украшения, салфеткой подтираешь макияж, останавливаешься у собственных губ, проводишь пальцем по ним, словно они не твои. Ощущаешь мягкий бархат, скрытый под скользким слоем помады. Углубляешься ногтем. Кровь. Просыпаешься. Смываешь в спешке макияж, он вовсе тебя не красит, лишь причудливый идеализированный образ, одобренный режиссером. Может она любит тебя только в макияже? Если любит, конечно же… Ты облизываешь губы, смакуя на языке вкус железного флера. Больно. Но боль не исходит от маленькой ранки на губе, а из груди. Давит, душит, топит — убивает, ты в отчаянии смотришь в отражение. «Я недостаточно хороша? — гнилая мысль поражает плесенью рассудок. Ты хватаешься за подол, хочешь порвать ненавистное тонкое платье, но не можешь — собственность театра. Отпускаешь в беспомощности.» «Пожалуйста… пожалуйста… — ты рухнула руками на стол глухим ударом, отрываешь через миг другую, балансируя, хватаешься в приступе любовной ипохондрии за грудь. — Это чувство скоро меня убьет, разве оно должно быть так? Я боюсь… Мне страшно… Она меня не любит?.. Пожалуйста, полюби меня…» — Все хорошо? — стук в дверь. Ты повернулась лицом в сторону источника звука. — Да, — горько слукавила ты, как унизительно.       Клоринда притихла снова. Интересно, чем заняты ее мысли в этот момент? Впрочем, не так важно. Твоя рука медленно покидает стол, скользя по деревянной поверхности ногтями. Тянешься к корсету, сзади шнуровка, одной будет тяжело справиться. Но это не так важно, ты не хочешь ее лишний раз беспокоить. Тянешь один шнурок за другим, но вновь путаешься, стоишь изнеможденная у зеркала, корчась от неумелых движений. Ты решилась. — Клоринда, помоги мне, прошу… — ты обратилась к девушке, стоящей за дверью. Она молча открывает дверь и решительно подходит к тебе. Каблуки протыкают пол, трухлявый от спешки актеров и других работников театра, оставляя маленькие ямки, пугает. — Снова запуталась в корсете, ma colombe? — она улыбнулась, снова весна в сердце. — Д-да, верно… Помоги, пожалуйста, — ты подавилась слюной, которая неожиданно появилась в пересохшем горле. Отводишь взгляд в пол, поправляешь выпавшую прядь за ухо, как невинная смущенная девица. Уголки губ невольно поднимаются, преисполненные счастьем. Серьга в ухе звенит приятной мелодией, соприкасаясь с кожей лица. Как щенок виляет хвостом, ты метаешь взгляд из стороны в сторону. Это всего лишь из-за одного слова. Ощущаешь руки на твоей талии сзади и начинаешь таять, она не должна услышать твое сердцебиение, но ты боишься, что оно слишком громкое, оно эхом проходит до твоей головы, бубном ударяясь и возвращаясь обратно. Сжатие и ослабевание. Шнурки безбожно падают на пол, но ее руки замерли, выжидая. Клоринда застыла на месте, она ослеплена, ещё немного и сорвётся, ещё чуть-чуть и все будет кончено, нет, она не хочет такого исхода. Она делает шаг назад, прикрывает лицо рукой, словно намордником для злого пса. Не смотрит даже в щели между пальцев. — Клоринда, все хорошо? — ты медленно повернулась и пошла к ней, касаешься ее свободной руки нежно, проводишь, словно желание убедиться, что она действительно здесь. Обеспокоенно смотришь. — Более чем, — твое прикосновение обжигает ее через ткань. Нет. Нельзя. Она смотрит, как спокойной поднимается и опускается твоя грудь в дыхании освобожденная от корсета. Рука сползает с лица. — Клоринда, скажи… — она замерла. — Я правда хороша? — Клоринда покраснела, она не знала, что ответить. Вздрогнула, за ним последовал взгляд. Правда — раскрытие секрета? Мысли прочь. — Очень, ma colombe, ты одна из самых красивых девушек, которых я только встречала в своей жизни, — вырвалось. Она отвела смущённо взгляд, снова сердце вырывается из груди. Ее раскроют и возненавидят. — Ты правда так считаешь? Ты ведь не шутишь? — праведно не веришь ее словам, смотришь с надеждой. — Как ты можешь не быть такой… Что я говорю… Ты очень красивая, невероятно красивая, до боли в груди красивая, — ваши сердца сражаются в гонке, кто быстрее. Она хватает тебя за руки: самообладание потеряно. Смотрит в спешке, словно в последний раз, оглядывает бедро с подвязкой, вылезающее из выреза платья, перед глазами картинка: ее руки скользят под подвязку, снимая ее бережно, затем вспышка, она бежит к талии, к ключице, к подбородку, к румяной щеке — всего касаются ее руки в мечтах, мысленно кусает ухо, в которое она мечтает шептать слова любви, оглядывает серьгу, подаренную ей, что могла бы звенеть от громких тихих слов, вырвавшихся из ее губ, и в последний раз просится к глазам… и замирает в обворожении. Молчание. Смотришь на нее, не отрывая взгляд, ты впервые смогла встретиться с ней глазами. — Я люблю тебя, ma colombe, — сорвалось с ее губ шальным выстрелом, — больше жизни. Нет, ты — моя жизнь, — она тяжело дышит, глаза сверкнули от влаги. Она сорвалась на колени, всё ещё держа твои руки в своих. Пол заскрипел. Касается твоих нежных рук своим лбом, словно это крест и ее финальная исповедь, молчит, готовая встретиться на эшафоте с палачом холодного презрения, она — великая грешница. — Я тоже тебя люблю, — прогремел второй выстрел, и Клоринда застыла, поражённая им…