Пылая

      Улицы Ехо пестрыми лентами ложатся под подошвы сапог, белоснежных и черно-золотых. В сгустившихся сумерках фонари окрашивают разноцветными пятнами света мантии. Макс болтает, как обычно, почти не закрывая рта, и от этого в теле уже привычно разгорается жар, и лишь размеренные вдохи и выдохи держат пламя внутри, не позволяя ни одному язычку выскользнуть, выплеснуться вовне.       Когда бушующие бури Рыбника в присутствии Макса впервые сменились пламенем – Шурф не помнил. Кажется, так было всегда. Стоило этому невозможному мальчишке появиться рядом, зацепить магией, свободно разливавшейся вокруг него, касаясь окружающих, поднимая настроение всем и каждому, – и в груди словно сам собой возникал сгусток огня, растекался по венам вместе с кровью, заставляя поджиматься пальцы ног.       Макс смеялся, болтал, заигрывал с леди Меламори и леди Теххи, перешучивался с Мелифаро, восхищенно взирал на сэра Джуффина – каждое действие, каждый жест, каждый взмах беспокойных рук, каждый поворот лохматой головы словно выплескивал в пламя новую порцию горючего. Вдох. Выдох. Снова вдох. Настороженный, изучающий взгляд сэра Халли, едва заметный ответный кивок – все под контролем.       И он действительно держал себя под контролем. Боясь напугать, разрушить то, что уже было между ними. Годы самоконтроля, бесконечных дыхательных упражнений, прочной веревкой спеленавших Рыбника, теперь помогали держаться с Максом ровно и дружески, поддерживать, защищать, учить магии.       Магия в его присутствии словно оживала, сама ластилась к рукам, как послушный щенок. Сила, полученная из дырявых аквариумов, а после прирученная благодаря жесткой неподатливой личности, рядом с ним сама шла в руки, словно говоря – зачем тебе маски, колдун? Ведь магия – это вдохновение, это любовь, это открытость миру. Рядом с ним заклинания выходили мощнее, щиты – надежнее. То, что прежде требовало неимоверной концентрации и нечеловеческих усилий, теперь, когда за спиной маячило восторженное лицо сэра Макса, происходило словно само собой, повинуясь одной только мысли.       Но стоило взбалмошному мальчишке отправиться по своим делам, распрощавшись с лучшим другом, пламя в груди оборачивалось пепелищем, тоскливым воем Рыбника, не желающего даже смотреть на других. Прежде реагировавший почти на каждого, теперь он хотел только его, сводя с ума, дразня бесконечными фантазиями, рисуя в сознании распростертое на постели тело, ответный огонь под прикрытыми веками, стоны и всхлипы удовольствия.       Тем больнее было всякий раз видеть в ответном взгляде не более, чем восхищение и дружескую привязанность.       Идти совсем недалеко, нужный дом буквально за следующим поворотом, и Лонли-Локли привычно дышит на двенадцать, отстраняясь, облекая сжирающее изнутри пламя в кокон спокойствия. Иногда ему кажется, что он хотел бы вовсе не знать Макса, никогда его больше не видеть, лишь бы утихла полыхающая бездна. Но вместо покоя на смену огню приходят пепел и тоска, и он почти невольно ищет встреч, старается чаще видеться с коллегой, учит, оберегает, идет рядом – и впереди – неизменно спокойный и надежный.       Старинный особняк эпохи королевы Вельдхут на самой окраине Старого Города чернеет провалами окон. Еще одна жертва Смутного Времени. Прежде помпезно-яркий, избыточно роскошный, а теперь мрачный и пустой, заваленный кучами хлама, отбрасывающими на стены причудливые тени.       – Держись за спиной. – Защитные рукавицы сняты, обостренное до предела чувство опасности метрономом отсчитывает в голове секунды. Шурф замирает, отпускает магию, позволяя ей растекаться, пронизывать древнее строение от подвалов до чердака. В который раз мысленно благодарит Чиффу – сэра Халли – за науку. За выпестованный, ограненный талант превосходного убийцы – нежеланный, но не раз спасавший жизнь ему и тому, кто рядом, за плечом, переминается беспокойно, вертит головой, оглядывается с любопытством и без всякого страха. – Здесь двое, один где-то в подвалах, второй в дальней комнате.       Два Старших Магистра Ордена Посоха в Песке. Не самый могущественный Орден, но мало ли, какие секреты могли в нем храниться? Лонли-Локли плавно неслышно двигается вперед, словно плывет над полом. Едва заметно морщится от слишком громкой походки спутника, не теряя концентрации на противниках, накладывает на Макса заклинание бесшумного шага. Это почти не помогает, частое неровное дыхание прекрасно слышно.       Полная концентрация делает огненный шар в груди почти незаметным. Магия струится легко, льнет к рукам, и неловко вынырнувший из-за угла парень – молодой, лет двухсот, с огненно-рыжими кудрями и явно кейифайскими чертами лица – мгновенно замирает, вскинув руку, остановленный правой перчаткой. Шурф отмечает, что не отказался бы от такой скульптуры в собственном саду.       Макс отходит чуть в сторону, чтобы спрятать в пригоршню парализованного преступника, когда второй появляется прямо между ними и резким броском кидается к нему. Обычно довольно неловкий, в критической ситуации Макс действует безошибочно, уворачивается одним точным движением, и нацеленный в шею режущий удар вскользь проходится по щеке.       Левая рука взмывает вверх, пламя в груди взревывает, выплескивается, сжирает того, кто осмелился посягнуть, коснуться, причинить вред, не оставляя даже пепла. Он мгновенно оказывается рядом с Максом, нечеловеческим усилием останавливая нестерпимо острое желание склониться, вжать в стену, пройтись языком по щеке, слизнуть вожделенную каплю крови, впиться в губы. Вместо этого замирает, словно парализованный собственной правой перчаткой, растягивает счет дыхания, видит, как растерянные глаза Макса меняют цвет на непроницаемо-черный, и лишь убедившись, что огонь надежно скрыт внутри, позволяет себе аккуратно снять левую перчатку, чтобы коснуться голыми пальцами пореза, заживляя.       И уже почти отняв руку от любимого лица видит распахнутые в немом шоке глаза, полыхающие отсветами внутреннего пламени.