Акутагава не то чтобы хорошо помнил, как все это началось.
Дазай привел его в мафию примерно год назад, и с тех пор Рюноске буквально по пятам ходил за своим наставником, исполняя малейшее его указание. Тренировки, миссии, отчеты, тренировки — и все по кругу. Парень и сам видел, что за год, который он провел под покровительством Дазая, он, некогда едва ли освоивший азы управления своей способностью, стал куда сильнее. Теперь расправиться с вооруженными группировками не составляло большего труда, нежели пальцами щелкнуть. И Акутагава, пусть и настрадавшийся от методов «воспитания» Дазай-сана, был безгранично благодарен ему за то, что Осаму сделал его тем, кем Рюноске является сейчас: сильным эспером, уважаемым членом Портовой Мафии, одним из ключевых ее фигур. Сейчас он вполне способен защитить и себя, и сестру. И все это благодаря Дазаю. И именно поэтому Акутагава сгорал со стыда, менжуясь между благоговением перед своим учителем и столь неправильным, эгоистичным, даже мерзким чувством, что вспыхивало все сильнее с каждым днем в его груди по отношению к тому, за кого Дазай-сан пристрелил бы любого. И собственный ученик исключением не станет.
Как и было сказано ранее, Акутагава правда не мог понять, с какого момента начал испытывать это странное чувство по отношению к старшему коллеге. Но прекрасно помнил вечер, когда он впервые встретил Чую.
Так уж случилось, что, следуя зову долга, Акутагава был частым гостем в кабинете Дазай-сана. Иногда Осаму звал его обсудить новое задание, иногда же отчитывал (и не только словесно) за глупые ошибки Рюноске, из-за которых успех миссий оказывался под угрозой, а иногда банально желал спихнуть на подопечного стопку бумажной работы, над которой лень было морочить голову. Акутагава вовсе не обижался и послушно принимал
все, что дает ему Дазай, и без малейшего замедления являлся в его кабинет по первому зову.
И вот в одно из таких «явлений» Акутагава увидел в кабинете наставника еще ему незнакомого, немного зазнавшегося и грубоватого, но столь запоминающегося рыжеволосого парня.
О Чуе Рюноске слышал только мельком. Мол, у его наставника есть какой-то там напарник, с которым их связывает покрытое для большинства членов мафии тайнами непростое прошлое. Еще слышал, что характер у Накахары действительно скверный. И наконец-то Рюноске посчастливилось и самому в этом убедиться.
Чуя вальяжно сидел на диване перед столом Дазая, закинув ногу на ногу, и курил сигарету. От его взгляда у Акутагавы сразу дрожь по спине прошла — настолько тот был острым. Чувство, будто бы скажи он хоть слово — рыжий тут же всадил бы пулю в голову. А ведь Акутагава еще даже не сказал ничего, только дверь открыл. Открыл и так и замер, разглядывая новое лицо, которое вскоре станет одним из его ближайшего окружения.
— Это Чуя, мой пес, — напряженная пауза была прервана тихим смешком Дазая, который вдруг понял, что это
первая встреча его напарника и ученика. Акутагава выдохнул облегченно, только сейчас понимая, что не дышал все то время, пока рассматривал Накахару. Облегченно — потому что спонтанный гнев рыжего был вымещен вовсе не на попавшегося под руку паренька (ну то есть Акутагаву), а на Дазая, в которого тут же полетела с размаху пепельница.
— Вафельницу закрой, ублюдок! А ни то именно ты ползать на четвереньках у меня будешь с переломанными ногами!
Вспыльчивый.
Заводящийся с полуоборота.
Будто бы без тормозов.
Такой
яркий. Выделяющийся.
Было сложно не понять, что отношения у Дазая с Чуей не совсем «рабочие». Ну потому что Дазай терпеть не мог, когда кто-то из мафиози позволял себе грубое обращение с ним, с заместителем босса. Даже от кого-то из исполнителей, которые были вроде как равной власти с Дазаем, молодой мафиози такого отношения не потерпел бы. А Чуе и слова ни сказал в ответ на брошенную пепельницу, причем брошена она была метко, не лишь бы припугнуть. Отскочила от плеча, а Осаму даже глазом не моргнул, лишь усмехнулся, смотря на Накахару как-то… ласково, как-то по-особенному.
— Возьми отчет и передай его Мори, — Дазай кивнул на папку на столе, и Акутагава послушно, без лишних слов забрал документы, так же молча и откланявшись.
Уже закрывая дверь, услышал тихое фырканье рыжего за спиной.
Тогда Акутагаве стало
интересно. Интересно, кто же этот парень, что позволяет себе так фамильярно обращаться с его наставником, и на кого Дазай-сан смотрит
вот так. Потому что, насколько Рюноске представлял себе Осаму, тот просто не мог быть заинтересован хоть в чем-то, кроме всякого рода мрака, а тем более — в ком-то. Неудивительно было бы, если бы у него и друзей вовсе не оказалось, а уж тем более близкого человека. Но сейчас во взгляде Осаму, направленном на Чую, Рюноске разглядел что-то иное, что отличается от привычного всем Дазая Осаму. Так может… есть что-то в его наставнике и обычное, человеческое, светлое? И вовсе неудивительно, что направленно это «светлое» было именно на Чую, потому что…
… Акутагава сглотнул, уже стоя за дверью кабинета.
— Рад был знакомству, Чуя-сан. Вы еще более выразительны, чем вас описывают.
***
Со временем Акутагаве все чаще и чаще доводилось пересекаться с рыжей пока что для него загадкой. Хотя бы потому что Рюноске был учеником Дазая, а Чуя — того самого Дазая напарником.
Напарником. Накахара не был подчиненным Осаму, но и выше не стоял. Он был ему равным. Но именно из-за этого каждый из известного дуэта (Двойной Черный, как позже тоже узнает Рюноске) все время пытался доказать, что лучше другого.
Каждая их встреча, которую наблюдал Рюноске, неизбежно заканчивалась ссорой, если не дракой. Некоторые мафиози шептались, что сильнейший дуэт действительно
ненавидят друг друга. И что, если бы только не приказ Мори работать вместе, то давно бы уже придушили один другого.
Молчаливый Акутагава, который привык слушать, но не ввязываться в споры, только хмурился.
Придушили бы? Разве?
Рюноске был уверен, что, если бы между Дазаем с Чуей действительно витала такая вражеская атмосфера, то ни один приказ босса их не остановил бы. Дазай слишком гордый, чтобы на все сто процентов признавать власть Мори над собой. А Чуя, пусть и верен боссу до последнего, слишком импульсивный, чтобы настолько умело сдерживать свою якобы ненависть. Но Двойной Черный все еще
жил. И Акутагава был готов поспорить, что дело просто в том, что всеми обсуждаемой ненавистью здесь и не пахнет. Зато имела место какая-то игра, какое-то шуточное соперничество и да, ядовитые шутки при первой же возможности. Но ощущение такое, будто бы не с целью задеть, а… привлечь внимание. Изначально Акутагава махнул рукой на свое предположение, ведь а) ни Дазай, ни Чуя не похожи на людей, которым ведомо слово «влюбленность»; и б) даже если бы это было и так, то разве стал бы темный гений Порта пытаться добиться расположения Накахары методами, которые обычно практикуют в младших классах? Честное слово, словно бы мальчишка-хулиган дергает рыжего за косички, а затем смеется, когда в ответ слышит угрозы своего объекта воздыхания переломать «недоумку» хребет в двух местах.
…и в) Рюноске… не хотел бы в это верить. Как бы четко ни складывался бы пазл, а что-то внутри отчаянно протестовало подобной вероятности. Дазай — его учитель, его наставник, его
бог. Тот, кто подарил ему
будущее. Чуя же…
…Акутагава замирал каждый раз, стоило встретиться со взглядом голубых ясных глаз. Накахара смотрел на Рюноске, как на что-то серое, незаметное. Как на то, на что и смотреть не стоит. Всего-то ученик напарника, с которым Дазай вечно носится по пустякам. И фыркал. Разворачиваясь спиной, фыркал с раздражением, словно бы и знать не хотел. А у Рюноске от этого фырканья душа в пятки уходила. Даже его грубость казалось прекрасной. Чуя казался ему кем-то недосягаемым, хотя стоит руку протянуть — и можно коснуться. Но Акутагава никогда не протянул бы ее, даже не поднял. Потому что прекрасно понимал, что по сравнению с Чуей, который стоит где-то на вершине, сам Рюноске способен пока что только в грязи мараться. Внимания Чуи достойны только те, кто стоит так же высоко и так же далеко от самого Акутагавы. Внимания Чуи достоин Дазай, но точно не его подмастерье.
Накахара каждый день здесь, они с Рюноске видятся практически постоянно. Вот только Накахара
здесь только для Дазая.
А Акутагава на их фоне не больше, нежели второстепенный персонаж.
Никому не интересный, серый, безликий фон, который даже боится встревать в разговоры напарников.
***
Рюноске никогда не решался спросить напрямую, что на самом деле связывает Двойной Черный.
Да и, если бы спросил, вряд ли бы те ответили честно.
Но задавать столь терзающий душу вопрос и не пришлось.
Потому что однажды Акутагава увидел все своими глазами.
Было достаточно поздно, и Рюноске только закончил с тренировками. В тот день он задержался, но, как и обычно, хотел подняться в кабинет наставника, чтобы отчитаться за день. И вот тут-то и случилось то, что Акутагва даже объяснить бы теперь не смог. Потому что сейчас все это кажется таким постыдным, странным, неправильным и слишком пошлым, что вспоминать — и то невозможно без смущения.
Дверь в кабинет Дазай-сана оказалась приоткрыта. Либо эти двое забылись, либо сочли запираться ненужным, ведь в здании мафии и правда почти никого уже не оставалось — Акутагава не думал об этом тогда. Да и вообще ни о чем не думал.
Тогда, стоя прямо перед кабинетом своего наставника, Акутагава на пару секунд точно выпал из реальности. А может, не секунд, может, минут. Время будто бы смазалось в те мгновения, так что за то, сколько времени это длилось, Рюноске ручаться не решился бы.
Сквозь дверную щель Акутагава прекрасно мог видеть своего учителя и его напарника, абсолютно нагих, абсолютно забывшихся в страсти и абсолютно… не таких, какими они были друг с другом на людях. Тогда, сквозь эту маленькую щелочку, Рюноске смог увидеть
изнанку Двойного Черного. Не шуточные скандалы, шутовские ссоры и не показушнические взаимные проклятия, а их искренние чувства: нежность, трепет и ту самую
любовь, в которую обладатель Расемона так отчаянно отказывался верить.
Чуя полулежал на диване, упираясь коленями в мягкую обивку. Кусал губы и поглядывал через плечо на Дазая, который сейчас вовсе не язвил по привычке. Дазай с чрезвычайно сосредоточенным выражением лица погружал в нутро рыжего пальцы по очереди, аккуратно двигая кистью, стараясь быть ласковым и не доставить боли. На третьем пальце Чуя все же отвернулся, утыкаясь лицом в подушку, и протяжно застонал, почти заскулил.
Акутагава мог наблюдать за ними лишь сбоку. И он понятия не имел (как и сейчас не имеет), почему тогда не ушел. Он остался.
Может, из-за юношеского интереса, а может из-за того, что именно сейчас, пусть Чуя был и с Дазаем, а не с ним, Рюноске, кусая губы и чувствуя, как сбивается дыхание, мог узреть именно
такого Накахару. Не с его грубым фырканием и надменным взглядом, а то, как рыжий изнывает от ласк. Гладкая кожа, кое-где усыпанная шрамами, выглядела такой мягкой и гладкой — Акутагаве хотелось бы ощутить ее под своими пальцами, даже если Дазай за это потом отрубит ему руку, — взгляд у рыжего вовсе не злой, скорее послушный, влажный. Голос больше не кажется грубым, а только сладко тянется, когда Осаму разводит пальцы внутри, растягивая. И весь Чуя… такой идеальный, даже сейчас выглядит не по-грязному пошло, а эстетично, возбуждающе, красиво, черт возьми, божественно.
Даже лучше, чем Акутагава себе представлял.
— Х-ха, нет! Д-дазай, это много! — голос рыжего дрогнул, а вместе с ним задрожал и Акутагава, чувствуя, как внизу живота начинает тянуть.
— М-м-м… Чуя послушный и стойкий пес, — Дазай говорил шепотом, но Акутагава прекрасно все слышал. — Не сжимайся так. Впусти. Впусти, Чуя, ты же знаешь, что если не будешь сопротивляться, я дам тебе то, чего ты так сильно хочешь, и даже больше.
— Ч-черт… ты… невыносим…
Рюноске не видел, как Дазай добавляет еще один палец. Мягко давит свободной рукой куда-то между лопаток, заставляя прогнуться Чую сильнее, и снова — Акутагава не видел, и это
сводило его с ума — двигает кистью. Но зато видел, как сменяются эмоции на лице Чуи. Как он щурится, шипя, с большей силой впиваясь пальцами в обивку дивана, а затем кричит от удовольствия, все же не сдерживая слез от эмоций, когда Дазай уверенно нажимает на простату, зажимает меж двух пальцев и снова водит рукой, словно бы играя на Чуе, как на инструменте, который наверняка уже успел узнать досконально.
Чуя стонет, извивается, снова стонет. Пытается свести ноги вместе, скулит. Пытается отстраниться от столь интенсивной стимуляции, но Дазай попросту не дает. Дазай крепко прижимает, не давая сдвинуться ни на сантиметр, и, как бы Чуя ни пытался сжаться, чтобы замедлить движения, или как бы ни пытался выгнуться, чтобы соскользнуть с пальцев Дазая, тот уперто продолжал терзать нутро рыжего, нашептывая:
— Тш-ш… тише, Чуя, — голос Дазая низкий, хриплый. Акутагава готов поклясться, что его учитель возбужден до предела. Потому что сам Рюноске, не спуская глаз с лица Накахары, переминался с ноги на ногу, чувствуя, как в брюках становится тесно, и… это невыносимо… — Не сопротивляйся, малыш. Не будь таким скромным, мы оба прекрасно знаем, что это не твоя черта.
Акутагава не выдержал.
Со сжигающим изнутри стыдом потянулся рукой вниз, расстегивая ширинку, и, стоило ладони коснуться колом стоящего члена, как тут же закусил губу и зажмурился, лишь бы не взвыть от удовольствия.
Он молился, чтобы никто другой вдруг не решил заглянуть на ночь глядя в кабинет Дазая, потому что… черт, Акутагава жить не сможет с этим позором и чувством вины. Как только будет смотреть на него Дазай-сан, когда узнает, что его ученик бессовестно мастурбировал перед его кабинетом, наблюдая за тем, как сам Осаму удовлетворяет Чую?
— Я… не могу больше!.. — внезапно громкий крик Чуи словно бы отрезвил. Акутагава открыл глаза, а в следующую секунду увидел, как Накахара выгибается дугой, закатывая глаза, и как из его члена несколькими порциями прямо на диван выстреливает густая сперма.
Акутагава
сидел на этом диване. Он трогал его пальцами, он до сих пор помнит его текстуру на ощупь. Сколько раз Чуя уже кончал вот так на нем? Этот — явно не первый.
Рюноске снова щурится, краснея от своих мыслей, и проводит плавно от основания к головке, на этот раз сжимая пальцы чуть сильнее.
— Вот так… хороший мальчик, — тем временем шепчет Осаму, аккуратно вынимая пальцы, и Чуя тотчас же просто падает на диван, больше не в силах держаться, и дышит тяжело. — Но тебе этого мало, да? Ты же пришел ко мне явно не за одним разом.
— Ос... Ос… аму… ха… не… болтай так… много… — Чуя говорит едва ли разборчиво, но все равно язвит.
И это кажется Акутагаве до того
милым (?), что он не сдерживает улыбки. Представляет, что сейчас чувствует Чуя, как ощущает пульсацию внутри после оргазма, как по телу разливается тяжесть, а в горле пересохло. О, как бы хотел сейчас Рюноске оказаться рядом с ним, покрывая нежными поцелуями спину. Как хотел бы даже не войти, чтобы лишний раз не напрягать, позволить отдохнуть. Достаточно было бы всего потереться членом меж плотно сжатых бедер Чуи, и Акутагава уверен: этого бы хватило, чтобы перед глазами белые круги заиграли. Хватило бы, чтобы хотя бы на пару мгновений почувствовать истинное блаженство.
Вот только Дазай нежного настроя Рюноске не разделял, так что уже через пару секунд Чуя снова заскулил, когда шатен грубо сжал его ягодицы руками.
— Мг… какой же ты…
— Не смотри, идиот! — рыжий снова покраснел и с непонятно откуда появившейся силой попытался отмахнуться, но Дазай даже внимания не обратил, только сильнее раздвинул ягодицы в стороны, довольно ухмыляясь.
— Такой открытый… надо же. Столь устрашающий на собраниях, а стоит мне немного постараться — и что же?.. Мг, видел бы ты это, Чуя. Потому что я вижу
все.
— Боже, Осаму, — уткнувшись в подушку лицом со стыда, отчаянно застонал Чуя. — Прекрати, это стыдно.
— Говоришь прекратить, а выгибаешься только больше. Врунишка. Уж я-то знаю, когда ты правда хочешь, чтобы я остановился, а когда просто притворяешься хорошим мальчиком. Что, так невыносимо слушать о том, как ты растянут сейчас? — Дазай усмехается, это по голосу понятно. Чуя слышит его. А вместе с тем слышит и Рюноске. Слышит и чуть ли не до крови губы кусает, все интенсивнее двигая рукой и проклиная факт, что Чую сейчас
видит Дазай, но не он.
Представляет, как чужие руки сжимают наверняка такие мягкие и упругие ягодицы Чуи, как рыжий пытается сжаться, лишь бы не сгорать со стыда, но не выходит, и слегка покрасневший от стимуляции анус только пульсирует открытым, позволяя насладиться соблазнительным розовым блеском стенок внутри. Черт, как бы Акутагаве хотелось прижаться к нему своим членом, как же неистово
хотелось кончить, елозя головкой именно
там у Чуи, пачкая его всего
собой и наблюдая, как сперма стекает внутрь. Как же хочется…
— Или же невыносимо из-за того, что ты сам возбуждаешься оттого, что я вижу тебя таким? — голос Дазая прерывает поток мыслей.
И Акутагава не может больше.
Представляет, как Чуя с радостью принимает все, дышит тяжело, чувствуя, как горячее семя заполняет его.
Представляет, как Чуя
возбуждается от этого.
И оргазм накрывает внезапной волной.
Рюноске не может сдержаться. Прикрывает рот рукой, но из груди все равно рвется стон. Ноги подкашиваются, а перед глазами плывет все.
Даже несмотря на сильнейший оргазм, Акутагава как-то неосознанно отступает от двери, прекрасно понимая, что незамеченным остаться все-таки не вышло, и спешно шагает к лестнице, все еще дыша тяжело. Уже на ходу поправляет одежду и вытирает испачкавшуюся руку. Где-то за спиной слышится, как громко, наверняка с силой, захлопывается дверь кабинета, а Рюноске, будто бы пьяный, как можно быстрее спускается вниз по лестнице, даже не понимая, куда направляется, лишь бы не попасться на глаза Дазаю с Чуей.
***
Как смотреть в глаза своему наставнику и
парню своего наставника Акутагава понятия не имел. Старательно пытался вести себя как обычно, но, увы, это оказалось непросто, практически невозможно.
Стоило Дазаю окликнуть Накахару, как Рюноске тут же тупил взгляд в пол, вспоминая, какие грязные вещи этим самым голосом Осаму шептал Чуе в ту ночь в кабинете. Стоило Чуе только глянуть на Акутагаву, как тот тут же заливался краской, желая хоть сквозь землю от стыда провалиться, только бы не думать о том, что взгляд Чуи может быть другим. Не таким надменным и гордым, а
тем самым, когда Накахара, смаргивая слезинки, выгибался дугой и буквально кричал имя своего партнера.
Партнера. Акутагава пусть и никогда не произносил этого в слух, но с того рокового случая у него в голове крепко засела мысль, что Двойной Черный никакие вовсе и не напарники. Партнеры — и никак иначе.
Больше всего Рюноске боялся, что кто-то — особенно Двойной Черный,
особенно Дазай-сан — узнает о том, что нежеланным свидетелем тайной близости был именно он. Но ни Осаму, ни Чуя даже виду не подавали, что думают подобным образом. Они вели себя как обычно. Как обычно материли друг друга перед младшим союзником, как обычно дрались из-за мелочей и как обычно не разговаривали друг с другом сутки, а то и двое.
И спустя недели две, когда Акутагава уже вздохнул с облегчением, почти что поверив, что останется безнаказанным за свою выходку, Дазай-сан попросил его задержаться в мафии подольше и зайти в его кабинет ближе к полуночи.
Уже потом Рюноске понял, насколько наивно было с его стороны полагать, что наставник вызывает его к себе так поздно ради работы, но сперва парень правда не придал этому особого значения. Работать в мафии — значит быть готовым выполнить поручение босса в любое время суток. И Акутагава был готов ко всему.
Думал что был готов ко всему.
Но когда, подходя к кабинету Осаму, Рюноске услышал уже знакомые звуки, его уверенность в своей безотказности Порту резко преуменьшилась.
Дверь снова оказалась приоткрыта. И Акутагава долго стоял в стороне, не решаясь сделать шаг. Слушал
те же сладкие стоны Чуи, только уже намного громче, намного протяжнее и еще слаще. Слышал тихое хлюпанье и шлепки: сегодня Дазай не просто ласкал Чую пальцами. Сегодня, прямо за этой
открытой дверью, в паре мерах от которой стоял Рюноске, происходила не просто прелюдия, а самый разгар действия.
Сбившееся шумное дыхание Дазая, громкий Чуя, который чуть ли ни скулит после каждого шлепка и…
— Еще… еще, Дазай… не останавливайся… т-только… не сейчас…
Тугой узел снова резко затягивается внизу живота.
Акутагава боится, он растерян и почти что ошарашен.
Дазай-сан сам позвал его.
Дазай-сан знает, что это Акутагава подсматривал за ними в тот раз.
Дазай-сан… не против?
Дазай-сан хочет, чтобы Акутагава смотрел?
Или же Дазай-сан хочет проверить, способен ли на это Акутагава? Ведь если способен, тогда вероятность того, что в прошлый раз это был именно он, возрастет. А если его ученик не поддастся на провокацию, если убежит в растерянности и смущении, значит, и подозревать его нечего, ведь так?
Кусая губы, все еще слушая стоны Чуи и рисуя в голове картины того, что именно происходит в кабинете преемника босса, Акутагава чуть ли ни с ума сходил. Он должен уйти: он делает шаг назад, но очередной выкрик —
«Да, здесь, Осаму! Боже, еще!» — снова заставляет замереть на месте.
Акутагава сглатывает.
Чувствует, как потеют ладони.
Представляет, как ладони Дазая сжимают узкую талию рыжего, когда Осаму грубо входит в него снова. Представляет то самое выражение лица Чуи, когда его глаза закатываются от экстаза, когда головка с нажимом проходит по простате. Ладони рыжего впиваются в обивку дивана, а голос уже садится от
криков стонов. Чуя поджимает пальцы на ногах каждый раз, когда Дазай отстраняется, а затем выгибается в спине, как кошка, стоит ощутить резкий толчок, который выбивает из легких весь воздух.
— О… Ос… -саму… я не могу… я почти… я…
Акутагава знает, что должен уйти.
Акутагава делает шаг.
Он идет.
Идет к треклятой открытой двери. Шумно сглатывает и все же заглядывает внутрь.
Дазай сам позвал его. И даже если Дазай убьет его за это, и даже если Акутагава это понимает, он все равно просто не может не подойти.
…
Дазай улыбается.
Смотрит на Акутагаву, застывшего в дверном проеме, и тянет гаденькую улыбку.
Чуя сидит у него на коленях спиной к двери и ничего не замечает. Продолжает словно бы в забвении насаживаться на член Осаму, пока наконец-то не кричит снова протяжно, опускаясь до самого конца.
Рюноске понимает, что там, внизу, его брюки оттопырены из-за эрекции. Понимает, что все это слишком очевидно для Дазая, чтобы тот не понял, что именно Акутагава подсматривал за ними с Чуей тогда и не отказал себе в этом сейчас.
Но это все неважно.
Неважно, потому что прямо сейчас Чуя скулит, чуть ли не плачет, цепляясь за плечи Дазая. Весь сжимается, чуть ли не мучится от экстаза оргазма, который захлестывает его с головой, и больше не двигается. Только тихонько хнычет, прижимаясь к Осаму, и Рюноске не может не обратить внимания, как из Чуи крупными каплями стекает белесая жидкость.
Никто из них не двигается.
Рюноске, так и замерев с нечитаемым выражением лица, чувствует вихрь эмоций внутри. Смотрит точно в глаза Дазаю и сам не может понять, почему не в силах отвернуться.
Чуя же еще какое-то время дрожал, а затем просто обмяк в руках Осаму, устраивая голову на чужом плече и пытаясь отдышаться.
Только спустя пару секунд Рюноске будто бы приходит в себя, и тогда ему становится по-настоящему
страшно. Страшно, что Дазай смотрит с до жути глубокой хищной тьмой в глазах и тянет губы в тонкой улыбке, все еще не выпуская Накахару из объятий. Страшно, что сейчас рыжий повернет голову и, когда поймет, что здесь происходит, раздавит подчиненного гравитацией немедля. Страшно настолько, что Акутагава даже не дышит. Только смотрит на наставника и понимает, что даже бежать уже поздно. Отступать некуда.
— Вытащи… — хрипло шипит Чуя. Голос у него и правда немного севший, и оттого только еще больше возбуждающий.
Черт, Акутагава, тебя же пристрелят сейчас! И это ясно как божий день. А внизу снова только сильнее тянуть начинает, когда рыжий все же приподнимается слегка, опираясь на колени, и когда Рюноске видит, как выскальзывает из него все еще полутвердый член Осаму.
— М? Уходишь?
— Мне нужно в уборную, одноклеточное.
Смазка (а может, и не только она) блестит на ягодицах и бедрах Чуи. Акутагава снова шумно сглатывает. Если он уже почти мертвец, тогда что он потеряет, если все же рискнет протянуть руку к оголенному телу Накахары, к его аккуратной фигуре? Но каждый в мафии знает, что за обманчивой хрупкостью скрывается огромная сила.
— О, нет, тебе придется еще немного поработать сегодня, Чу-Чу.
— Ха? — голос Чуи уставший, но и это не мешает ему звучать грубо. — Придурок, ты спустил в меня три чертовых раза. Мне кажется, я сегодня
достаточно поработал.
— Но тебе же много не бывает, я прав?
Осаму снова ухмыляется. Молчит, но своей колкой усмешкой, всем своим видом дает понять, что не прочь бы достаточно пошло и достаточно грубо пошутить по этому поводу. Чуя прекрасно это понимает и только хмурится в ответ. Смотрит глаза в глаза с вызовом «ну давай, только посмей».
Это длится пару секунд, а затем Дазай кивает куда-то Чуе за спину.
Куда-то, где стоит Акутагава.
Рыжий сперва не понимает, что за дурацкие знаки и намеки, а затем все же оборачивается —
Акутагава, который до этого все еще стоял в страхе и в ожидании расправы над собой, даже понять не успевает, как Чуя вскакивает с места. Смотрит на него одновременно смущенно, шокировано и со злостью, смотрит снова с тем самым раздражением и презрением во взгляде. Едва ли заметно краснея, теряется и пытается прикрыть наготу, но уже через мгновение берет себя в руки, замахивается и…
— Тише, тише, — Дазай шепчет томно, перехватывая рыжего за талию и возвращая к себе на колени. Накахара пытается вырваться, но Осаму держит крепко. И Акутагава не знает, но этот шепот, этот спокойный, тихий и почти что монотонный шепот Дазая действует на рыжего почти магическим образом. — Расслабься. Все хорошо, успокойся. Это я его позвал. Не говори, что не заметил, как Рюноске-кун смотрит на тебя каждый день, чуть ли не облизываясь.
Дазай шепчет Чуе на ухо, но смотрит вновь на Акутагаву. Шепчет и снова начинает хитро улыбаться.
И Акутагава правда
не понимает, что все это значит. Что, черт возьми, Дазай-сан от него хочет и что за «еще немного поработать».
В голове проскальзывают просто невообразимые, почти что сказочные мысли о том, что Дазай-сан позвал его сюда не просто подсмотреть, а… поучаствовать. И от одних только мыслей об этом, как и от вида Чуи, который сидит не менее смущенный на коленях Осаму и пытается хоть как-то прикрыться, Рюноске краснеет так, что вот-вот пар из ушей пойдет.
А Дазай будто бы мысли читает.
— И не надейся, — в голосе шатена отчетливо слышна насмешка. — Ты и пальцем его не тронешь. Не люблю делиться. Но, Рюноске-кун, знаешь, я весьма разочарован. Не знал, что мой подопечный из тех, кто любит подглядывать за другими и…
— Дазай-сан, я объясню, я!..
— Не перебивай.
Осаму настолько мастерски играет голосом, что не слушаться просто невозможно. От ласкового шепота к лукавому флирту, а затем к стальной строгости.
Чуя молчит и старается не выказывать этого, но он тоже млеет от того, как действует на него говор Дазая. От нежности к грубости, от грубости к самым любовным признаниям в мире. Осаму умел говорить так, чтобы одними только словами добиться всего, чего пожелает его ненасытная душонка.
— Рюноске, — шатен продолжал, — ты же не думаешь, что я настолько глуп, что не догадаюсь?
— Н-нет, я просто…
— Страшно, да? Признаться было страшно?
Акутагава кивает. Кивает и тупит взгляд в пол. Чувствует сейчас себя перед Дазаем, словно бы открытая книга, еще и написанная крупным шрифтом. Краснеет, жмурится, сжимает руки в кулаки — стыдно. До жути стыдно и неловко, но даже сейчас, даже в такой ситуации Рюноске ощущает, как внизу живота уже ныть начинает. И старается смотреть куда угодно, рассматривать свои ботинки или дорогой ковер, но мысли —
черт, Дазай-сан с Чуей наверняка и на нем не раз — настойчиво возвращаются к Накахаре, к его телу, к его упругим ягодицам, которые с таким наслаждением сжимал Дазай и… о черт, стоит только мельком голову поднять, как Рюноске видит, что Осаму даже сейчас гладит рыжего везде и всюду. Настойчиво пытается отвести его ногу в сторону и, пусть Чуя и сопротивляется, краснея не меньше самого Рюноске, но в итоге Дазай своего все же добивается.
— Было страшно, что я разозлюсь? Или что Чу-Чу поколотит? Он ведь такой… да, малыш? Ну давай же, согни ее вот так.
Акутагаве стыдно.
Акутагаве до чертиков
стыдно, но когда Дазай подхватывает одну ногу Чуи под коленом, все же отводя в сторону, Рюноске понимает, что не смеет отвести взгляд.
Чуя жмурится, ворчит недовольно, чуть ли не матерится. Видно, что на грани того, чтобы заехать Дазаю локтем по челюсти, но все же сдерживается. Все же слушается.
«Ты и пальцем его не тронешь.» — поэтому и только поэтому не пытается вырваться. Поэтому и только поэтому позволяет Осаму делать подобное. Доверяет. И, черт возьми, как же ненавидит то, что не может не доверять.
— Красивый, да? — Дазай снова усмехается. Акутагава не отвечает, лишь молча, с пересохшим горлом и пульсацией в висках наблюдает за тем, как Дазай опускает другую руку на член рыжего, ласково поглаживая, и как сам Чуя тут же отворачивается. Жмурится со стыда и губы закусывает. — На него не один ты засматриваешься, знаешь? Вот только обсудить с теми ребятами, за что же вам так сильно приглянулся Чуя, у тебя не выйдет, потому что знаешь…
— Ч-что? — Акутагава сам не узнает свой голос. Дазай проводит вверх-вниз по стволу, а затем сжимает руку сильнее и водит большим пальцем по головке, дразня уретру, и Чуя почти что скалится. Скалится и чуть ли не хнычет, ведь все еще не отошел от предыдущего оргазма, тело чересчур чувствительное, а ласки Дазая где-то на грани райского наслаждения и пекущей боли.
— Потому что все они покоятся на дне Токийского залива, Акутавага.
Чуя не сдерживается тогда, когда Дазай спускает руку вниз и резко проталкивает внутрь сразу два пальца. Несмотря на всю неловкость ситуации, из его горла вырывается полукрик-полустон, и Акутагава даже не сомневается, что это не из-за боли, потому что то, с какой легкостью пальцы Дазая скользят то взад, то вперед, то скрываются глубоко в наверняка горячем нутре Чуи, то снова показываются, перепачканные в смазке и сперме… Чуе не больно. Чуя закусывает губу и снова почти что рычит, откидывая голову назад и пытаясь сморгнуть слезинки, но ему не больно, нет. Чуя не может этим не наслаждаться, даже если это происходит прямо перед Акутагавой, который видит все до последней детали.
А затем Дазай разводит широко пальцы и замирает. Стон Чуи снова отбивается от стен просторного кабинета, а Акутагаве кажется, что он сейчас сойдет с ума, потому что теперь он
видит то, о чем говорил Дазай в тот раз. Видит, как Чуя дышит тяжело, стараясь держаться, пока Осаму позволяет Акутагаве, как наблюдателю, оценить всю
красоту своего напарника. По пальцам Дазая вниз стекает смазка вперемешку с его собственным семенем, и Чуя пытается сжаться, потому что стыдно, стыдно, мать вашу, как же это
стыдно, но Дазай не позволяет, разумеется. Дазай только ухмыляется, смотря точно на оцепеневшего Акутагаву, который глаз отвести не может от такого растянутого и податливого Накахары, который в умелых руках Дазая, оказывается, не такой уж и непрогибаемый.
— Но ты… я думаю, ты — другой случай, Акутагава. Благодари свою способность.
Проходит пара секунд перед тем, как Рюноске понимает, что наставник обратился снова к нему.
Взгляд все еще блуждает по совершенному телу Накахары, а в горле пересохло будто бы, когда Акутагава пытается спросить, но выходит лишь неразборчивый шепот:
— Что вы имеете в виду?
— Расемон — уникальный и весьма многофункциональный дар, разве я не прав? И я подумал… а что, если…
— Дазай! — преемник Порта и закончить не успевает, как рыжий вдруг поднимает голову и смотрит на него ни то со злостью, ни то даже с испугом каким-то странным. Акутагава знал, что Чуя эмоциональный, яркий и всегда несдержанный в плане своих чувств. Он прекрасно знал его с неугомонной, но все еще завораживающе грубой стороны. А эту грань Накахары Рюноске довелось разглядеть впервые, и в момент, когда в глазах Чуи блеснуло неподдельное волнение, Акутагва понял, что имеет в виду Дазай, как и понял, что почему-то он очень сильно
хочет это сделать.
— Мини-мафия протестует?
— Ты и так достаточно навеселился. Чертов извращенец, отпусти, — Чуя, кажется, действительно злится и пытается вырваться из цепкой хватки, но Дазай все еще держит.
Это стыдно. Это чертовски стыдно, мать вашу.
Не только для Акутагавы, но и для Чуи. Лишь Дазай здесь чувствует себя совершенно расслабленно.
Но потом Рюноске вспоминает, что в плане физической силы Накахара на порядок сильнее его наставника. И, если бы действительно хотел, рыжий бы уже давным-давно вырвался бы из рук Осаму и заехал бы ему по челюсти, как грозится прямо сейчас. Но Чуя все еще на его коленях. Чуя все еще сидит с разведенными ногами, и эта манящая пустота внутри него, которую Дазай так бессовестно демонстрирует, все еще до безумия соблазняет Акутагаву, так что…
— Я вас понял, Дазай-сан. Я и пальцем его не трону.
Плащ Акутагавы шевелится, словно бы живой. Его края меняют формы, и черная субстанция, которая гордо называлась Расемон, по велению своего хозяина принимает форму.
Дазай, кажется, уже даже не улыбается, он скалится с бессовским огоньком в глазах. Все же вытаскивает пальцы из Чуи и подхватывает и второй рукой под коленом, разводя ноги Чуи только шире.
— Что?! Блядский ты!.. — Чуя, кажется, правда нервничает. Смотрит даже как-то растерянно на приближающиеся медленно щупальца Расемона, которые словно бы спугнуть боялись, а затем поднимает взгляд на Акутагаву. И тогда Рюноске может разглядеть, какое замешательство сейчас испытывает Чуя.
Акутагава ни разу не видел его взволнованным. Подопечному Осаму всегда казалось, что как у Дазая, так и у Чуи всегда все под контролем и что ни один из них просто не может испытывать страх, но прямо сейчас Рюноске словно бы интуитивно знает, что должен сделать шаг ближе и просто сказать это:
— Не волнуйтесь, Накахара-сан. Я буду очень аккуратен.
Молчание. Глаза Чуи расширяются на миг, когда осознание того, что мальчишка смог прочитать страх в его взгляде, ударяет в голову. А затем рыжий только цыкает. Закусывает губу и откидывает голову Дазаю обратно на плечо.
— Вы больные. Вы оба больные ублюдки.
— Почему-то мне кажется, что ты насладишься этим больше нас, Чуя, — Дазай усмехается. Радуется, что не пришлось тянуть длинные и неловкие речи, объясняя, чего он вообще хочет от Акутагавы, а затем склоняется к губам Чуи и совсем нежно, ласково, едва ли весомо целует.
Акутагава больше не чувствует себя лишним здесь.
Теперь он понимает атмосферу по-другому. Он не испытывает ревности, видя, с какой любовью проделывает Осаму это невинное касание, и было бы большой ложью, если бы Акутагава сказал, что в ту секунду не ощутил всей красоты такого странного, но почему-то кажущегося таким влекущим момента. Не испытывает даже обиды за то, что Дазай запретил ему прикасаться к Чуе руками.
Чуя — идеал, Чуя — бог. И у бога Чуи есть только один любимый. Акутагава здесь инструмент, не более. Все еще безликая серость, пусть так.
Рюноске не против.
Мягкое тонкое щупальце касается открытого входа, из которого продолжает сочиться смазка. Чуя напрягается заметно, а уже через мгновение дергается как-то боязно, как-то неуверенно, когда Расемон проникает не резко, но напористо внутрь.
Накахара моргает и понимает, что смотрит точно в глаза пристально наблюдающего за его лицом Дазая. Чувствует движение внутри и шипит почти с угрозой:
— Ублюдок… ты обещал быть аккуратным.
— Не будь таким грубым, Чуя, — отвечает Дазай вместо Акутагавы. Снова склоняется, уже даже не целуя, а просто проводя языком по губам рыжего, а затем с прищуром косится на Акутагаву. — Это его первый раз, в конце концов.
Акутагва тут же заливается краской снова и опускает взгляд. Смотрит на то, как Расемон медленно извивается и двигается, как исчезает внутри Чуи, а затем Рюноске снова тянет его обратно. И когда закругленный конец полностью выскальзывает из тела Накахары, мафиози снова не сдерживает томного вздоха, а растянутое колечко мышц на пару мгновений снова сжимается, но лишь для того, чтобы снова приглашающе открыться.
— Что за дерьмовый кусок ткани? Не лучше пластика.
— М? Хочешь сказать, что ты больше фанат моего члена, чем Расемона Акутагавы?
Чуя честно пытается, но не успевает послать Дазая нахуй. Тот словно бы специально одной фразой раздразнил обоих сразу, и когда Накахара в ответ на ухмылку напарника правда
захотел поставить его на место, Акутагава снова пустил в ход щупальца способности, на этот раз придавая форму куда шире. Рыжий и вдохнуть не успел, как Расемон снова толкнулся внутрь, на этот раз не просто аккуратно пытаясь прощупать, а точно проскальзывая с нажимом внутрь, заставляя тут же выгнуться в спине и зубы плотно сжать, закидывая голову только больше назад…
— Подождите немного, сейчас будет получше. — тихий кашель. Чуя пытается глянуть на Рюноске лишь для того, чтобы прямо в глаза выплюнуть ему фразу, какой же тот все-таки ранимый уебок, но вдруг Расемон начинает вести себя правда непредсказуемо. Его форма меняется прямо внутри Чуи, он продолжает двигаться, но это вовсе не похоже на те фрикции, к которым Накахара привык в сексе с Дазаем. Это похоже на чертовы волны, которые извиваются прямо внутри него, надавливая на чувствительные точки сразу в нескольких местах. Расемон полностью принимает форму Чуи, а затем начинает то расширяться, то сужаться то местами, то сразу весь целиком и полностью. Он все еще твердый, но будто бы жидкий, и Чуя вдруг понимает, что может чувствовать способность Акутагавы
везде. Везде внутри себя она шевелится, перекатывается, перекручивается, она касается абсолютно каждого миллиметра и проникает в каждый уголок и это…
Дазай снова усмехается, наблюдая за тем, как Чуя банально не может вдохнуть. Смотрит точно в глаза рыжему, в которых без особого труда можно прочитать абсолютно понятную фразу «почему, черт возьми, это так хорошо?», и только ласково поглаживает бедра, медленно опуская руки, понимая, что Чую уже и держать не стоит, ведь тот ни за что не откажется от этого сам.
Рыжий пытается что-то сказать и иногда даже произносит обрывки слов, но Расемон внутри (и, кажется, Акутагава делает это даже не специально, просто по-другому никак не выходит) все теми же волнами проходится по простате, нажимает, и Чуя не то что говорить, Чуя дышать через раз может.
Он на пределе — Дазай видит это. Знает по лицу.
И это даже обидно, что какое-то дрянное текстильное щупальце смогло довести Чую до такого состояния за каких-то пару минут. Осаму уже даже готов заканчивать: он вздыхает одновременно и довольно, и с разочарованием и поворачивается к Акутагаве, чтобы сказать, что тот хорошо поработал, но вдруг замечает, как от краев плаща Рюноске к Чуе тянется еще одно… нет, не щупальце, нить. И когда Дазай понимает, что сейчас произойдет, азартный огонек в его глазах распаляется только больше.
— Да… это… действительно достойно похвалы, Акутагава. Считай, что у тебя правда получилось меня удивить.
Чуя, кажется, даже если и разобрал, что произнес Дазай, то вообще никак не воспринял. Зато когда ладони Осаму переместились с бедер на талию, а затем выше — на грудь, Накахара снова взвыл тихонько, поворачивая голову и утыкаясь носом напарнику в шею. Пальцы Дазая безжалостно сжали вставшие еще давно соски, и Накахара даже голоса своего не узнал, потому что это правда уже слишком. От грубых прикосновений к чувствительным соскам все тело бросило в дрожь, а внутри… Нет, Чуя это даже грубым сексом не назвал бы, наоборот движения внутри него плавные и аккуратные, но настолько хаотичные, настолько
везде и сразу, что у Чуи будто бы мозг плавится от одного представления того, что именно вытворяет внутри чертов Расемон.
Он не может больше, он не выдерживает. Оргазм просто в шаге. И Чуя знает, что он будет настолько сильным, что придется сорвать голос от крика, и Чуя уже предвкушает это, Чуя прикусывает совсем слабо шею Дазая и почти что скулит, чувствуя, как сперма уже вот-вот готова вылиться из него, но вдруг широко открывает глаза и… действительно кричит, но не от оргазма.
Одной рукой Дазай продолжает ласкать грудь партнера, а другой мягко зарывается в его волосах, поглаживая и прижимая ближе к себе, заставляя снова уткнуться в шею и пусть даже укусить, но держаться.
Расемон коснулся головки Чуи, плавно обвивая, даже сдавливая слегка, играясь, а затем то самое тонкое даже-не-щупальце приблизилось и… Акутагава, видимо, не умел медлить, а может, просто боялся, что Чуя все же успеет кончить, но уже в следующую секунду Расемон проник внутрь, все той же черной плотной субстанцией полностью заполняя уретру и двигаясь дальше, до конца.
Когда Чуя почувствовал, что теперь его простата буквально
зажата Расемомном с обеих сторон, он действительно остолбенел. Этого Накахара уж точно не ожидал, это точно не входило в его планы и
блять! чертова способость не останавливалась. Она продолжала просто
шевелиться внутри, и от одного только этого Чуя банально не знал, куда себя девать.
Кончить. Он так чертовски сильно хочет
кончить, но Расемон не дает ему этого сделать.
Акутагава не дает ему этого сделать.
И это ощущается болью даже в самом мозгу, и Чуя пытается дотянуться рукой, чтобы вырвать из себя эту хрень к чертовой матери, но тело не слушается совсем. Голоса нет, он даже не замечает слез, которые копятся в уголках глаз. Он только дышит тяжело, глотая свои вдохи, извивается, гнется на руках Дазая. Поднимает на него свой взгляд, забывая про гордость, и одними только губами шепчет «пожалуйста»
(останови это), но в ответ видит только широкую ухмылку.
Дазай наслаждается.
— М? Что-то не так, малыш? — его голос до жути саркастичный, дрянной, и Чуя проклинал бы его мысленно тысячи раз, вот только даже мысли, и те сейчас не слушаются.
Дазай снова опускает руки ниже, жар от его ладоней на талии заставляет Чую закусить губу и тихо чуть ли не захныкать.
Расемон продолжает двигаться, не переставая, и с той, и с другой стороны. Блять, Чуя бувально
чувствует, как те самые волны шевелятся внутри его члена, и это приносит боль, черт возьми. Боль, но, боже, как же это приятно, пожалуйста, он так сильно хочет кончить.
А затем рука Дазая опускается на низ его живота.
— Покажи. Акутагава.
Голос Дазая внезапно строгий. Рюноске, тяжело дышащий, едва ли держащий себя в руках, потому что, если бы Дазая здесь не было, то он давным-давно бы накинулся уже на Чую, даже не опасаясь, что тот может банально пришибить его одним ударом. А если бы не накинулся, то точно бы хотя бы дрочить уже начал, но Акутагава
просто не знает, как отреагирует на это Дазай, и просто терпит.
— Ч-что... ха… что вам показать?
Ухмылка Дазая снова становится острой, и он снова надавливает пальцами на низ живота Чуи, из-за чего оба слышат очередной тихий всхлип.
— Глубже, Акутагава. Я хочу видеть.
Пару секунд Рюноске смотрит на Дазая, как на сумасшедшего. Чуя уже даже не противится, просто безвольно лежит на руках Дазая и убивается от удовольствия, выход которому просто не может дать.
Акутагава тихо цыкает.
И послушно кивает.
Расемон без проблем изгибается в любых направлениях и принимает какую-угодно форму. Акутагава честно ни разу в жизни не задумывался, что свою способность может использовать именно так, но, как оказалось, еще как может. Щупальца плавно двигаются дальше, аккуратно нащупывая свой путь. Чуя начал подозревать что-то не ладное, когда почувствовал движение там, где его в принципе не должно быть, но сопротивляться не было ни возможности, ни желания. Потом он обязательно ударит чертового Дазая за такие выходки, а пока… пока мутный, понимающий все чуть ли ни на уровне инстинктов взгляд сталкивается с карими блестящими глазами, в которых плещется море азарата, но нет ни намека на волнение, и Чуя успокаивается. Если Дазай думает, что все в порядке, значит, все в порядке.
А уже в следующую секунду Чуя снова выгибается всем телом и на этот раз действительно хнычет. Расемон словно бы заполняет его всего, течет глубже и глубже внутрь. Безвольно лежа на руках Дазая, рыжий чувствует, как там, внизу, чувство заполненности переходит свою грань, будто бы у чертовых щупалец Акутагавы совсем нет конца. Чуя чувствует, как они, аккуратно раздвигая стенки, словно бы заполняют его внутренности. Чувствует, будто бы еще немного и Расемон достанет до его желудка. Мягкие и тянущиеся, эти щупальца словно бы хотят проникнуть в каждый уголок его тела, а затем способность Рюноске снова начинает перекатываться внутри рыжего волнами. Начинает снова бессовестно давить на стенки и пульсировать, то расширяясь, то сужаясь, только уже намного глубже, намного дальше, намного безумнее, и когда Чуя выгибается, уже почти что в голос умоляя просто дать ему кончить, Дазай и Акутагава спокойно могут разглядеть очертания Расемона, выпирающего внизу живота Чуи. Небольшой бугорок то появляется, то снова исчезает по мере того, как двигаются внутри Чуи щупальца способости, и Дазай даже рычит тихо. Не сдержавшись, кладет ладонь сверху на то самое место, действительно
чувствуя то, что чувствует Чуя внутри, и смотрит снова в голубые глаза, которые уже закатываются от переизбытка ощущений.
Дазай закусывает губу, понимая, что еще немного — и Чуя отключится нахрен. А еще Дазай понимает, что еще немного — и он сам потеряет свою выдержку, потому что собственный член уже ноет, истекая смазкой, и мафиози так почему-то хочется именно в этот момент прижаться к Чуе так близко, как никогда раньше, войти так глубоко, что даже Расемон детским баловством покажется, и просто
ощущать, ощущать всего Чую целиком и полностью как физически, так и морально.
А затем совершенно неожиданно Дазай слышит тихий шепот:
— О… о… саму…
И это просто последняя капля.
— Хватит.
Всего одно движение руки, одно касание ладони к темной материи Расемона — способность развеивается, словно и не было бы ее вовсе.
Акутагава дышит тяжело, уже едва ли на ногах держась. Ужасно хочет прикоснуться к себе, но не смеет жаловаться.
Чуя, наконец-то освобожденный от измучивших его тело пут, уже даже не кричит, только хнычет тихонько и содрагается всем телом, когда сперма все же выливается из его члена. Чувствуя волны удовольствия от оргазма по всему телу, он даже шевелиться не может, просто так и откидывается прямо в руки Дазаю и тихо скулит, пытаясь поджать ноги, но и те не слушаются.
А Дазай почти сразу же слегка приподнимает его за бедра и наконец-то насаживает на свой член.
Глаза слезятся у обоих. У настрадавшегося Чуи, кажется, в глазах уже темнеет ни то от усталости, ни то от очердного движения по уж ставшим чересчур чувствительными точкам. Уже просто нет сил, чтобы даже рукой пошевелить, даже чтобы сказать что-то, но он все же поворачивает голову к Осаму, смотря измученно тому в глаза.
— Совсем немного… потерпи, Чуя… — Дазай даже не шепчет, шевелит одними губами, склоняясь и ласково целуя рыжего, который, даже не пытаясь сопротивляться, только тихонько стонет и всхлипывает от дрожи по телу, от гиперчувствительности, когда Дазай на пробу начинает двигаться, легко скользя внутри.
Акутагава смотрит на это почти что со страданиями. И когда его слух улавливает первые новые, совсем хриплые стоны Чуи, Рюноске все же не выдерживает. Опускается на пол и, отворачивая со стыда взгляд, касается себя рукой. Глаза от удовольствия закатываются буквально с первых движений. Он вслушивается в мягкий — и не скажешь, что это тот самый грубый Накахара-сан — голос Чуи и буквально скулит от ощущений, когда рука в очередной раз проходится вверх-вниз по стволу.
Дазай обращает на это внимание не сразу. Сперва хмурится секунды с две, а затем только тихо цыкает, решая то ли сжалиться над учеником, то ли просто не желая отрываться от такого поддатливого, каким он бывает уж совсем редко, Чуи.
Как и сказал, много времени не понадобилось. Всего пару минут — Дазай кончает с тихим рыком, снова вжимаясь губами в бледное плечо, и замирает, все еще не желая выходить, желая чувствовать эту близость до последнего.
Не выдерживает и Акутагава. Старается закусить губу, но слишком яркий оргазм буквально заставляет стоны вырываться из груди, и остаётся только надеяться, что на этаже больше никого нет, потому что "тихие" — это сегодня точно не про них.
Проходит еще пару секунд перед тем, как Дазай прокашливается и аккуратно поднимается с Чуей на руках. Он несет рыжего в кресло, аккуратно усаживает на край, а затем помогает вытереться и одеться, потому что сам Чуя сделать этого сейчас явно не мог.
— В этот раз уберись за собой. За ключами от кабинета завтра утром зайду, — абсолютно невозмутимо произнес Дазай, кивая Рюноске на небольшую лужицу прямо перед его коленями, из-за чего у Акатугавы точно кончики ушей гореть начали. А затем Осаму просто молча укутал Чую в его пальто и снова поднял на руки, направляясь к выходу.
Акутагава, лишь мельком глянув на наставника и его напарника, понял, что Накахара уже почти заснул на плече шатена. А еще обратил внимание, как крепко жмется Чуя к Дазаю, обнимая за шею, пусть даже и отключился почти.
Это заставило даже немного грустно улыбнуться.
— И на что я только надеялся? — тихо выдохнул Рюноске, как только дверь за Дазаем закрылась.
***
Акутагава слабо себе представлял, как после такого сможет работать вместе с Двойным Черным. Ему действительно стыдно было даже представлять встречу с Дазай-саном или Накахарой-саном, о каких-то больших взаимодействиях, нежели кивнуть в знак приветствия, и заикаться не стоило. Хотя, может, об этом волноваться и не придется, ведь какая-то тревога внутри твердила, что Неполноценный, скорее всего, после того, как поразвлекся, просто действительно утопит Акутагаву в Токийском заливе.
Все задачи, которые ему давал Осаму, Рюноске исполнял молча. И старался вообще не смотреть в глаза наставнику. Без лишних слов оставлял отчёты на столе и так же неразговорчиво, тупя взгляд в пол, выслушивал новые указания.
Пока однажды снова не зашел в кабинет Осаму в тот момент, когда там находился Чуя.
Рыжий привычно сидел в кресле, вальяжно вино потягивая, которое Дазай специально хранил у себя (сам Осаму вино не жаловал, так что не сложно догадаться, для кого именно в ящике шкафа пылились несколько бутылок). На этот раз даже не фыркал, только бегло окинул взглядом парня в черном плаще у входной двери, а затем отвернулся, подпирая голову.
Если только Рюноске не показалось, на щеках Чуи действительно появился легкий румянец. Видимо, ему тоже было неловко пересекаться с Акутагавой после случившегося.
Именно по этой причине Акутагава, передав Дазаю документы, спешно собрался уходить, вот только, стоило уже положить ладонь на дверную ручку, как за спиной раздался голос Осаму.
Очень довольный тянущийся голос, в котором слишком отчетливо была слышна ухмылка.
— Эй, Акутагава. Ты... не хочешь сегодня вечером снова с нами развлечься?
