Waves — Normani & 6LACK
Его дрожащие пальцы утопают в неоне и лёгкой паутинке дыма, когда он крепко прижимает их к сцене; сам тут же льнёт следом, грудью касается гладкого пола, вскинув бёдра и прогнувшись посильнее в области поясницы. — Не пугайся, я расстегну твою кофту. Ёнбок хлопает густо подведёнными глазами, и за неестественно голубыми линзами прячется волнение: не за себя — он это проделывал не в первый раз, а за него — видит, как дрожат пальцы, и как неравномерно вздымается его грудь под тонкой просвечивающей тканью, усыпанной мелкими стразами. — Что? Минхо растерянно замирает, вглядываясь в лицо напротив: веснушчатую скулу лобызает размытое синее пятно, подсвечивает подвитые ресницы. Ёнбок приближается к нему, наклоняется вперёд — всё так, как было на репетициях. — Расслабься, я не буду её снимать. Всем понравится. Под напором ладошки Ёнбока, мягко, но ощутимо надавливающей на грудь, ему остаётся только выдохнуть и сильнее откинуться назад, запрокинув голову и предоставив ему полную свободу действий. Мурашки ползут по коже, когда он чувствует, как расходятся полы и без того ничего не скрывающей кофты, оголяя мерцающую от геля с блёстками кожу. Сквозь музыку он слышит чей-то смех, восторженный свист и какие-то крики — сути всё равно не может разобрать (не потому, что музыка громкая, а потому что в висках набатом стучит собственное сердце). Боковым зрением он ловит переполненный зал, утопающий в темноте и лёгких отблесках неона со сцены; все глаза, жадные и голодные — на них. — Я же говорил, что всем понравится. Минхо выпрямляется, практически встречаясь с ним нос к носу, и у Ёнбока глаза-ледышки наполнены нездоровым азартом. Особенно когда они меняются местами: теперь Минхо нависает над ним, ладонью ведёт от кромки невозможно узких джинсов вверх, и Ёнбок отзывается плавной волной: растекается по сцене, запрокинув руки над головой и повыше вскинув подбородок, чтобы неон чётко очертил его профиль. Дрожащими пальцами Минхо дёргает молнию на его искрящейся стразами кофте. — Быстро учишься, лапуля.две недели назад
— Без обид, лапуля, но я вот всё задаюсь вопросом… — Ёнбок подставляет лицо лучику солнца, что пробивается сквозь густую листву, и довольно улыбается. В воздухе вокруг него ультрамариновый беспорядок: сегодня его волосы распущены, и от каждого порыва ветра крашенные прядки пускаются в пляс. — Сколько лет вообще твоей кофте? Минхо отрывается от скетчбука и оглядывает себя так, будто первый раз видит олимпийку, с которой на самом деле он не расстаётся с десятого класса. Вообще-то, он мог, не заглядывая в шкаф, пересчитать все вещи, что были в его гардеробе, поэтому необходимости так пристально изучать свою одежду не было — просто неожиданный вопрос поставил в тупик. — Года… четыре? — они встречаются глазами, и старший лениво хлопает светлыми ресницами. Ослепительно-голубой хоровод крашенных локонов и шаловливая прядь, нежно погладившая веснушки — Минхо покрепче сжимает пальцами карандаш. — А что? — Это ведь настоящее преступление, — куксится Ёнбок и снова отворачивается, принимаясь болтать ногами; его пятка в радужную полосочку сталкивается с краешком скетчбука. — Я про этот жуткий «адидас». Сегодня на нём рваный свитер, страшно узкие скинни с дырками на коленках и неизменный шарфик в горошек, аккуратным бантиком обвязанный вокруг запястья. Минхо бы ещё поспорил, чьей одежде здесь на самом деле плохо, да воспитание не позволяет. — Мне нравится: она удобная и тёплая. — А это ещё бо́льшее преступление, чем твои палёные три полоски. Чувство стиля у тебя специфическое, лапуля. Очередное собрание клуба аутсайдеров сегодня проходило в пределах кампуса: они обосновались подальше от основной массы студентов, в тени деревьев, наслаждаясь тем, что погода пока позволяла проводить встречи на свежем воздухе. Несмотря на то, что Минхо оказался «пристроенным» — как назвал это Ёнбок в их первую встречу — было решено всё-таки сформировать клуб одиноких и недопонятых («…и Ли Минхо» — со смешком прибавлял он — «Клуб одиноких, недопонятых и Ли Минхо»), визитной карточкой которого сразу стали айс-американо, брауни и абсолютная изолированность от остального социума. По крайней мере для Ёнбока точно: за всё это время Минхо ещё ни разу не видел его в компании хоть с кем-нибудь. — Нет, правда, лапуля, ты вечно в одном и том же ходишь. Не думал сменить имидж? Тебе просто страшно подошёл бы розовый или… — Это моя единственная кофта, — отзывается Минхо, без особой конечной цели водя карандашом по листу: внутри всё призывно зудело от желания выплеснуть ворох мыслей на бумагу, но ничего конкретного в голову не шло. — И я знаю, что ты спросишь, поэтому: нет, я не могу купить какую-нибудь другую. — О… — Ёнбок понимающе кивает, перекатываясь на спину и складывая руки на животе. — Прости, я со своими дурацкими приколами… — Ничего. Наступает молчание, в котором на самом деле нет неловкости. По крайней мере так кажется Минхо: он часто выпадает из реальности, поэтому он сам, да и его друзья тоже привыкли к тому, что он может подолгу молчать. Ёнбок, судя по всему, всё ещё воспринимает это на свой счёт, поэтому напряжённо ёрзает: — После пар сегодня встретимся? — Мне нужно бежать на подработку в кафе. Другой парень не может сегодня выйти, и мне… — В кафе? — Ёнбок резко садится, и в очередном порыве ветра ультрамарин отрезвляюще хлещет Минхо по щеке. — Ты ведь говорил, что работаешь в магазине. — Да, работаю, — штрихи выходят совсем беспорядочными, накладываются друг на друга, превращаясь в настоящую кашу, и Минхо уже не может понять, что изначально собирался изобразить: в голове такой же бардак, как и на листе. Он обречённо перечёркивает испорченный набросок двумя линиями крест-накрест, мысленно зачитывая панихиду очередному испоганенному листку. — И там, и там. — Ты вообще помнишь, что такое «выходные», лапуля? — Уже, кажется, забыл… — он вздыхает, откладывая карандаш: всё равно не выйдет ничего. Ёнбок открывает было рот, но тут же снова его закрывает, отворачивается, изучая проходящих мимо студентов. Некоторые из них неодобрительно косятся в их сторону, кто-то даже позволяет себе шушукаться в сторонке, поглядывая на них, но Ёнбок уже привык — не зря же их клуб называется клубом аутсайдеров; а Минхо — просто не обращает внимания. Конечно, лучше бы найти место поукромнее для проведения собраний клуба, но за неимением лучшего — пока сойдёт и это. — Сколько тебе платят в час, лапуля? — Девять тысяч вон. Старший тяжело вздыхает: его, судя по всему, беспокоит этот вопрос, потому что Минхо впервые видит его таким взволнованным. — Я вообще не должен… — Ёнбок неуверенно тянет слова, что для него в новинку. — Но, черт возьми, девять тысяч вон? На это ведь невозможно жить, лапуля. Как ты вообще за учёбу платишь? — Образовательный кредит. Он удивлённо моргает, оборачивается к нему. — Там же сумасшедшие проценты. Минхо в ответ только спокойно пожимает плечами, кроссовками приминая траву у краешка пледа. — Как будто у меня выбор есть. — Лапуля, послушай меня, ладно? И обещай не дать мне по лицу. — Что? Почему я долже… — Просто пообещай. Минхо быстро кивает, и с видом максимально серьёзным и сосредоточенным демонстрирует ему мизинец — клянётся; Ёнбок тихо хихикает и даже немного расслабляется. — Хорошо… В общем, там… — он нервно роется в своей сумке, едва не залезая в неё с головой. — Там, где я работаю… Сейчас проблемы с персоналом: людей не хватает, текучка жуткая, поэтому новый работник был бы очень кстати… Я скажу по-другому: нам очень нужен кто-нибудь. — Вряд ли я найду время на ещё одну подработ… — Сорок тысяч вон в час. Сколько? Минхо замирает, даже не сразу представляя, насколько запредельно большая для него эта сумма. Он, черт возьми, получает столько же за целую смену в кафе. И скоро начнёт получать столько же (а то и меньше) в магазинчике, если ситуация с господином Чхве не сдвинется с мёртвой точки. — Сколько, прости? — Я получаю сорок тысяч вон в час. Без учёта… премий? — он задумчиво подбирает слова. — И различных… прибавок? В общем, это не так важно, просто… — Где ты, блин, работаешь? Ёнбок молча протягивает ему визитку, и он едва успевает коснуться гладкого и плотного картона самыми кончиками пальцев, когда… — Минхо, вот ты где! Оба вздрагивают, и Минхо, сам не зная почему, поспешно прячет визитку в карман своей кофты, будто это что-то секретное, только для них двоих, и, судя по реакции Ёнбока, он делает всё абсолютно правильно. — Что… Что вы тут делаете? Друзья переглядываются между собой, и Хёнджин «незаметно» кивает Сынмину, тот в ответ пихает его меж рёбер (очевидно больнее, чем собирался, потому что прежде чем начать, Хван дёргается от него в сторону и морщится). — Мы пришли проведать тебя. — Ты снова не пошёл обедать с нами. — Поэтому мы решили познакомиться с твоим новым другом. — И узнать, как ты. — И мы не следили за тобой. — Заткнись. — Сам заткнись. Они обмениваются ещё парой тычков локтями, прежде чем Минхо с улыбкой поднимается на ноги, и Ёнбок тут же следует его примеру. — Ким Сынмин, с филологи… — Тебя я знаю, ты ведь председатель студсовета, — Ёнбок прерывает его, не размениваясь на приличия, и Ким замирает; пару секунд они смотрят друг на друга, играя в настоящие гляделки, пока Сынмин, на удивление, не сдаётся первым. — А вот твой друг… — он тихонько хихикает, тут же переключаясь на Хвана. — Что? — Хёнджин вскидывает бровь. — Я «что»? — Ты пытался кадрить меня примерно… год назад. Настолько часто цепляешь парней, что даже не можешь их запомнить, Хёнджин-а? — Я… — под напряжённые взгляды друзей он внимательно вглядывается в лицо напротив. — О боже мой… Ёнбок? — В этом университете ещё есть хоть кто-нибудь с кем ты не пытался завести отношения? — тихо тянет Сынмин, явно не сильно довольный тем, что ему в очередной раз приходится иметь дело с объектом Хёнджиновых воздыханий. — Это было давно и даже довольно мило, так что… О, особенно тот случай в баре, когда… — Нет, стойхватитзамолчи! — Расскажешь мне потом… — шепчет Минхо, осторожно дергая его за рукав свитера. — Обязательно, — с улыбкой тянет Ёнбок, не сводя глаз со смущённого Хвана. — В общем, если наше знакомство закончено, то я бы ещё обсудил кое-что с Минхо, прежде чем вы его украдёте. — Но мы… — Конечно! — обрывает его Хёнджин, дергая за рукав. — Конечно, мы вас подождём. Ёнбок кокетливо машет им ладошкой на прощание, тут же увлекая за собой младшего — подальше от любопытных ушей. — Ты чего? — Хван оборачивается к старшему. — Как будто лимон съел. — Не нравится мне это, — Сынмин не спускает с них глаз, наблюдая за тем, как их новый знакомый что-то старательно объясняет Минхо. — А, по-моему, милый парень. — Конечно «милый», ты ведь к нему клеился, — фыркает Мин, запуская руки в карманы брюк. — Просто нехорошо, что они общаются, вот и всё. — Это из-за того, что про него болтают? Как будто про меня не болтают. Да и про тебя говорят всякое, председатель Ким, — усмехается Хёнджин. — Да даже про Минхо, хотя малыш тише воды, ниже травы. Расслабься, Сынмо, и радуйся, что у Минхо новый друг. Ему не повредит. — Как ты меня назвал? Ещё раз услышу… — Сынмо-о-о-о… — Фу, не лезь ко мне: от тебя на километр несёт кимчи… — он пытается отпихнуть его от себя, но Хёнджин не сдаётся. — Сынмо-Сынмо-Сынмо… Сынмин кривит лицо под его звонкий смех и легко пихает его в плечо, хотя скрыть собственную улыбку стоит титанических усилий, особенно когда возвращается Минхо и тут же подхватывает новое прозвище.***
«Хорошенько подумай, прежде чем соглашаться, ладно, лапуля?» Минхо лежит на футоне, закинув ноги на стеллаж с книгами, и внимательно рассматривает эту визитку последние полчаса, хотя мыслями он где-то далеко отсюда. Плотный графитовый картон, простая надпись с засечками; стоило перекатить визитку меж пальцев и под тусклой лампой глянец дал лёгкий бензиновый развод. Никакой хотя бы немного полезной информации или опознавательных знаков, дающих понять, что это за место — только название и номер телефона. «Eros» — гласит надпись, на свету растекающаяся бензиновым пятном, и Минхо уверен в том, что не стоит ожидать ничего хорошего от места с таким названием. И что это, чёрт возьми, может быть? И как с этим связан Ёнбок? «Я надеюсь, что это останется между нами, ты же понимаешь, лапуля?» Выдавать секрет Ёнбока он точно не стал бы — ответственно поклялся на мизинчике, прежде чем они попрощались, а это что-то да значит; но разобраться стоило, пусть он и не собирался даже рассматривать вариант подзаработать в месте с подобным названием. (Сынмин может сколько угодно говорить, что Минхо обязательно стал бы амбассадором наивности, если бы ей вдруг понадобилось лицо для рекламной компании, но он не был совсем законченным придурком, чтобы не понимать, что всё это значит). Кажется, кровь прилила к голове, да и ноги затекли в этом положении; а ещё равномерное гудение осушителя воздуха в полной тишине начинало нервировать. Дождей больше не было, и сырость, плотно обосновавшаяся в его доме в период с июня по самый конец августа, постепенно начинала сдавать позиции, так что он мог закрыть глаза на лёгкую головную боль, вызванную этим непрекращающимся шумом. «Сорок тысяч вон в час, лапуля. Подумай об этом, если в какой-то момент решишь меня осудить.» Так всё. Н а д о е л о. Минхо резко переворачивается, и ему требуется как минимум тридцать секунд, чтобы прийти в себя и справиться с тем фактом, что собственный дом сделал такой резкий кульбит перед глазами. Он хватается за телефон и открывает Нейвер, повторяя про себя, что он просто посмотрит — просто утолит своё любопытство, а потом засунет эту визитку куда подальше и забудет об этом, как о каком-нибудь глупом сне. Обработка поискового запроса занимает, кажется, целую вечность, потому что Минхо успевает известись, глядя на постепенно заполняющуюся полосочку загрузки. Наверное, это очередной знак того, что ему не стоило лезть в это и нужно было просто… О боже мой. Минхо тут же блокирует телефон и кладёт его экраном вниз на пол, как будто это как-то поможет смириться с тем фактом, что Ёнбок предложил ему работу в грёбаном стрип-клубе. Это стриптиз-клуб. Это правда стриптиз-клуб. Он вновь заглядывает в экран, надеясь, что в первый раз ему просто показалось, но поисковик по-прежнему непреклонен и упорно демонстрирует ему неприятную правду. Так, значит, вот о чём предупреждал Ёнбок, когда говорил, что ему следует «хорошенько подумать»? Просто фантастика. А он ведь уже настроился на такую высокую часовую ставку и мысленно прощался с одной из подработок, радуясь тому, что сможет уделить больше времени учёбе… Какой же дурак. Бесплатный сыр только в мышеловке. Место, которое предложил ему для подработки Ёнбок, «Eros» — это ночной клуб в одном из довольно неплохих кварталов Каннама (с учётом космических цен за аренду помещения, Минхо был удивлён тому, что они вообще смогли получить здание в Каннаме, пусть и у самой границы района), и всё бы ничего… Вот только сайт заведения довольно конкретен, в отличие от сухих фактов из браузерной карты, поэтому у него не остаётся сомнений в том, что это правда стриптиз-клуб. Стриптиз-клуб для довольно ограниченного круга лиц. Нет, хватит. Минхо откладывает телефон и перекатывается по матрасу, раскинув руки звёздочкой и уставившись в потолок. Ему сейчас нужно подумать о чём-то другом: сместить фокус внимания с этого дурацкого предложения Ёнбока на что-то более важное. Ему нужно сосредоточиться на учёбе — точно. Вспомнить о том, что его вообще-то в любой момент могут выкинуть, если он и дальше продолжит сдавать задания с таким опозданием. В прошлом семестре преподаватели были к нему благосклонны: списывали всё на то, что он всего лишь зелёный первокурсник (к тому же он сполна компенсировал задержку заданий своим упорством и идеальной посещаемостью); в этом семестре он больше не мог позволить себе такого — да один только профессор Кан (который за две недели обучения так и не принял ни одной его работы) с радостью «поможет» ему вылететь из университета в любой удобный для него момент. Но что он может сделать, если подработка занимает всё свободное время, а человеческий организм имеет дурную привычку — спать хотя бы по несколько часов в сутки? Сорок тысяч вон в час. Он получает практически столько же за полную шестичасовую смену в магазинчике (а, такими темпами, скоро начнёт получать ещё меньше). Значит, в этом месте он мог бы получить за то же самое время двести сорок тысяч вон. А это ведь миллион двести в неделю, и это даже без учёта выходных. Один миллион двести тысяч вон… Минхо крепко жмурится, стараясь выкинуть из головы эту цифру. Ему нужно готовить задание по живописи, на часах уже почти полночь, а он до сих пор даже не приступал к работе (ведь вернулся домой всего полчаса назад). Ему нужно закрыть все долги по академическому рисунку, но он даже представить себе не может, что ему нужно сделать, чтобы профессор Кан принял его каракули. К тому же, он до сих пор не приступал к своей части группового проекта по курсу «Культура Древней Кореи», а это значит, что он может испортить успеваемость не только себе, но ещё и ребятам, по несчастью оказавшимся с ним в одной группе. И ещё… Один миллион двести тысяч вон. За пятидневку. Сосредоточиться на живописи сегодня у него вряд ли получится.***
Следующий день, как назло, был выходным, поэтому с Ёнбоком увидеться не удалось, а под сообщениями в какао с самого утра висело раздражающее «доставлено», которое всё никак не сменялось на «прочитано». Поэтому Минхо всё это время варился в бурлящем котле своих мыслей в гордом одиночестве. Он провёл полночи за изучением вопроса (конечно же, исключительно в научных целях) и теперь был подкован в этом, кажется, даже лучше постоянных посетителей такого рода заведений. И самое ужасное в его исследовании (которое строилось на чистом любопытстве — это он пытался себе доказать каждый раз, когда переходил по новой ссылке) то, что он не только не смог сместить свой фокус внимания с возможной зарплаты, но и наоборот — подогрел в себе интерес ещё больше прежнего. Его часовая ставка была минимально возможной по закону — ровно восемь тысяч семьсот двадцать вон в час. На форумах же он видел такие цифры, что глаза округлялись вместе с количеством нулей в суммах. Один миллион вон по сравнению с этим — просто копейки. Но какой ценой доставались эти деньги? Вряд ли всё так радужно. И значит, Ёнбок тоже…? — Эй, Минсок! Минхо вздрагивает, и его подбородок срывается со швабры, на которую он секунду назад опирался. Больно. — Тебе платят не чтобы ты как сувенир стоял! Займись делом. Он уже столько раз объяснял, что его зовут Минхо — не было смысла повторять это снова, поэтому он прячет швабру в подсобку (будто весь этот крошечный ресторанчик сам не был пропахшей специями и алкоголем подсобкой), и, наспех протерев руки полотенцем, устремляется в кухню (такую же крошечную и душную, как и всё остальное заведение) за одним из заказов. В дверях кухни его останавливает тихий всхлип, и он замирает, осторожно оглядываясь по сторонам в поисках источника душераздирающего звука. Минхо заглядывает за стеллаж с посудой, и тут же осторожно присаживается на корточки: — Эй, Мина… Ты в порядке? Мина — новенькая официантка, которую наняли сразу после того, как её предшественница со скандалом и разбитыми тарелками была выставлена за дверь заведения (и Минхо ни сколько не корил себя за то, что радуется её увольнению: она не только подчищала кассу, но ещё и любила прикарманивать его выстраданные чаевые) — милая девочка, которая всегда вежливо кланялась перед ним, стоило им оказать в одной смене, и с самого первого дня своей работы звала его «оппа». — Снова… — она судорожно вздыхает, глотая слёзы. — Снова эти придурки за моим столиком… Я пыталась не обращать внимания, но я ведь уже сказала им, что я школьница, — тихонько всхлипнув в краешек своего фартука, Мина прячет лицо в коленках. — И теперь мне нужно вернуться к ним, и снова слушать эту… Эту грязь. — Хочешь я возьму твой столик, м? — Минхо наспех роется в кармане своего фартука и протягивает ей хлопковый платочек. — А ты заберёшь один из моих: там очень милая пожилая пара. — Нет, ты и так… — Перефразирую, — он мягко улыбается, заглядывая ей в лицо. — Я не дам тебе вернуться к этим придуркам. Мина расплывается в ответной улыбке, промокая соленые дорожки с щек. — Спасибо тебе, оппа. — Вытри слёзы и возьми себе пару хоттоков с кухни, — он поднимается на ноги и протягивает ей руку. — Запишешь на меня, а я пока потолкую с твоими дурными клиентами. — Оппа, ты не пойми меня неправильно, но я тебя люблю. Минхо в ответ только хихикает, хотя это скорее для того, чтобы поддержать воспрявшую духом подругу, чем из-за искреннего веселья: он ведь прекрасно знает, что ему сейчас предстоит. В кухне на столик Мины записано целых два подноса, ломящихся от еды, и столько бутылок соджу, что у него невольно глаза на лоб лезут: и кто, черт возьми, пьёт столько алкоголя в середине дня? И нужный стол он узнает сразу: по шуму и гоготу, что разносятся по всему помещению, а ещё по количеству уже початых бутылок соджу, в зелёном стекле которых отражался тусклый свет потолочных ламп (в полуподвальном помещении этого ресторанчика о солнечном свете уже давно забыли). Блюда на стол Минхо сгружает молча и поспешно, надеясь ускользнуть раньше, чем громкий разговор прервётся, и эти трое придурков — даже с виду люди не самые приятные — обратят на него внимание. Последняя тарелка со звоном ударяется в одну из пустых бутылок, и та покачивается, прокручиваясь на донышке; но он успевает ухватиться за горлышко как раз в тот момент, когда она опасно накреняется над самым краем стола. Да, Минхо, в разведку тебе путь заказан. — Эй, а где девчонка? — Теперь вашим официантом буду я, — сухо отрезает он, надеясь, что на этом конфликт будет исчерпан. — Хотите заказать что-то ещё? — Хотим, чтобы вернулась девчонка, — тот, что сидит дальше всех от него, сально скалится, и Минхо даже рад тому, что он так далеко (в противном случае, точно не сдержался бы). — Да, парень, иди обслужи кого-нибудь другого, а… — один из мужчин вкладывает в карман его фартука красную купюру – пять тысяч вон – и следом с силой похлопывает по животу, заставляя дёрнуться от неожиданности. — А девчонку сюда отправь, окей? — К сожалению это невозможно, — Минхо старается улыбнуться как можно доброжелательнее, хоть и чувствует, что его вежливость вряд ли исправит ситуацию. — Парень, не шути. Дам тебе ещё пять штук, если молча притащишь сюда девчонку. — Хочешь потратить десять штук на какого-то ばかやろう? — хохочет другой с противоположной стороны стола. — Девчонка-то хорошенькая, но… — Заткнись. — А этот クソ野郎 себе ещё цену набивает… Или это подружка твоя, м? — Мы на неё только посмотрим, не переживай. Трогать не будем. — Ты за других-то не говори. — Даже если и потрогаем, то аккуратно, да? В ответ на хохот Минхо улыбается, хотя со стороны, наверное, это похоже скорее на оскал, чем на дружелюбную улыбочку порядочного работника общепита. — Я же уже сказал, что это невозможно. — Ты, блять, начинаешь мне надоедать, пацан… — Нам что, позвать твоего начальника, чтобы ты был понял, где твоё место? — Не думаю, что он сможет предложить вам какое-то другое решение, — у Минхо уже скулы сводит от этой натянутой улыбки, но он продолжает давить её из себя, в надежде на то, что конфликт решится сам собой. — Я могу принять ваш заказ, если вы планируете… — Что будет, если мы позовём его, а? Твоего начальника, — вкрадчиво начинает тот, что вложил ему купюру в карман фартука («пять тысяч вон» — так он про себя обозвал придурка). — Скажем, что ты оскорбил одного из нас? Или что ты забрал со стола наши деньги, м? — он хищно скалится, снова хлопает по тому самому злополучному карману. — Интересно, как быстро тебя отсюда выкинут? — Можем это проверить. — Да он нас просто на деньги дурит: хочет, чтобы мы ему побольше в карман положили… Минхо влип. Минхо натурально влип, и вряд ли все его жалкие попытки отделаться от них сработали бы даже на трезвую публику, а, судя по количеству бутылок на столе, разговаривать здесь было просто не о чём — он в любом случае встрянет в неприятную историю, которая если не лишит его работы, то точно накинет сверху всех долгов ещё десяток-другой тысяч вон штрафа. — Я не могу выполнить вашу просьбу, поэтому если вам понадобится официант, а не… Ресторан делает удивительный рывок перед глазами, и он успевает понять, что произошло только когда протирает грудью стол, и тарелки под ним со звоном и грохотом бьются друг о друга, что-то тёплое и липкое окропляет фартук, расплываясь пятном под солнечным сплетением; а указательный и средний палец прижимаются к раскалённой пластинке гриля в центре стола — так больно, что перед глазами плывут цветные пятна. — Оппа! Он кое-как поднимается, упираясь дрожащими руками в поверхность стола, чтобы не рухнуть на тарелки снова; ожог отдаётся пульсирующей болью в пальцах, а на фартуке расплывается жирное пятно острого соуса — красное, как самая настоящая кровь. Мина осторожно подхватывает его под локти, шепчет что-то быстро и торопливо, но он даже не вслушивается: внимательно наблюдает за тем, как «пять тысяч вон» нарочно сталкивает одну из тарелок прямо им под ноги. — Поднимай. И когда Минхо вырывается из рук Мины, собираясь затолкать в глотку остатки собственной гордости (ей, к сожалению, кредит не оплатишь) — собрать дрожащими пальцами грёбаные осколки вперемешку с кимчи, мужчина вдруг поднимает глаза на официантку. — Ты, やりまん, поднимай. Минхо не силён в иностранных языках: он совсем не знает японского, на английском-то с трудом изъясняется, но по лицу Мины, коренной японки, понимает, что это — самое отвратительное из того, что мог извергнуть его грязный рот. — Оглохла? Поднимай, говорю, — «пять тысяч вон» кивает на жалкую груду осколков в куче еды, и смахивает ещё одну тарелку на пол: в наступившей в ресторане тишине она разбивается так оглушительно, что у Минхо уши закладывает. — В другой раз, будешь за мальчишками прятаться, заставлю за каждую тарелку платить… Она рушится на пол, не жалея коленок, и Минхо видит, что она едва справляется с дрожью в пальцах, когда сгребает осколки в кучу, пачкаясь в соусе; бусинки слёз смешиваются с кимчи и кровью — когда она успела порезаться? — Мина, стой, не нужно… Я сам. — Пусть девчонка собирает, — улыбочка «пять тысяч вон» куда-то пропадает, и теперь он выглядит как настоящий отморозок (хотя, казалось бы, куда ещё хуже) — Слушай, ベイビー, ты не садись так, лучше дай нам всё как следует рассмотреть, пока будешь это всё собирать… Сквозь гогот Минхо чувствует, как колотится в висках собственное сердце. Он оглядывает воспаленный след на пальцах, боль пульсирует в области ожога сильнее прежнего — его, кажется, начинает тошнить; а пятно соуса просачивается через тоненький фартук, и он чувствует, как футболка противно липнет к груди в районе солнечного сплетения. Всхлип Мины возвращает в реальность. — Вы заплатите штраф за разбитую посуду. А потом оплатите счёт и уйдёте. — Чего? Он присаживается рядом, осторожно отодвигает трясущиеся руки подруги от осколков, сам быстро собирает их в ладошки; и обожженные пальцы отзываются новой волной боли. — А когда придёте домой, то расскажете своим жёнам и детям как лапаете школьниц в вонючей забегаловке, потому что вы старые извращенцы, которые… Что-то холодное на макушке и запах спирта, заполняющий собой всё вокруг — он, кажется, залезает Минхо под кожу, потому что ещё немного и его вывернет наизнанку. Он прикрывает глаза, когда чувствует, как соджу — не было никаких сомнений в том, что это было именно оно — стекает по чёлке вниз, заливая нос и глаза, тонкой струйкой срывается с подбородка, заползая под ворот футболки. — Оппа, боже мой… — вздыхает Мина совсем рядом, тут же откидывает его влажные волосы назад, обтирает его лицо (уже после он видит, что она делает это тем самым платком, что он дал ей сегодня), стараясь быстрее избавить его от остатков алкоголя. Когда ему удаётся открыть глаза, он видит, как хозяин ресторанчика, нелепый и толстый, походкой напуганного до смерти пингвина несётся к ним, задыхаясь от быстрой ходьбы. Он снова закрывает глаза, надеясь только на то, что, когда он откроет их снова — это всё окажется просто глупым кошмаром. Гомон голосов, чьи-то крики и темнота с кислым привкусом дешёвого спирта — нижняя губа отвратительно дрожит, когда Минхо собирает капли соджу языком.Чокли-мокли, чокли-мокли,
у тебя глаза намокли.
Если долго будешь плакать,
ты лягушкой будешь квакать.
***
— И кого из вас мне, черт возьми, наказывать? — пыхтит господин Чон, у которого верхняя пуговица рубашки под толстым подбородком держалась на честном слове. — Это просто возмутительно! «Просто возмутительно!» — именно так он описывал всё, что происходило в заведении, которое работало так исключительно потому, что круг его интересов ограничивался пивом (распитым с друзьями за одним из столиков «за счёт заведения»), бракоразводным процессом с девушкой вдвое его моложе, и лишней парой сотен вон (он с великим удовольствием вычитал из полученных чаевых «свою долю» в конце каждой смены). — Это я виноват, — Минхо полотенцем промокает волосы, наспех вымытые от соджу в крошечной раковине. — Не смог найти с ними общий язык. — Это ты называешься «не смог найти общий язык»?! Это просто возмутительно! Минхо хихикает — наверное, это уже нервное… — Тебе смешно? Будешь смеяться, когда я скажу, сколько ты должен заплатить за этот возмутительный дебош? Это просто какое-то… Мина тихонько дёргает его за запястье, пока господин Чон продолжает распинаться о том, как всё это возмутительно, не обращая на них никакого внимания. — Спасибо, — шепчет едва различимо, не поднимая глаз. Мина — мигрантка из Японии, которую дома (в такой же подвальной банджихе, как та, в которой живёт сам Минхо) ждут мать, бабушка и два очаровательных младших братика. Ей шестнадцать, черт возьми, и она должна была сейчас учиться в первом классе старшей школы, но старшая школа стоит пять миллионов вон в год, поэтому всё, что ей остаётся — зарываться в учебники за стеллажом с посудой в любую свободную минуту. У неё проблемы с документами, и Минхо помнит, что на прошлой неделе один из её братьев слёг с ангиной, а без медицинской страховки вылечить его будет стоить целого состояния. Последнее, что ей сейчас нужно — влезать в долги. А Минхо не привыкать. — Штраф за разбитую посуду: это десять тысяч вон, — хозяин ресторана загибает один из коротеньких, толстых пальцев. — Они отказались платить по счёту, потому что ты повалялся в каждой их тарелке, черт тебя дери, и это пятьдесят одна тысяча сто двадцать пять вон. Прибавь к этому средний размер чаевых, которые они могли бы оставить, если бы ты…. Минхо не слушает — его все эти цифры мало волнуют. А в голове крутится только одно: Один миллион двести тысяч вон за пятидневку.***
— Ты опоздал, — господин Чхве встречает его на пороге магазина, без особых успехов чиркая зажигалкой: вряд ли из такого потёртого старья можно было выжать хотя бы самую слабенькую искру, но он упорно продолжал пытаться. — Я что, просто так тебе деньги плачу? Минхо вздыхает, прикрывая глаза. Просто кошмар. Просто глупый сон. У него всё ещё влажные волосы — они воняют соджу и дешёвым мылом; а указательный и средний пальцы заботливо перевязаны Миной, и, кажется, повязка впитала несколько её горьких слезинок, которые она роняла пока бесконечно повторяла: «Мне так жаль, оппа». Он ехал сюда на метро с двумя пересадками, а от ближайшей станции — бежал. — Я ведь предупредил, что задержусь из-за другой подработки. Вы вызвали меня в мой выходной. К тому же, прошло всего пятнадцать минут с начала смены, и… — Время идёт, пацан, а ты всё ещё не на рабочем месте. Я – не моя мамаша, и не буду тебе в задницу дуть, чтобы… — Купите уже спички, если так жалеете денег на новую зажигалку, — вздыхает Минхо, и над дверью отвратительно радостно звенит колокольчик, когда он устало вваливается в магазин. И снова монотонная многочасовая работа: пробивать покупки редких покупателей, раскладывать товары и внимательно следить за тем, как пыль оседает на полках — иных развлечений на рабочем месте не предусмотрено. И так до самого закрытия: Минхо лениво тухнет, вздрагивая каждый раз, когда колокольчик над дверью заливается звонкой и радостной трелью (к концу смены ему кажется, что он готов вырвать его из стенки прямо с креплением). — Пятьдесят одна тысяча вон, — господин Чхве пересчитывает купюры, каждый раз облизывая палец, прежде чем приступить к следующей банкноте. — Должно быть пятьдесят две, — он поднимает на него глаза: отчего-то надеется, что тот передумает. — Ты опоздал. Поэтому и пятьдесят одна. Минхо в ответ на это только кивает, больно закусывая внутреннюю сторону щеки. Он настолько жалкий, что за целый день работы не смог банально выйти в ноль: отработал двенадцать часов, и по-прежнему не мог наскрести денег на то, чтобы оплатить счёт тех придурков из ресторана. Один миллион двести тысяч вон за пятидневку. Минхо думает об этом всю дорогу до дома, и не может выбросить эту дурацкую цифру из головы, всё повторяя про себя как мантру: «сорок тысяч вон в час, двести сорок тысяч в день, миллион двести — в неделю». Не то чтобы на эти деньги можно было разгуляться и спокойно жить до самой старости, ни в чём себе не отказывая. Но с такой зарплатой он мог бы спокойно гасить задолженность по образовательному кредиту, перейти с лапши быстрого приготовления на нормальную еду и, может быть, даже спать по шесть-восемь часов в сутки, если получится. Вместо этого он работает буквально всё своё свободное время, практически не спит, а сейчас идёт домой пешком под мелкий дождь, как в какой-нибудь дешёвой и откровенно паршивой дораме. А дома его ждёт пустой холодильник, сырость (да когда уже кончатся эти чёртовы дожди?) и куча долгов по учёбе, которые растут в геометрической прогрессии. У порога круглосуточного магазина возле дома он испуганно вздрагивает, ощущая мурчащее тепло, отчаянно прижавшееся к лодыжке. Пару секунд он растерянно оглядывает свои ботинки, хмурясь на комок грязной шерсти, который жалостно мяукнул, стоило ему присесть перед ним на корточки. — Привет, малыш… — Минхо осторожно, стараясь не спугнуть животное, сначала на пробу протягивает руку, давая её обнюхать, после тянется к ободранному ушку. Котёнок на ласку отзывается с охотой: сам усердно трётся о его пальцы и мурчит так громко, что Минхо невольно хихикает — Откуда в тебе столько громкости, а? Телефон, пиликнувший в кармане, возвращает в реальность, где он переступает порог магазина, а котёнок, с надеждой глядящий ему вслед — остаётся за стеклянной дверью. Дорого, дорого… Боже мой, да почему всё так дорого? С учётом его сегодняшних успехов, он мог позволить себе разве что только грустно смотреть на ценники и мечтать о лучшей жизни… Но есть ведь тоже что-то нужно? Рамён по акции с какой-то глупой и тошнотворно счастливой мультяшкой на упаковке, пачка уже готового риса в запотевшем контейнере и шоколадный пудинг «jell-o» за две тысячи вон — хоть какое-то счастье же должно быть в его жизни? — Здравствуйте. Кассир, такой же усталый студент, ему приветственно моргает, и Минхо этого более, чем достаточно: он его прекрасно понимает. Пока тот лениво пытается разобраться со штрихкодом на рамёне, взгляд невольно цепляется за акцию у самой кассы:«Ciao Churu всего за восемь тысяч шестьсот вон»
Он замирает. Свалявшаяся шерсть под пальцами и оглушительное урчание. Вот же блин. — Стойте, — Минхо забирает пудинг из его рук и, подумав, откладывает и рис; протягивает растерянному кассиру пачку кошачьего корма. — Пробейте это. Он, наверное, подумал, что Минхо просто чокнутый, раз променял пудинг и целую коробку риса на кошачье лакомство втридорога (Минхо ведь работает в магазине, и прекрасно знает, как работают эти «акции» у кассы), но котёнок, встретивший его радостным и оглушительным — нет серьёзно, кто выкрутил громкость этого создания на максимум? — мурчанием, явно был доволен сложившимися обстоятельствами. Когда Минхо рухнул на ступеньки под крохотным козырьком у входа в магазинчик, кот ласково потёрся о его ноги и уселся рядом. Ну, прямо новый участник клуба «одинокие, недопонятые и Ли Минхо». — Снова привет, малыш, — он вытаскивает из пакета лакомство и отрывает часть упаковки по пунктиру. Котёнок смотрит на него выжидающе, будто ждёт разрешения — или бог знает чего ещё, это ведь просто котёнок — и Минхо ему улыбается. — Я ещё куплю себе пудинг, не переживай. Этого оказывается достаточно для того, чтобы он тут же набросился на еду: явно не первый день ходит голодным, потому на то, чтобы разобраться с первой пачкой у него уходит не больше минуты; вторую он выхватывает из рук Минхо и оттаскивает подальше, расправляясь с ней также жадно, как и с первой. Телефон издаёт ещё один дурацкий звук, и ему приходится залезть в карман.Чхве Джису (групповой проект)
Жду оставшиеся части проекта до завтрашнего утра.
Мне ведь ещё нужно показать текст профессору.
Остались только Ли Минхо и Ким Сокджин
Минхо вздыхает. Он по уши в долгах, на следующей неделе придут счета за коммунальные услуги, и он к тому же умудрился просрочить несколько выплат по образовательному кредиту, а последнюю — так и не закрыл. Платить было просто-напросто нечем. Теперь ему придется оплачивать штраф за просрочку, и эту информацию уже наверняка учли в банке: ему вообще никто в здравом уме не одобрит больше ни один займ. Хотя какая теперь разница? Такими темпами этот образовательный кредит скоро станет просто бесполезен — Минхо ведь всё равно в ближайшее время с позором выкинут за неуспеваемость. И на что он вообще надеялся? Крутой университет, престижная специальность… Кого он пытается этим обмануть? Хорошо, Минхо устал. Просто устал. В кармане, помимо телефона, пары монеток и горстки «неврастенических бумажек» — магазинных чеков и рекламных флаеров, нервно искрошенных на мелкие кусочки — он нащупывает что-то ещё, и когда он подставляет находку под желтое пятно уличного фонаря, Минхо не знает: хочет он рассмеяться или заплакать. Плотный графитовый картон, и капелька дождя на простой надписи с засечками. Он просто посмотрит. Просто попробует.