***
Наверное, пиком комедии был бы утренний стояк — из-за низкого либидо он посещает не часто и воспринимается совершенно механически, а вот сейчас, когда Арсений на грани паранойи по этому поводу, он был бы прям кстати. Пока, однако, эта фича благополучно обходит стороной, но Арсений знает — скоро это будет на постоянке. Потому что ну…а как иначе? Под одеялом жарко жутко, и Антон главный в этом виновник — он, словно огромная печка, прижимается со спины всем телом и горячо сопит в шею. И раньше в этом не было проблемы тоже — просто жарко. Теперь же жарко. Выделив акцентно и жирно это слово, можно понять всю степень Арсовой беспомощности. Возбуждаться от этого совершенно закономерно, но всё равно не менее странно — ладонь Антона тёплая и большая, расслабленная, свисает на живот мягко, а его дыхание колышет волоски на загривке. Арсений пытается сохранять спокойствие — насколько может помочь дыхательная гимнастика или счёт воображаемых коров, прыгающих через забор? Он откидывает с себя клочок одеяла, высовывает из-под него ноги, но это едва помогает, потому что жар охватил уже всё тело. Сейчас бы начать тяжело дышать прям в пору. И ладно, Арсений признаёт, что с отсутствием утреннего стояка он погорячился явно. Антону же похер на все эти Арсовы потуги выбраться наружу — он причмокивает во сне, жмётся ближе, его ладони на секунду напрягаются и притягивают к себе. У Арсения в голове в обморок падают последние выжившие тараканы. И, кажется, что даже он сам почти на грани — и не находит ничего лучше, как начать вертеться, аккуратно скинуть с себя Антонову руку, и сломя голову (но делая вид, что медленно), убежать в ванную. Да, он сам с себя в ахуе — начнём с этого. Закончим на том, что у него всё-таки встал, и он, включая холодную воду в раковине, тихо выдыхает в своё отражение. Фантастический долбоёб. Прятаться от своего парня в ванной из-за стояка. Прекрасно, Арсений, прекрасно. С зеркальной поверхности на Арсения смотрят совершенно ошалелые глаза, а брызги воды в лицо не помогают справиться с возникшим напряжением — последний раз Арсений так чувствовал себя, когда в лагере в пятнадцать лет у него встал на вожатого, а, пока он бежал до туалета, его заметила девочка с его отряда. Кажется, она была в Арсения влюблена. Кажется, именно поэтому она не разговаривала с ним до конца смены. Но вспоминать былое сейчас как будто бы не к месту, тем более, что у него есть проблема посерьёзнее, чем девочка, которую он никогда в жизни больше не видел. У него есть вполне себе реальный Антон в их общей кровати — и наверняка Арсений его разбудил. Наверняка он начнёт спрашивать что случилось, всё ли в порядке, и чего Арсений, как угорелый, убежал. И вряд ли Арсений вот прям готов отвечать на все эти вопросы. Приходится занять себя механическими движениями — умыться, почистить зубы. Понять, что стояк не спадает, и внепланово заскочить в душ с обжигающе холодной водой — будет удивительно, если получится после этого не простыть. Потом Арсений ещё долгое время просто смотрит на себя в зеркало, потому что не может открыть дверь и выйти из ванны, как будто там где-то не Антон, а бабайка какая-то спряталась. И Арсений ощущает себя глупо. Нет, серьёзно, глупее ничего придумать нельзя — Арсений, как мальчик, которого мама застала за дрочкой. Прячется тут из-за чувства стыда и не выходит, потому что боится, что его отругают. Но прикол в том, что они с Антоном видели друг друга разными — и пьяными в дым, и больными, и голыми. И мало, что может их удивить. Но, наверное, внезапное возбуждение — это одна из тех вещей. И Арсений совершенно не знает, как вообще начать об этом разговор. «Антон, я знаю, что мы давно пришли к выводу, что секса не хотим, но, знаешь, давай переиграем, у меня хуй встал»? Арсений фыркает своему дебильному отражению в зеркале — да, за формулировочку ещё бы побороться. В идеале — чтобы не мямлить в процессе и не гореть ушами с высокой вероятностью поджечь квартиру. Но пока это что-то из сферы фантастики, и Арсений даже в грудь побольше воздуха набирает, прежде чем выйти из ванны, как будто прямо сейчас нацелился на тот самый разговор. Как бы ни так — вместе с опавшим членом у него пропала и способность действовать в стрессовых ситуациях; да и Антон начинает говорить раньше, чем Арсений успевает о чём-либо подумать. Ну вот вечно на опережение. — Чего подскочил, чудище? — спрашивает он хрипло, когда Арсений заходит в спальню. Антон трёт свои глаза спросонья, тянет затёкший позвоночник, и щёки у него соблазнительно покраснели. И с каких пор Арсений вообще использует слово «соблазнительно»? — Прости, что разбудил, — выдавливает Арсений. — Приснилось, что у меня все зубы вывалились, нужно было убедиться, что это не правда. — Дурак. Можно было просто потрогать. — Не подумал, — Арсений садится на свою сторону кровати, разворачиваясь к Антону всем телом. — Как посидели? Поздно пришёл? Попытка перевести тему тоже кажется Арсению глупой, но поделать ничего с собой он не может — язык просто говорит любую фигню вместо того, чтобы завести на самом деле нужный разговор. Антон, однако, на это не реагирует; он сладко потягивается и зевает протяжно, переворачиваясь то на один бок, то на другой. У него вообще по утрам с логическими цепочками напряжёнка обычно — и грех этим не воспользоваться в корыстных целях. Да и в итоге — какие ещё серьёзные разговоры? Антон тянется рукой своей загребущей к Арсению, хватает его за руку достаточно резко, чтобы повалить на постель. Арсений падает ему на грудь, ойкая от неожиданности и фыркает от встречи носа с поверхностью одеяла. Кажется, Антону совершенно не стыдно. — Посидели кайф, во втором часу где-то уже дома был, — говорит он донельзя довольным тоном. — И, кстати, подарок твой Кате зашёл. — Не мой, а твой, — поправляет Арсений, но конец предложения тонет в таком же громком зевке — ёмаё, Антон зевает и его задевает. — Наш, — уходит в компромисс Антон. — Я сказал, что ты помогал выбирать, она не удивилась. Говорит, что вам уже давно пора познакомиться. Арсений хмыкает что-то неопределённое — и не то, чтобы он не хочет знакомиться с друзьями Антона (он почти со всеми ними знаком), а потому что Антон, пока говорит, по обыкновению начинает перебирать Арсовы волосы пальцами. Это отвлекает не хило с недавнего времени, и Арсений сразу же чувствует себя какой-то жижей, растёкшейся от одних только мягких прикосновений. И ладно, это действует хотя бы медитативно, а не сразу как будто кувалдой по голове, и Арсений плавится так, что скоро замурчит натурально — только разговор и не даёт погрузиться в свои мысли окончательно. Вряд ли там что-то, о чём Арсений хочет сейчас думать. Ну почему, когда всё хорошо, тебя гладят по голове, целуют в нос и говорят каждый день приятные слова, обязательно должна появиться какая-то тупая проблема? Абсолютная степень несправедливости. Антон, кстати, уже заговаривает о чём-то другом — рассказывает неторопливо, как Димка пролил на себя сок, а Катя на него жутко ругалась, но смеялась одновременно; как Макар опоздал нещадно, а потом вымаливал у именинницы прощения весь вечер; что-то ещё про невкусный цезарь и слишком сладкие настойки. И всё это под мерное перебирание прядок и тихое угуканье Арсения, который вроде слушает, но и вроде пытается не уснуть. — А сегодня мы чем займёмся? — спрашивает в итоге, когда Антон прекращает говорить. Изворачивает голову так, чтобы на Антона посмотреть снизу вверх и помешать ему гладить голову. Тот только плечами пожимает. — Не знаю. Валяться? — тон его голоса пропитан надеждой, и Арсений невольно хихикает. — Я заебался страшно. Можем вечером в центр съездить, погулять, если хочешь. — Не. Мне ещё вечером доклад нужно сделать, — говорит Арсений, возвращая голову в прежнее положение. Поглаживания возобновляются. — Так что поваляемся. И они действительно валяются весь день — обсуждают какую-то фигню, дурачатся, кое-как завтракают и спорят, какой фильм будут смотреть. У них не часто случаются такие выходные из-за разного расписания в универе и графиков на работе, поэтому каждый такой день — почти праздник, и не жалко потратить его на какую-нибудь ерунду. Главное же, что вместе. А за совместным времяпрепровождением многие проблемы теряются на фоне бесконечного уюта. Вот Арсений и забывает почти о своём утреннем конфузе — тем более, что Антон не придаёт ему много значения и только раз шутливо спрашивает, а на месте ли у Арсения сейчас зубы. Сначала Арсений, однако, не понимает, в чём прикол, чуть не попавшись на собственной лжи, но Антону, видно, не принципиален ответ, потому что он отворачивается, сразу же переключившись на что-то другое. Арсений, правда, после этого загружается. Чувство, что ты что-то не договариваешь своему партнёру, не самая лучшая вещь на свете, — особенно, когда это что-то непосредственно касается вас двоих. И поэтому невзначай мысли возвращаются к этому — к утреннему стояку, к тому, что прикосновения Антона теперь чуть больше, чем просто приятные, к тому, что контролировать свой взгляд получается всё меньше. Он же соскальзывает с лица Антона на пухлые губы, на ключицы, выглядывающие из широкого выреза футболки, на жестикулирующие руки с тонкими пальцами. Да, это похоже на наваждение, и взгляд теряет фокус с того, что происходит на телевизоре, чтобы мыслями уйти глубоко — где эти самые губы целуют всё ниже, где пальцы сжимают бока, ягодицы, где Антон позволяет прикусить ключицу и тут же её зализать. Срамота. Арсению приходится резко покрутить головой, чтобы прогнать непрошеные образы, вызванные одной только обнимающей за талию ладонью. С этим точно нужно что-то делать — в сотый раз повторяет себе Арсений, совершенно упустив нить повествования на экране. Убедить себя в том, что ему это всё до сих пор не нужно, не получается — к сожалению, он пытается сделать это уже пару недель безуспешно. Ему надо, и всё тут. Значит, нужно начать разговор. Но как быть с… — Ты так громко думаешь, это ужас, — вдруг произносит Антон, отрываясь от просмотра фильма. Арсений аж вздрагивает от неожиданности. — Что случилось? Тон у него совсем не напирающий, мягкий, заинтересованный и немного — взволнованный. Таким он разговаривает обычно о важных для себя вещах, но Арсений всё равно тушуется, и сердце моментально заходится в каком-то рваном ритме. Господи, ну за что Арсению достался такой участливый Антон. — Ты же знаешь, что всё можешь мне сказать? Ну типа…я пойму, — снова начинает он, немного отстраняясь и убирая руку с талии. Теперь он смотрит на Арсения прям в упор, и всё происходящее становится в разы тяжелее. Арсений думает — ну вот, сейчас, ты же ждал подходящего момента, давай, скажи ему, он же так улыбается, так любит тебя, он всё поймёт. Арсений смотрит на Антона — и хочет начать, хочет сказать, и открывает было рот, но не может собраться с мыслями. Ему как будто стыдно и страшно, но это всё ещё Антон, его Антон, и — — Да, я знаю, просто…понимаешь… — ну же, Арсений, что ты за тряпка такая, — просто давай не сейчас. Физически чувствуется, как собственные ожившие после утреннего инцидента тараканы носятся по черепушке с истошными криками: «Блять! Да почему?!», но Арсений сам не понимает. Это был идеальный момент — не он начал разговор, всё тихо-мирно, без неловкости и этих тупых «нам нужно поговорить», после которых вы оба сидите как на иголках. Но он не смог начать, нет же, нужно обязательно было всё испортить. Арсений уже хочет дать заднюю и всё-таки сказать, что да, мол, есть кое-что, что требует немедленного обсуждения, но момент безжалостно упущен. Прям чувствуется, как он ускользает сквозь пальцы. Но взгляд Антона медленно смягчается, он пожимает плечами и мягко говорит: — Когда будешь готов, не молчи только, — он улыбается уголком губ. — Я поцелую тебя? Обычно это успокаивает. А Арсений просто быстро кивает. Господи, ну каков идиот. Уши вспыхивают практически моментально, и хорошо, что Антон слишком занят его дрожащими губами, чтобы это заметить, — тянется к ним, прикрывает глаза. Медлит сначала возле самых губ, а потом только целует — вдумчиво, не напирая. Свойственный Антону поцелуй. И ладно, Арсений позволяет себе расслабиться. Он любит целоваться с Антоном до дрожи под сердцем — и не важно, что сейчас эта дрожь поменяла локализацию (или же просто распространилась ниже по телу), — это не отменяет факта, что Антоновы губы самые лучшие в мире. И целовать их — одно удовольствие. Которое действительно успокаивает временами. Арсений не хочет думать об упущенном шансе, о своих возникших проблемах с возбуждением, о вариантах, как это можно разрешить, — он просто хочет целовать Антона, как раньше. Думать не о последствиях и возможных конфузах, а о том, какие же у Антона теплые и пухлые губы, и как он его, блин, любит. Всё. Никаких проблем. Но он не предусматривает очевидного в нелепых попытках уйти от своих трудностей — это же буквально катализатор, причина его возбуждения, объект его любви, который возбуждает. Он не задумывается об этом ни на секунду, льнёт ближе, отвечает на непринуждённые Антоновы ласки. Которые непринуждёнными перестают быть уже через ничтожно короткое время. Кажется, будто всё так, как обычно. Крепкая ладонь Антона, прижимающая ближе, его спокойное дыхание, умелые губы и юркий язык, — ничего необычного, всё, как Арсений любит. Но он, к большому сожалению, упускает перемены, увлёкшись. То, как хватка на боку становится ощутимее, грудью чувствуется ускорившееся сердце Антона, а губы начинают не на шутку гореть, потому что поцелуй разгорается, становится глубже, мокрее, быстрее. Арсений целует Антона, как дорвавшийся, — Антон поддаётся полностью, или же, на самом деле, напирает неожиданно сам. В моменте эти грани невидимы совсем, это просто хорошо сейчас ощущается, правильно, так, как должно быть, и Арсений не видит и не чувствует в этом проблемы. Это просто есть и это кажется закономерностью — Арсений запускает пальцы обеих рук в Антоновы кудряшки, притягивает, запрокидывает голову, чтобы Антону было удобно его целовать. Прогибается в спине, льнёт, сталкивается с языком Антона своим. В голове каша, по всему телу несвойственная дрожь, но они оба не останавливаются. Арсением движет собственная безрассудность, Антоном — непонятно что, но они целуются так, будто после этого последует продолжение; сталкиваются зубами, жмутся друг другу, словно вокруг холодина невыносимая, и не останавливаются. И в мозгу ничего не щёлкает, ничего не смущает, хочется больше, хочется ближе, хочется — всего. Антон в какой-то момент подаётся вперёд так, что валит Арсения на постель спиной. С губ срывается первый судорожный стон, прямо в поцелуй, в горячие губы Антона, и это — край. Это резко выключенный рубильник, механизм, вмиг прекращающий подачу кислорода. И не только для Арсения — для Антона тоже. Потому что кажется, что они прекращают целовать друг друга и открывают глаза одновременно, как по щелчку. Как будто рядом кто-то выстрелил из пистолета. Оказывается, самый страшно неловкий, нелепый и абсолютно кризисный момент между ними был не когда они впервые поцеловались на тусовке общих друзей в одиннадцатом классе, — а сейчас. Таких испуганных глаз Арсений у Антона никогда не видел — до этого момента. Антон никогда так быстро от него не отлетал — как вот в это мгновение. Всё тело затапливает тревогой, страхом и неловкостью. Самое тупое — что губы горят и хотят продолжения, а низ живота ожидаемо сводит возбуждением. Но теперь и паникой, когда Арсений видит взгляд Антона, видит, как он оказывается неожиданно резко на другой половине кровати и не сводит с Арсения глаз своих бешеных. И что в таких моментах вообще говорят? Ну… — Пиздец… — тихо всё же произносит Арсений, пряча лицо в оперативно согнутых коленях. Он просто не может сдержать взгляда Антона. Нет. — Пиздец, я… Что, блять, говорят-то? У Арсения таким испугом всё тело затапливает, что впору на стену лезть. Нет, ну нужно же было так проебаться? — Арс… — пробует Антон. Вот теперь его голос действительно взволнованный, испуганный даже до пизды. В следующую секунду Арсений чувствует, как он мягко касается пальцами его предплечья, но это прикосновение спокойствия не приносит. Он не может поднять на Антона взгляд, он чувствует себя загнанным в угол и очень, очень провинившимся. Но Антон спрашивает странное: — Арс, господи, я напугал тебя? — Что? — после секундной паузы удивлённо давит из себя Арсений, всё-таки поднимая на Антона намокшие уже было глаза. — Я напугал тебя? — повторяет он тихо и сконфуженно. — Блять, я снова напугал тебя…я не хотел, я… — Стоп, что?.. — неверяще спрашивает Арсений. — Ты о чём, Антон? Между ними повисает пауза. Это самое абсурдно неловкое молчание, которое только можно придумать, и Антон донельзя поражённо отстраняется, перестаёт трогать руку, и глаза у него такие широкие-широкие, что впору посмеяться. Но Арсению не до смеха. Он молчит, потому что Антон молчит тоже, чувствует, как всё тело сковывает в неловкости и сложно вообще пошевелиться. Арсений медленно поправляет сползший на груди халат, и видит бог, каких усилий ему стоит сейчас не сбежать в ванную. Опять. Это с каждым мгновением походит больше на какой-то глупый розыгрыш, а они не прекращают друг на друга удивлённо смотреть. Молчаливая сцена, достойная Оскара, ей-богу. — Я… — начинает в итоге Антон, но запинается сразу же. Атмосфера абсурда давит. — Бля, да я…это щас будет так тупо звучать… Короче, я почувствовал что-то в один момент, типа…не что-то прям конкретное, а скорее, наверное, желание сделать что-то большее, чем мы обычно делаем? — его тон вопросительный, будто он сам не верит в то, что говорит. — И, в общем, я чуть не перешёл границы, а ты…ты тогда так быстро в ванную улетел, и я подумал, что пиздец тебя напугал. И потом я боялся об этом говорить, потому что…потому что ты вроде нормально вёл себя после и я…не знаю, короче, зассал просто. Антон после своей обрывистой, нервной речи смотрит на него абсолютно щенячьим взглядом побитой псинки, у него чуть ли не трясутся пальцы от волнения и он вечно запинается на полуслове. Вряд ли взгляд у Арсения какой-то другой, потому что он переживает, на самом деле, пиздецки. Даже несмотря на то, что Антон не говорит ничего плохого — чёрт, да он боялся, что напугал! Антон! Напугал! Всё, что хочется сделать — это крепко-крепко его обнять, а потом вместе посмеяться над абсурдностью ситуации. До чего же они идиоты оба два, ей-богу! Но Арсений от потрясения может только глупо хлопать глазами, открывать и закрывать рот, как рыбёшка, и пропустить нервный смешок после. Как же бесит эта его реакция на стресс — ну почему он просто не может что-то сказать? Антон вон какой связный текст выдал! И его, кажется, ещё больше загоняет в кризис вот этот вот Арсов смешок — он сдувается весь, поджимает губы и опускает взгляд. Невозможно на него такого смотреть — думающего, что это он виноват, хотя оба хороши-то, по сути. Арсений даже не может облегчённо выдохнуть после осознания, что всё это время он считал себя свихнувшимся без причины совершенно же не без причины — Антон, оказывается, тоже хотел, и Арсово помутнение наложилось на Антоново желание и…получилось то, что получилось. Руки сами тянутся к Антону, Арсений подползает к нему ближе и сгребает в объятия так, как хотел. Так, как правильно на самом деле — быть друг с другом, несмотря ни на что. Несмотря на то, что они оба недоговорили, пропустили изменения и запустили ситуацию до стадии почти полного провала. И теперь, когда Антон под ладонями расслабляется, больше не искрит грустью и страхом, всё действительно становится на свои места — и Арсений не боится больше тоже. — Я думал, что это меня штырит не по-детски, а ты меня бросишь, когда узнаешь, что я хочу чего-то большего, — признаётся Арсений тихо, пробурчав это в Антонового плечо. Спина Антона под ладонями напрягается в осознании, и он наконец обвивает тело Арсения в ответ. — Пиздец мы дурачины, — бубнит он в ответ с мягкими смешинками в голосе, но его слова сквозят таким облегчением, что даже Арсению становится физически легче дышать. — Я себя маньяком каким-то чувствовал. — Значит, мы семья маньяков, потому что я тоже, — посмеивается Арсений и отстраняется, чтобы Антону в глаза посмотреть. Тот улыбается и смеётся, и от паники не остаётся и следа. Тут же думается — а стоило ли столько времени мучиться сомнениями и страхами? В который раз подтверждается, что они с Антоном друг друга стоят — два сапога пара, блин, даже мысли сходятся. Антон берёт в руку Арсову ладонь и ласково гладит кожу пальцами — теперь молчание не нагнетает и не страшит, потому что теперь Арсению комфортно. У него, можно сказать, камень с души упал, его можно понять! И нежность между ними продолжается какое-то время — в целом, Арсений готов не прерывать его никогда, но после недолгой тишины Антон всё же подаёт голос: — И что мы с этим делать будем? Арсений прыскает со смеху, и отвечает каким-то нерешительно-вопросительным тоном: — Пробовать? — Сейчас, что ли? — Нет, конечно! Ты что, дурак? — Арсений хлопает Антона по плечу свободной рукой. — Надо же как-то, не знаю, подготовиться там…купить всё, что надо… — Всё, что надо? — Ну… — начинает было Арсений, но видит в глазах напротив весёлые смешинки, от чего сдувается моментально. — Да ну тебя! Я пытаюсь к делу серьёзно подойти. — Прости, — смеётся Антон. — Ты слишком загнался. Ещё бы про свечи сказал или там про лепестки роз. — Ну вообще-то я ещё хотел предложить лебедей из полотенец сложить, — Арсений делает максимально серьёзный и уверенный тон голоса — Антон запинается на полуслове и смотрит взглядом: «Ты че, реально?». И вид у него такой, будто он согласится на любую затею, лишь бы не обидеть. Лебеди? Да пусть будут лебеди. Красные атласные простыни? Запросто. Но Арсений лишь смеётся. — Я шучу. В нашей постели никаких лебедей. Только мы. Антон выдыхает.***
Вся следующая неделя проходит за бесконечными разговорами. Местами неловкими, скомканными и с бегающими глазами; местами — смешными. Арсению странно. Кажется, что его мозг до сих пор не может перестроиться с концепта отношений без секса, где двоим без него хорошо, на концепт с сексом, где нормально на это намекать, нормально об этом думать и хотеть. Глобально ничего не меняется. Они всё также вместе просыпаются, завтракают, доходят до метро, переписываются на парах, встречаются в метро после пар и вместе идут до дома, заскакивая в магазин. Всё также смотрят вместе фильмы, ездят в центр прогуляться и обсуждают, чем будут ужинать. Они — пара, живут в одной квартире, и непривычные разговоры про секс вечерами ничего особо не меняют. Только теперь в магазине Антон толкает его в плечо и шутливо показывает на презервативы у кассы (ребёнок, блин), чуть крепче сжимает бок ладонью, больше не стесняется смотреть томным и долгим взглядом и позволяет себе притереться бёдрами к Арсовой заднице, пока Арсений на кухне яичницу жарит. В их буднях появляется сексуальность не просто как объективно существующее понятие, а как субъективная характеристика, и с непривычки это действительно сбивает с толку. Арсений же знает, что он привлекательный, что Антон — тоже, что для кого-то они и вправду сексуальны. Но теперь Арсений осознаёт влечение. Его влечёт к Антону, он хочет его и чувствует, что у Антона то же желание, что он тянется к нему теперь не невинными медленными поцелуями и мягкими объятиями, а как-то совершенно иначе. В целом, наверное, глобально ничего поменяться и не должно — просто это первый раз за долгое время, когда они хотят попробовать, и первый раз вообще, когда испытывают по этому поводу прям возбуждение, а не нервяк. И поэтому странно. Тогда же, в подростковом возрасте, они пытались не потому, что оба были готовы и хотели, а потому что все вокруг, по ощущениям, делали это. Занимались сексом, зажимались пошло по углам, лапали друг друга и за версту источали вот эти вот открывшиеся чакры пубертата, когда вроде уже не совсем маленькие, но ещё и не взрослые, а узнать че да как — дело принципа. Но они с Антоном уже не подростки, чужие примеры и мнения вертели на чем надо, и вряд ли их может испугать перспектива перенести отношения в горизонтальную плоскость. Но сомнения всё равно одолевают — куда же без них. Даже несмотря на то, что они давно встречаются, доверяют друг другу и любят, секс — это не то же самое, что обниматься и целоваться. Наверное, Арсений банально боится, что снова не получится. Что не понравится, что они неловко будут молчать после, что это всё испортит. Он пытается отогнать эти мысли куда подальше — смотрит на Антона, на его мягкую улыбку и на то, как он во время разговора успокаивающе поглаживает Арсову руку, — и понимает, что у них не может не получиться. Но они не спешат. Оба приходят к выводу, что это глупо, и что им сначала нужно свыкнуться с этими мыслями, всё обсудить и подготовиться — без лепестков роз и свечей, правда, но затариться каким-то минимальным набором для секса и, может быть, даже информацией. Не порно, конечно, вместе смотреть, где от настоящего секса только нереалистичные стандарты, неудобные зрелищные позы и пластмассовые стоны, но парочку видосов от блоггеров — почему нет. Всё же они взрослые люди, которые знают теорию, но с технической стороной вопроса напряжёнка — вот для начала Арсений и штудирует ютуб на предмет интересных видео. И вбивает в итоге «как выбрать смазку» в поисковик, который настойчиво предлагает посмотреть, как выбирать смазку для цепи велосипеда, для подшипников и даже для беговой дорожки — но вряд ли они с Антоном готовы к таким экспериментам. Приходится изменить «смазку» на «лубрикант» и минут десять придирчиво листать ленту, чтобы понять, какому лицу с обложки видео он доверяет больше всего. Всё же смазка вещь в хозяйстве полезная, а абы какую тоже брать не хочется — и спустя время Арсений зовёт Антона, который сейчас на кухне уже третий раз за полчаса громко размешивает в кружке сахар. И сколько в него этого чая лезет? Он появляется на пороге спальни со своей огромной пузатой кружкой, которую бережёт, как зеницу ока, до сих пор помешивая сахар. — Звал? — спрашивает он, хотя ответ очевиден. Скашивает взгляд на экран ноутбука. — А. Просвещаться будем? — он подходит к кровати и ставит кружку на тумбочку, чтобы в следующую секунду сесть рядом с Арсением. — А ты хочешь что попало использовать? — Главное, чтоб у нас не на что попало денег хватило, — он фыркает весело и толкается плечом, чтобы Арсений чуть-чуть подвинулся. — У тебя скоро зарплата, — парирует Арсений. — Ну конечно! Его голос звучит саркастично, но Арсений на это не реагирует и только ждёт, когда этот уж устроится поудобнее — взобьёт себе подушку под спину, уложит свои ноги бесконечные, возьмёт кружку с тумбочки и навалится на Арсения сбоку. Через какое-то время он сам тянется к пробелу, чтобы врубить видео. Женщина со смешными большими очками держит в руках баночки со смазками и начинает с перечисления их видов. Видно, что это базовый информационный ролик для чайников, никак не обзор, но всё равно прикольно, потому что Арсений, например, явно не ценитель. Антон, в целом, тоже, — сидит рядом, сёрбает чаем и даже не вставляет никаких комментариев. То ли так интересно, то ли просто чай слишком вкусный. А женщина всё рассказывает, рассказывает, растирает разные виды смазок между пальцев для наглядности, говорит про специальные смазки для анального секса. Ещё и с разными эффектами — расслабляющие, обезболивающие, разогревающие. Чего только не придумают. И чем дольше Арсений обо всём этом задумывается, тем сильнее ему становится неловко. Отследить появление этого чувства не получается, оно просто неожиданно начинает проникать в тело — и, судя по тому, как горят кончики ушей, они ещё и жутко покраснели. Антон этого не замечает, поглощённый, видимо, рассказом про анальные смазки, а Арсений теперь не может даже сосредоточиться на картинке. И решает в кои-то веки не молчать. — Нам же пока не понадобится эта смазка? — поверх видео начинает он. — Какая? — отрываясь от просмотра, спрашивает Антон и поворачивает к Арсению голову. На его лице начинает играть удивление. — Ты покраснел. — Очень проницательно, — фыркает Арсений, краснея ещё больше. — Я к тому, что мы же не будем… — пауза, Арсений думает, как сказать будет менее пошло, а на экране женщина говорит что-то про хорошее трение с силиконовой смазкой, — сразу с места в карьер? У Антона выгибается бровь, и он смотрит на Арсения, как на дуралея, и несколько секунд молчит. — Типа глубоко нырять? — он улыбается, а Арсений с сожалением думает, что менее пошло, увы, всё равно не вышло. — А ты знаешь, что карьер в этом фразеологизме про быстрый лошадиный бег, а не про горную выработку? — А как мы перешли с анального секса на фразеологизмы? Туше. Арсений обречённо выдыхает и отводит взгляд. Разговор метафорами не получился. На экране женщина рекламирует какую-то линейку смазок с пометкой «анал». Окружён, но не сломлен. Наверное, пугает даже не сам этот вид секса, как явление, а возможная слишком высокая скорость развития их сексуальных отношений — всё же они в сексе не восемь лет, и спешить не хочется вовсе. Тем более, что Арсению всё ещё странно об этом говорить и думать — легче согласиться с отсутствием секса, чем разговаривать о том, что и как вы будете друг с другом делать. По крайней мере пока. Арсений снова вздыхает и пытается сформулироваться: — Ты же согласен его пока не пробовать? — Кого «его»? — подначивает Антон, тут же получая локтем в бок. Он ойкает и потирает место ушиба. — Ладно-ладно. Арс, мне не принципиально наличие какой-то практики. Главное, чтобы в наличии в спальне ты был, — он пожимает плечами. — Анальным сексом же вообще далеко не все занимаются. — А ты бы хотел? — сразу же спрашивает Арсений, и теперь не только он тут с покрасневшими ушами. — Ну…не на первый раз, а потом когда-нибудь. — Не знаю? Я буду жутко очковать, — Антон допивает остатки чая и отставляет кружку обратно на тумбочку. Арсению становится несколько легче, когда он замечает, что у Антона капец какие влажные ладошки — он переживает тоже. Поэтому спросить про позицию, которую Антон бы хотел попробовать больше, Арсений не решается — он не уверен, что смог бы задать этот вопрос, не сгорев на месте. Он только угукает в ответ и бормочет, что будет очковать тоже. Но вообще-то это абсолютная правда. Они возвращаются к просмотру, где пропустили около пяти минут наверняка какой-то бессмысленной болтовни, потому что суть всё ещё не меняется — но теперь женщина говорит про съедобные смазки. Это, видимо, для тех, кто поесть не успел. Но Антон весело хмыкает и теперь уже нажимает на паузу. — Интересно, а есть смазка со вкусом пива, как думаешь? — спрашивает Антон с недюжинным энтузиазмом. Арсений поворачивается на него и смотрит так выразительно, что Антон теперь смех не сдерживает. — Ну что? Прикол же. И сексом занялся и пиво как будто попил. — Член со вкусом пива, я уверен, отвратительное сочетание. — Но ты же ещё не пробовал, — пожимает плечами Антон. — Может заебись заходит… Арсений закатывает глаза и без слов жмёт на воспроизведение видео под мелкое Антоново хихиканье. Последняя часть ролика даётся сложнее, потому что женщина всё продолжает рассказывать, а Арсений уже не особо настроен и скоро начинает путаться в видах и свойствах того множества смазок, которое она показала — что пачкает простынь, что нет, что скользит, что быстро высыхает, что лучше не использовать с игрушками. Кажется, нужно об этом ещё раз прочитать. Тем более, что в какой-то момент Антону тоже становится скучно — свой чай он давно допил, в туалет сходил, а теперь решает себя чем-то занять. Сначала он ёрзает, подтягивается вверх по кровати, а потом — Арсений чувствует его дыхание на шее. В горле застывает слюна, зрение сразу же перестаёт фокусироваться на экране ноутбука — вся концентрация тела уходит на кожу под губами Антона. Женщина всё бубнит, а Антон мягко целует кожу — раз, другой, скользит выше, на челюсть. Арсений тяжело сглатывает. — Антон… — Что? — совершенно невинно спрашивает он, жарко выдыхая возле уха. — Мне нравится, когда ты такой сосредоточенный. Да и уже не интересно. Даже не юлит, чертяга. Продолжает свои короткие, но влажные поцелуи, подключает язык и жмётся, жмётся ближе, что Арсений даже уже не особо слышит то, что происходит в ролике. — Я один что ли должен всё запоминать? — всё-таки пробует он. — Арс, — его голос вибрирует, — эта женщина рассказала про миллион смазок, а нам можно было на первой остановиться. Ну на той, на водной основе. Будем экспериментировать как-нибудь постепенно, согласен? — Арсений вязко сглатывает опять и кивает. В сущности, Антон прав, и у Арсения нет аргументов против — ни против смазки, ни против тягучих поцелуев. Рука тут же жмёт на паузу и захлопывает ноутбук после, а Антон хмыкает в чувствительную кожу на шее, нашаривает рукой ноутбук и убирает его с Арсовых колен в сторону. Так удобнее повернуться всем телом и навалиться сверху — Арсений откидывает голову в сторону, подставляясь под поцелуи. — Это тоже эксперимент? — сдавленно выдыхает он, вплетая пальцы в кудрявую шевелюру. — Что-то типа, — отвечает Антон и вдруг останавливается, чтобы обеспокоенно спросить: — Но ничего же, что я так? Норма? Арсений даже не сразу понимает, о чём речь, — но открывает глаза, встречается с блестящим взглядом Антона, и дёргает уголком губ. — Всё хорошо, Шаст, — и целует его в мягкие губы.***
— Я, знаешь, о чём вдруг подумал? — неуверенно спрашивает Арсений, прожигая взглядом экран ноутбука. Антон мычит вопросительно, и Арсений видит боковым зрением, как он начинает прожигать дыру в его щеке. Они, кажется, пересмотрели весь ютуб за последние пару дней, и, если честно, с видосов про секс нечаянно перешли на всякую весёлую фигню — зачем-то посмотрели топ-3 позы для кунилингуса, 10 тайных желаний мужчины и вебинары по прокачке женской энергии. Не сказать, что это было информационно полезно, но зато очень забавно — то, как Антон изображает языком техники куни, пытается дышать маткой, которой у него нет, и смеётся на протяжении двадцати пяти минут видео, где мужик затирает о члене, как об отдельном живом существе. Но все ролики, справедливости ради, так или иначе всё равно затрагивают нужную им тему — оказывается, под болтовню самовлюблённого мужика можно отлично обсудить предпочтения. И страхи. Один из которых назойливо сидит у Арсения в мозгу с самого первого разговора, и о котором хочется сказать вот прям сейчас, потому что иначе можно и не решиться. Антон, чувствуя заминку, ерзает рядом и усаживается на постели по-турецки, — Арсений переводит на него взгляд и отставляет ноутбук в сторону. — Так о чём? — мягко подталкивает он, всем видом показывая, что готов слушать. Антон красивый. Не то, чтобы Арсений задумывается об этом только сейчас, — он просто пытается хотя бы мысленно оттянуть то, что хочет сказать. И смотрит, как у Антона на лоб мягкими завитками падают кудряшки, как он сжимает ладонями свои щиколотки и смотрит так спокойно-спокойно, что формирующаяся где-то на периферии тревога почти сходит на нет. Но это и не тот страх, как пару недель назад, когда он чувствует что-то неладное, это просто дурацкий вопрос, который рвётся наружу, — по крайней мере Арсений думает, что он дурацкий. Хотя, казалось бы, за последнее время они обсудили всё, что возможно, купили смазку, которая стоит, как ни в чём не бывало, на тумбочке, и пообвыклись с мыслью о сексуальном влечении друг к другу. Всё равно начинать говорить о чём-то всегда сложно. — Я подумал, — Арсений вздыхает, — что, ну вот мы займёмся сексом, а что дальше? — у Антона округляются глаза, и приходится судорожно вздохнуть ещё раз. — Ну в смысле…а если мы не подходим друг другу в этом плане? — В каком таком плане? — тут же реагирует Антон. — Ты же понял, Шаст. В плане секса, интима, близости, утех, тра… — Ладно-ладно, — перебивает Антон, дотрагиваясь до руки Арсения пальцем. — Я понял. Повисает молчание — не напряжённое, не давящее, а просто молчание на подумать. Антон отводит взгляд, сжимает пальцы на своей коже, и у него между бровями залегает морщинка — как обычно, когда он подбирает слова. Эту морщинку неожиданно хочется разгладить подушечкой пальца, но пока Арсений даже не может пошевелиться — в воздухе же теперь его дурацкий вопрос. — Знаешь, в чём прикол? — начинает Антон, уводя взгляд куда-то в стену. — В том, что лично я хочу заняться сексом не потому, что ебать как хочу просто секса, а потому что я пиздец как хочу тебя. Не секс ради секса, а тебя в сексе, понимаешь? — И как это отвечает на мой вопрос? — Арсений проговаривает это сдавленно и хмурится, кусает губу, потому что он действительно не понимает. Вероятность того, что они сексуально могут друг другу не подойти, действительно существует — Арсений читал как-то, ещё давно, что люди просто могут не сойтись. В уровне либидо, в предпочтениях, на каком-то физическом уровне — и это нормально. Арсений не хочет, чтобы это произошло с ними. Сказанное, правда, греет душу. Арсений задумывается над этим крепче, когда уже задаёт свой вопрос вдогонку. Он думает — да, Антон прав. Он думает — ну да, какого попало секса не хочется, потому что есть Антон. А секс с Антоном — это не что попало, это возможность узнать друг друга с новой стороны, ещё больше, ещё интимнее и глубже. Полюбить друг друга сильнее. И это в моменте кажется правильным. И пока Арсений думает, Антон, икона рефлексии, уже начинает говорить: — Напрямую отвечает, Арс. Я уверен, что хочу тебя и сделаю всё, чтобы нам вдвоём понравилось. А после секса, не знаю, кофе тебе твой сварю и принесу в постель. Или чего ты там после захочешь? Типа…я вообще считаю, может и странно, но я уверен, что мы друг другу подойдём. Да и уже вообще-то…подошли. С каждым новым словом Арсений чувствует, как теплеет в груди, и мягкая улыбка наползает на лицо — под конец он уже весь состоит из нежности и желания прикоснуться, и сдерживать этот секундный порыв кажется невозможным. Он подползает к Антону, дотрагивается сначала до его руки, потом складывает ладони на острые коленки — Антон переводит взгляд снизу вверх, на Арсения, и улыбается тоже. Да, возможно, они не идеальная пара с обложки, но Арсений чувствует любовь — свою, Антонову, — чувствует, как его тянет ближе, и как слова вмиг успокаивают сомнения в сердце. Арсений начинает поглаживать кожу Антона пальцами, медленно, как-то умиротворяюще, что ли, чтобы он понял, как его слова на Арсения действуют. — Мне просто постоянно кажется, что мы что-то делаем не так, — говорит он честно. — Мне непривычно, но я…я тоже хочу тебя в сексе, или как ты там сказал? Сделаю всё, чтобы нам понравилось. — Арс, — неожиданно хрипло говорит Антон и сразу же прокашливается, — мы можем отложить всё это, пока не будем до конца уверены. Это же не горит. — Ты же уверен, что хочешь? — Да. — Тогда и я тоже, — шепчет Арсений в ответ. — Я полностью тебе доверяю. Пальцы медленно ложатся на щёки Антона, и Арсений приподнимается на коленях, чтобы его поцеловать — почему-то кажется правильным, что он сделает это первым. Первым погладит гладко выбритую щёку, первым выдохнет в губы и наклонится к Антону ближе. Теперь это уже не просто поцелуй, потому что они оба осознают его цель. Низ живота резко обжигает, когда Антон, тоже вставший на колени, обхватывает бока ладонями и жмёт Арсения к себе — выверенным движением, крепко притягивает, и Арсений в его руках блаженно прогибается и льнёт к груди грудью. И не нужны никакие специальные условия — свечи, розы, лебеди из полотенец, приглушённый свет и музыка, которая будет только отвлекать. Нужен Антон — его губы, его ладони, его улыбка, которой он прижимается к коже на шее мелкими вдумчивыми поцелуями, — нужен просто он весь и всё. Со своими аккуратными, будто он боится причинить боль, прикосновениями, жарким дыханием и пронзительным взглядом. Глаза у него блестят, когда он на Арсения смотрит. Отстраняется, облизывает влажные уже губы быстро и смотрит — снизу вверх изучающе, жадно почти, не пропуская, кажется, не одной клеточки тела. Под таким взглядом хочется сжаться, но это всё ещё Антон — Арсений чувствует, как начинают потряхивать пальцы, как вспыхивают кончики ушей и пересыхает в горле, потому что он тоже смотрит. За недолгие секунды поцелуя и первые смелые касания у Антона раскраснелись щёки и сбилось дыхание — Арсений проводит пальцами по его горячей коже, задевает губу и убирает наверняка мешающуюся, спадающую на глаз кудряшку. Он столько раз трогал Антона здесь, но никогда ещё вот так — с шальным взглядом и сердцем, которое вот-вот выпрыгнет из груди. Это всё нравится до одури, его чувства к Антону неподдельные и искренние, и это играет роль — то, с каким трепетом они друг друга трогают на первых порах. Изучают. Узнают по-новому. Пальцы Антона цепляются за низ Арсовой футболки и тянут её вверх с некой нетерпеливостью, но всё ещё медленно — Арсений выпутывается из рукавов и прослеживает взглядом, как футболка улетает на край кровати, чуть не повалившись на пол. Но Антон всё внимание переключает на себя — точнее, на его губы, начинающие разгуливать по шее, по чувствительной коже под ухом короткими влажными поцелуями. И Арсений точно бы подумал, что у него на эту часть тела какой-то фетиш, если бы мог сейчас думать в принципе — его уже плавит. Он пробирается пальцами под Антонову футболку, гладит кожу и неосознанно совсем хочет притянуть его ещё ближе, почувствовать, но понимает, что футболка мешается, и нужно срочно сравнивать счёт. — Сними тоже. — шепчет Арсений, как будто боясь разрушить эту мягкую атмосферу между ними, и царапает низ живота, намекая, — Антон слушается тут же. Арсений приникает к его губам теперь уже более требовательно, глубже, и Антон подхватывает, целует и прижимает к себе. И трепет концентрированный — в том, как Антон мягко толкает в грудь, чтобы Арсений опустился на постель спиной, как укладывается сверху и целует снова. Губы начинают саднить и гореть с каждой секундой всё больше; они сталкиваются языками, и Арсений почти стонет, когда рука Антона гладит бедро, хватает почти нежно за ягодицу и жмётся ближе. Ноги Арсения у Антона за спиной, на пояснице, и он уже чувствует возбуждение — своё, Антоново, — вскидывает бёдра и ощущает губами, как Антон от этого жарко выдыхает. Его пальцы на бедре смыкаются крепче, ещё чувственней и дольше ведут по коже, заползают под штанины шорт, и места под его ладонью покалывает огнём ещё долгое время после. Арсений сжимает пальцы в волосах Антона, тянет прядки и в этот поцелуй, кажется, он отдаёт всего себя безраздельно. Потому что осознание приходит постепенно — он так жутко возбуждён от этих вязких поцелуев, проворных ладоней и собственных же мыслей. И сейчас в этом нет ничего странного. Это не похоже на все их предыдущие поцелуи, и Арсений не может не сравнивать. В моменте это ощущается ещё более остро — Антон на нём большой и горячий, пылкий и напирающий, под пальцами, которыми Арсений беспорядочно оглаживает то линию плеч, то грудь, то цепляет соски, влажная от возбуждения кожа. И, наверное, Арсений не понимает, как он без этого жил, и почему боялся открыться. Антон тем временем лижется всё интенсивнее, губами ласкает шею, ключицы, фыркает от залезшей в рот кудряшки. Его слюны на коже много, она сохнет на воздухе, стягивает, холодит. И Арсений не испытывает по этому поводу ничего противоречивого — ему нравится, чертовски нравится, как прохлада гуляет по намокшей коже и пускает по телу мурашки. Как на контрасте губы Антона тёплые. Он спускается ими ниже, к груди уже, цепляет пальцами резинку шорт, однако не пытается её ни отодвинуть, ни снять, но Арсений сбивается с дыхания, задерживая его и после судорожно выпуская. Наблюдать за Антоном вот так — сверху, за его макушкой, чувствуя при этом поцелуи и прикосновения к груди, к бокам, — это волнительно. Он везде, по ощущениям, тяжесть его тела, пальцы, губы, дыхание — Арсений даже не уверен, что ему это не снится. Антон не спешит, конечно, делая всё вдумчиво, с толком, с эмоциями, но уже спускается и отползает совсем низко, его губы на уровне подрагивающего живота, и Арсений оживает. — Тих-тих, Шаст, — протестует он, и Антон моментально вскидывает на него взгляд — обеспокоенный, сразу же встревоженный, но Арсений мотает головой: — Всё…отлично, — уверяет, — я просто хочу…ляг. Он не договаривает своё намерение, надеясь, что его поймут и так — красные щёки горят, как будто в комнате резко наступило какое-нибудь давящее краснодарское лето, а сердце в ближайшее время останавливать свой галоп точно не собирается, — и если бы Арсений сказал сейчас, что хочет Антону отсосать…возможно, его бы можно было выносить ногами вперёд от стеснения и перевозбуждения. О каком стеснении, конечно, речь, когда Антон, меняясь в лице, кивает медленно и заваливается на другую сторону кровати, а Арсений залезает на его бёдра верхом. Стеснение, оно же в голове где-то сидит, не в теле, которое ёрзает задницей по чужому возбуждению совершенно намеренно — вырывает из Антона выдох. Он цепляется ладонями за Арсовы бёдра. Чувствовать себя желанным приятно — то, как загораются глаза Антона, когда Арсений вот так верхом сидит, гладит его грудь пальцами и в крайней степени неприлично трётся пахом. Антон же раскрасневшийся тоже, взъерошенный, со взмокшим лбом, но даже в возбуждении умудряется всё контролировать до невозможности, намного лучше самого Арсения, потому что спрашивает: — Ты…точно хорошо? — всё-таки спрашивает Антон, поглаживая ладонями бёдра. Арсений кивает и наклоняется к его лицу. — Удобно так сидеть на тебе, — говорит он, проводя ладонью по груди медленно-медленно, и коротко целует в губы, которые дышат часто и резко. Чувствует, как Антоновы ладони сжимаются, и ёрзает на бёдрах ещё раз, прежде чем отползти вниз. У Антона выдох получается судорожный и в какой-то мере даже восхищённый. Арсений стреляет в него взглядом из-под ресниц и удобнее устраивается в Антоновых ногах. Перед глазами кожа живота — мягкая, горячая, которую хочется целовать, кусать, облизать кое-где тоже. И Арсений не может себе отказать, тем более, что Антон реагирует на каждое прикосновение пылко, дышит часто и стонет тонко, когда Арсений подцепляет кожицу в самом низу живота, чуть приспустив шорты. Ему страшно, вообще-то, жутко. И это не тот страх, когда за свою жизнь боишься или перед экзаменом уже перебираешь варианты, под каким мостом будешь жить, если не сдашь, — скорее тревога по поводу того, что у него может не получиться, что Антону не понравится, что он сделает что-то не так и всё испортит. В самом деле, он никогда не делал этого — но Антон, вообще-то тоже, и это успокаивает. Но пальцы трясутся всё равно, когда тянут последнюю ткань на теле Антона вниз — и шорты, и трусы. И остатки своей адекватности, очевидно, потому что видеть член Антона сейчас абсолютно не то же самое, что во время переодевания, в момент, когда заносишь ему полотенце в ванную, потому что он забыл. Арсений, кажется, не дышит даже. Первое прикосновение неумелое совсем, осторожное, но Антон рвано выдыхает, а Арсений от этого еле заметно вздрагивает. И, наверное, поднять на него взгляд идея совершенно провальная, но Арсений делает это — вскидывает голову, встречается с Антоном глазами и видит, как тот закусывает влажную от слюны губу. Осознание, что он всё это время смотрел, сводит живот в судороге, а щёки загораются ещё больше, хотя казалось, что больше уже просто некуда. — Я могу не…не смотреть, — выдыхает Антон, практически читая мысли, но Арсений только качает головой. — Нет, всё нормально, Шаст, — говорит почти шёпотом. — Это и твой секс тоже. Антон сипло смеётся, прикрывая глаза. — Тогда, — облизывает губы, — тоже сними с себя всё. Может, я чувствую себя неловко? — А ты чувствуешь? — Мой член у тебя в руке. — Это да? — Это пиздец. Теперь очередь Арсения смеяться — возможно, коротко и слишком нервно, но после небольшого обрывистого разговора становится легче. Это же всё ещё его Антон — с которым комфортно в ста случаев из ста, который всегда внимательный и чуткий и иногда просто сдувает пылинки, как какая-нибудь бабушка с дорогого гдровского сервиза. Даже сейчас обо всём думает, хоть только что секундно откидывается на подушки и прикрывает лицо ладонями, — но тут же привстаёт и, дотянувшись до тумбочки, достаёт оттуда смазку, которую кидает Арсению. Без слов и без просьб. Золотой человек. Механика, в целом, ясна — Арсений льёт немного смазки в руку, размазывая её по ладони и меж пальцев, и складывает руку на член, смазывая его целиком — с нажимом, но аккуратно, потому что ему до сих пор боязно. Антон и на это отзывается, выдыхает, ладонью закрывает глаза — видимо, самому смотреть на это слишком. А ещё Антон игнорирует или забывает вовсе свою просьбу раздеться — а Арсений и не раздевается, хоть и член в трусах стоит уже крепко и упирается в резинку. Ему то ли неловко, то ли он слишком занят другим делом — старается не облажаться. Проводит рукой по члену сильнее и быстрее, смотрит на реакцию Антона, который дышит прерывисто и еле заметно дёргает бёдрами. Это прибавляет сил и внутреннего удовлетворения — понимание, что Антону нормально, и Арсений не делает что-то не так, — ну, и уверенности, наверное, потому что Арсений наконец наклоняется вниз и лижет головку коротко, после сразу беря член в рот. Это всё на такой интуитивности и желании сделать приятно, что Арсений даже не пытается анализировать, а только ориентируется на то, как Антон постанывает и сжимает в руках простыню. А в какой-то момент — и Арсовы волосы. Не крепко, не напирающе, а еле заметно — низ живота сводит спазмом возбуждения, и уже хочется подрочить себе или обо что-то хотя бы потереться, но Арсений этого не делает. Слишком сосредоточен на другом. Но вообще это не получается идеально и даже сносно — он по глупости и отсутствию опыта берёт глубже, чем может, закашливается, никак не может подобрать подходящий темп, и ему вечно кажется, что он больше думает, чем делает. А ещё слюней много и рвотный рефлекс провоцирует мелкие слёзы из глаз, которые Арсений периодически вытирает другой рукой, отстраняясь, потому что они щекочут щёки. Но несмотря на это, ему даже нравится — он никогда бы об этом не подумал прежде, но да. Ему ни противно, ни отвратительно, и Антон, у которого дрожат бёдра и пальцы в Арсовых волосах, способствует тому ещё больше — Арсений просто любит его, и доставлять ему удовольствие оказывается чрезвычайно приятно. И он двигает головой интенсивнее, помогая себе рукой при этом — кажется, удаётся поймать мало-мальски нормальный темп, — и держит другую руку на Антоновом бедре, которое дрожит, ёрзает и хочет куда-то уползти по постели. В какой-то момент Антон перестаёт стонать, задерживает дыхание и почти резко тянет Арсения за волосы вверх — удивлённо посмотрев на него, Арсений видит только вездесущий румянец пятнами, шальные глаза и приоткрытый рот. — Стой, Арс, — обреченно шепчет Антон и выдыхает тяжело и гулко. — Иди сюда. Сначала Арсений тормозит и отстраняется медленно, не сводя с Антона глаз, потому что первая мысль — он всё-таки что-то сделал не так. Но у Антона такой взгляд вожделеющий и дыхание на грани, что двигаться вперёд получается почти автоматически, отбросив все мысли. Неумелый минет явно не расстроил, но Арсений всё-таки спрашивает тихо, приблизившись к Антоновому лицу: — Тебе не понравилось? — Понравилось, конечно, ты чего, — он улыбается и качает головой, заботливо стирая кончиками пальцев выступившие слёзы и влагу с уголков губ. — Чуть не кончил…а хочу с тобой. Арсений не успевает облегчённо выдохнуть — Антон целует тут же и валит его спиной на постель. Всё его терпение как будто куда-то улетучилось — он больше не медлит и принимается торопливо стягивать всю оставшуюся одежду. Арсений стонет еле слышно и дугой выгибается навстречу его рукам. — Воспользовался моим положением и не снял ничего, — отрываясь от губ, Антон прерывисто выдыхает и его маленький упрёк больше похож на мурчащее снисхождение, да и со снятием он прекрасно справляется и сам — Арсений помогает только в последний момент, отпинывая всё в сторону. И дальше он уже не может ни сказать что-то, ни в мыслях придумать достойный ситуации ответ, потому что Антон уже накрывает Арсения собой и целует так, что всё вылетает из головы, кроме его горячих губ, тяжести его тела, и того, как он своим членом касается Арсового. Но на самом деле, Арсений уже в прострации — он может только жаться ближе, жалобно постанывать и отвечать на поцелуй. Он слышит, как щёлкает крышка смазки, чувствует холодную влагу, а потом — жар, Антон обхватывает оба их члена и начинает отрывисто и крепко дрочить. Арсений никогда бы не подумал, что можно испытывать такой спектр эмоций, но он испытывает — по отношению к тому, как они сцеловывают друг у друга стоны с губ, как вместе дрожат, и как в порыве он сам кусает губу Антона и зализывает маленькую выемку от зубов. Возбуждение такое болезненное, а Антон рядом такой чувственный и внимательный, что держаться абсолютно не получается да и ни к чему. И в следующую секунду соображается уже не особо — кто кончил первым, в какой момент Антон слезает на другую сторону кровати, сколько времени требуется, чтобы отдышаться и избавиться от шума в ушах и покалывания в кончиках пальцев. Первое, о чём думает Арсений после того, как начинает приходить в себя, — охуеть. Он так долго был уверен, что всё это ему абсолютно не нужно, что сейчас слабо верится в то, что это могло быть так хорошо. Местами неловко, непонятно и мокро, но хорошо. Ещё и Антон, который стирает салфетками сперму с Арсового живота, которую сам Арсений до этого момента и не чувствовал, просто добавляет уверенности в том, что это было не зря. Поворачивая голову в сторону Антона, Арсений улыбается слишком блаженно и в мыслях только — да, ничего не изменилось. Отношение всё то же, любовь всё та же, в груди привычно тепло, а от такого Антона — в разы теплее. Растрёпанного, красного, но расслабленного. Подлезающего под руку, чтобы мягко улечься на плече. — И чего тебе в итоге хочется? — спрашивает Антон тихо, принимаясь медленно водить пальцем по груди. — Сказать, что люблю тебя, — после недолгой паузы отвечает Арсений и прижимается к губами Антоновой макушке, чуть потянувшись. Антон вместо ответа мягко целует в плечо — Арсений наверняка знает, что он любит тоже.