***
Перед отправкой, Грейнджер нужно было пополнить запасы зелий первой необходимости, встретиться с несколькими волшебниками и просто напоследок прогуляться по родным улицам. Это и стало её ошибкой. Гриффиндорская храбрость просто не дала ей проигнорировать женский крик из подворотни. Это была магическая часть города, так что палочка вылетела из рукава мгновенно. Три фигуры склонились над девушкой чуть старше самой Гермионы. Она не видела, что конкретно происходит, но так точно не кричат, когда всё в порядке. Несколько заклинаний сорвались с губ как можно скорее. Эффект неожиданности сделал своё дело — жертва успела вырваться и сбежать, но Гермиона пропустила Экспеллиармус, а следом и Инкарцеро. Трое относительно зрелых волшебников против недавней выпускницы — неравный бой. — Так-так-так... маленькая грязнокровка испугала нашу игрушку. Троица вышла на свет фонарей. Не спасла даже хвалёная храбрость — Грейнджер стало попросту страшно. Обладательницу высокого голоса она знала точно. Слизеринка, старше неё года на три-четыре. Не тот человек, на которого хотелось бы натолкнуться в подворотне, будучи «с грязной кровью». Гермиона собрала бинго и от мысли об этом нервно хихикнула, пока женская рука с нечеловеческой скоростью не впечатала её в стену, удерживая за горло. Катастрофически мало воздуха. До мушек перед глазами. — Испортила мне удовольствие, так ещё смеет пищать? Не голос. Змеиное шипение. Оно заставляет дрожать, пытаться вырваться, но ухмылка на губах напротив обещает, что это не будет просто. Когда девушка ослабила хватку и махнула ладонью, один из её прихвостней оказался рядом. Руку Грейнджер подняли к голове, по пути разрывая рукав. — Что вы... В этот раз компания осторожнее. Если их прервут ещё раз, будет уже не интересно. Совсем маггловский грязный удар по солнечному сплетению на пару с Силенцио прерывает фразу и выбивает остатки воздуха, оставляя лишь возможность рычать в себя. Грейнджер чувствует себя беспомощно. Прямо сейчас с ней могут сделать что угодно. Никто не будет столь же глуп, чтобы её спасти. Второй Гермионы Грейнджер в Лондоне не завелось. Мужские руки продолжают удерживать у стены, когда тёмная волшебница достаёт короткий нож и на пробу чертит первую линию на коже. Боль обжигающая — слёзы нельзя удержать. Холодные пальцы растирают их по лицу, грубо сжимаясь на щеках. — Львёнок плачет! Я бы хотела слышать, как ты сорвёшь голос, умоляя тебя отпустить, но мычание тоже сойдёт. Ей даже не позволяют потерять сознание. Отпускают лишь когда бывшая слизеринка удовлетворённо смотрит на собственную работу и прячет нож. — Думай дважды, приближаясь к Слизерину, грязнокровка. Они с хлопком аппарируют, и Грейнджер наконец падает. Следующие за этим воспоминания были обрывистыми, лишь какие-то детали. О том, как она роняла слёзы над собственной палочкой, желая сломать её. Как подскакивала по двадцать раз за ночь. Как дёргалась от каждого шороха. Как проводила часы, улучшая дуэльные навыки с самыми разными волшебниками. И десятки, сотни пустых склянок из-под зелья Сна без сновидений... Погружение в чужую память было привычным. Беллатриса делала так уже десятки раз — сначала тело окутывает нечто, подобное мягкой гелеобразной воде. Холодной, стоит заметить, даже ледяной, в данном случае. Если Беллатриса правильно помнит, температура этой странной субстанции зависит от эмоциональной окраски воспоминаний. Чем хуже воспоминание, тем, соответственно, холоднее гель. Беллатриса с непроницаемым лицом стояла чуть поодаль, наблюдая за развернувшейся картиной. Это пройденный этап и сделать она ничего не сможет. Что, конечно, не мешает ей испытывать отвращение. И злость. Может быть, отголоски чужого страха. Вот по этой причине она не особо любит погружаться в тяжёлые воспоминания. Свои эмоции почти не чувствуются под толстым пластом чужих.***
Очередное воспоминание обрывается с хриплым вдохом. Слёзы обжигают щёки, до боли хочется свернуться в клубок под одеялом и никого не подпускать. Она слишком давно игнорировала эту историю. Снова оказавшись в реальности, Блэк глубоко вдохнула. Ощущения каждый раз такие, будто она долго была под водой, а теперь, вынырнув, пытается отдышаться. Внезапная догадка пронзила её разум — вот, что она видела под Калором! Вот что это были за воспоминания. И от этого ещё более тошно. Спустя минуты молчания Гермиона заговорила, и голос её был так тих, что пришлось прислушиваться. — Я почти сдалась, знаешь... Хотела сломать палочку, отказаться от магии, лишь бы... Лишь бы подобное больше никогда не повторилось. Хотела никогда не возвращаться в эту страну, путешествовать остаток жизни, чтобы сбежать. У меня всё ещё большие проблемы со сном, а от этого шрама даже магией избавиться нельзя... — Ты не пробовала перекрыть татуировкой? — поймав чужой удивлённый взгляд, она пожала плечами. — Что ты на меня так смотришь? Да, я знаю про ваши маггловские способы изменить внешность... Она резко замолчала, поняв вдруг, как неуместно звучали её слова сейчас. — Извини, я не мастер в утешающих словах и тому подобном, — вместо этого Беллатриса притянула Грейнджер к себе и мягко поцеловала. Татуировка... Гермиона пыталась. Не только на территории Англии: Франция, Германия, Испания... Десятки стран, сотни салонов, но исход всегда один — разочарование. Записи отменялись, салоны исчезали, мастера пропадали, иглы ломались. Всегда что-то шло не так. Проклятие шрама не позволяло от него избавиться, тем более простым маггловским способом. Было глупо ожидать успеха, зная историю появления. Гермиона слабо улыбнулась в поцелуй и отстранилась через несколько секунд, стирая слёзы. — Я не жду от тебя утешения, Блэк. Ты спросила, я рассказала... Если хочешь помочь, ответь мне тем же. Она забралась на диван с ногами и полностью развернулась к Беллатрисе, тут же протягивая ей руки. В её глазах застыл интерес, разбавленный... сожалением? Грейнджер знала, что понять подобное будет трудно, с ней похожего не происходило. Но если она открыла частичку израненной души, малодушно хотелось заглянуть и в чужую. — Когда я была под действием Калора, ты сказала, что Империус на тебя больше не действует. Расскажешь об этом? Раз уж мы начали такие откровения... — Империус? — Беллатриса выглядела одновременно растерянной и крайне удивленной, что Гермиона запомнила ту случайную фразу, брошенную в порыве гнева несколько месяцев назад. — Это не такая захватывающая история, как ты могла бы подумать, но если хочешь... Она пожала плечами и расслабилась, чтобы уже через несколько минут Гермиона проникла в её сознание.***
Первый раз это произошло, когда Беллатрисе едва исполнилось четырнадцать. Нескладная девчонка в чёрном длинном платье стояла прямо, будто в неё воткнули палку, высоко задрав голову, и пыталась смотреть свысока на человека перед ней. Тот возвышался минимум на две головы, оттого попытки выглядели до смешного жалко. — Мисс Блэк, — вздохнул мужчина. — Вы вынуждаете меня идти на крайние меры. Молодые леди вашего статуса обязаны — я подчёркиваю! — обязаны посещать подобные мероприятия. Беллатриса смотрела на него так, будто видела первый раз в жизни. Она отошла на шаг, а затем вытащила волшебную палочку и направила её на собеседника. Мужчина снова тяжело вздохнул и выкрикнул заклинание так резко, что Беллатриса не успела среагировать: — Империо! Последним отчётливым воспоминанием был жёлтый дым, вырывающийся из чужой палочки. Остаток вечера ведьма почти не помнила. Лишь какие-то огрызки воспоминаний: вот она с глуповатым выражением лица кружится по залу с каким-то престарелым волшебником, вот болтает с ним же о каких-то незначительных вещах... щёлк! Беллатриса осознаёт себя, стоящей перед родителями, которые клятвенно обещают тому же волшебнику приятные вечера со своей дочерью в обмен на сотрудничество. Второй раз случился через год. Люциус Малфой, чудом избежавший заточения в Азкабане, «поехал крышей», как это назвал Драко. Беллатриса по собственному желанию отправилась на лето в Малфой-мэнор — она просто не могла оставить своего, даже думать об этом страшно, племянника в одиночестве справляться с сумасшедшим отцом. Более того, Нарцисса, всегда сильная и гордая Нарцисса, с которой Беллатриса всегда брала пример, сломалась. Не выдержала напора Люциуса, допросов министерских шавок и нападок оставшихся Пожирателей. Она словно... умерла. Всегда тонкая, бледная и неземная, она стала совсем прозрачной; некогда гордо расправленные плечи сгорбились; взгляд погас. Андромеда, храни её Мерлин, отправила свою сестру на лечение во Францию. Весь Мэнор, будто чувствуя состояние своего действующего владельца, несколько обветшал. Не утратив своего величия, он стал ещё более устрашающим — потемневшие оконные рамы и стёкла, облупившаяся краска на стенах, пятна неясного происхождения на потолке и скрипящие шершавые полы. От величественного замка веяло опасностью и безумием. Спать одной в комнате было невозможно, потолок будто грозился обвалиться, матрас в некогда мягкой кровати в самые неожиданные моменты начинал пульсировать и комковаться. Но самым страшным было далеко на само состояние замка, а безумие старшего Малфоя. Он не просто выглядел безумным, он таким и был. Каждую неделю он устраивал приёмы для оставшихся Пожирателей, чествовал их, как героев, обещал возродить былое величие. Драко, бледный, как сама Смерть, и совсем исхудавший, трясся осиновым листом. Беллатрисе хотелось бы сказать, что она не позволяла себе испытывать страх, но... нет. Она боялась не меньше Драко, который под столом цеплялся за её руку и смотрел на происходящее такими глазами, будто прямо сейчас распрощается с жизнью. Его паника была небеспочвенна. Люциус не видел краёв. Он много пил, а когда напивался, становился совершенно неуправляемым и жестоким. Он не стеснялся использовать Круциатус на собственном сыне. Да и Беллатрисе доставалось не меньше. Если же пытки не давали ожидаемых результатов, Малфой-старший накладывал Империус, заставляя говорить или делать совершенно отвратительные вещи. Белла не знала, что было хуже — пытки или унизительная беспомощность? Но всему когда-то приходит конец. Люциуса, чистокровного волшебника, одного из рода Малфоев, сразила маггловская болезнь. Заключение колдомедиков было ёмким: «Полиорганная недостаточность». Драко тогда вздохнул с облегчением. Блэк не было стыдно за отравленную бутылку огненного виски. Последний раз на ней пытались применить Империус перед началом этого учебного года. Стоило видеть шок и недоверие в глазах родителей, когда младшая дочь с плохо скрываемым триумфом истерически рассмеялась и на всю гостиную поместья выкрикнула: «Нет!»***
— Про Малфоя забудь, я не хотела показывать. Это... не моя тайна, — Блэк раздражённо откинула прядь волос с лица. — И не смотри на меня так, не нужно меня жалеть. Я не ребенок, чтобы нуждаться в чьей-либо жалости. Получилось резче, чем планировалось, и Беллатриса виновато поджала губы. Гермиона помнила, как Блэк говорила о родовом поместье, так что не удивилась причастности родителей. Она и до этого знала, что чистокровные семьи довольно жестоки, но применять непростительное на собственном ребёнке... Это слишком. Заклинания, за применение которых ты попадёшь в Азкабан. На человеке, которого должен любить. Слишком отвратительно, чтобы быть правдой. Слишком жестоко даже для чистокровных. Но слова Беллатрисы потонули в омуте звуков и яркого света, который почти ослепил Гермиону, когда она случайно — правда совершенно случайно! — зацепилась за нить воспоминаний о Малфое-младшем. Слишком поздно Грейнджер поняла, что цепочка воспоминаний несёт её в совершенно другую сторону. В ту, где всё... Спокойно. Где дети ещё не травмированы своими родителями-аристократами. Где над ними не висят проблемы будущего. Где они... Живые.***
Перед глазами замелькали яркие светлые кадры: совсем маленькие Беллатриса и Драко шагают по осеннему саду Малфой-мэнора, держась за руки; они же, немного подросшие, сидят прямо на мягком пушистом ковре и с восторгом наблюдают за грациозно плывущим патронусом Нарциссы. Огромный светящийся лебедь плавно машет крыльями, обдавая детей потоками тёплого воздуха. Распределение в Большом Зале, обеды и ужины за столом Слизерина, яркие улыбки и счастливые лица совсем ещё юных детей. Яркие цвета постепенно угасали, сменяясь более тёмными оттенками. С лиц исчезали улыбки, глаза тускнели, подобно цветовой гамме вокруг. Картинки мелькали так быстро, что было сложно уловить — когда всё стало откровенно плохо? Когда эти дети стали так явно копировать своих родителей? Когда их морально уничтожили? Лицо Беллатрисы всё чаще выражало вежливую отрешенность, с лица Драко исчезала надменность, сменяясь плохо скрываемым отчаянием. Они всё чаще оставались вдвоём в гостиной Слизерина, позволяя эмоциям взять верх над разумом. Год за годом, курс за курсом. Вдвоём можно. Они пережили столько дерьма и Круциатуса, что плакать было не стыдно. Друг перед другом можно. Вместе не стыдно. Следующее воспоминание появилось неожиданно яркой вспышкой среди кромешной тьмы. И содержание этого воспоминания было таким простым, таким подходящим их возрасту, что на душе даже стало легче. — ...и я останусь девственником до конца своих дней, потому что чёртов святой Поттер никогда в жизни не посмотрит на такого грязного Пожирателя, как я! — Гермиона видела, как Драко закончил свою душещипательную тираду громким сопливым всхлипом и упал головой на подушку. Бутылка огневиски в его руке слегка дымилась и весело бурлила, чего нельзя было сказать о его жизни. Беллатриса со вздохом повернула голову на бок, чтобы видеть уставшее и заплаканное мертвенно-бледное лицо Драко. Он бессмысленно смотрел в потолок, хлопал мокрыми белыми ресницами и совсем уж отчаянно всхлипывал. На пьяную голову его всегда пробивало на откровения, но сегодня огневиски оказался крепче обычного, и Драко выдал то, что удивило даже Беллу. Нет, она подозревала, что он неровно дышит к гриффиндорскому шрамоголовому придурку, не мог же он столько лет цепляться к нему из чистой ненависти. Но подозревать и слышать об этом от самого Малфоя — совсем разные вещи. — Солнце, — неожиданно нежно протянула Беллатриса и запустила руку в его платиновые волосы, слегка погладив макушку. Гермиона от подобного обращения вытянулась по струне. Ей ещё не доводилось слышать, как Блэк называла так кого-то ещё. — Во-первых, никакой ты не Пожиратель. Во-вторых, если ты продолжишь так убиваться по этому придурку, жизнь закончится раньше времени. И с чего ты вообще взял, что он не обратит на тебя внимание? Просто напоминаю — он годами ведётся на твои уловки, следит за тобой — не спрашивай, откуда мне известно — а сегодня на завтраке сверлил тебя взглядом. И если ты думаешь, что он в тебе не заинтересован уже сейчас, ты просто слепой акромантул, солнышко. Драко заметно поутих во время её речи, даже повернул голову и огромными недоверчивыми глазами сверлил лицо Беллатрисы. Гермиона понимала, что подсматривает за слишком личными воспоминаниями, но что-то в ней трепещало, видя, как наследники двух величайших семей ведут себя так... Просто. — Более того, ты чертовски красивый. Мерлином клянусь, если бы меня хоть на кнат возбуждали мужчины, а ты не был бы моим, о Салазар, племянником — я бы влюбилась. — Блейз говорил примерно о том же, — недовольно пробормотал Драко. Пьяненький взгляд остановился на расслабленном лице Беллатрисы. Иногда он сравнивал себя с ней. И сравнение это было точно не в его пользу. Будто заметив вновь потяжелевший взгляд, Беллатриса оборвала противную мысль на корню: — Даже не думай об этом! У нас слишком разная внешность, чтобы можно было сравнивать. Ты мерзопакостный тонкий-бледный-воздушный-неземной идиот с самой аристократической задницей в моей жизни. Так что кончай рыдать по своему безмозглому эрклингу и сделай уже хоть что-нибудь, пока я не потащила тебя сама! — Не смей! — натурально ужаснулся Драко и даже попытался принять вертикальное положение, но тут же бросил эту затею, схватившись за голову. Продолжал он уже не так бойко. — Дай мне неделю, хорошо? Хотя я всё равно думаю, что ничем хорошим это не закончится... Грейнджер успела лишь улыбнуться, как её тут же потянуло в другое воспоминание. Похожее. — ... и я останусь одиноким до конца своих дней, потому что чёртов святой Поттер никогда в жизни не воспримет наше... наше времяпрепровождение как что-то большее, нежели просто... секс, — Драко вновь упал лицом в подушку, а Беллатриса, наравне с Гермионой, поёжилась от того, как точно Малфой повторил свои недавние слова. — А ты помнишь, как месяц назад, ещё в сентябре, жаловался мне, что умрёшь девственником? Сейчас ты жалуешься, что Поттер тебя не любит. Я могла бы залить свои мысли в Омут памяти, чтобы твоя тупая башка снова услышала мои слова и поняла, что Беллатриса Друэлла Ирма Блэк всегда права! — ну, или почти всегда права. — Ты сам не видишь, как он на тебя смотрит? И я очень сомневаюсь, что он стал бы месяц довольствоваться только поцелуйчиками и сном в одной кровати, если бы тебя не любил... Кстати, когда он появился в твоём галстуке на завтраке первый раз, я подумала что вы уже... — Нет! — Неважно, — спокойно ответила Блэк. — Клянусь, Малфой, если я не права, можешь списывать у меня Трансфигурацию сколько угодно. — Я и так... — Неважно, я сказала! — отмахнулась Беллатриса, — Скорее я трахну Грейнджер, чем тебя отошьёт Поттер.***
Чем же закончился этот увлекательный диалог, Гермиона не увидела. Её наконец-то вытащило наружу. Туда, где её ждала покрасневшая Блэк, которая не могла определиться, то ли ей нужно Грейнджер убить за лишние знания, то ли... — On est quittes... — Что?! — Прости, я сказала, что мы в расчёте... Тогда, под Калором, ты увидела лишнее в моих воспоминаниях. Сейчас это сделала я, — на губах Грейнджер появилась глупая улыбка. — Так Драко действительно влюблён? Это казалось чем-то на уровне девчачьих сплетен. Все разносили, но никто не верил до конца. Гермиона никогда не была сплетницей, но... Есть в этом своя атмосфера. Будто возвращение в уютные вечера в гостиной факультета. Да и была в Грейнджер уверенность, что Беллатриса не захочет говорить о мрачных воспоминаниях. Она слишком закалённая воспитанием Блэков, чтобы принимать чужую жалость. Беллатриса подозрительным взглядом окинула лицо Грейнджер и сложила руки на груди. Какой позор. Так расслабилась и размякла, что не смогла вовремя захлопнуть дверь в свои воспоминания. Тем более детские. — Нет. Просто так решил намочить мою подушку своими слезами, — Блэк в крайней степени раздражённо повела плечами. Она злилась. На себя. — Ну конечно влюблён, Гермиона! Позволил бы он себе так напиваться и рыдать по вашему Поттеру, если бы не был влюблён? Злость Блэк слишком явно ощущалась в воздухе. И причина её появления была ясна как день — она не успела защитить что-то ценное. Гермиона сократила расстояние между ними и улыбнулась ещё шире. — Пообещай мне кое-что. Не роняй слёзы, если вдруг в меня влюбишься. Не желая попасть под какое-нибудь заклинание, Грейнджер со смешком спрыгнула с дивана. Беллатриса замерла на мгновение, широко раскрытыми глазами глядя на Грейнджер, а затем громко рассмеялась, сгибаясь пополам. Рассмеялась совсем не аристократически, размазывая по щекам выступившие от смеха слёзы, едва успевая вдохнуть перед новым приступом. — Грейнджер... Мерлин! — всё ещё хихикая, Беллатриса пыталась собраться с мыслями. — Я предпочитаю тащить объект своей влюблённости в кровать и трахать полночи, оставь слёзы неисправимым романтикам по типу Драко. Хотя... розу в зубах я тоже могу притащить, — ещё немного подумав, Блэк добавила. — Не могу сказать, что мне часто приходилось влюбляться, но, поверь, последовательность действий будет именно такой. — Сделаю себе пометку: когда Блэк затащит меня в постель, она автоматически признается в своей безграничной любви, — Гермиона театрально приложила руки к груди, но продолжила уже серьёзно — Послушай... Ты повзрослела слишком рано. Вы оба. Иногда быть ребёнком не так плохо. Полагаю, в чистокровных семьях это вполне обыденная картина, да? Ребёнок должен во всем слушаться родителей, ребёнок должен уяснить правила и не нарушать их. Ребёнок — уменьшенный взрослый, который должен помалкивать, если ему что-то не нравится, и красиво улыбаться гостям. Беллатриса гневно зажмурилась, пытаясь подавить противное чувство абсолютной беспомощности и жалости к себе. Гермиона была права, и признаваться в этом не хотелось. Грейнджер затихла и сделала несколько шумных вдохов. Ей так хотелось всё это исправить... Она оставила очередной поцелуй на кончике чужого носа, выпрямилась и протянула руку. Её ладонь была раскрыта в ожидании чужой. — Позволь показать тебе обратную сторону медали. В рождественском Лондоне каждый сможет почувствовать себя ребёнком. Я обещаю сделать эти две недели самыми невероятными в твоей жизни. Или хотя бы приблизиться к этому. Её улыбка мягкая, без капли той самой жалости. Улыбка, гарантирующая, что Грейнджер сдержит своё обещание, чего бы ей это ни стоило. Потому что это желание будет зудеть в ней, пока не будет исполнено. Пока Блэк не осознает, что кто-то действительно желает ей лучшего. Гермиона искренне желает ей этого. Стоило признать, Грейнджер, в ситуации с расстроенной и злой девушкой, действовала если не идеально, то где-то на уровне «Выше Ожидаемого». Беллатриса медленно выдохнула и встала на ноги. Призвала свой пиджак, прошлась Тергео и накинула себе на плечи. — Ну если ты в этом так уверена, давай пройдёмся. И лучше забери у меня палочку, я боюсь случайно кого-нибудь сглазить, — в это трудно поверить, но Блэк сама протянула свою палочку Грейнджер. Гермиона впервые держала её с момента, как забрала в первый учебный день. От воспоминаний губы исказились в ухмылке. Кто бы мог подумать, что всё это так обернётся? Что девушка, отказывающаяся смотреть в глаза, сражающаяся за это право на дуэли, будет проводить рождественские каникулы в компании такого нелюбимого профессора? Ещё и по-маггловски? Никто из них не рассчитывал на подобное. Чужая палочка была спрятана в призванной мантии. Хватит на сегодня воспоминаний. — Чтобы было честно, я тоже постараюсь не использовать магию. Не сегодня, а вообще, на протяжении всех каникул. Грейнджер знала, что избавиться от магии совсем не получится. Как минимум, нужно будет поддерживать согревающие чары. Но она считала это справедливым. Обидно, когда на твоих глазах колдуют, а ты этого не можешь. — Для первого раза просто погуляемся. Зайдём в пару мест, посмотрим на магглов. Маленькое испытание для твоей чистой крови. Пальцы осторожно сплелись с тонкими и бледными. «Мерлин, пусть всё будет хорошо...»