Я требую к себе уважения, мисс Блэк

В приятной атмосфере появилось и настроение. Хотелось жить. Не просто существовать, на автомате выполняя учебную программу, периодически прерываемую праздниками, а жить. Получать удовольствие от таких простых вещей, как вкусный ужин или горячая чашка глинтвейна в руках. Или Грейнджер под боком, завёрнутая в изумрудный плед: с её растрёпанными кудрями, веснушками на носу и сверкающими карими глазами; с мягкой улыбкой и ямочками на щеках; с безграничным терпением. Или почти безграничным.    — Если я скажу тебе, что на моей памяти это лучшее Рождество, ты мне поверишь?   Гермиона чувствовала невероятное умиротворение. Она даже не надеялась, что атмосфера будет столь приятной. Хотелось прижаться к Блэк ближе и остаться в этой маггловской квартире навечно. Не вспоминать о Хогвартсе, магии, крови... Забыть, что рядом с ней не просто девушка, а наследница великого рода.   — А если я отвечу тем же, ты поверишь?   Отвечать вопросом на вопрос нельзя — это некрасиво. Грейнджер всегда так думала, но иногда мы нарушаем даже собственные правила. Конечно, она верила Беллатрисе. Сложно было представить, что с чистокровными родственниками Рождество проходило в атмосфере, хоть немного походящей на эту. Но сказать такое вслух казалось наглостью.  Беллатриса запрокинула голову, рассматривая потолок и плывущую по воздуху омелу. Веточки были ловко сплетены невидимой волшебной рукой в аккуратный венок, от чего Блэк усмехнулась.   — Над нами сейчас проплывёт омела... Не желаешь меня поцеловать?   Гермиона проследила за чужим взглядом с улыбкой. Мерлин, эта маленькая слизеринская ведьма просто мастер создания ситуаций, из которых у Грейнджер нет выхода. Или желания его искать. Гермиона притянула её к себе и кончиками пальцев коснулась щеки.   — Ты не представляешь, как я этого желаю.  — Ты та ещё чертовка, Грейнджер, знала?   Если Гермиона Грейнджер и является чертовкой, то не больше Беллатрисы Блэк. «Мы друг друга стоим» — она успела выучить это назубок за несколько месяцев, прошедших с их знакомства. Но сейчас ей ни капли не хотелось отвечать на выпад Беллы. Сейчас ответа требовал поцелуй, который обжёг её губы. Ответа требовала сама Блэк, чьи пальцы так правильно её касались — кончиками прошлись по щекам, проследили линию скул и спустились к тонкой шее. Ладони Беллатрисы на мгновение непривычно горячие от того, как долго она держала кружку, но температура тут же вернулась в норму. Каждое прикосновение хотелось оставить в памяти. Сейчас Блэк не собиралась хватать, а тем более придушивать Грейнджер, вовсе нет. Лишь скользнуть холодной ладонью ниже, устраивая её чуть выше груди, задевая пальцами ключицы. Беллатриса осторожно, насколько позволяло терпение, прихватывала влажными губами чужие. Мерлин, кажется, последний раз она так сдерживалась ещё осенью, под драккловым Калором! Но если тогда она пыталась просто не убить Грейнджер, то сейчас... а что, собственно, запрещает ей действовать привычно?    Блэк замерла на долю секунды, а затем резко прижала Гермиону к изголовью кровати. Перекинула ногу через чужие бёдра и придавила к прогнувшемуся под их весом матрасу.    — Ты должна мне желание, Грейнджер.   Что там Гермиона думала про норму? А существует ли она вообще для Беллатрисы? Потому что всё, что происходило в данный момент, Гермиона никогда не назвала бы нормой. Эти поцелуи, прикосновения... То, как она задержала дыхание, почувствовав вес чужого тела. Это не норма. Это запретно. И любой запретный плод сладок. Как удовольствие, в котором она утонула, когда язык Блэк с плохо сдерживаемым триумфом прошёлся по шее.   — Я хочу, чтобы ты не рыпалась и просто получала удовольствие.  — За то, что хорошей девочкой была ты, ею теперь должна стать я?   Холодные пальцы задержались на шее. Раньше Беллатриса не проявляла интереса к придушиванию, но после того случая в кабинете ЗоТИ... Словом, предпочтения немного поменяли направление.   Чувствуя, как на шее сжалась чужая ладонь, Грейнджер невольно прикрыла глаза. Хотелось скользнуть собственными пальцами по коже вверх, остановить их на бёдрах, сжать, прижать к себе сильнее... Но ещё хотелось играть по правилам. Если сегодня их устанавливает Блэк, то так тому и быть.  — Всё верно, Гермиона. Схватываешь на лету. Побудь для меня хорошей девочкой и получишь награду, — Беллатриса коснулась губами чужого уха. — Это ведь так просто, верно? Её холодные руки пробрались под рубашку, короткие ногти царапали кожу на животе и груди. — Всего лишь не мешать мне, – нетерпеливые пальцы сжали сосок, губы исказила ухмылка.   Эта версия Гермионы явно нравилась Белле. Жаждущая, разгорячённая, покорная. С туманом перед глазами от того, как Блэк одним движением разорвала на ней рубашку. Всё, что они слышат, — разлетающиеся по полу пуговицы и стук собственных сердец.    Белла всегда знала, что она умеет увлекаться. Она либо посвящает своему новому интересу всё свободное время, либо, мгновенно осознав, что из этого ничего не выйдет, бросает его. И Грейнджер была первым вариантом. Всё в ней манило с невероятной силой.   Небольшая грудь, что так удобно ложится в ладонь.    Изящный разлёт тонких ключиц, которые так удобно кусать. Кусать до синяков, до вскрика, чтобы затем обманчиво ласково обвести свежие метки горячим языком.    То, как Грейнджер дрожала под ней, не смея допустить даже мысли ослушаться.   — Ты умеешь быть умницей, Гермиона.   Беллатриса прижалась щекой к её животу чуть выше пупка, смотря снизу вверх. Медленно заскользила ниже, кончиком носа коснулась края белья.   — Чего ты хочешь?    Грейнджер думала, что у неё достаточно самообладания. Ровно до того момента, когда с её тела не исчезла рубашка, а в чужих глазах началось читаться только одно: «Я хочу тебя» Она цеплялась пальцами за простыни, выгибалась под грубыми, а после обманчиво нежными прикосновениями. Каждый укус заставлял представить, что будет на утро с её кожей. Десятки меток, оставленных жадными губами, будут сливаться в сплошное месиво, кричащее о собственнической натуре Блэк. От мысли об этом дрожало всё тело. Как и от этого шёпота: — Мне нужен развёрнутый ответ.   Белла скользнула ниже, прижалась губами к влажному пятну на светлой ткани, и Грейнджер перестала дышать.   Если Гермиона чертовка, то Блэк — Дьявол во плоти... Жадная, грязная, не затыкающаяся, называющая по имени. Заставляющая говорить. Грейнджер судорожно сглотнула и прикрыла глаза, чтобы собраться с мыслями. Эта сучка ведь не продолжит, пока не получит своего. Хочешь подробный ответ? Сама напросилась.    — Я хочу, чтобы ты не останавливалась. Трогала меня, целовала, кусала. Хочу проснуться с болью во всём теле от того, сколько меток ты оставила. Хочу свою награду.   Грейнджер сама не ожидала от себя такого, но никакие силы этого мира не заставили бы её забрать свои слова обратно. Внезапно и некстати промелькнула мысль: с парнями было как-то легче. Они быстро признавали её силу и подчинялись, делая всё, о чём их попросит обладательница карих глаз. Блэк же была выше этого. Она подчиняла сама. Она из тех, кто не покажет собственной слабости, пока не уличит в этом тебя. И если подчинение сейчас даст Гермионе власть позже... Что ж, она была к этому готова.   С каждым словом Грейнджер пожар в глазах Беллатрисы разгорался всё ярче. Мысли путались, мелькали с огромной скоростью, словно золотой снитч над квиддичным полем. Блэк поёрзала на месте и нетерпеливо стянула с Гермионы бельё, не отрывая взгляда от такого желанного, прекрасного и покрасневшего лица. Ждать больше было невозможно. Беллатриса никогда не жаловалась на отсутствие терпения, но сейчас, с Грейнджер, всё пошло по другому сценарию. Она едва ощутимо сжала зубами тонкую кожу бедра, поднялась выше, но замерла в миллиметре от влажной горячей кожи.  Гермиона протянула ладонь к чужой голове, осторожно её поглаживая. Она знала, что нужно что-то ещё. Какой-то толчок, который заставит слизеринку потерять контроль над собой окончательно. Шаг в пропасть. Его лишь нужно сделать.   — Seduit-moi. Подчини меня, Белла... Сделай своей.   И огонь в почти чёрных глазах возбуждал сильнее, чем губы, жадно касающиеся кожи. Сильнее, чем язык, обжигающий изнутри. В этих глазах читалась угроза: «Отведёшь взгляд — остановлюсь». И Гермиона верила в это. Стонала, сжимала простыни и чёрные кудри, кусала губы, но взгляд не отводила. Потому что Блэк всё ещё разговаривала с ней. Ей не нужен голос, она может проникнуть в сам разум и отравить его шёпотом.   «Ты такая вкусная, Гермиона...» «Я должна была сделать это ещё под Калором...»  «Как скоро я стану зависима от твоих стонов?» И Вселенная разрывалась, потому что это так чертовски хорошо... Она чувствовала Блэк везде.   Её ногти, царапающие бёдра.   Язык, заставляющий стонать в прижатую к губам ладонь.   Шёпот в голове.   Её так много, будто ещё мгновение, и они станут одним целым. Беллатриса — Чёрная дыра. Притягивает к себе с такой силой, что не спасёт даже скорость света.    Блэк чувствовала, как чужие кончики пальцев буквально обжигали её кожу. Она знала — если отведёт взгляд, то увидит прожжённые и тлеющие простыни в местах, где Грейнджер их касалась. Это была магия. Чистая, необузданная. Вызванная эмоциями, самим сердцем. И Белла не выдержала. Она отстранилась под чужие проклятия, чтобы подняться и припасть к губам в поцелуе. Гермиона и есть чистая магия, которую нужно подчинить. В её глазах, когда Блэк вновь отстранилась, бездна, в которой хочется утонуть.    — Белла...   Она не справлялась. Цеплялась за плечи и прижималась к чужому телу. Потому что её прервали. Ещё бы несколько движений языка и...   — Тш-ш-ш...  И она замолчала. Потому что Блэк сжала ладонь на её горле, перекрыв доступ к кислороду. Потому что она проникла в свою жертву пальцами, растягивая так медленно и сладко, что у неё искры застыли перед глазами. Такие же, как застыли в воздухе, от напряжённой магии. И Беллатриса сама замерла, чувствуя это гудение. Так много магии... Глаза цеплялись за переливы чужих вен. Они светились. Натурально светились. И это зрелище так прекрасно, что Блэк хотела бы видеть это ещё дольше, растягивая это удовольствие.    Она не давала Грейнджер кончить. Подводила к грани и останавливалась, не обращая внимания на злобное чертыхание, вспыхивающую и тут же тухнущую простынь. Даже не следила за тем, сколько раз провернула эту пытку.   Она пришла в себя, когда Гермиона схватила её за запястье. И в уголках её глаз были слёзы, а на губах ни единого живого места.   — Пожалуйста...   Голос её сорван, он не способен на что-то большее, чем хриплый шёпот.    — Белла, пожалуйста...   Блэк впервые чувствовала себя... Так. Ей самой хотелось плакать. Может, это атмосфера. А может виноват алкоголь в крови. Может, они долго себя сдерживали. А может это просто Грейнджер, которая убивала её каждым звуком. Связывала человеческую суть без использования Инкарцеро и высвобождала сидящего в темноте монстра.    И тот впивался в её ключицу зубами, возобновляя движения пальцев. Резкие, глубокие, подводящие к грани. И тот видел, как магия внутри Гермионы бушует. Как магия бушует в самой Блэк. Голубые огни рождались в груди и следовали вниз. И когда они достигли своих целей, волшебницы вскрикнули в унисон. Это чёртово единение душ, не иначе... Потому что они обе кончили с именами друг друга на губах, хотя Белла даже не прикоснулась к себе. Ей было достаточно наблюдать за Грейнджер. За тем, как она распадалась изнутри. Распадалась на звёзды, что теперь никогда не потухнут...