где-то посередине

Сразу после фурора, произведённого выступлением и, вероятно, новым цветом волос Феликса, их с Йеджи хватают ребята из хоккейной команды и уводят на вечеринку. Феликс, улыбаясь до треска в щеках, не пытается отпираться. Они правда заслужили, каждый из них. — Я, блин, думала, что ты реально скорее коньки съешь, чем перекрасишь свой блонд, — трепля Феликса по волосам, хохочет Мария — одиночница из сборной Испании. — Тебе идёт! — Спасибо, — Феликс поправляет укладку и возвращает руки на талию Йеджи. — Но держи руки при себе, я больше не холост. — Ой, своим хотя бы не ври, — весело фыркает Натан — лыжник от Австрии. — Я скорее поверю, что ты вон с тем красавчиком, который с тебя глаз не сводит, — посмотрев в ту же сторону, что и коллега, Феликс видит салютующего ему бокалом Хёнджина. От его взгляда — приятные мурашки по коже. — Не понимаю, о чём ты, — улыбаясь, произносит Феликс. Сейчас они среди коллег, знакомых и друзей Феликса, не могут ни коснуться друг друга, ни, тем более, поцеловаться. Губы и тело горят от нетерпеливого желания. Феликс позирует для фото, веселится и наслаждается вечером, ловя каждую секунду, в которые их с Хёнджином глаза встречаются, а в голове Феликса — то, как Хёнджин будет обнимать и целовать его. В этом определённо что-то есть. Даже кольнувшее под рёбрами чувство, когда Феликс замечает флиртующую с Хёнджином девушку, ощущается необычно. Несмотря на неуютность эмоции, Феликса окутывает нежный жар, когда он вспоминает, кому этой ночью предстоит уснуть в объятиях Хёнджина. — Будешь? — Феликс с улыбкой отказывается от сигареты, протянутой Сонхуном. — Классные волосы. Похожи на мою зубную щётку. — Очень рад, что хотя бы у твоей зубной щётки есть олимпийское золото, — с весельем отвечает Феликс, вдыхая мягкий морозный воздух. — Ну ты и сволочь, — они вместе смеются, а затем — когда вышедший к ним на террасу Сан поскальзывается — гогочут до слёз из глаз и помогают другу встать. — Живой? — Этот зад пережил больше падений, чем пинков от тренера. Херня, — хохотнув, Сан опирается бёдрами на парапет позади себя и смотрит на Феликса. — Можно поговорить с тобой наедине? Сонхун, поняв их без просьб, прощается и уходит к своей ворчащей на запах сигарет напарнице. Иногда Феликс искренне не понимает, как его знакомый умудряется работать с настолько невыносимой особой на протяжении пяти лет. Хотя многие задаются тем же вопросом, когда думают о терпении Йеджи. Не Феликсу кого-то осуждать за характер. — Что такое, Сани? — спрашивает Феликс, когда он садится рядом с ним. — Ты… ну… как дела? Вздохнув, Феликс хлопает Сана по спине. — Можешь сразу спросить, что нужно. Я не обижусь и не разозлюсь. — Точно? — посмотрев Сану в глаза, Феликс выгибает правую бровь. — Блин, ненавижу, когда ты так смотришь, — фыркает Сан, отворачивая смеющегося Феликса от себя. — Ладно, хорошо, — Сан, будто собираясь с духом, делает глубокий вдох и вываливает на одном дыхании: — Это правда, что ты спал с девушкой Ёнджуна? Феликс слышит, как его собственная улыбка трескается вместе с куполом, не дающим ему разглядеть всю картину. — Откуда ты про это знаешь? — не дав Сану снова уточнить, правда ли это, Феликс давит на него. — Откуда. Ты. Это. Знаешь. Сан? — Ёнджун сказал, — растерянно отвечает Сан. Феликс, быстро перепроверяя мысленную картотеку, убеждается в своей догадке и резко поднимается с места. Немыслимо. — Феликс, это правда? Вы поэтому с ним поссорились? Продолжая мерить террасу широкими шагами, Феликс выстукивает ритм на своём бедре и кусает губы. Ну конечно. Разгадка была прямо под самым носом, а он — слишком занят и дезориентирован, чтобы понять очевидное. — Да, Сан, — остановившись перед другом, Феликс криво ухмыляется. — Я правда переспал с его девушкой. А ещё сдал Сынмина, уволил Вонён, изменяю своему парню с братом своей фиктивной девушки, грублю людям, думаю только о своей работе и в принципе пиздец какой сложный. Я врежу людям, обижаю их, иногда даже пользуюсь, — тяжело дыша, Феликс хрипло смеётся и садится перед Саном на колени, смотрит в его глаза. — А теперь скажи мне: делает ли это меня настолько плохим человеком, что можно захотеть уничтожить меня? А? Сан молчит семьдесят девять секунд, в каждую из которых Феликс теряет по кусочку самого себя. Сейчас с одной из его планет снова исчезнет дорогой Феликсу человек. Ещё секунда, и… — Я люблю тебя, Феликс, — замерев в медвежьих объятиях Сана, Феликс задыхается. — Ты не плохой, просто иногда очень противный. И злобный. Это нормально. Тебе ведь тяжело, я вижу. В глазах щиплет. — Я… — сглотнув, Феликс обнимает Сана в ответ и рвано выдыхает. — Я тоже тебя люблю… Спасибо. — Поговори с Джуном, ладно? Он тоже противный и злобный, но тоже любит тебя. — Я обещаю подумать, — вероятно, врёт Феликс и прикрывает глаза. — Прошу, не говори никому о… об этом и о том, что я сказал об измене. Не становись ещё одним человеком, который меня предал. — Я всегда храню твои тайны, Ликс. Так что мог даже не просить, — Феликс, поджав трясущиеся губы, заново понимает, что это правда. Сан, каким бы глуповатым он ни был, никогда не говорит лишнего. — Надеюсь, ты со всем разберёшься. — Разберусь, — Феликс постарается. Холод почти не ощущается, но Феликс точно знает, что должен вернуться в помещение через пять минут — ему не нужны ни застуженные мышцы, ни простуда. Феликс знает, что сможет натянуть на лицо улыбку, подыграть друзьям и знакомым в их настроении. Феликс делает это так часто, что больше не нужно прикладывать усилия. Но он так не хочет выходить из своего укрытия. Здесь, на самом дальнем балконе, в закутке между елями и ледяными изящными фигурами эльфов, безопасно. Здесь он может не заставлять себя улыбаться, когда на душе паршиво. Пусто. — Вот ты где, — Феликс облегчённо выдыхает, когда Хёнджин обнимает его со спины и, скользя горячими пальцами по полоске кожи между укороченным свитшотом и брюками, прижимает к себе. — Не замёрз? — Нет, — качнув головой, Феликс прижимается виском к щеке Хёнджина. Тепло. — Cold never bothered me anyway, you now, — тихо говорит Феликс. Хёнджин смеётся, медленно покачивая Феликса в такт доносящейся из здания мелодии. Умиротворяющая лёгкость — два слова, идеально описывающие Хван Хёнджина, понимает Феликс. Время с ним словно неспешный танец снежинок, кружащий сейчас в ночном воздухе. — Хочу тебя сейчас похитить, — шепчет Хёнджин после поцелуя в макушку Феликса. — С Йеджи уже договорился, она как раз устала и хочет домой. Уйдём все вместе. Если бы эти руки держали Феликса всё время бедствий в его жизни, было бы иначе? Спокойнее? Легче? Феликс никогда не узнает. — Похищай, — со слабой улыбкой Феликс пропадает в нежном поцелуе с Хёнджином, а после — сбегает с вечеринки. Хёнджин, воспользовавшись связями Донука и своими деньгами, смог взять ключи от ледовой арены и провести на неё Феликса. Заранее взял его коньки, включил его плейлист, которым Феликс поделился ещё полгода назад, и устроил медленно мерцающее холодом освещение. Такое простое, но волшебство. — Ты не пойдёшь со мной? — со смешком спрашивает Феликс, отдаляясь от Хёнджина спиной назад. — Я надеялся на частное выступление, — Хёнджин опирается локтями на борт. — Или стесняешься? — Никогда. Пока Хёнджин наблюдает, Феликс, не планируя, удивляя этим самого себя, становится единым с тоскливой мелодией SYML и выпускает на льду всё. Боль, усталость, потерянность, злость, бессилие, грусть. Клочья сердца, усыпанные снежинками. Режущий изнутри ком в груди на время рассасывается — Феликс отпускает его остатки, завершая вращение и мягко оседая на колени. Перед глазами: тусклые обрывки прошедших восьми лет. Столько безразличия к самому себе, предательств от других, лжи, ударов, тяжести увечий. Его вселенная рушится уже давно, и Феликс помогает этому — ранит самого себя даже глубже, чем желающие ему зла. Ему… жаль себя? Сжимая трясущиеся губы, Феликс смаргивает одинокую слезинку и лишь после этого оборачивается на подошедшего к нему Хёнджина. Сейчас не время трескаться. — Это было очень красиво, — шепчет Хёнджин. Феликс улыбается ему и убеждает попробовать покататься вместе. Они падают, ставят синяки, смеются, портят наряды и почти не перестают дарить другу поцелуи. Скрываясь на самых тёмных улицах, бегут домой, чтобы там растворить друг друга в мягких прикосновениях и томных вздохах. По-юношески свободно, нежно. Мимолётно. На следующий день возвращается Ли Феликс — собранный и уверенный — что забирает вместе с Йеджи заслуженную победу на последнем дне гран-при в Церматте. Йеджи с Ники и Виски, их команда улетают тем же вечером. Феликс решает выжать из их с Хёнджином времени максимум — они крадут ещё один день только для себя. Видимо, заскучав над нудным сюжетом, Хёнджин аккуратно проводит пальцами по предплечью Феликса. Едва касаясь, пуская по коже лёгкие мурашки, двигаясь выше — дразнит. Феликс закусывает верхнюю губу, не позволяя своему дыханию сорваться. — Ты в курсе, что не существует людей красивее тебя? — приятный тихий голос звучит прямо над ухом, а тёплое дыхание скользит по шее Феликса. Воздух становится плотнее, электризуется. — В курсе, — улыбнувшись, Феликс смотрит на Хёнджина через плечо. Губы покалывает от желания немедленно его поцеловать. — Знай, что ты сейчас разбудил во мне визжащую от восторга школьницу, — тихо рассмеявшись, Хёнджин исполняет желание Феликса. Феликс млеет от мягких, пухлых губ, садясь на колени Хёнджина. Вжимается в него, немного тянет за длинные тёмные волосы на затылке и проникает в его рот языком, встречает немедленную отдачу. Феликсу нравится чувственность Хёнджина: как он заводится с полпинка, как подрагивает от возбуждения и жадничает, сжимая Феликса в руках. Будто он — его воздух, без которого Хёнджин не может просуществовать дольше секунды. Мгновения ужаса на мысль: возможно, так и есть. — Я так не хочу, чтобы это заканчивалось, — хрипло шепчет Хёнджин, нежно потираясь кончиком носа о нос Феликса. — Слишком много отдыха — это плохо, — усмехается Феликс, поглаживая крепкое плечо одной рукой, а второй — массируя кожу головы Хёнджина. — Я не про отдых, Феликс. То, как Хёнджин произносит это, вышибает воздух из лёгких Феликса. То, как Хёнджин смотрит ему в глаза — честно, открыто, до нежной боли, немного грустно — надламывает что-то внутри. То, как реагирует сердце Феликса, пугает. Феликс самолично роет себе могилу. Будто считав все эмоции Феликса, Хёнджин мягко улыбается, сжимает его ягодицы, целует в шею. Облизывает, кусает, уводит от сейчас ненужных мыслей. И Феликс отвлекается. — Возьми меня, Джинни, — просит Феликс. — Уверен? — сглотнув, уточняет Хёнджин. — Полностью, — Феликс кивает. Хёнджин бережно, словно Феликс сделан из полого льда, проникает в него пальцами, целуя его бёдра, лобок, низ живота, член. Тело Феликса горит в ласковом пламени, плавится, пока Хёнджин смотрит на него. От того, как он на него смотрит. — О боже, — Феликс, чуть не упав, но найдя опору в объятиях Хёнджина, хохочет, когда видит раздирающего пачку презервативов Чипса. — Кажется, твой сын против, — смех Хёнджина теряется во влажных волосах Феликса. — Но меня это не остановит, — Феликс хрипло стонет от руки Хёнджина на своём члене. — Сейчас схожу за новыми. Прижимаясь спиной к разгорячённому Хёнджину, Феликс прикрывает глаза от ощущения его члена между своими ягодицами. По коже бегут мурашки, когда Феликс представляет, насколько хорошо ему будет от их близости безо всяких преград. Феликс сможет почувствовать его целиком, а он — его. — Не надо, — прикусив нижнюю губу, Феликс оборачивается к Хёнджину. — Точнее, если ты хочешь, можем без них. — Хочу, — незамедлительно отвечает Хёнджин, сжимая ягодицы Феликса. — Точно уверен в этом? — Точно, — кивнув, Феликс притягивает Хёнджина к себе для невесомого поцелуя в губы. — Хочу тебя целиком. — Это взаимно, Феликс, — горячо выдыхает Хёнджин, прежде чем поцеловать его глубже, мокрее, дольше. После они, веселясь до покалывания в животе, выгоняют Чипса за дверь. Вернувшись к поцелуям, тонут в заново заполнившем спальню желании. Феликс толкает Хёнджина на кровать, чтобы вновь оседлать его. Глаза в глаза, одно дыхание на две пары лёгких, сердцебиения в унисон. Жарко. Феликс медленно опускается на возбуждение Хёнджина, пока он аккуратно придерживает его за ягодицы. — Fu-uck, — протяжно выстанывает Феликс, привыкая к размерам Хёнджина. Из уголков глаз скатываются слезинки от приятного дискомфорта. — Тише, — останавливает его Хёнджин, когда Феликс пытается сделать первое движение. — Тебе же больно. — Мне хорошо, Джинни, — выдыхает Феликс, едва касаясь кончиком своего носа его. Смотрит в его тёплые лисьи глаза, целует в горячие губы — не глубоко, неспешно. — Мне очень хорошо. — Не представляешь, насколько мне, — массируя поясницу Феликса, Хёнджин прижимает его к своей потной груди, осыпает его лицо поцелуями, шепчет комплименты. — У тебя невероятные глаза, Феликс, — Хёнджин заправляет его чёлку за ухо и целует в кончик носа. Феликс хочет остаться здесь. — Заставь меня забыть обо всём, кроме тебя, — содрогаясь всем телом от удовольствия, Феликс откидывает голову назад и приподнимается с члена Хёнджина, чтобы вновь осторожно опуститься на него. Феликс чувствует каждый его рельеф, тепло. Так правильно и хорошо. — Пожалуйста, — выдыхает Феликс и слизывает с шеи Хёнджина капельки пота, срывая с его покрасневших губ громкий стон. Феликс чувствует себя полным, живым. Ему сейчас ничего не нужно, кроме Хёнджина. Его губ, глаз, рук, стонов, размеров внутри, страсти — она пропитывает каждую клеточку тела Феликса, когда Хёнджин укладывает его спиной на простыни и ускоряется. Что началось осторожно, плавно, становится быстрым, отчаянным. Феликс срывает голос, встречая лишающий рассудка оргазм под сорвавшимся на бешеный темп Хёнджином. И снова умиротворение. — Опять ноги трясутся, — смеётся Хёнджин, тяжело дыша. — У меня тоже, — Феликс обмакивает указательный и средний пальцы в свою сперму, смешанную на его животе со спермой Хёнджина, и слизывает её. Медленно проведя языком по горьким губам, Феликс смотрит в потемневшие глаза Хёнджина. — Что? — с улыбкой спрашивает Феликс. — Я не выпущу тебя из постели до рейса, — сипло произносит Хёнджин. — И не надо. Все ночь и утро Феликс не может оторваться от Хёнджина. Словно пытаясь отпечататься друг на друге, они не могут прекратить поцелуи, объятия, секс — Хёнджин стонет под Феликсом, а утром Феликс снова принимает Хёнджина. Они так близко, но с каждой секундой всё дальше. Минуты сменяются следующими, отсекая по кусочку их совместного времени. — Не хочу уезжать, — несмело признаётся Феликс, перебирая волосы лежащего на его животе Хёнджина. — Ни из этого города, ни из этого дома. Не хочет покидать эти крепкие тёплые объятия. — Я тоже. Совсем, — шепчет Хёнджин и целует Феликса в солнечное сплетение. Но они не могут скрыться тут навечно. В самолёте Хёнджин отказывается принять снотворное, не прибегает к помощи рома, но находит покой в Феликсе. Губы немеют, сердце Феликса — тоже. Сжимается, норовя лопнуть, когда Хёнджин останавливает машину на подземной парковке жилого комплекса Феликса. Стук длинных пальцев Хёнджина о руль синхронизирован с оглушающими ударами сердца Феликса. — Я не хочу отпускать тебя, — Хёнджин перебивает Феликса в тот же момент, когда он хочет ответить. — Он тебя не заслуживает, — посмотрев Феликсу в глаза, Хёнджин кривит губы. — Уходи куда угодно, к кому угодно, но не к нему, прошу, — сглотнув, Феликс переводит взгляд с него на окно. — Он же торчок! В голове Феликса раздаётся взрыв, поглощающий его целиком. — Откуда ты?.. — резко обернувшись, начинает вопрос Феликс, но Хёнджин снова его перебивает. — Он уже год закидывается в клубе Тэёна и даже не скрывается, как ты думаешь? — Феликс морщится от концентрации яда в голосе Хёнджина. — Он уйдёт на дно и тебя за собой потянет. — Откуда тебе это знать? — рявкает Феликс, едва не теряя лицо Хёнджина за алыми пятнами перед глазами. — Какого хуя ты вообще молчал об этом? Почему говоришь только сейчас? Чтобы я выбрал тебя? Реально думаешь, что после такого я захочу быть с тобой? — Именно, блять, поэтому я тебе и не говорил! — Хёнджин будто заставляет себя замолкнуть и, сделав глубокий вдох через нос, медленно выдыхает через рот. Продолжает спокойнее, тише: — Я не хотел лезть в это, понимаешь? Это меня не касается, верно? — Феликс плотно сжимает челюсти, пытаясь нормализовать дыхание. — Каждый раз, когда я хотел рассказать, обязательно что-то происходило. Это не оправдание, понимаю, но я не хотел становиться ещё одной причиной, из-за которой тебе плохо. — Ты хоть понимаешь, насколько это эгоистично звучит? — Феликс замолкает, кривясь от звука своего дрогнувшего голоса. Пять глубоких вдохов, шесть выдохов. — Ты не хотел делать мне плохо, а я целый год ходил в дураках. А сейчас… думаешь, сейчас мне не плохо? — Я предпочту, чтобы ты отвернулся от меня, но не вернулся к Джисону, чем буду продолжать быть хорошим и смотреть, как тебя окончательно разрушают, — Хёнджин опускает взгляд на ластящегося к нему Чипса и тихо усмехается. — Хотя ты и так знал, как я понял, и продолжал быть с ним. Почему? Феликс не знает. Задаётся этим вопросам последние три недели — когда теряет бдительность и позволяет реальности напомнить о себе — и не находит ответ. — Понял, — хмыкает Хёнджин. — Знаешь, если не считать этого, я всегда был с тобой честен, Феликс, — заставляя себя не отводить взгляд от глаз Хёнджина, Феликс слушает его. Не хочет уходить, не дав ему высказать всё. — Конечно, часто старался показывать только лучшие стороны, но я ни минуты не притворялся с тобой. Ты… ты делаешь меня счастливым, даже когда просто улыбаешься или смотришь на меня. А я просто хочу делать счастливым тебя тоже. Честный открытый взгляд Хёнджина проникает в душу Феликса, смягчает её. Всё существо Феликса хочет поддаться ему, чтобы Хёнджин забрал его в свои тёплые надёжные руки и укрыл от всего плохого. Но обида и злоба на самого себя, свои слепоту и слабость не позволяют. Гордость. Феликс не должен искать защиты в других. — Fuck this shit, — шипит Феликс и, жмурясь, выходит из машины, чтобы достать из багажника чемодан — пользуется уверенностью, что Хёнджин не рискнёт здесь, где их могут увидеть, выйти за ним. Нужно всё забрать и уйти, плотно захлопнув за собой дверь. Но так ведь неправильно. Между Хёнджином и Феликсом, если не любовь романтическая, есть нечто большее, чем дружба. Взаимопонимание, поддержка, доверие. Некая связь, что не отпускает Феликса, привязывая к машине — грудь разрывает, когда он пытается забрать вещи. Феликс злится, не считает поступок Хёнджина верным и честным, но… — Если опустить все обстоятельства, — начинает Феликс, когда возвращается в салон и хлопает дверью, испугав Хёнджина — он подскакивает на месте и широко распахивает глаза. — Если не думать обо всём… том… я не жалею ни о чём, что произошло между нами. — Ты… — Я пообещал постараться, но мне даже стараться не пришлось. Не жалею, — твёрдо произносит Феликс. — Но не смей подходить ко мне, пока я со всем не разберусь и не приду к тебе сам. — А ты придёшь? — спрашивает, словно не стесняясь треска в голосе, Хёнджин. — Честно? Не знаю, — Феликс делает глубокий вдох и хочет ещё раз коротко поцеловать Хёнджина. Секунда. Две. Три. Феликс сдаётся и продолжает целовать Хёнджина, содрогаясь от саднящей боли за рёбрами, теряя счёт времени и стыдливо надеясь, что это не последний раз. — Я очень на тебя злюсь, Джинни, но правда не жалею ни об одной секунде с тобой. А затем быстро, чтобы не передумать, забирает Чипса, чемодан, и уходит. Попрощаться — не находит в себе сил. Если бы озвучил, холод, окутавший Феликса за пределами машины Хёнджина, лишил бы его жизни в тот же миг. Дома чисто и тихо. О том, что Джисон был тут совсем недавно, говорят смятый плед с попами корги, разбросанные по дивану яркие декоративные подушки, аромат его парфюма и забытые на журнальном столике наушники. В спальне же — идеально заправленная кровать, будто Джисон на ней не спал. Даже запаха его нет. Вероятно, не спал. На кровати, которая — пока что точно — принадлежит ему. Хватит бегать. Феликс должен всё решить, сломать собственный хребет, но заставить себя наконец поплатиться за свои решения. Феликс, шлёпнув себя по щеке, уходит под ледяной душ, чтобы сбить поднимающийся в теле жар и отпугнуть пытающиеся пролиться слёзы. После — уходит спать, покормив и выгуляв Чипса, но так и не разобрав чемодан. Реальность настигает его утром, сразу после звонка будильника. — Доброе утро, — тихий голос Джисона сосулькой вонзается в сердце Феликса. — Тебе пора на тренировку? — Доброе, — хрипит Феликс. — Да. — Мы… поговорим вечером? — Да, — выдавливает из себя Феликс, прежде чем подняться с постели и уйти в ванну. Взглянуть на Джисона не осмеливается — знает, будет невыносимо. На арене Феликс выстраивает вокруг себя самые толстые ледяные стены, какие он использовал лишь после побега Хёну, чтобы никто не смог пробиться. Ни Йеджи, ни Чанбин, ни Донук, ни Сан, ни он сам. До олимпиады чуть больше четырёх месяцев, гран-при не окончено даже на половину. Сейчас перелом — любой — станет фатальным. Феликсу даже стараться не приходится. Серость мира делает его единым с собой. — Пожалуйста, объясни мне, что с тобой происходит, — просит Чанбин, пригласив Феликса в свой кабинет на перерыве. — Я совсем перестал понимать, что с тобой творится в последнее время. — Да я тоже, на самом деле, — хмыкает Феликс, теребя парное с Хёнджином кольцо на пальце. — Мне нечего объяснять. Сейчас, по крайней мере. Чанбин растирает лицо ладонями, мыча. — Ты теперь встречаешься с Хёнджином или решил повеселиться на стороне? — сжавшись, словно от физической боли, Феликс опускает глаза. Стыд, просыпаясь, царапает внутренности. — Понятно… почему я должен напоминать тебе о том, что у тебя на кону? Почему ты сам не видишь, как это на тебя влияет? Ты с этой Санта-Барбарой… я никогда тебя таким не видел. Ты можешь спать, с кем и когда хочешь, но не так, чтобы это делало из тебя… Сам хоть понимаешь, что нужно что-то с этим делать, пока тебя это всё окончательно не сломало? — Феликс коротко кивает, сипло шепча ‘да’. Как никогда ясно понимает. — Будешь что-то делать с этим? Как именно? — Как будет лучше для меня, — выпрямив спину, Феликс смотрит Чанбину в глаза. — Клянусь, ты можешь не переживать. — Прости, но верю уже с трудом, — сцепив руки в замок, Чанбин будто пытается проникнуть в его разум, но Феликс не поддаётся. Чанбин качает головой. — Хорошо. Ладно. Давай о другом: Вонён просит о личной встрече с тобой. — Зачем? — хмурится Феликс. — Говорит, связано с Сынмином. — А, — ухмыльнувшись, Феликс фыркает. — Хорошо, потом. А ещё: установи слежку за Сынмином, но ничего с ним не делай. С ним я тоже хочу поговорить, когда буду готов. Наедине. — Ты думаешь?.. — Я уверен, — твёрдо говорит Феликс. — Понял. Считай, сделано. Феликс идеально — как говорит Донук, сверхточно и чисто, но бездушно — откатывает программы на гран-при с Йеджи и, не дав ей заговорить с собой, стремительно уезжает домой. Ледяные стены вокруг него, как и сам Феликс, трескаются. Секунда промедления — он сорвётся раньше времени и не сможет сделать, что должен. Даст слабину и рассыплется быстро тающими снежинками. Потом он обязательно разрешит себе немного пожалеть себя, побыть слабым… живым. Сейчас — Джисон. Отстукивая с трёх лет приевшийся, но сейчас в два раза ускоренный ритм на бёдрах, Феликс сверлит взглядом их с Джисоном фото на стене у трофеев. Они были счастливы, а их отношения — лёгкими, дающими больше сил и свободы дыхания. Как давно это закончилось? Был ли какой-то конкретный момент или всё скопилось, скаталось в перепачканный, обезображенный мусором снежный шар? Недоверие. Ревность. Наркотики. Ссоры. Агрессия Феликса. Секреты. Недомолвки. Замалчивание. Срывы. Измена. Как же много ошибок. — Феликс, — он дёргается, едва не выронив сигарету, когда Джисон неожиданно появляется за его спиной. — Прости, не хотел испугать. — Ничего, — хрипит Феликс, не оборачиваясь на него. Сейчас он должен всё сказать. Посмотреть ему в глаза и выложить всё, что необходимо. — Тебе, кстати, очень идёт этот цвет, — приближающийся голос Джисона, совсем недавно заставляющий Феликса улыбаться, режет, колет, дробит на части. — Феликс, я… мне нечем оправдать себя. Но я правда хочу становиться лучше для тебя, и я, — Джисон вжимается в спину Феликса с такой силой, что он теряет дыхание на четыре секунды. — Я люблю тебя, очень. Клянусь, я ни разу ничего не принимал за это время. И не буду. Я… Слушать это невыносимо. Джисон говорит о любви, обещает исправиться, а Феликс вспоминает все моменты, о которые разбивалось его доверие. И те, в которых он сам похоронил шансы для них. — Я изменил тебе. Тридцать девять секунд. — Ч-что? — со смешком переспрашивает Джисон, медленно выпуская Феликса из своих объятий, и он оборачивается. — Что ты сейчас сказал? — Я, — словно проглотив лезвия, Феликс делает над собой усилие и смотрит в глаза Джисона. — Изменил, — там, в карамельных радужках, ярких и живых, будто что-то погибает. Феликс давит на себя, чтобы закончить: — Тебе. — Ты же шутишь? — не верит Джисон. — Нет, — Феликс тушит сигарету и, растерев веки дрожащими пальцами, снова смотрит в увлажнившиеся глаза Джисона. — Я изменил тебе. — Когда? — глухо уточняет Джисон. — Три недели назад, когда уехал, — правда выжигает Феликса изнутри, раздирает. — Не раз. Если точнее, все эти три недели я изменял тебе. — С кем? — ещё более тихий вопрос Джисона лишает Феликса способности говорить. — С ним ведь, да? Я видел пару фото с соревнований, он был там, — Феликс жмурится, больше не выдерживая боли в любимых глазах и стыда за свои действия. — Отвечай, Феликс, — резко возникнув перед ним, Джисон берёт лицо Феликса в ладони и заставляет вновь посмотреть на себя. — С ним? — For fuck’s sake, yes, — на одном дыхании признаётся Феликс, не смея повышать голос. — С Хёнджином. Я спал с ним все эти три недели. — И как? — кривя губы, Джисон всхлипывает. — Понравилось? — Феликс проглатывает едкий ответ. Пусть злится, оскорбляет, ненавидит. Другого Феликс не заслуживает. — Я был прав, выходит? Прикусив внутреннюю сторону щеки, Феликс не выдерживает. Старается, чтобы не навредить, отталкивая Джисона от себя, и выходит вон из балкона. — Я спрашиваю: я был прав, Ли Феликс? — кричит Джисон ему вслед. — Чего тебе не хватало во мне? Что я могу сделать, чтобы хотя бы немного приблизиться к тебе или великому и прекрасному Хван Хёнджину? — пригвоздив Феликса к месту словами, Джисон ловит его за руку и разворачивает на себя. — Что я должен сделать, чтобы ты перестал уходить от меня и доверял хотя бы немного? — О каком доверии может идти речь, Джисон? — Феликс стряхивает с себя его руки, мотая головой. — Как я вообще могу доверять тебе после всего? Я пытался! Я честно пытался поверить тебе, а потом узнал, как ты долбил за моей спиной целый год! — заметив крупную дрожь в теле Джисона, Феликс сдавливает виски. Снова: на самой поверхности. Джисон вырос в среде, где его унижали и били. Он ведь просто боится Феликса. — Год, Джисон, — шепчет Феликс. — Ты мог попросить меня помочь. Я бы всё сделал, чтобы дать тебе все ресурсы и возможности и ты смог бросить эту дрянь, — сердце колотится где-то в глотке. — Я бы всё ради тебя сделал, Джисон. Тишина убивает. Минута и сорок девять секунд — столько они стоят и молча смотрят друг на друга. Болезненно сухие глаза Феликса и мокрые, красные, вопящие о боли — Джисона. — Скажи, — умоляюще произносит Джисон, — скажи, что мне сделать, чтобы всё исправить. — Я изменил тебе, — повторяет Феликс и чувствует новую вспышку боли в груди. — Я всё окончательно испоганил. Ни ты, ни я не сможем смириться с этим. Ни ты, ни я не сможем доверять друг другу. Если раньше был крохотный шанс, сейчас его вообще нет. — Нет, Феликс, прошу… Сейчас. — Мы расстаёмся, — наполняя лёгкие колющим холодом воздухом, Феликс прикрывает глаза. — Всё кончено. Феликс оставляет содрогающегося в рыданиях Джисона в гостиной и уходит под ледяные струи душа. Колотящая в груди боль не даёт почувствовать хоть что-то — даже когда кожа и мышцы немеют. Останавливая рвущуюся наружу истерику, Феликс бьётся лбом о прижатую к стене ладонь. Заставляет себя дышать. Заставляет себя не возвращаться к страданиям, льющимся из любимых глаз. Заставляет себя стоять на ногах и не уйти на дно пропасти. — Он трахал тебя, — спокойный голос Джисона едва не останавливает сердце Феликса. — Чего? — не понимает Феликс, повязывая полотенце на бёдрах. — У тебя на заднице засос и следы рук, — если бы не ужас от бесцветности тона Джисона, Феликс бы тысячу и один раз проклял себя и Хёнджина. — Сколько ты мне доверялся, чтобы лечь под меня? Месяцев шесть? Семь? Семь месяцев, неделю и два дня. — Джисон… — А на него ты через сколько запрыгнул? — окинув Феликса отсутствующим взглядом, Джисон усмехается. — Может, в первый же раз? — Умоляю тебя, хватит, — шепчет Феликс. — Это вообще ничего не значит. — Ты сам себе хоть веришь? Пока Феликс пытается переодеться и собрать всё необходимое для Чипса, Джисон продолжает наседать. Спрашивает всё. Какой у Хёнджина член. Как глубоко он может заглотить. Сколько конкретно раз они спали. Представлял ли Феликс Хёнджина, когда трахался с Джисоном. Достаточно ли Хёнджин опытен для Феликса. Как быстро Феликс начал позволять кончить себе в рот и глотать. Что они успели попробовать. Насколько Феликсу было хорошо и вспоминал ли он о Джисоне вообще. Феликс, с усилием — сравнимо с которым он отдаётся только на льду — отсрочивая слёзы, молчит. — Я уеду на пять дней, — не позволяя Джисону посмотреть в свои глаза, хрипит Феликс. — Чтобы ты успел, — кашляет, пытаясь убрать боль в горле. — Чтобы ты успел съехать отсюда. — Вот так просто? — Джисон, шмыгая носом, размазывает слёзы по красному опухшему лицу. Феликс хочет сцеловать всю влагу и успокоить. Хочет рассказать о том, как его сердце, голова и тело не хотят покидать Джисона. Хочет сказать, как мучительно бросать его. Хочет пообещать, что они справятся со всем вместе. Хочет дать им обоим ещё один шанс. Но не может. Не должен. Так им обоим будет только хуже. Правда, сейчас Феликс не верит, что может быть хотя бы немногим хуже. Его расщепляет от терзающей боли. — Это как угодно, но не просто. — Тогда почему ты не хочешь хотя бы попытаться, Ликс? — сипит Джисон. — Мы вредим друг другу, Сони, — часто моргая, Феликс отдаёт последние силы, чтобы посмотреть в глаза Джисона. — Как ты не видишь этого? Что бы мы ни делали, всё… всё вот так, — разведя руки в стороны, Феликс одёргивает ластящегося к Джисону Чипса за поводок. — Мы могли бы попробовать. Наверное, правда могли бы. Но… я не могу, слышишь? Я больше не могу. I swear, I’ll fucking die if... I can’t. I can’t take it anymore. — Феликс! — сквозь истерику зовёт его Джисон. — Прощай, Сони. Феликс ломается. Больше двух с половиной лет с Джисоном, больше двух — в ярких, настоящих, где-то комфортных, а где-то рушащих до костей отношениях с ним. У них была неидеальная, но жизнь вместе, они любили — Феликс уверен, любят и сейчас — так сильно, но ещё сильнее ранили друг друга. Они совершили так много ошибок, молчали о слишком важном и говорили обо всём, что помогало, но недостаточно. В их силах было спасти, что имели. Возможно. Феликс не знает. Не имеет и малейшего понятия, что, где и как мог сделать иначе, чтобы не дать случиться тому, что случилось. Мог ли вообще? Феликс держится, пока звонит и говорит Минхо о своём намерении пожить у него два дня до следующего этапа гран-при. Феликс держится, пока доезжает до одной из своих тихих гаваней. Феликс держится, пока Казуха показывает ему свои новые рисунки — почти срывается, когда видит себя и Джисона на одном из них. Феликс держится, пока желает сладких снов Мине и племяннице. Феликс роняет первые крупные слёзы, когда Минхо усаживает его на диван и, поставив перед ним рокс с виски, спрашивает, что с ним стряслось. — Я бросил Джисона, — стирая с щёк влагу, Феликс рвано выдыхает. — А перед этим изменил, и… господи, Хо, что со мной не так? — срываясь всё дальше в пропасть, Феликс трясётся. — П-почему я всё порчу? Почему я всё делаю не так, как б-бы ни старался д-делать правильно? Минхо жёсткий и временами жестокий, никогда не врёт и никого не жалеет. Но с Феликсом он всегда — когда нужно — мягкий, добрый, понимающий и принимающий. Он прижимает Феликса к своей сильной груди и даёт ему разрыдаться, словно ребёнку. — Я так устал, Хо, — скулит Феликс, поджимает колени к будто опустевшей груди, лёжа на коленях брата. — Я н-не могу так больше. Я у-ужасен. — Нет, Ликси, — ласково произносит Минхо, гладя Феликса по содрогающейся спине. — Ты, наоборот, правильный. До ужаса. Добрый. Идиот, но никто не идеален. Ты мой любимый младший братик, которого я не дам обижать даже тебе, — жмурясь, Феликс переходит на громкие рыдания. Откуда в нём столько слёз? — Всё хорошо. Поплачь как следует, тебе это нужно. — Я с-слабый, — всхлипывает Феликс. — Я вчера разрыдался над ‘головоломкой’, и Казу меня успокаивала, — тихо хихикнув, Минхо заставляет Феликса захлебнуться смешком. — Плакать не стыдно. Забыл, да? Мама всегда это говорила, — хмыкнув, Минхо стирает слёзы со скул Феликса, но на их место сразу приходят новые. — Тц, всегда был папенькиным сынком. — Неправда, — дрожащим выдохом не соглашается Феликс. — Он н-ненавидит меня. Не любит. Х-Хён-у бросил меня из-за него, — сжавшись от усилившейся истерики, Феликс мечтает уйти от ужаса реальности. Сейчас же. Навсегда. — Ну начнём с того, что тот Хёну тебе нервы мотал, когда ты к чемпионатам должен был готовиться. Я даже обрадовался, что он исчез, — воркует Минхо, массируя кожу головы Феликса. — Но об этой хуйне я не знал. Непорядок. Хочешь, надеру ему зад? — Х-хочу. — Значит, надеру, — обещает Минхо. Дав Феликсу высвободить все слёзы, Минхо, словно Феликсу снова пять лет и он боится спать без света, отводит его в спальню и лежит рядом, пока Феликс не проваливается в пустоту сна. Там тихо, там нет ничего, что радует, злит, вызывает хоть какие-то эмоции. Феликс хочет остаться в забытие, но рано утром его будят скачущие на кровати Казуха и Чипс. Им Феликс сопротивляться не может и не хочет, даёт им вытащить себя из постели, отвести на прогулку вокруг дома, а потом — на завтрак. — Я позвонила Чанбину и сказала ему, что на сегодня ты весь наш, — Мина одним взглядом прерывает возмущение Феликса и протягивает ему свежевыжатый апельсиновый сок. — Дать тебе маску? — Дай побыть уродливым, — отмахивается Феликс, ковыряя палочками рис. — Дядя Ликси похож на пельмешку, — хихикает Казуха, подсовывая Феликсу — морщащемуся от ещё свежих хороших воспоминаний — своё пирожное. — Кушай! — Феликс, удивляясь, напоминает, что это её любимая сладость. — Кушай, говорю! Хочу, чтобы ты был радостный и улыбался. — Спасибо, — шепчет Феликс, без сопротивлений дав свободу слезе. — Не плачь, пожалуйста, — Казуха, чуть не упав со стула, переползает к Феликсу на колени и крепко — как может только пятилетка — обнимает его. — Fuck you! Тихо рассмеявшись, Феликс обнимает её в ответ и благодарит вселенную за свою семью. С ними у него всегда есть, где его смогут укрыть и дать восстановиться. А Джисон? Кто позаботится о нём? Кто его успокоит и спасёт? Вдруг он?.. Нельзя. Сейчас перед Феликсом стоит одна единственная задача — спасти самого себя, склеить заново и начать жить. Он ведь может. Те три недели, когда Феликс был прежним — ещё до предательств, разбитого сердца, ранений и непростительных ошибок — собой, это доказывают. Феликс ещё способен быть счастливым. — У него такая мягкая попа! — агрессивно пищит Казуха, прижимая довольного Чипса к себе. — Хочу его сожрать! Смеясь, Феликс снимает племянницу на телефон и сразу публикует на закрытом аккаунте. Не понимает, хочет сделать видимость, что с ним всё в порядке, дать Джисону знать, что сейчас он не с Хёнджином, или Хёнджину — что не с Джисоном. Когда именно он успел застрять в этом треугольнике? Нужно ли ему делать выбор, есть ли верный? — Ты её балуешь, — хмыкает Минхо, всё равно позволяя Феликсу оплатить новую игрушку для Казухи. — Просто люблю видеть её счастливой, — Феликс с улыбкой подмигивает Казухе, с трудом удерживающей Чипса на руках. — Ночью сам будешь её укладывать, — предупреждает Мина, скептично глядя на обилие сладостей. — Она после этого будет беситься до утра. — Как и Феликс, — смеётся Минхо и ерошит Феликсу волосы. — Мой малыш будет допоздна есть гадости, а потом бегать по потолку всю ночь, да? — Отвянь, — фыркает Феликс, прежде чем взять Казуху за ручку и дать увести себя к книжному магазину за комиксами. Феликс хочет в будущем так же иногда баловать уже своих детей. Наблюдать, как они гоняются по парку с Чипсом — он поддаётся Казухе и даёт себя затискать. Смотреть с ними мультики, слушать их рассказы про подготовительный класс в школе, смотреть рисунки. В самолёте до Парижа Феликс думает о том, что такое будущее было бы маловероятным с Джисоном. Он бы вряд ли захотел детей, а Феликс бы не стал давить и всё равно был счастлив с ним — вероятно, при условии разрешения всех их проблем, но Феликс этого уже не узнает. Скосив взгляд на спящую на его плече Йеджи, Феликс на секунду теряется в воспоминаниях о Хёнджине. Он точно станет хорошим отцом и мужем, когда встретит своего человека. При этой мысли сердце Феликса сжимается — он ведь мог бы стать для Хёнджина тем самым и создать с ним счастливую семью. Размышлять об этом больно: Феликс не уверен, насколько глубоки чувства Хёнджина к нему, как именно он любит Хёнджина сам и что случится потом. Смогут ли они вообще снова сойтись хоть в каком-то виде в будущем? На данный момент Феликс точно знает одно: он не хочет ничего и ни с кем. Пока Феликс не восстановится, он и не должен. Хватит покалеченных сердец. Чтобы дать шанс на счастье самому себе, он должен перебороть страх и начать действовать. — Не помешаю? Феликс быстро стирает влагу с лица и ставит песню — выпущенную, оказывается, пятнадцатого сентября — Хёнджина на паузу, прежде чем посмотреть на Йеджи и кивком пригласить её в комнату. — Меня… Джинни попросил передать, — сев рядом с Феликсом у изножья кровати, Йеджи передаёт ему небольшую коробку. — Он мне ничего не рассказывал, но вы, кажется… ‘расстались’ вообще верное слово? — Феликс хрипло смеётся с неловкой шутки и качает головой. — Не знаю, лисёнок, — Феликс делает глубокий вдох и смотрит на экран ноутбука: на красивом акварельном рисунке — цветы во льду, а строчки — ‘Maybe my universe was bright because of you. I never lost my smile in it’. — Как он? — Зарылся в работе, — пожав плечами, Йеджи подтягивает колени к груди и выдыхает. — Не волнуйся, он в порядке. — Хорошо, — Феликс рвано выдыхает. — Я расстался с Джисоном. Попросил его съехать и… рассказал, что изменял ему, — Йеджи, прошептав ‘ты молодец’, сжимает его ладонь в своей. — А ещё я… я записался к психологу. Но никому не говори, ладно? Не хочу, чтобы Чанбин или Донук, или кто угодно начал переживать заранее. — А есть, о чём? — осторожно спрашивает Йеджи. — Не знаю, — усмехается Феликс, шмыгая носом. — Я нихрена не знаю. Я просто… чувствую себя потерянным и не особо уверен, что вообще чувствую… и мне постоянно хочется кричать, плакать, блять, — прикусив задрожавшую нижнюю губу, Феликс жмурится. — Потихоньку начинаю думать, что без меня всем было бы гораздо лучше и легче, — Феликс щипает себя за бедро, когда чувствует приближение новой волны слёз. — Но я не хочу себя убить и не хочу этого хотеть. Как минимум, Чанбин не должен снова через это проходить. — Феликс, — негромко зовёт Йеджи, — ты… боишься повторить судьбу Вонджуна? Старые шрамы ноют. По-настоящему блистательный хоккеист, бывший подопечный Чанбина, близкий друг Сана и его сокомандник. Феликс знал его ещё со школы, уважал его, часто с ним веселился. А он, оказывается, хорошо играл не только на льду. Никто не видел за улыбками и громогласным хохотом, как Вонджун несколько лет боролся с депрессией. Потом их команда проиграла чемпионат мира, а он — самому себе. — Не знаю, но именно поэтому прошу не говорить. Чанбин точно психанёт. — Хорошо, я буду молчать… ты молодец, Феликс, что решился. Правда. Это только начало, а он уже в ужасе. Феликс не хочет, чтобы кто-то лез в его голову, заставлял его возвращаться в прошлое и рассказывать о нём. Феликс не хочет, чтобы кто-то говорил, что с ним что-то не так. Феликс не хочет получать подтверждение, что с ним что-то не так. Когда Йеджи уходит, Феликс открывает коробку от Хёнджина. Там лежат ключи от дома в Церматте, письмо и сделанный на заказ браслет из титана с гравировкой ‘Winter is the season that you give me as a gift’. ‘Я хотел вручить это сам, но не успел. Прости мне мой эгоизм, но я не мог отпустить тебя, не сказав, что ты важен мне. И что я хочу, чтобы ты оставался единственным, кого я приводил в тот дом. Будь счастлив, пожалуйста В надежде, что это не прощание, Хёнджин’ Заскулив, Феликс снова включает его песню и даёт волю немым слезам. Мысли о Хёнджине, его глазах, губах, тепле, поцелуях нежно убивают. Феликс мечтает снова почувствовать его, услышать его смех, вжаться в его широкую грудь, поговорить с ним или уютно помолчать. Почему Феликс не мог навсегда остаться в тех трёх неделях и быть счастливым? По возвращению в пустую квартиру, Феликс не может успокоиться до самой ночи. Поэтому не мог — потому что был и есть Джисон, которого Феликс всё ещё любит. Потому что в этих стенах с ним жил чудесный любящий человек, ждал его, пытался быть лучше, старался. Потому что раньше половина гардероба была в цветастом хаосе, на журнальном столике всегда лежали наушники, ноутбук, снеки, энергетик или всё вместе. Потому что раньше Феликс засыпал, зная, что ночью рядом с ним ляжет его любимый и обязательно обнимет. Теперь дома пусто, тихо, одиноко. Теперь Феликс предпочитает вообще туда не возвращаться, пропадая на работе или коротая часы в доме Минхо. — Я должен перенаправить вас к психиатру, господин Ли, — говорит доктор Хан после первого же сеанса. Феликс скалится, заставляя себя не чувствовать злобу от этих слов. Сегодня он ещё должен пойти перекрасить волосы, а затем — на ночую тренировку. После унизительного падения в Париже они с Йеджи должны работать вдвое, втрое усерднее, чтобы восполнить потерянные баллы. — Какую стрижку хотите, господин Ли? В отражении — безэмоциональное лицо в обрамлении длинных чёрных волос. Феликс едва себя узнаёт: почти девять лет с идеальным блондом, и сейчас он словно другой человек. Непривычно. А Джисону очень нравилась его длина. — Короткую, — твёрдо отвечает Феликс. Обновлённый образ приходится по вкусу болельщикам и самому Феликсу: так говорит Чанбин, сам Феликс не рискует выходить в сеть, чтобы не увидеть, не услышать Джисона и Хёнджина. Он понимает и принимает, что это должно быть одним из многих изменений — всё его существо пытается сопротивляться, но Феликс делает над собой усилие и идёт в кабинет психиатра два раза перед и после следующего успешного этапа гран-при. Чтобы на третий Феликс едва сдержался от порыва уйти при звуке диагноза. Депрессия — судя по всему, начавшая развиваться ещё до появления Джисона. — Я выпишу вам… Следующие слова доктора Феликс не слышит за шумом крови в ушах. Перед глазами проносятся все ячейки плотного расписания на полгода вперёд. Гран-при, участия в шоу, интервью, фотосессии, начало сотрудничества с louis vuitton, тренировки и, наконец, олимпиада. Феликс должен быть в строю. — Нет! — вскочив на ноги, Феликс мотает головой. — Никаких таблеток. — Господин Ли… — Стоп, — Феликс сжимает и разжимает кулаки, пытаясь успокоиться. — Вы можете пообещать, что у меня не будет серьёзных побочек? — Нет, но антидепрессанты… — Выведут меня из строя. Я знаю не так много, но достаточно. Неизвестно, как мой организм отреагирует, какие будут побочки, как долго я буду искать нужные, вообще найду ли, — Феликс прерывает тираду в попытке успокоить разогнавшиеся сердце и дыхание. — Нет, я не пойду на этот риск. Делайте, что хотите, но вы меня не переубедите. Я буду ходить сюда хоть каждый день, рассказывать о том, как в пятом классе меня впервые бросила девушка, плакать из-за отца. Я, блять, буду девочкой-подростком и вести дневник, в который каждый чих буду записывать. Что угодно, но, — смаргивая влагу, Феликс расправляет плечи. — Никаких таблеток. Точка. Вздохнув, доктор Мун снимает очки. — Я вас поняла, — Феликс садится, недоверчиво глядя в спокойное лицо психиатра. — Будет по-вашему. — Спасибо, — искренне благодарит Феликс. Вечером, сразу после сеанса, Феликс забирает Чипса от Минхо и понимает, что не может вернуться домой. Пустые стены, в которых раньше хранились тепло и уют, холодят — до самых костей. В его собственной машине не лучше — Феликсу кажется, что даже обивка сидений насквозь пропитана смехом, ароматом, стонами и голосом Джисона. Больно до тошноты и рези в глазах. Феликс жмурится, когда в плейлисте включается одна из первых вышедших песен группы Джисона, и останавливается на обочине загородной дороги. Дышать нечем. Сердце, отстукивая в висках, будто в самом деле трескается и теряет по кусочку в секунду. ‘Ты сам холод, Но с тобой теплее, чем где-либо’ Они ведь были счастливы — не всегда и не так долго, как Феликсу хотелось бы, но были. В их двух годах и семи месяцах была целая жизнь: улыбки, безумные выходки, разговоры о своих целях и друг о друге, тайные свидания, бытовые ссоры, заканчивающиеся в страстных поцелуях, даже какие-то планы на будущее — съездить вместе в Сидней ещё раз, завести вторую собаку, чаще ходить на выступления друг друга. Так много маленьких, но значимых моментов. А сейчас нет ничего, кроме дыры в груди и сотен тысяч сожалений. — Привет, Лили, — хрипит Феликс, пытаясь улыбнуться, чтобы звучать мягче. Взгляд цепляется за парное с Хёнджином кольцо — тепло обжигает палец, распространяется по телу. Перед глазами: полтора года крепкой дружбы и три недели счастья, спокойствия, надежды, что однажды Феликс сможет так всегда. — Ты… странная просьба, но… ты не могла бы пожить со мной? — задыхаясь, просит Феликс. — А, — кажется, сонная или просто уставшая Лалиса копошится и звучит уже энергичнее: — Да, Ликси, конечно. Тебя… сейчас нужно забрать? Феликс слизывает солёную влагу с губ и шепчет несмелое согласие. Продолжать вождение в таком состоянии он не намерен — как минимум, страшно за Чипса. За себя — не особо. В объятиях сестры спокойнее, даже когда они приезжают в квартиру — теперь уже только Феликса, но всё ещё хранящей Джисона в мелочах — и садятся ужинать. Лалиса не спрашивает у Феликса, почему у него красное распухшее лицо, но делает всё, чтобы немного его развеселить. Рассказывает, как Сан снова попытался пригласить Розэ на свидание, но запутался в словах, а она всё равно согласилась. Как её подруги окружили Казуху и задарили её косметикой и аксессуарами, а Мина и Минхо за это разорались. Как она застряла в лифте с одним из трейни, и он испортил воздух: бедный парень чуть не расплакался от стыда, а она — от смеха. С ней Феликс улыбается и будто не чувствует, как туго скручены его внутренности. — Хочешь сделать шалаш, как в детстве? — состроив глазки, предлагает Лалиса. — Включим что-нибудь с твоей любимой Айю, сделаем какао. — Просто хочешь посмотреть, как на этот раз сработает на мне сахар? — с сухим смешком спрашивает Феликс. — Не без этого! — Лалиса обнимает Феликса. — Я по тебе очень соскучилась, Ликси. — Я тоже, — по ней и по себе. До непозволительных трёх часов ночи перед тренировкой — марафон дорам с Айю, разговоры о том, что отец давно ни с кем из них не связывался, диетическое какао. Феликс рад, искренне, но не может игнорировать ноющее чувства под рёбрами. Они с Хёнджином так и не успели вместе пересмотреть ‘отель дель луна’. Если подумать, они многого не успели. Их иллюзорный мир, живший три недели, кажется сказкой. Феликс никогда особо не верил в них, но с Хёнджином ему казалось, что такое может происходить и в жизни. Возможно, Феликсу бы хотелось, чтобы тот мир не был иллюзорным, но сейчас — точно не время. Феликс должен восстановить порядок в своих вселенной, голове, даже расписании и работе: всё находится в дисбалансе. Вероятно, им и не стоит быть вместе с Хёнджином — он правда вредил так или иначе и сам признал, что часто пытался быть для Феликса лучшей версией себя, а ему больше не хочется узнавать всё плохое в процессе. Феликс не знает. Чтобы узнать, он должен быть в состоянии видеть, чувствовать, понимать, слушать, отдавать и принимать. У Феликса много работы и мало времени. Впрочем, ему не привыкать. — В общем, — добавляя дым в туман Лондона, Феликс прикрывает уставшие после перелёта глаза. — Я вычитал всё, что можно. Точно никаких лекарств. Точно не сейчас… может, никогда. Посмотрим. — Ну, — хмурясь, Йеджи теребит ухо спящего на её коленях Чипса, думает около сорока секунд: — Я, если честно, сейчас очень встревожена, — нервно хихикнув, Йеджи кладёт руку на плечо Феликса. — Но это твоё дело. Да и понимаю, почему так… только как ты намерен дальше скрывать походы к психиатру? Чанбин уже вынюхивает, куда ты пропадать начал, раз с… расстался. — Не бойся называть его имя, — хмыкает Феликс. — Джисон, — что бы ни было, Феликс не хочет вычёркивать память о нём. — Ну да, он же не Волан-де-Морт, — соглашается Йеджи. — А он тут при чём? — не понимает Феликс. — Oh boy, — Йеджи, округлив глаза, хватает опешившего Феликса за плечи, — только не говори, что ты не смотрел ‘Гарри Поттера’. — Не скажу. — Да как ты жил вообще? — Феликс дёргается от восклика Йеджи и соглашается после прогона программы начать смотреть все части. И с тем, что ему нужно рассказать Чанбину о терапии, о диагнозе, о своём решении. Феликс не хочет, чтобы хоть кто-то знал о том, насколько он ослаб. И это одна из его главных проблем, как Феликс понял: слишком строг к себе, даже жесток, обесценивает свои чувства, потому что так надо. У него ведь жизнь на зависть большинству — деньги, слава, талант, который он смог развить до настоящего мастерства, хорошие семья и друзья. Но нет. С трудом перебарывая себя, Феликс делится с доктором Мун, через что и как проходит с самого раннего детства — она за четыре сеанса вскрыла многое, на самом деле. Феликс даже начал думать, что в погоне за лучшими результатами и одобрением отца почти потерял себя, забыл, почему именно начал заниматься фигурным катанием. Хотя всё ещё уверен, что любит свою работу и просто хочет быть лучшим, как всегда хотел. Может, он не прав. Феликс уже мало в чём уверен. На льду Феликс уверен во всём: как нужно обнять Йеджи, как посмотреть на неё, где их слабые и сильные стороны, как высоко нужно подбросить Йеджи, когда поймать, где остановить вращение. На льду Феликс дышит полной грудью, полностью забывая обо всём, что творится за пределами арены и криков болельщиков, музыки, скорости и ощущения полёта. На льду Феликс живёт. На льду Феликс в мире с собой и со своей партнёршей — ставшей для него одной из самых близких людей. Там он уверен во всём, и потому они с Йеджи снова забирают высшие баллы. — Я из-за тебя ноготь сломала, — шипит Йеджи, пока Феликс помогает ей стряхнуть снег с лосин. — Прости, — Феликс даёт звуковику знак остановить музыку. Без голоса Джисона одновременно легче и тяжелее. — Сложно… сконцентрироваться. — Может, сменим песню? — осторожно предлагает Йеджи, потирая ушибленное во время падения бедро. — Нет времени, до олимпиады три месяца, — Феликс мысленно чертыхается, понимая, что уже месяц откладывает разговоры с Сынмином, Вонён и Ёнджуном. Необходимо взять себя в руки, решить наконец эти вопросы. — Давай ещё раз. — Боги, дайте мне силы снова не разъебаться о лёд, — стонет Йеджи. — За такие шутки я тебе сам ноги переломаю, лисёнок, — наигранно сладко говорит Феликс, прежде чем попросить включить песню заново. Голос Джисона проникает в Феликса, пропитывает его кожу, мышцы, кости, смешивается с кровью. В мыслях: тихие вечера, когда Джисон перебирал струны гитары, а затем — его волосы и тихо напевал песни; редкие свидания вдали от лишних глаз, когда они дарили друг другу нежные поцелуи в тёмных углах и шептали о любви; горячие часы, что они делили вместе на кровати, в студии Джисона, машине Феликса, во всей — когда-то, совсем недавно, их — квартире. Феликс прижимает к себе Йеджи, но будто ощущает в руках кого-то выше, крупнее. Видит в красивом девичьем лице очертания милых мягких щёк, задорную улыбку, яркие карамельные глаза. Принимая мираж и находя в нём нужные эмоции, Феликс подхватывает Йеджи за талию — мягко, плавно, чтобы она опёрлась лезвиями коньков в его ноги и выгнулась изящной дугой. Вращение. Каскад тройных бросков. Феликс, подняв Йеджи в воздух, подбрасывает её для вращения и выполняет три тройных лутца подряд, чтобы в конце они снова встретились и воссоединились в объятиях. Первая чисто выполненная длинная программа для олимпиады за последние почти два месяца — с того самого дня. — Справились, — Йеджи улыбается, и Феликс понимает, что начинает заново дышать только сейчас. А щёки жжёт солью. — Ну что ж, — Феликс крупно вздрагивает из-за отскочившего ото льда голоса Чанбина и резко разворачивается на него, Джухён, Донука и Ёнбэ. — Значит, Сонхун не соврал, и вы правда в обход нам тренируетесь по ночам. Побеседуем? Переглянувшись с неловко улыбающейся Йеджи, Феликс тяжело вздыхает. Видимо, сейчас — время рассказать. Феликс — словно снова во втором классе старшей школы, когда пришёл к директору после едва случившейся драки из-за его ориентации — стоит перед столом в конференц-зале и пытается совладать со своим нежеланием отчитываться. — Как давно ты снова начал перетруждать себя и Йеджи подбил на это? — сложив руки на груди, интересуется Донук. Смысла отпираться — ноль. — Три недели, — чеканит Феликс, стуча пальцами по бёдрам. — Мне нужно заново привыкнуть к песне. — Я, блять, говорил тебе, что те отношения и песня — плохие идеи, — взрывается Чанбин. Феликс не винит его, но начинает кипеть сам. — Вам нужно хорошо отдыхать и беречь себя, а не перерабатывать из-за того, что ты расстался с парнем. — Ну, блять, прости! — только не топнув ногой, Феликс втягивает воздух через стиснутые зубы и отсчитывает про себя до тринадцати и обратно. — Я, как бы ни хотел — а я очень хотел бы! — не мог знать, к чему всё придёт. В начавшийся спор о целесообразности дополнительных тренировок вклинивается Джухён со своим согласием. Сейчас они никак не могут заменить хоть что-то — всё давно утверждено, времени до олимпиады мало. Феликс, совладав с бурлящими внутри эмоциями, выдыхает и благодарит её. — Ладно. Окей. Допустим, — Чанбин, сжав переносицу большим и указательным пальцами, жмурится. — Мы скорректируем ваши расписания, чтобы вы хотя бы спать успевали, — Чанбин кладёт ладони на стол и смотрит Феликсу в глаза. — Сейчас выкладывай всё остальное. Куда пропадаешь? Какого ещё пиздеца мне ждать? Почему ты до сих пор не разобрался с Сынмином и Вонён, раз мне не разрешаешь? Что вообще с тобой сейчас происходит? — Если коротко, то пиздец, — с кривой ухмылкой отвечает Феликс. Шутка не трогает никого из присутствующих, и Феликс прощается с последней возможностью избежать разговора. Сжав и разжав кулаки, Феликс ждёт ещё десять секунд, прежде чем начать. — Как вы, к моему сожалению, знаете, я изменил своему парню. В том числе из-за этого мы расстались, но подробностей не будет. Это немного усложняет мне работу с его песней, как вы тоже уже знаете, — Феликс замолкает, чтобы унять дрожь в теле и продолжить спокойнее. — А ещё это всё, сливы и прочее подтолкнули меня на запись к психологу, который направил меня к психотерапевту, а уже он поставил мне — кто бы мог подумать, а? — депрессию. К психотерапевту я и хожу, а не в клуб или по любовникам. Всё. В конференц-зале воцаряется трескучая тишина. Феликс морщится, ощущая острые грани напряжения на своей коже и жалеет, что не может убежать. — И ты молчал об этом? — Донук, резко встав с места, заглядывает в лицо жующего губы Феликса. — Ты каждый день выходишь на лёд и молчишь об этом? Тебе не казалось, что мы должны знать о том, что есть риск побочек? Мы можем с этим работать, но должны знать, твою ж мать, Феликс! — Я не сижу на таблетках. И не буду. Донук, округлив глаза, замолкает и тяжело опускается на кресло. Чанбин — в его чертах лица, глазах Феликс чётко видит, как Чанбина отбрасывает назад во времени — белеет с каждой секундой. — Тебе их прописывали? — уточняет он, звуча тише, сдавленно. — Да, — честно отвечает Феликс. — Тогда… — Нет, — дёрнувшись, Феликс делает шаг ближе к столу. — Не буду. Я честно прохожу терапию и плачусь о том, как мне херово, позволяю копаться в моих мыслях и прошлом. Поверь, это не самая приятная вещь, — дрожь пробегает по всем мышцам лица. — Я знаю, как работать и контролировать себя в этом состоянии, что бы там ни говорили другие. Как будет на таблетках — вообще не представляю. И… мне хорошо на льду, честно. Когда мы с Йеджи катаемся, меня отпускает… это просто я, понимаешь? Ты сам говорил: я двадцать три года жизни отдал фигурному катанию. И не жалею об этом, это моё дело, которое выбрал я, — сморгнув влажную пелену, Феликс продолжает: — Если проиграю олимпиаду, потому что просто недостаточно хорош, — ладно, я смирюсь с этим. Но если это случится, потому что у меня из-за таблеток помутнение случится или я встать с постели не смогу, или что там ещё может случиться… клянусь, я из вредности встану посреди улицы перед ареной и вскрою глотку коньком, — пытаясь не дать голосу дрогнуть, Феликс останавливается. Челюсти сжимаются до боли в зубах. — Феликс, — напряжённо зовёт Чанбин. — Речь сейчас идёт не о твоих амбициях, а жизни. — Я тоже говорю о ней, — хмыкает Феликс, не разрешая голосу дрогнуть. — Я полностью его в этом поддержу, — взяв Феликса под локоть, Йеджи воинственно выпячивает грудь. — Мы с ним долго говорили об этом. Либо так, либо все заголовки будут кричать о том, как два южнокорейских чемпиона совершили суицид у всех на глазах. Губы Феликса трогает нервная улыбка. Они оба слишком дорожат жизнями — по крайней мере, сейчас Феликс даже не думает о самом трусливом, унизительном проявлении слабости — и имиджем своей команды, ни за что не поставят тренеров, Чанбина и Джухён в такое положение, не бросят свои семьи таким способом. Все это знают и понимают. Но последствия, если Феликсу не позволят поступить так, как точно будет верно для него — что бы ни говорила Йеджи, всё это ради него — будут катастрофическими для всех. Он постарается. Если его карьера закончится так, терять Феликсу будет больше нечего. — Вы оба совсем с ума сошли? — рявкает Джухён. — Феликс, тебе… — Мне уже двадцать шесть, — перебивает её Феликс и, сделав глубокий вдох, извиняется за это. — А Йеджи — двадцать три. Как бы ни хотелось верить в обратное, это наш последний шанс на олимпийское золото, и вы прекрасно это знаете, — Феликс заглядывает в тёмные от переживаний глаза Чанбина. — Бинни, я справлюсь. Ты знаешь это лучше всех. — Вонджун говорил мне то же самое. И именно из-за этого Феликс позволяет этому разговору происходить. — Я не Вонджун, — стараясь звучать ровнее, напоминает Феликс. — Ты человек, Феликс. Депрессия ломает даже самых сильных. И я, и ты, и все тут видели кучу тому примеров. Плевать на золото, ты сможешь прожить без ещё одной медали из сотен, — пытается образумить его Чанбин. В этом Феликс совсем не уверен. Лишится последней крепкой опоры — расшибётся о дно пропасти. — Раз на то пошло, как я и сказал, мне двадцать шесть. Я сам решаю, что и как делать с самим собой. Поблагодари за то, что мы вообще решили об этом сказать, — Феликс смотрит на Йеджи и слабо улыбается ей, после чего снова направляет взгляд на их команду. — А ещё, к вашему сведению, мой шанс попытаться себя убить, возможно, будет даже выше, если я сяду на таблетки, чем без них. Смотря как мне повезёт с побочками. Я подготовился к этому разговору. Чанбин со стуком опускается лицом на стол и издаёт протяжный вой. — Угораздило же с тобой связаться, боже… — Мне нужно покурить, — выдыхает Джухён, поднимаясь с места. — Кто со мной? Вымотавший всех разговор заканчивается в курилке, где Феликс обещает не пропускать сеансы терапии и говорить, если будет становиться хуже. Встречи с Сынмином и Вонён, как бы Феликс ни хотел отсрочить их, встроены в пересмотренное расписание. Дополнительные тренировки — тоже. Феликс чувствует, как лёд, сковывающий его тело и сердце, становится тоньше. Порядок и понимание дальнейших действий дарят ощущение безопасности. Дома, где его к ужину ждут Лалиса, Чипс и Минхо с Казухой, Феликс устало улыбается. Следующий этап гран-при, проходящий в Москве, пролетает будто за один день. Феликс отказывает всем приглашающим провести свободное время вместе, даже Сану и Йеджи. Всё, чего ему хочется, — это сон в обнимку Чипсом и бубнящим на фоне телевизором. Там он скрывается от демонов сожалений, страха, боли, не давая им растерзать себя. На льду Феликс снова оживает и уверяется в том, что поступает верно. Там он чувствует в своих жилах силу, а в мыслях — ясность. Скорость, ощущение полёта, адреналин, триумф от новой победы рука об руку с Йеджи окрыляют его и восполняют силы, чтобы он мог вернуться в Сеул и продолжить борьбу. — Сан, я же сказал, что поговорю с Ёнджуном по… Феликс осекается, когда оборачивается на вновь открывшуюся дверь раздевалки и видит Хёнджина. Сшитый на заказ итальянский костюм немного помят, укладка растрёпана. Усталость в тёмных раскосых глазах и неуверенная улыбка. Недавние — случившиеся будто в другой, более идеальной и светлой, вселенной; не его, Феликса — воспоминания цветут в голове красивым, но острым калейдоскопом. — Джинни, я же попросил тебя, — хрипит Феликс вместо приветствия. — Знаю, — негромко произносит Хёнджин, медленно подходя к Феликсу. — Можешь прогнать меня. Сглотнув, Феликс прижимается спиной к шкафчику, когда Хёнджин оказывается слишком близко и он может почувствовать его аромат. Разглядеть морщинки у глаз, маленькие ранки на пухлых губах, родинки. Сердце дрожит. — Тебе очень идёт, — дёрнув уголком губ, Хёнджин невесомо касается подстриженной чёлки Феликса. — Глаза открыты. — Зачем пришёл? — хрипло спрашивает Феликс. — Не знаю, — признаётся Хёнджин. — Несколько дней почти не выходил из офиса. Вышел и сразу захотел увидеть тебя. Я снова эгоист? — Мягко говоря, — Феликс кивает, опуская взгляд. Голосовые связки леденеют, но Феликс продолжает через боль: — Ты ведь получил, что хотел. Зачем ты снова тут? Чтобы что? Попробовать ещё раз потрахаться со мной, чтобы снять напряжение? Порадоваться нашему с Джисоном расставанию? — Погоди-погоди, — Хёнджин аккуратно приподнимает лицо Феликса за подбородок, чтобы посмотреть ему в глаза. — Во-первых, я не знал, что вы расстались, — Феликс медленно моргает, не смея прервать зрительный контакт. — Во-вторых, мне, может, и хотелось от тебя только секса какое-то время, но точно не сейчас и даже не последние полгода, Феликс. Ты разве не понимаешь? Я л… Ужас, заполнивший разум, пытается выйти выжигающей глаза и щёки влагой, но Феликс останавливает его. — Не смей, — отрезает Феликс. — Не говори этого. Я сейчас, — сжав губы, Феликс мотает головой. — Знаешь, я почему-то, несмотря на некоторые твои действия, думаю, что ты мог бы сделать меня счастливым. Но не надо, я не хочу этого, — Феликс кладёт ладонь на раскрывшиеся для ответа губы Хёнджина. — Молчи. Я знаю, что ты умеешь хорошо говорить и помогать мне. Я знаю, что с тобой мне хорошо. Я… я, блин, в самом деле был счастлив с тобой те три недели, но сейчас я посреди пиздеца, который раньше был моей жизнью. И мне нужно всё восстановить, — рвано выдохнув, Феликс невесомо гладит щёку Хёнджина с лёгкой щетиной. — Я знаю, что ты сможешь многое мне дать. Но я не могу так. Я уже достаточно обжёгся в отношениях, на которые либо вообще не работал, либо слишком усердно... Мне страшно даже представить, как сильно я навредил Джисону, — Феликс облизывает дрожащие губы. — Я хочу научиться говорить, получать что-то. А ещё хочу отдавать. Сейчас я едва могу себя в целости сохранять, мне нужно думать о работе, о… о себе. Последнее, что мне нужно, — это постоянно переживать, что я раню тебя невзаимностью и при этом продолжать только брать от тебя. — Феликс, ты не только берёшь, — всё же встревает Хёнджин, за что получает шлепок по плечу и тяжёлый взгляд Феликса. — Я говорю сейчас о своих чувствах, а не твоих, Хёнджин. Мне некомфортно, понимаешь ты это или нет? — Феликс жмурится, упуская слезу. — Поэтому, пожалуйста, уйди. Феликс содрогается всем телом и теряет ещё несколько слезинок, когда чувствует на своей щеке большой палец Хёнджина. Больно и тепло. Феликс так не хочет лишаться его тепла. — Можно попросить одну эгоистичную вещь, прежде чем я уйду? — шепчет Хёнджин, не скрывая дрожи в голосе. Сил хватает только на кивок. — Если однажды, когда восстановишься, ты поймёшь, что хочешь быть со мной, скажи мне. Хорошо? — Этого может не случиться, — тянущая боль в груди не мешает Феликсу наслаждаться мягкими прикосновениями Хёнджина, что убирает его слёзы. — Я могу не справиться. Или решить, что мне хорошо одному или с кем-то другим. Или, — судорожно выдохнув, Феликс горько усмехается. — Или будет слишком поздно. — Ты точно справишься, — с маленькой улыбкой произносит Хёнджин. — Ты один из самых сильных людей, которых я знаю, помнишь? И не спорь, — Феликс прислоняется лбом ко лбу Хёнджина, позволяя себе расслабиться в его объятиях ещё ненадолго. — А поздно… откуда нам знать? Просто прошу: скажи. Прямо как есть. А я прямо отвечу. Почти уверен, что согласием. — Хорошо, обещаю, — после недолгих колебаний сдаётся Феликс. — А теперь я попрошу кое-что эгоистичное. — Да? — Kiss me before you leave, — глядя во влажные глаза Хёнджина, выдыхает Феликс. И целует. Медленно, аккуратно, отчаянно. Феликс жмётся к тёплому, сильному телу Хёнджина, впитывает в себя его нежность, согревается в его поцелуе, тает в его надёжных руках. Оседает на пол, сотрясаясь в рыданиях, когда Хёнджин слушается его и молча уходит. Не оборачиваясь — чтобы Феликс не посмел передумать. — Что-то случилось? — тихо спрашивает Йеджи, когда Феликс, успокоившись только через двадцать минут, выходит к катку. — Твой брат, — беззлобно фыркает Феликс. — Я отправил его домой. — Вот гадёныш, — шипит Йеджи. — Я ему такой пиздец дома устрою, сразу мозги все найдёт. Феликс негромко смеётся, качая головой. — Чего ржёшь, блин? Марш на лёд! Солнце уже высоко, — шлёпнув удивлённого Феликса по ягодице, Йеджи подталкивает его к выходу на лёд. — Давай-давай, у нас много работы. Феликс верит, что справится. Не может не.