где-то посередине

Воздух, кристаллизуясь, режет носоглотку, лёгкие, проникает в кровь и полосует вены изнутри. Глаза жжёт болезненной сухостью. Сердце — разбитое вдребезги — не стучит. Феликс хочет, чтобы оно остановилось на самом деле. Заголовки, тремя месяцами ранее кричавшие о внезапной смерти молодого артиста, последнюю неделю не замолкают о страшной травме трёхкратного олимпийского чемпиона. Завтра будут его оплакивать. Хотя по Феликсу горевать долго не стоит — лучше отпустить и забыть. Как люди забыли о том, что совсем недавно мир озаряли яркие глаза, задорная улыбка, пленительный голос. А Джисон ведь должен был прожить ещё долго — счастливо, как он того был всегда достоин, но мир слишком жесток. — Как Чипс? — хрипло спрашивает Феликс. — По тебе скучает, — отвечает Лалиса на другом конце связи. — Когда вернёшься? Поджав губы, Феликс вонзает ногти в ничего не чувствующее бедро. Ничего. Ни намёка на чувствительность в когда-то сильных мышцах. В душе — тоже. — Поцелуй его за меня, — шепчет Феликс, прежде чем сбросить звонок. Самое страшное, наверное, в том, что Феликс не боится. Все дела заранее улажены, имущество — распределено между его близкими. Квартира уйдёт Лалисе, новым владельцем ламборгини станет Сан, все награды распределит Чанбин — либо устроит выставку, либо раздаст, либо расплавит и сделает из них памятник. Вещи и предметы роскоши должны будут уйти на благотворительность, большая часть его денег — тоже. Йеджи и Хёнджину Феликс не хочет ничего оставлять. И так наследил слишком много, чем и навредил. Навредит ещё больше, когда совершит последний шаг в пропасть. Феликс не боится. Если бы не он, Джисон бы ещё жил. Или нет. Феликс не уверен, но точно знает, что последний вдох Джисона был смешан с белым порошком. Будет весьма иронично, что Феликс уйдёт тоже с помощью медикаментов, которых так боялся. Всё лучше, чем жить с пустой грудью и неработающими ногами. В этом тоже виноват Феликс — падение было вопросом времени, он ведь не захотел терпеть и возвращаться на лёд только после полного восстановления. Ничего. Больше он не совершит ни одной ошибки. Без него будет лучше. Направив коляску к панорамному окну, Феликс даёт себе несколько минут любования горами, лесом, снегом и небольшим озером. А затем глотает горсть разноцветных таблеток и заставляет себя выпить полбутылки любимого рома Хёнджина. — Простите, — выдыхает Феликс, чувствуя, как сознание застилает наркотическая пелена. Теперь он не трескается, а умиротворённо растворяется в тихом моменте. В месте, где Феликс провёл одни из самых чудесных дней за последние месяцы. В месте, где Феликс ещё думал, что сможет быть счастлив. Но он, даже если всё же заслуживает, больше не хочет. Ничего не хочет. Ни смеяться, ни плакать, ни радоваться, ни бояться, ни дышать. Ни любить. Семья, друзья, Хёнджин, Чипс. Они по какой-то причине оставались рядом, как бы сильно Феликс их ни ранил. Им, наверное, будет больно узнать через несколько часов — когда к Феликсу придёт физиотерапевт, которого он же и вызвал — о том, что он не выдержал. Сломался. Сдался. Обессиленная рука падает на бесполезные ноги, из неё выпадает бутылка. Из тела Феликса — жизнь. И приходит раздирающий горло страх. — Нет! — кричит Феликс, вырываясь из лап ужаса. Непослушное тело покалывает от прикосновений смерти, сердце всё ещё — слишком быстро, так, что рёбра болят — бьётся. — Нет-нет-нет! Содрогаясь в рыданиях, Феликс ощупывает свою грудь — цела. Бёдра — чувствительны, всё ещё сильны. Лицо — мокрое от выжигающей кожу соли. — Феликс, — мягкий голос с лёгкой шепелявостью доносится словно из другого мира, но Феликс идёт за ним. Слепо нащупывает, хватается изо всех сил. — Феликс, дыши. Дыши. — Он умер, — одними губами произносит Феликс, прячась в крепких объятиях. Слова ядом разъедают язык, голосовые связки, глотку. — Он умер! — Тш-ш, это просто кошмар, — прижимая Феликса к себе, Хёнджин — тепло и аромат его кожи не скроет тень ни одного из демонов Феликса — гладит его по дрожащей спине. — Тебе приснился кошмар, Феликс. Слышишь? Это был просто ночной кошмар. Жмурясь, Феликс глушит рыдания в груди Хёнджина. Цепляется за его плечи. Слушает его голос. — Джисон жив, — продолжает успокаивать Хёнджин, медленно раскачиваясь с Феликсом. — Всё хорошо. Кошмар, меняющийся лишь мелочами, преследует Феликса почти каждую ночь последние три недели. Засыпая в тепле объятий Хёнджина, Феликс неизменно проваливается в холод подсознательного. Это сводит с ума. Феликсу снова требуется полчаса, чтобы успокоиться и дать себя уложить. — Прости, что тебе тоже приходится мучиться из-за этого, — хрипит Феликс, пряча заплаканное лицо в шее Хёнджина. — Не извиняйся, — шепчет Хёнджин. — Я рад, что могу быть рядом с тобой и хоть как-то помогать. — Ты очень помогаешь, Джинни. Судорожно вдохнув, Феликс заставляет себя посмотреть в заспанное лицо Хёнджина. На щеке виден след от подушки, длинные тёмные волосы торчат как попало, а припухшие лисьи глаза — почти чёрные, но такие живые, тёплые. — Это главное, — Хёнджин аккуратно целует Феликса в кончик носа, щёки, веки, а затем — в искусанные губы. — Хочешь попробовать уснуть ещё раз? Или можем что-нибудь посмотреть, или поесть, или что угодно. По телу бегут мурашки. Феликс готов отказаться от сна насовсем, лишь бы не возвращаться в мир, который его подсознание рисует самыми уродливыми красками. Хёнджину рано вставать и ехать в компанию. Ему нужно набраться сил. — Не надо, — постаравшись улыбнуться, Феликс нежно целует Хёнджина и ложится поудобнее. — Хочу спать. Вдыхать аромат Хёнджина, чувствовать его сердцебиение под щекой, слышать его ровное дыхание и ощущать вес его рук на себе приятно. Феликс любит засыпать с ним. Не проводит ни одну ночь без него с того дня, когда Хёнджин вместо ответа поцеловал Феликса и долго не выпускал его из своих объятий. Но, может, в этом и проблема? Феликс уже три недели скрывается в особняке семьи Хван. Счастлив под солнцем и захлёбывается в боли под луной. Выматывает. Уж лучше быть в монотонной серости, чем из тепла за секунду оказываться на леденящем холоде и наоборот. — Думаю, мне будет лучше, если я вернусь домой, — нарезая овощи, озвучивает свои мысли Феликс и поднимает взгляд на Хёнджина. — Тебе тут неуютно? — опираясь локтями на рабочую поверхность, спрашивает он. — Нет, — усмехнувшись, Феликс качает головой. — Наоборот… мне тут очень хорошо, а потом опять ночь, и… — Думаешь, это связано? — Типа того, — Феликс жмёт плечами и возвращает внимание к помидорам черри. — Надо будет всё же рассказать о кошмарах доктору Мун, но она наверняка скажет, что есть вероятность, что они и… мы, — вздохнув, Феликс откладывает нож. Руки трясутся. — Что, да, это связано. Хёнджин обходит кухонный остров и, взяв Феликса за руки, поворачивает его к себе лицом. Кладёт ладони на щёки Феликса, заглядывает ему в глаза. — Главное — чтобы тебе было хорошо, — боднув кончик носа Феликса своим, Хёнджин улыбается ему. — Засыпать без тебя, конечно, будет одиноко, но… — Понял, подарю тебе подушку со своим лицом, — с унылой усмешкой говорит Феликс, немного успокаиваясь. — А кто сказал, что у меня её нет? Я просто спрятал, чтобы ты не подумал ничего странного, — смеётся Хёнджин. — Даже думать не хочу, что ты с ней делал, пока мы не сошлись. — Очень грязные вещи. Показать? — толкнувшись языком в щёку, предлагает Хёнджин. — Сначала возбуди меня мытьём зелени, Джинни, — Феликс шлёпает Хёнджина по ягодице и возвращается к готовке. — Любовь зла, — театрально тяжело выдыхает Хёнджин, — полюбишь и тирана. Феликс стучит пальцами по бедру, считая все нарезанные дольки перед собой. Он так и не смог сказать, что любит, а Хёнджину и не нужно — всё давно ясно по его поступкам, взглядам, другим, не менее важным, словам. Феликс почти уверен в своих чувствах, но язык немеет при каждой попытке их озвучить. Давления и ожиданий нет: Хёнджин не просит Феликса произнести три громких слова, не делает этого сам. Но нормально ли это? Нормально ли то, что Феликс хохочет с кривляний Хёнджина за готовкой, его ужасе при виде разделанной курицы, целует его в перерывах и видит тот самый взгляд, но не может сказать, что любит? Нормально ли то, что они ужинают в компании Йеджи, Ники и Тэёна, смотрят друг на друга, снова целуются, но Феликс молчит о своих тёплых чувствах? Нормально ли то, что после вечерней прогулки с Чипсом и Виски они вместе идут в душ, ловят стоны друг друга в поцелуе и снова засыпают в объятиях друг друга, не надевая пижам, но Феликс желает лишь спокойной ночи? Феликс впервые по-настоящему рад, что так и не смог уснуть за всю ночь. — Эти кошмары… в них всегда — без исключений — умирает мой бывший, — глядя в одну точку на столе доктора Мун, говорит Феликс. — А я всегда ломаюсь. Буквально и морально. Всё всегда заканчивается тем, что он мёртв, а я плюю на всех своих любимых и ухожу вслед за ним. Доктор Мун ожидаемо связывает эти сны и попытку подсознания Феликса наказать его за новую попытку в счастье. Не с кем-то, а именно с Хёнджином. Это даже успокаивает — Феликса радует, что он сам может что-то здраво оценивать о самом себе и своём состоянии. — А если они так и продолжат сниться, даже когда я поживу без него? Сколько мне вообще времени может понадобиться? — стуча по бёдрам, спрашивает Феликс. — Решаем проблемы равномерно, господин Ли, — Феликс фыркает. Никакой конкретики. Пора бы привыкнуть, но он не может. — Начните с недели вдали от своего парня, а затем постепенно возвращайтесь в ваши совместные будни. Если это ничего не исправит, мы поищем другие способы. — Ладно, — поджав губы, Феликс отсчитывает удары пальцев о бёдра. Думает. Ловит взглядом картину, висящую под кривым углом. — Вы специально её так повесили? — А вы заметили только под конец сеанса. Неплохо. — Я говорил, это не мешает мне жить. Что вообще плохого в порядке и ровных углах? — ворчит Феликс. — Главное, что вы мне не врёте и вам правда ничего не мешает. Так ведь? Закатив глаза, Феликс кивает. Но картину поправить просит. Как говорит доктор Мун и замечают близкие, Феликс делает неплохие успехи. Для него этого мало — он хочет, чтобы стало хорошо как можно скорее. Чтобы успехи были отличными, а не неплохими. Но, увы, он не всесилен и не может полностью контролировать даже себя — Феликс не хочет этого принимать, но должен. И делать всё, чтобы восстановиться, тоже должен. Даже если для этого придётся ограничить общение с Хёнджином — тем, рядом с которым Феликсу легче дышать. — Значит, неделю не будем видеться? — лёжа на коленях Феликса, негромко повторяет Хёнджин. — Да, — кивнув, Феликс убирает со лба Хёнджина волосы, скользит подушечками пальцев по его гладкой щеке и задерживается на ней. — Продержишься? — со смешком спрашивает Феликс. — Я ждал тебя больше двух лет, — Хёнджин улыбается и, поднявшись, седлает бёдра Феликса. — Неделя — это ерунда. Красивый. Феликс обнимает Хёнджина за талию, рассматривает его лицо и будто заново открывает красоту теперь уже своего парня. Небольшие мимические морщинки у уголков тёмных лисьих глаз, прямые густые брови, крупный нос, пухлые розовые губы, родинки и заострённый подбородок. Одновременно мягкий и острый. Особенный. — Ты очень красивый, Джинни, — шепчет Феликс, ластясь к его ладони. Чувствует твёрдость их парного кольца на коже — приятно. Боднув кончик носа Феликса своим, Хёнджин целует его — мягко, неспешно, почти лениво. Так хорошо. Просто целовать его, просто обнимать, а затем кормить ужином и болтать с ним о планах на совместную поездку семьями на частный остров у берегов Карибского моря. — Что-то не так? — сбивчиво спрашивает Хёнджин, когда Феликс морщится и мычит в поцелуй. Отстраняется, чтобы дать Феликсу приподняться на локтях и посмотреть на его лицо. — Нет, просто, — пожевав нижнюю губу, Феликс набирает в грудь воздух. — Просто я ещё ни с кем не спал в этой квартире, кроме… — Мы можем остановиться, — Феликс, дёрнувшись навстречу мягкости Хёнджина, валит его вместе с собой на постель. — Нет-нет, я хочу тебя, — подтверждая свои слова, Феликс спускает с себя домашние шорты и кладёт руку Хёнджина на свой изнывающий по ласкам член. — Возьми меня. Во второй раз Хёнджин не спрашивает. Берёт Феликса целиком, заполняет его собой, шепчет нежности и доводит до эйфории, выбивающей слёзы и высокие стоны. Феликс не хочет его отпускать. — Если снова будут кошмары, звони мне, ладно? — прижимая Феликса к стене прихожей, просит Хёнджин. — И не думай о том, что я сплю. — Джинни. — Я серьёзно, — строже говорит Хёнджин. — Ладно, — сдаётся Феликс, прежде чем ещё раз его поцеловать на прощание и закрыть за ним дверь. Ночью Феликс снова просыпается от собственных крика и слёз. На этот раз тело Джисона нашёл он сам, в своей квартире, в луже блевоты, смешанной с разноцветными таблетками. А затем направил свой новый ламборгини в стену заброшенного здания — на полном ходу, крича под одну из песен Джисона о Феликсе. Трясясь всем телом, Феликс сидит в пустой кровати, пока к нему не заходит Лалиса и обнимает. Вместе, обменявшись парой тихих фраз, они уходят в гостиную, где смотрят какой-то идиотский мультсериал про странного парня и его меняющую форму собаку до самого утра. Засыпают на диване, подпирая плечи друг друга и накрываясь однотонным белым пледом. Отголоски ужаса замолкают, только когда Феликс, пытаясь унять непроходящий тремор в руках, снова находит закрытый профиль Джисона. Час назад он дурачился в студии, раздражая Чана, а сейчас сидит со своей группой в каком-то ресторанчике. Всё ещё выглядит хорошо — мягкие щёки, живые глаза, небольшие синяки под ними, но он всегда любил работать по ночам. Жив и здоров, совсем скоро отправится в мировой тур. Наблюдение за ним издалека — почти единственное, что может успокоить Феликса. Это нездорово, Феликс сам понимает — их с Джисоном теперь связывает только прошлое — но не может прекратить. Будто забудет, и на следующий день его кошмары станут удушающей реальностью. — Ты вообще не спишь? — хмуро спрашивает Чанбин, подавая ему стакан с холодным американо. — Не намеренно, — бурчит Феликс и тихо благодарит его. — Так плохо выгляжу? — Ну… немного лучше, чем вчера, — Чанбин жмёт плечами и, дождавшись, пока визажист отойдёт, шепчет: — Тебе снова предлагают быть ведущим того американского ледового шоу. — Мой ответ всё ещё отрицательный, — по мозгу бежит раздражение — чужая беспардонная настойчивость надоедает. Поморщившись от вкуса кофе, Феликс трясёт головой. — Ну и дрянь. — Так не пей. — Это моё плацебо, — Феликс кривит губы в натянутой улыбке. — Расслабься. Я работаю над сном, скоро всё будет хорошо. — Уж надеюсь. Работая почти каждый день, Феликс не чувствует себя достаточно занятым. Йеджи ловит момент и отдыхает с Ники, Тэёном и родителями в Ницце, а Феликс — в последний момент отказавшись от поездки с ними, соврав, что слишком занят — готов на стену лезть от скуки. Всё даётся слишком легко. Ему больше не надо часами отрабатывать элементы, а занятия с тренером в зале и в половину не такие тяжёлые, как с Донуком на льду. В какой-то момент Феликсу даже кажется, что он теряет форму. Хёнджин, внимательно рассмотрев его интимные фото, присылает в ответ свой крепко стоящий член и заверяет: Феликсу стоит переживать о своей форме в самую последнюю очередь. — А разве нам можно говорить по видеосвязи? — вскинув брови, с хитрой улыбкой спрашивает Хёнджин, когда отвечает на звонок Феликса. — Надо было об этом думать до того, как ты скинул мне дикпик, — Феликс садится так, чтобы Хёнджин мог полностью его увидеть, и разводит ноги в стороны. — Или ты не хочешь, Джинни? Сглотнув, Хёнджин облизывает губы и откидывается на изголовье кровати. — Хочу. Феликс ухмыляется, нажимая кнопку на пульте управления вибропробки. Стонет, слегка сжимает своё горло и смотрит на Хёнджина из-под опущенных ресниц. — Ты просто нечто, Ли Феликс, — шепчет Хёнджин, спуская с себя боксеры. Секс на расстоянии раззадоривает Феликса. Желание немедленно сорваться и приехать к Хёнджину, оседлать его, оставить поцелуи и укусы на его широкой груди, плоском животе, длинных сильных ногах и крепких ягодицах, слизать пот с его сильной шеи захватывает Феликса, но он сопротивляется. Злится, обращаясь с собой грубее. Ему необходимо почувствовать жар тела Хёнджина, его поцелуи, его член глубоко внутри себя и услышать его стоны вживую. Феликс голоден по нему. — Я так хочу тебя, — хрипит Феликс, сильнее сжимая свой член у основания. Царапает собственную грудь, сжимает напряжённый сосок. — Я твой, Феликс, — задушено шепчет Хёнджин, сдавливая своё горло. — Я весь твой. Целиком. Наслаждение, концентрируясь в груди, плотнеет, ширится, пока не взрывается и разносится по всему телу. Ослепляет. — Мой, — выстанывает Феликс, прежде чем крупно дёрнуться всем телом и обильно кончить в кулак. Этой ночью Феликс отключается на семь часов без сновидений. Впервые проснувшись бодрым и полным сил, Феликс спешит к вернувшейся Йеджи и проводит с ней и Казухой весь день — Минхо и Мина ведут себя странно, в третий раз прося его посидеть с племянницей и не объясняя причин. Феликс позволяет Казухе вить из него верёвки и покупает всё, что она попросит, кроме игрушки, подозрительно похожей на фаллоимитатор, и моти с персиковым вкусом. В парке, когда Казуха играет с Чипсом, Виски и мыльными пузырями, Феликс садится с Йеджи в беседку. В голове мелькает странная мысль — это очень похоже на то, чего Феликс хочет от своего будущего и ради чего до сих пор не сдаётся. — Ты бы стал классным отцом, — с улыбкой говорит Йеджи, подпирая щёку рукой. — Только если не будешь так сильно баловать, а то кошмар. — Я с ней не так часто вижусь, а Хо и Мина со строгостью без меня прекрасно справляются, — Феликс жмёт плечами и, записав короткое видео, отправляет его брату, чтобы тоже улыбнулся от вида счастливой Казухи. — А своих, — тихо усмехнувшись, Феликс блокирует телефон и смотрит на Йеджи, — не знаю, как будет и будет ли. Сейчас мне точно не стоит о детях думать. — Но ты думаешь? — Периодически. Всегда хотел большую семью, как наша, — отвечает Феликс с лёгкой улыбкой. — Мне нравилось расти с братом и сестрой, пусть я и быстро от всех отдалился из-за работы. — Жалеешь об этом? — аккуратно интересуется Йеджи. — Нет, — уверенно говорит Феликс. — Я горд тем, чего добился к своим годам. Пусть говорят, что хотят, но я добился всего сам. Да, пользовался доступными мне ресурсами, но было бы глупо не… — нахмурившись, Феликс трясёт головой. Ему надоело мысленно возвращаться к вопросу заслуженности его личных достижений. — В общем, не жалею. Сейчас приходится многое расхлёбывать, но я бы не стал ничего менять в прошлом. Даже… Джисона. Было больно, больно и сейчас. Феликс не представляет, как долго будут заживать шрамы и смогут ли они вообще, но он не хочет вычёркивать те два с половиной года и Джисона из своей жизни. То, что было у них, — неправильно местами и деструктивно, но особенно, ценно. — Я тоже горжусь тобой и тем, что ты мой друг, — шепчет Йеджи. Феликс благодарно ей улыбается и обнимает, расслабленно выдыхая. — Сама-то детей не хочешь? Твой дед не молодеет, — хихикает Феликс. — Пусть сам рожает, если надо. Я ещё слишком молода, — ткнув Феликса в бок, Йеджи обнимает его в ответ. — А ещё — Хёнджин всего на два года Тэёна младше. Так что у тебя тоже дед. Феликс передразнивает её, а затем ловит подбежавшую к ним Казуху на руки. Уже вечером Чанбин звонит с похвалой — их с Йеджи заметили и теперь активно обсуждают в сети, какая они гармоничная и красивая пара. Это забавно, правда. Мнением общественности легко управлять: совсем недавно многие плевались с их отношений, поливали его семью грязью, даже опускались до оскорблений ребёнка, а сейчас восторгаются. Теперь Феликс, не занимаясь активно своей основной карьерой, не уверен, что хочет продолжать оставаться медийной личностью и чтобы его обсуждали. Без достижения новых высот в мире ледового спорта это кажется глупым, ненужным. Но не работать Феликс не может. Чанбин с лёгкостью заполнил его идеально структурированное расписание проектами разных типов — начиная рекламными кампаниями и заканчивая тик-токами с коллегами и друзьями — и Феликс скучает хотя бы не все дни. Всё же этого недостаточно: Феликс спит лучше, чувствует себя физически сильнее, а энергию выпустить может разве что в зале или занимаясь сексом по телефону. Даже с катка Донук прогоняет, напоминая, что у него отдых, а лежать на льду опасно — заболеет. — Уже скучаю, — шепчет Хёнджин. — Хотел тебя скоро увидеть. — Всего неделя, переживёшь, — отвечает Феликс, кинув взгляд на экран планшета. — И не смей жаловаться. Я бы сейчас убил за возможность улететь по работе. — Ты ведь можешь, — напоминает Хёнджин, намекая на предложение о ледовом шоу. Феликс кривится. — Мне не нравится их наглость. Отказал — надо отстать, а они, — поведя плечами, Феликс аккуратно накладывает мусс из брокколи рядом с тартаром из лосося. — Американский менталитет вообще не для меня. И, главное, я чемпион, а не мартышка для шоу. — Справедливо, — Феликс ловит на себе восхищённый взгляд Хёнджина и прячет улыбку за стаканом с банановым соком. — А вообще, какие мысли? Ещё не решил, что делать дальше? Феликс не знает, чего хочет. Всё, что напрямую не относится к фигурному катанию, кажется неподходящим ему — максимум. Актёрство не его, модельная карьера не интересует — его вообще мало что интересует. Бизнес — мимо. Тренерство — не с его проблемами. По заверениям доктора Мун, в случае Феликса это нормально. Хорошо уже то, что он пытается думать о будущем вне льда и череды побед. Отлично уже то, что он не плачет каждый день, чувствует чуть больше связи с миром и своими близкими, что ему комфортно с Хёнджином — пусть и с переменным успехом. И всё равно… серо. Уныло. Бессмысленно. Лёжа посреди снова пустой комнаты, Феликс пялится в потолок. Сколько времени он так лежит — не знает, не уверен даже, что меньше суток. Безделье длиной в целые сутки убивает. Если так продолжится ещё хотя бы час, Феликс сиганёт с крыши. Просто чтобы больше не чувствовать себя бесполезным куском мяса. Перекатившись на живот, Феликс трижды бьётся лбом о пол. Чипс, видимо, запереживав за него, подбегает, чтобы облизать лицо Феликса. — Всё-всё, я в порядке, малыш, — со смехом успокаивает его Феликс и, сев в позе лотоса, прижимает Чипса к груди. — Хочешь погулять? — Чипс гавкает, мотая головой. — И как это понимать? Лизнув его в нос, Чипс вырывается из объятий Феликса и убегает в другую комнату — снова наблюдать за хамелеонами, судя по лаю. Феликс ложится назад. Пока Лалиса пропадает на работе, ему становится совсем тоскливо, даже поговорить не с кем — по телефону Феликс не хочет, с Хёнджином он только так и коммуницирует, надоело. Вот если бы его любимцы умели говорить, было бы хотя бы немного веселее… Внезапная мысль ударяет Феликса по голове так сильно, что он моментально подскакивает и бежит к кабинету. Найти говорящие кнопки оказывается проще, чем он думал, и уже вечером Феликс приступает к дрессировке Чипса. — Что ты делаешь? — оторвавшись от листания ленты, спрашивает Лалиса. — Учу Чипса говорить, — отвечает Феликс, не поднимая головы. Пока что Чипс чаще всего нажимает на одну конкретную кнопку. Видимо, ему просто нравится звучание этого слова. — Мне стоит начать переживать за тебя? — Феликс смотрит на грызущую морковь Лалису и, пожав плечами, возвращается к своему делу. — Хочу расшибить голову о стену чуть меньше, так что не думаю, — всё же тихо произносит Феликс. Спустя час Чипс особо не продвигается, но Феликс рад. Значит, у него будет дополнительное хобби, как минимум, ещё на несколько месяцев вперёд, а его пёс потом станет ещё умнее. К тому же, это очень забавно. — Нет, Чипс, ты уже сегодня ел, — грозя пальцем, Лалиса аккуратно отталкивает мордочку Чипса от своего сэндвича с говядиной. — Даже не пытайся смотреть на меня так, я не куплюсь. Феликс отрывается от чтения статей о дрессировке и заинтересованно наблюдает за Чипсом. Он, раздосадовано рыкнув, уходит к всё ещё разложенным кнопкам и нажимает на свою любимую. — Bitch! — говорит роботизированный женский голос, а Чипс, будто соглашаясь и действительно имея это в виду, гавкает. — Ты охренел? — охает Лалиса и шлёпает Феликса по спине, пока он, сгибаясь пополам от смеха, скатывается с дивана. — Ты чему его научил? Феликс не может ни ответить, ни прекратить заливистый смех, а Чипс любезно слизывает его слёзы. Такие моменты — когда Феликсу хорошо и легко — кажутся издёвкой. Сразу после них приходит холодная пустота, пропитывающая Феликса до костей и морозящая органы — они становятся хрупче, надламываются один за другим. А Феликс не пытается выбраться, позволяя ей заливаться в рот, глаза, нос и уши. Лежит так долго, пока не начинает чувствовать боль в мочевом пузыре. Этим вечером он не отвечает на звонок Хёнджина. Тихо стирая слабость о подушку, Феликс переворачивается на другой бок, чтобы не видеть их с Хёнджином селфи на его контакте — где они улыбаются, оба кажутся счастливыми. Феликс хочет, чтобы это было правдой. Чтобы он мог смотреть в глаза Хёнджина и искренне ему говорить о том, как счастлив сам по себе и особенно — с ним. Как когда-то Феликс говорил Джисону, а затем целовал в мягкие щёки. Может ли быть такое, что Феликс обманывает и себя, и Хёнджина? Может ли быть такое, что Феликс не отпустил Джисона и подсознательно хочет к нему? Остудив себя под ледяным душем и нанеся маску на опухшее лицо, Феликс возвращается в спальню и перезванивает Хёнджину. — Чем занимался? — с тёплой улыбкой спрашивает Хёнджин, убедившись, что с Феликсом всё в порядке и он просто увлёкся уходом за собой. Феликсу не нравится ему врать, но говорить о своих опасениях он хочет ещё меньше. — Учил Чипса говорить, — глуша смешок в поджатых к груди коленях, говорит Феликс. — И как успехи? — потратив на немое недоумение пятьдесят три секунды, интересуется Хёнджин. — He said Lily is a bitch, — Феликс нятнуто улыбается, так, чтобы открыть зубы. В ответ на ‘чего?’ Хёнджина Чипс будто специально нажимает на свою любимую кнопку. Феликс делает себе пометку — никогда не оставлять их в зоне досягаемости Чипса, когда они не нужны. — I guess, you’re a bitch, too, — с ухмылкой предполагает Феликс. — Ты всех детей учишь ругательствам? — Я не специально, — бурчит Феликс, падая на подушки. — Но наших я бы тоже научил, когда им исполнится лет по десять. Чтобы могли послать идиотов в случае чего, — задумчиво продолжает Феликс. — Мне вот ни капли не повредило — меня Хо и отец учили. Мама была в бешенстве… — Погоди, Феликс, — он фокусирует взгляд на Хёнджине и вопросительно мычит, не понимая, что за эмоции видит на лице своего парня. — Наших? Прикусив язык, Феликс возвращается к своим предыдущим словам. Их с Хёнджином — так он и сказал. Мысль не кажется чужеродной. Наоборот, самой правильной за последний месяц с тех пор, как Феликс остался с Хёнджином и не пожалел ни на секунду. Губы Феликса трогает неуверенная улыбка. — Пугает? — тихо спрашивает Феликс. — Нет, — незамедлительно отвечает Хёнджин и приближается к камере. — Я буду самым счастливым человеком, если мы однажды создадим свою семью. В груди теплеет. — Я, кажется, тоже. Надеется. Разберётся в себе и скажет точно. Даже если отрицательно — Хёнджин заслуживает того, чтобы Феликс покинул его сразу в случае неуверенности в их совместном будущем. На сеансе терапии Феликс, снова переламывая себе хребет, делится опасениями, но заверяет, что кошмары почти прекратились. Ответ доктора Мун не удивляет — Феликс со временем придёт к пониманию и миру с самим собой, но это будет нелегко. Феликс злится. На кончиках пальцев скачет, раздражая кожу и нервные окончания, желание содрать скальп, раскрыть череп и достать мозг, чтобы насильно содрать с него мутную корку льда. Только это не поможет. В его силах терпеть, стараться, приводить себя в порядок. Феликс умеет это делать физически, натренирован. Но сейчас всё иначе. Сложнее. Глубже покрова мышц. Эфемерно — ни коснуться, ни увидеть, только почувствовать. А сдаваться нельзя, даже когда тяжело. Феликс едва переживает двенадцать часов парной с Йеджи съёмки для vogue korea, рыча и срываясь на каждого, даже бедного стажёра, принёсшего яблочный фреш вместо апельсинового. — Возьми себя в руки, из-за тебя весь процесс задерживается, — строго шепчет Чанбин на перерыве, не давая Феликсу взбеситься на непослушную застёжку колье. — Снова слухи о твоём скверном характере пойдут. — Да похуй мне, — тихо рявкает Феликс и расслабленно выдыхает, когда его шею освобождают от тяжести золота. — Пусть говорят, что хотят. Я всё равно не собираюсь продолжать быть красивым личиком для обложек. Вздохнув, Чанбин качает головой. — Сейчас ты снимешься для интервью о своих заслугах. Сконцентрируйся на этом, — спокойнее произносит Чанбин. — И серьёзно, из-за тебя всё задерживается. Если на них плевать, меня пожалей: Джухён убьёт меня, если я снова к ужину опоздаю. И Йеджи. Она молчит, но видно же, что устала. Слова Чанбина, доходя до осознания Феликса, оглушают его. — Чего? — откашлявшись, переспрашивает Феликс. — Повтори. — Йеджи устала. — Да это я знаю, — отмахивается Феликс, хлопая Чанбина по плечу. Теребит парное с Хёнджином кольцо. — Что ты только что сказал про Джухён и ужин? Вы встречаетесь, что ли? — Доброе утро, — Чанбин ухмыляется и качает головой. — Уже полгода как вместе, — стыд за невнимательность к своему близкому другу, почти члену семьи, забивается в глотку. Феликс пытается проглотить его, но выходит лишь сиплый выдох. — Всё в порядке. У тебя выдалось сложное время, ты не обязан всё видеть. — Будто в вакууме живу, — тихо бормочет Феликс, вяло отбиваясь от липких лап презрения к себе. — Ненавижу. — Всё в порядке, Ликс, — ласково заверяет его Чанбин, обнимая за плечи. — Ты хорошо справляешься. Должен лучше. Феликс скрывает от себя профиль Джисона, чтобы не видеть обновлений. Прячется в доме родителей и Минхо. Не помогает — Феликс не чувствует себя живым, хотя бы наполовину полным. Выслушав Феликса, Хёнджин предлагает ему приехать к себе — словно в шутку, не особо надеясь, что Феликс на самом деле прилетит к нему в Токио. Феликс не думает. В топку всё — съёмки, интервью, деловые встречи — ему не хочется выходить из дома, но и в родных стенах тошно. Феликс просит Чанбина отменить все планы на ближайшую неделю и вылетает в Японию уже через двенадцать часов, строго наказав Лалисе помочь Йеджи пройти через линьку. — Феликс? Удивлённый сонный Хёнджин, ещё не успевший снять костюм и смыть лёгкий макияж, выглядит мило. Округлившиеся тёмные глаза, приоткрытый рот, немного растрёпанный хвостик. Рубашка расстёгнута на две первые пуговицы, запонок нет. Элегантный, но небрежный. — Surprise, Jinnie, — говорит Феликс перед тем, как протолкнуть Хёнджина в номер и прижать его к стене. — Не рад? — Издеваешься? — с улыбкой выдыхает Хёнджин, сжимая бока Феликса. — Немного, — шепчет Феликс и целует Хёнджина — сразу глубоко, мокро. Феликс не говорит, что соскучился, — не хочет врать — но топит Хёнджина в ласке, с неспешной нежностью проникая в него и доводя до оргазма под тёплым душем. Вдали от Хёнджина Феликс не чувствовал, что его нестерпимо тянет к своему парню — словно так было удобнее, спокойнее. Рядом с ним Феликс делает более глубокий вдох. Голова кругом, и это приятно, Феликс хочет ещё и ещё. Хёнджина мало. — Это плохо, если с тобой я будто оживаю? — задумчиво спрашивает Феликс, лёжа в объятиях Хёнджина. Вода в ванной пахнет сиренью, она тёплая, почти горячая, но Феликс чувствует лишь жар тела Хёнджина и его аромат. Так хорошо. — В том плане, что… пытаюсь ли я с помощью тебя заполнить себя? — Не вижу в этом ничего плохого, — поцеловав Феликса в плечо, Хёнджин тянет его за подбородок, чтобы заглянуть в глаза. — Ты тоже делаешь меня счастливее, мне с тобой безумно хорошо, — целует Феликса в кончик носа, убирает намокшие волосы с глаз, улыбается — мягко, тепло. — Или ты боишься, что только из-за этого хочешь быть со мной? — Боюсь, — Феликс кивает, переплетая пальцы с Хёнджином, нащупывает нужное кольцо на его пальце. — Я хочу… я очень хочу, чтобы это было по-настоящему и надолго. Навсегда было бы самое то. Задумавшись, Хёнджин отводит взгляд в сторону. Семьдесят две секунды. Снова — глаза в глаза. — А сейчас ты как расцениваешь наши отношения? Только честно. — Если убрать в скобочки всё дерьмо из моей больной головы, — криво ухмыляясь, Феликс тихо выдыхает. Вдыхает поглубже. В груди свободно. — То всё серьёзно. Настолько, что я правда хочу строить с тобой будущее. И я знаю, что ты тот самый для меня. — Это взаимно, — шепчет Хёнджин и прижимается своим лбом ко лбу Феликса. — А если убрать дерьмо из скобочек? — То, — сглотнув, Феликс жмурится. — То я боюсь, что поспешил и на самом деле нихрена не готов. Что снова пользуюсь, а потом, когда восстановлюсь, брошу. — Будет больно, — усмехается Хёнджин, ведя носом по щеке Феликса. — Очень, — соглашается Феликс. — Если ты не против, давай не будем на этом концентрироваться. Ладно? Не хочу думать, что могу потерять тебя, — Феликс восхищён его способностью так легко делиться своими страхами, мужественной слабостью. — Хочу быть счастливым с тобой. Сколько бы это ни длилось. Сердце не трескается, не разрывается, его не щемит. Оно расцветает, отбивая верный ритм впервые за столько лет заточения во льду и два с половиной года — в хаосе. Следующие дни проходят по-комфортному необычно. Хёнджин работает с утра до позднего вечера, а Феликс ничем не занят, ничем не обременён. Импровизирует. Весь первый день гуляет с Чипсом, исследуя Токио — Феликс бывал здесь десятки раз, но сам город толком никогда не видел, как и все прочие, которые посещал по работе. На второй встречается со своим коллегой в каком-то баре, пьянеет и ночью рассказывает Хёнджину о своём дне — он смеётся со сбивчивой речи Феликса и радуется, что ему тут нравится. На третий день Феликс уходит в спа, а затем посещает самую обычную экскурсию по императорскому дворцу — его узнают три болельщицы, а он не отказывает в селфи. На четвёртый Феликс приходит на ледовую арену, где проводит всё время почти до ночи. Ни разу Феликс не видит кошмаров, засыпая и просыпаясь в тёплых объятиях Хёнджина. — Доброе утро, — хрипит Хёнджин, наваливаясь на Феликса всем телом. — Доброе, — шепчет Феликс, наслаждаясь его весом на себе. Как одеяло — тяжёлое, приятно пахнущее, родное и правильное. — Как спалось? — Чудесно, — бубнит Хёнджин в плечо Феликса, чем заставляет его рассмеяться и заёрзать. — Щекотно? — Очень, — хихикает Феликс. — Прекрати. — Только за поцелуй. — Ни за что, у тебя изо рта воняет. Утренняя перебранка быстро сменяется тихими стонами и тяжёлым дыханием. Хёнджин осыпает поцелуями ноющее после десяти часов на катке тело Феликса, облизывает, кусает. Так нежно, что мучительно. Феликс мечется по постели, позволяя Хёнджину делать с собой всё, что он захочет. — Тебе нравится, когда тебя вылизывают? — спрашивает Хёнджин, укладываясь подбородком на живот Феликса. Пока он думает, оставляет ещё два засоса на прессе Феликса. — Сожрёшь скоро, — весело фыркает он и возвращается к вопросу: — Не особо, — признаётся Феликс, массируя затылок Хёнджина. — И сам вылизывать задницы не люблю. — Даже мне? — выгнув бровь, уточняет он. — Ты другое, — Феликс приподнимается на локтях, склоняет голову вправо и смотрит во внимательные глаза Хёнджина. — Мне нравится делать тебе хорошо. И мне не противно, если ты об этом подумал. — Ты слишком долго, увлечённо и усердно это делаешь, чтобы я так подумал, — с довольной ухмылкой говорит Хёнджин. — Тогда зачем?.. — Люблю комплименты и когда ты признаёшь, что я особенный, — хохотнув, Хёнджин уворачивается от подзатыльника и вжимает Феликса в матрас. — Давай я попробую? Вдруг римминг от меня тебе понравится? — Ну попробуй. Язык Хёнджина ощущается непривычно. Прислушиваясь к своим ощущениям, Феликс прикрывает глаза. Мокро, горячо, немного щекотно. Сильно лучше, когда Хёнджин проникает в него пальцами и массирует простату, не вынимая языка. — Так хорошо, — шепчет Феликс, выгибаясь. — Oh fuck… не останавливайся. Ленивый утренний секс без полноценного проникновения затягивается на два часа, во время которых Феликс и Хёнджин полностью теряются друг в друге. Так много поцелуев, объятий, ласки и нежности. Феликс чувствует, что любим, каждой клеточкой своего тела, и не может прекратить улыбаться до самого вечера. Как он может сомневаться в своих чувствах к Хёнджину, если только его улыбка или взгляд делают вселенную Феликса светлее, чище? Рядом с ним Феликс хочет жить, дышать, чувствовать. Становиться лучше для него и себя. Хёнджин невероятный. — Меня приглашают сегодня в клуб, — Феликс, вычёсывая Чипса, поднимает на него взгляд. — Пойдём или тут побудем? — Ну… я давненько не ходил веселиться, — задумчиво проговаривает Феликс и, взвесив ‘за’ — это будет их первое полноценное свидание как пары, плюс новые знакомства и вероятность веселья — и ‘против’ — Феликс давно не пил, не общался с посторонними вне работы и не знает, как отреагирует на клуб после всего — соглашается. Вечно в своём тихом пузыре Феликс не просидит. Под руку с Хёнджином должно быть легче. Первые полтора часа проходят хорошо. Феликс приятно удивлён окружением, не раздражается из-за надоевших песен, а Хёнджин без стеснений показывает, что они вместе во всех смыслах. Но затем в клуб приходит — о чём он сразу предупреждает шёпотом на ухо — бывший Хёнджина, Ян Джиун. Ростом с Феликса, худой, выглядит моложе своих лет, как и Хёнджин. Красивый — Феликс замечает в нём схожие с самим собой черты: маленький нос, пухлые губы, большие глаза. Глянув на Хёнджина, Феликс выгибает бровь с ухмылкой. — Я видел твоего бывшего, так что у тебя тоже есть типаж. — Не спорю, — наслаждаясь прикосновениями пальцев Хёнджина к своему виднеющемуся из-под укороченного пиджака и брюк животу, Феликс ловит на себе заинтересованный взгляд бывшего Хёнджина. Поддаётся порыву и разворачивается к Хёнджину лицом, чтобы прилюдно поцеловать. — Метишь территорию? — выдох Хёнджина греет губы Феликса. — Нет, ты ведь мой, — честно отвечает Феликс. — Просто я противный и злобный. Хёнджин громко смеётся, прижимаясь лбом ко лбу Феликса. Вино приятно окутывает разум Феликса флёром опьянения. Феликс свободно танцует среди незнакомых людей, открыто любуется точными, сильными, экспрессивными движениями Хёнджина, его телом, особенно обтянутыми брюками длинными ногами — он невероятно пленителен. Хохочет со всех шуток, позирует на фото с каждым, кто предложит. Целует Хёнджина, утаскивая его в уборную. — Блять, — Хёнджин, быстро кончив в специально раскрытый рот Феликса, откидывается затылком о стену за собой. — Иди ко мне, — поменяв их с Феликсом местами, Хёнджин позволяет ему полностью управлять процессом и с наслаждением слизывает с пухлых губ остатки его спермы. Безумие, приходящееся Феликсу по вкусу. — Хочу подышать, — икнув, бурчит Феликс, когда они возвращаются к танцполу. — Пошли на балкон, — Хёнджин кладёт руку на талию Феликса и уводит его от толпы. После свежего воздуха и стакана холодной воды становится лучше. Феликс мыслит яснее, но острее реагирует на шум и рябящий в глазах свет. — Ну, думаю, проблем у тебя с карьерой дальше не будет, — говорит знакомый Хёнджина, чьего имени Феликс не запомнил. — С таким личиком без работы моделью не останешься. Да и Хёнджин без денег не оставит, а? Феликс скалится, сжимая плечо Хёнджина. Объективно красивое лицо мужчины искажается, становится мерзким. Слова, должные поставить его на место, так и остаются на кончике языка, когда Хёнджин вступается за него. — Феликс и сам состоятелен. И гораздо больше, чем красивое лицо. Хёнджин хочет сказать что-то ещё — Феликс чувствует это по его напрягшейся груди, но не даёт ему этого сделать. Улыбается мужчине и, вежливо попрощавшись, направляется к выходу из клуба. В салон автомобиля вслед за Феликсом садится запыхавшийся Хёнджин. Молчание длится вплоть до закрытой двери номера отеля. Продолжается, пока они смывают с себя макияж и грязь с улицы. Первым взрывается Хёнджин. — Что, блять, не так? — То, что я сам могу за себя постоять, — ровным тоном отвечает Феликс, стуча по бёдрам. — Мне не нужна защита. — Ты мой парень, Феликс, — напоминает Хёнджин, разворачивая его к себе лицом. — Я хочу быть с тобой полноценно и помогать в том числе. Я не сомневаюсь, что ты можешь за себя постоять, не раз это видел, но и я тоже хочу быть для тебя защитой, — Феликс кусает внутреннюю сторону щеки, выдерживая повышенный голос Хёнджина и влажный тёмный блеск его глаз. — Или ты этого не хочешь? — Я не хочу быть слабым, — цедит Феликс сквозь зубы, напирая на Хёнджина в ответ. — Не хочу полагаться только на тебя. — Ты на меня вообще не полагаешься. Думаешь, я не вижу, что ты продолжаешь от меня что-то скрывать? Что врёшь, что у тебя всё в порядке? Ты иногда такой закрытый, что я тебя совсем не вижу! — Не тебе говорить мне о скрытности! — кричит Феликс, сжимая кулаки. — Мы серьёзно возвращаемся к этому? — криво улыбаясь, поражается Хёнджин. — Может, что-нибудь ещё вспомнишь? Давай, всё выкладывай. Словесная пощёчина бьёт хлёстко. Феликс морщится словно от настоящего удара и отводит взгляд. Они говорили все вечер и ночь, и Феликс понял Хёнджина, принял, что в его положении говорить о Джисоне и его проблеме было рискованно. Феликс и сам бы вряд ли сказал. Тогда же они обсудили порыв Хёнджина уколоть Джисона правдой о начале его карьеры, неприкрытом флирте, пренебрежительном отношении к бывшему Феликса. О том, что оба взрывоопасны и могут ходить по тонкому льду во время ссор. — Что, нечего? — Да пошёл ты, — рычит Феликс, вырываясь из рук Хёнджина, и уходит на балкон с его пачкой сигарет. Злость на себя распарывает кожу, выпуская наружу истинную — ту, что покрыта шрамами разной давности и глубины. Больно. Гадко. Стыдно. Феликс стирает слезу со щеки, с трудом стряхивая пепел трясущейся рукой. Забота, накинутая мягким пледом на его плечи, окутывает теплом и нежной болью. Феликс жмурится, но не уходит от осторожных прикосновений Хёнджина и заставляет себя посмотреть на него. Открытого, грустного, сидящего перед ним на коленях в толстовке Феликса. — Прости, — одновременно шепчут они и тихо хрипло смеются. — Я не должен был так реагировать, — делая над собой усилие, признаёт Феликс, медленно выдыхает дым. — И припоминать, что мы давно решили. — А я не должен был так злиться и давить, — взяв свободную руку Феликса в свою, Хёнджин целует его в костяшки, в кольцо, второй рукой — гладит его щёку, касаясь родинки на ней и под глазом. — Я очень хочу, чтобы у нас всё получилось. Феликс смотрит в его тёмные лисьи глаза, сейчас застланные мокрой пеленой, и чувствует. Чётко и сильно. Осознанно. Феликс любит Хёнджина. Не так безумно и до замирающего сердца, как Хёну в школе. Не так волнующе и болезненно, как Джисона. По-другому. Нежно, уютно, тепло, спокойно, с полными отдачей и принятием — так, как хочет любить и быть любимым. Рядом с Хёнджином Феликс может злиться, сходить с ума от наслаждения, грустить, чувствовать азарт, бояться, радоваться, быть слабым и неуверенным, спонтанным и сильным. Рядом с Хёнджином Феликс может быть самим собой даже в свой самый худший период, и это ощущается правильным. — У нас получится, — уверенно говорит Феликс, сжимая пальцы Хёнджина. — Я уверен только в одной вещи, и это она. — Иди ко мне, — шмыгнув носом, зовёт Хёнджин и ловит Феликса в объятия. В самолёте до Сеула Феликс любуется уснувшим на его коленях Хёнджином, держа его за руку. Сердце — истерзанное до такой степени, что Феликс думал, оно не оправится — бьётся в такт с его. Мир вокруг светлее, чище. Даже когда на третью ночь в доме Хёнджина возвращаются кошмары, Феликс не хочет спать порознь. Ему нравится видеть его опухшее лицо и растрёпанные волосы по утрам, а вечером говорить о прошедшем дне и ложиться в постель вместе. Мелкие бытовые ссоры по поводу посуды и хранения вещей ничего не омрачают — они не закрывают глаз, пока не решат вопрос. Почему Феликс не мог так раньше? Дело в Хёнджине или нём самом? Мог бы он так же с Джисоном, если бы ранее занялся своим ментальным здоровьем? Смог бы он им заняться, если бы не Джисон? Доктор Мун не отвечает, но направляет Феликса. Могло случиться, как угодно. Но всё пошло так, как пошло, и этого уже не изменить — Феликс всего лишь человек. Главное — сейчас он на верном пути и даёт хороший отпор своим демонам. — Ты заболел, что ли? — неуверенно спрашивает Ёнджун, прислоняясь щекой ко лбу Феликса. — Бля, ты весь горишь, Ликс. — Я просто сам по себе горячий, — хмыкает Феликс, отталкивая от себя друга, и разливает им по роксам новые порции виски. — Не заболел я. Просто тренировался долго. — Ну выглядишь ты бледным, — неуверенно бормочет Сан. — Только попробуй ещё раз потрогать мой лоб, руки переломаю. — Какой же ты противный, — обижается Сан, но прощает сразу, как только Феликс отдаёт ему все оставшиеся после Джисона снеки. — Ты мой самый лучший друг, Ликси! — Эй! — возмущается Ёнджун. Выпроводив опьяневших друзей, Феликс хмуро признаёт: он заболел. Тело ломит, а голова мутнеет не из-за виски или усталости. К ночи его душат кашель и насморк, и к нему приезжает не терпящий возражений Хёнджин с полными лекарств и еды пакетами. — Я и сам готовить могу, — чихнув, гундит Феликс. — Прости, но соус даже из твоих соплей я есть не буду, — смеётся Хёнджин. Феликс ненавидит болеть — когда организм, напоминая о своих несовершенствах, подводит, слабеет. Ещё меньше Феликсу нравится он сам: не прекращает ворчать и раздражаться, позволяет себе капризы и идиотские прихоти по типу нарезанных идеально ровными треугольниками сэндвичах и очищенного от кожуры винограда — Хёнджин всё спокойно переносит и лишь с улыбкой качает головой, возвращаясь на кухню, чтобы всё исправить. — Ты дышишь мне в нос, — бурчит Феликс, пряча лицо в шее Хёнджина. — И от тебя пахнет сраными персиками. Где ты их съесть успел? — Неправда, я уже трижды зубы после них чистил и руки помыл, — ласково произносит Хёнджин, пока массирует гудящую голову Феликса. — Я всё ещё чувствую, — фыркает Феликс. — Какой же ты капризный, когда болеешь, — поражается Хёнджин, обнимая Феликса покрепче. — Может, хочешь, чтобы я тебя искупал, завернул в одеяло и спел колыбельную на ночь? — Хочу, — шмыгнув заложенным носом, Феликс смотрит в глаза Хёнджина. — В ванну бомбочки с розами, побольше пены и тарелку фруктов. В качестве колыбельной хочу твою песню про Ккоми, а потом будешь обнимать меня со спины, пока я буду тебя пинать и материть, — Хёнджин смеётся, хрюкает, зарываясь лицом в макушку хихикающего Феликса и обещает всё исполнить. В груди нет сопротивления заботе — Феликс хочет быть окутанным в неё. — Почему с тобой всё… слишком просто? — никогда, ни с кем — даже с семьёй — Феликсу так не было. — Мне обижаться? — Феликс жмёт плечами, гладя Хёнджина по недавно выбритому затылку. Приятно. — Трудно и не должно быть, Феликс. Не всё время точно. Феликс думает о его словах всю ночь, вопреки своим словам лёжа на груди Хёнджина и не смея шелохнуться, чтобы он отдохнул и выспался. Смотрит на его расслабленное во сне лицо, теплея не от температуры. Гладит по гладкой щеке, касается родинок, аккуратно целует в подбородок, проводит кончиками пальцев по рельефам сильных надёжных рук. Находит в темноте кольцо — Феликс ловит пока робкую мысль о том, что однажды эти кольца могут смениться другими. С Хёнджином легко. Феликс так же думал о Хёну когда-то, о Джисоне, но с Хёнджином это ощущается совершенно иначе, интимнее, ближе. Аккуратно проникая в жизни друг друга, они не без препятствий решают небольшие конфликты, помогают друг другу. Феликс вслушивается в каждую свою мысль, тщательно ощупывает каждую свою эмоцию, вглядывается во все заживающие рядом с Хёнджином трещинки на своём теле — не находит ничего, что может разрушить их развивающиеся отношения. Это его человек. Феликс вспоминает всё, что думал и чувствовал к нему до их особенных трёх недель, и понимает: всё началось давно. Они несколько раз поспешили, совершили ошибки, вместе нанесли удар по Джисону, но… Они ведь заслуживают совместного счастливого будущего? Несмотря ни на что? — Почему мы не могли отдохнуть на Чеджу? — стонет Хёнджин, прячась в объятиях Феликса. — Дядя Джинни боится летать? — с ехидным смехом спрашивает Казуха, сидящая с охраной по обеим от неё сторонам — Чипсом и Виски. — Ты же большой, как так? — Я и заплакать могу, если будешь меня дразнить, — ворчит Хёнджин, утыкаясь носом в шею смеющегося Феликса. — И ты туда же. Меня никто здесь не любит. Любит, сильно, мысленно исправляет его Феликс и целует Хёнджина в макушку. — Сам виноват, твоя же фобия, — гоготнув, Йеджи отбивает ‘пять’ Казухе. — Это будет долгая поездка, — вздыхает улыбчивый Минхо, наливая себе виски. Непривычно спокойная Мина хихикает с него и, погладив его мягкий живот, ложится на плечо своего мужа. Феликс и Лалиса переглядываются — такими они их в последний раз видели, когда Мина была беременна Казухой. Вздёрнув бровь, Феликс задаёт немой вопрос, а Лалиса жмёт плечами. Не сговариваясь, они снова смотрят на брата и его жену. Поездка правда будет интересной. Это волнительно. Феликс впервые увидит родителей Хёнджина вживую, а родители Феликса, уже знающие об их отношениях, познакомятся с Хёнджином. Самое важное, вызывающее трепет в сердце: Феликс планирует рассказать о своих чувствах Хёнджину — красиво, правильно, не поспешно и будучи уверенным в своих чувствах. С этой поездки начнётся новая глава. Феликс рад, что они все решили именно так отметить его день рождения. — Чего ты так улыбаешься? — со смешком спрашивает Феликс, когда замечает на себе взгляд отдыхающего после дороги Хёнджина. — Потому что я люблю тебя, — шепчет Хёнджин, глядя в глаза Феликса. За настежь открытым окном — карибское море, белоснежный частный пляж, пальмы, лай Чипса и Виски, радостные визги Казухи и смех Лалисы с Йеджи. В их спальне — запах чистоты, ещё не до конца распакованные чемоданы, открытая бутылка рома. Откровение, так легко слетевшее с розовых пухлых губ Хёнджина. Быстро забившееся сердце Феликса, рвущееся в надёжные тёплые руки Хёнджина. — Повтори, — просит застывший Феликс. — Я люблю тебя, Ли Феликс, — садясь на кровати, повторяет Хёнджин и берёт ладони Феликса в свои. Тянет на себя, чтобы он сел напротив. — С тобой иногда очень сложно, но и это я люблю. Каждую шероховатость твоего характера тоже. Твою силу, твою мягкость. Твои глаза, улыбку, смех. Всего тебя, Феликс. Дыра в груди становится меньше. Наледь вокруг него тает. Сердце, объятое тёплым чувством безопасности и любви, трепещет. Сморгнув сжиженное счастье, Феликс кусает нижнюю губу. — Ты испортил мой сюрприз, — тихо смеясь, Феликс пихает Хёнджина в плечо и сразу притягивает к себе для долгого нежного поцелуя. — Я тоже люблю тебя, Джинни. Очень сильно. И… и я счастлив, что чувствую это. — Правда? — выдыхает Хёнджин, шире распахивая глаза. Неужели не верит? — Правда, — кивнув, Феликс целует его в кончик крупного носа. — Хотел найти идеальный момент, устроить что-нибудь романтичное, но… сейчас идеально. — Идеальнее не бывает, — негромко соглашается Хёнджин, широко улыбаясь — так, что на щеках проступают небольшие ямочки, а лисьи глаза щурятся до милых полумесяцев. Феликс валит Хёнджина на постель и целует его лицо, шею, широкие плечи, снова лицо. Губы. Так долго, пока их не зовут к ужину. Чувствуя себя подростком, Феликс берёт руку Хёнджина в свою под столом, украдкой обменивается с ним взглядами и не прекращает улыбаться. Щёки приятно болят. Феликс даже рад, что сегодня их родители не приедут — при них было бы неловко. Но Феликс готов кричать на весь мир о том, как сильно любит Хёнджина и насколько правильно это ощущается. Пусть их официальным отношениям всего два месяца, Феликс уверен в Хёнджине и них вместе. Если подумать, всё началось куда раньше, как бы стыдно это ни было признавать. Феликс хочет быть счастливым, и Хёнджин делает его таким. Ночью они не занимаются сексом. Решают нашкодить, пока все спят, и убегают к дальнему пляжу — тому, что скрыт невысокими скалами от посторонних глаз. Раздеваются до гола и с громким хохотом бегут в сверкающую под луной воду. — Блять, — визжит Хёнджин, запрыгивая на Феликса. — Меня что-то тронуло! — Это всего лишь водоросли, — со смехом успокаивает его Феликс, но прижимает к себе и помогает удобнее сцепить ноги у себя за спиной. — Ну или сюда заплыла акула и захотела откусить твой зад. Он у тебя аппетитный. — Феликс! — А ты у меня трусишка, оказывается? — Пиздец какой, — тараторит Хёнджин, крепче обнимая Феликса руками и ногами. Феликс счастливо улыбается, даже не думая отпускать его. — Я боюсь рыб, клоунов, бабочек и фарфоровых кукол. А ещё манекенов и гномов, как в американских домах. Феликс смеётся до слёз из глаз, а затем целует Хёнджина до онемевших губ. — А ты чего боишься? — спрашивает Хёнджин, помогая Феликсу вымыть из волос песок. — Не знаю, — нахмурившись, Феликс думает около двух минут. — Персиков точно. Немного темноты и тишины, но это, — замявшись, Феликс трясёт головой. — Недавно появилось. А так — особо ничего не боюсь. Физического. — Значит, будешь защищать меня от рыб, клоунов, фарфоровых кукол, гномов, бабочек и манекенов. А я тебя от персиков. — Звучит отлично, — с улыбкой шепчет Феликс и целует Хёнджина. Целует-целует-целует и не может оторваться до тех пор, пока они не засыпают. Ночью Феликса снова догоняет кошмар — в нём Джисон приходит на арену Феликса и, назвав предателем, вскрывает себе вены. Феликс чувствует запах железа, видит расползающуюся алую паутину на льду и не может ничего сделать. Утром Феликс разбит, но Хёнджин и их семьи его отвлекают. Приезд родителей вовсе не оставляет времени на осмысления своих потайных страхов. — Пошли уже их прямым текстом, — фыркает Феликс Чанбину. — Боже, с радостью. Они меня уже так заебали, сил нет, — вздыхает Чанбин. Попрощавшись с Чанбином и поздравив его с началом совместной жизни с Джухён, Феликс возвращается в гостиную к остальным. Казуха плетёт Ники косички, их сёстры о чём-то шепчутся с Миной, а родители и Минхо ведут светскую беседу. Мамы быстро нашли общий язык, а вот отцы осторожничают, даже на них с Хёнджином не могут прямо смотреть. Феликс старается не зацикливаться на этом. Хотят они того или нет, их отношения с Хёнджином не закончатся из-за неодобрения родителей. Первые сутки полным составом проходят спокойно. Мама Феликса с радостью знакомится с Хёнджином, его семьёй и радуется за них с Феликсом. Мама Хёнджина делает то же самое. Отцы чаще молчат, но и это уже хорошо — Феликс и Хёнджин стараются не проявлять нежность друг к другу при них, уважая их попытку принять отношения, которые не понимают. А на следующий день без родителей, взяв лишь братьев и сестёр с их парами, отправляются поплавать на яхте. Солнечно, Феликса обдувает тёплый солёный воздух, за спиной слышны весёлые голоса и смех. Всё отлично. На сердце и плечах — тяжесть. — Тебе никто не говорил, что ты очень сексуальный, когда думаешь? — шепчет Хёнджин, обнимая Феликса со спины. — Да вот говорил один извращенец, — хмыкает Феликс, откидывая голову на плечо Хёнджина. — Вот чёрт, придётся вызывать на дуэль самого себя, — усмехается Хёнджин и, коротко поцеловав Феликса в губы, вместе с ним провожает взглядом проплывший мимо них катер. — Тут разве можно плавать другим? — Нет, — хмурясь, отвечает Феликс. — Ну или мы заплыли слишком далеко… — растерянно предполагает Феликс. — Думаешь?.. — Вряд ли. Никто не знает, что мы тут, — отмахивается Хёнджин, целует Феликса в висок. — О чём думал? — О том, — перебарывая себя, Феликс мысленно повторяет: им нужно быть честными друг с другом. — О том, что сегодня у него день рождения. И ровно год назад… Хёнджин обнимает его покрепче, не настаивая на продолжении. И так всё понимает. Выдохнув с облегчением, Феликс ещё раз целует Хёнджина в губы и уводит его к остальным. — Я даже скучаю по тем временам, когда Феликс динамил Хёнджина, — вздыхает Йеджи, глядя на лежащего в объятиях Феликса Хёнджина. — Вы противные. — Сама-то, — язвит Хёнджин, намекая на зеркальную им позу Йеджи и Тэёна. — Я же ничего тебе не говорю. — Я твоя младшая сестра. Моя обязанность — быть противной. — Подтверждаю! — поднимая бокал с сексом на пляже, соглашается Лалиса. — Кстати, Йеджи теперь моя лучшая подруга, Ликси. Только не плачь. — Oh no, — притворно скулит Феликс и прячет смех в солёных волосах Хёнджина. Ему не понравилось, что Феликс скинул его в воду, но после долгого поцелуя за бортом больше не дуется. И не надевает заново рубашку, давая Феликсу радость любоваться его плечами, подтянутой грудью, плоским животом и талией, родинками на них. Феликс украдкой слизывает каплю пота с шеи Хёнджина, получая в ответ потемневший взгляд и угрозу не спать до самого утра. Будто Феликс испугается. — А мне точно нельзя пригласить Чонина? — по-настоящему скулит Ники, прячась в тени навеса. Феликс качает головой: Ники не затыкается о своём новом лучшем друге, с которым дебютирует уже через месяц, и всё не сдаётся в попытках пригласить его сюда. — Мне скучно с вами, стариками. — Нет, — хором повторяют все собравшиеся. — А пиво хотя бы можно? — Нет, — без сожалений отрезает Хёнджин. Отличный день, подёрнутый дымкой тоски и боли, проходит отлично. Феликс старается быть в моменте, не отпуская руки Хёнджина, концентрируется на хорошем. И хорошего много. Очень. Танцы на палубе, много новых фото и видео всей компанией — даже совместный с Йеджи, Миной и Лалисой тик-ток под новую песню Blackpink; Феликса заслуженно хвалят за хорошо исполненную хореографию. Поцелуи с Хёнджином, объятия. А затем ужин на заднем дворе особняка. — Мы беременны! — объявляет захмелевший Минхо, обнимая счастливую Мину за талию. — Fuck you! — визжит Казуха. — Я буду старшой сестрой! — вереща, она подбегает к Мине и целует её в живот. Феликс вопит со всеми так громко, что едва не срывает голос, и подхватывает на руки сначала Мину, а затем и Минхо, кружит их и поздравляет. Секреты они скрывают плохо — Феликс и Лалиса не удивлены, но счастья за них от того ни на грамм не меньше. А следующий день, начиная с интимного поздравления Хёнджина в полночь и его подарка — ещё одной песней только для него и акций ледовой арены в Церматте — полностью посвящён Феликсу. Его окружают вниманием — даже отец, непривычно тихий и спокойный, произносит речь. — Я горжусь тобой, Ёнбок, — Феликс, сжимая руку Хёнджина в своей под столом, едва сдерживает слёзы и шокированный выдох. — И желаю тебе быть счастливым. С тем, кто будет делать тебя счастливым, — заканчивает отец, сдержанно, но искренне улыбаясь. — Спасибо, пап, — шепчет Феликс. Давно растоптанная вера в чудо подаёт признаки жизни, и Феликс аккуратно подбирает её, вшивает в свою ещё не зажившую грудь. Разрешает себе понадеяться, что с этого момента всё пойдёт так же. Светло, ярко, счастливо и спокойно. Что это начало его будущего — того самого, о котором он мечтал так долго и уже думал, что оно никогда не сбудется. — Я счастлив, — пьяно улыбаясь, говорит Феликс и подливает Минхо ром. — Это мой лучший день рождения, кажется. — А как же тот, на котором тебя Айю лично поздравила? Ты чуть от счастья не обоссался, — хихикает Лалиса. — Она в прошлом, у меня теперь другой главный краш жизни, — хихикает Феликс, нежась в объятиях Хёнджина. — Да, Джинни? Рассмеявшись, Хёнджин плотнее кутает его в своей толстовке и целует в губы. Сказка разбивается о ранний звонок Чанбина. Извинившись за порчу его отпуска, Чанбин говорит, что это срочно, и отправляет ему письмо. Шантаж от компании, которая хотела забрать его под своё крыло и сделать своим зверьком, каким-то образом вызнала об их поездке, сделала их с Хёнджином снимки на яхте и теперь требует либо денег, либо сотрудничество в обмен на молчание. — Суки, — рычит отец, меря просторную гостиную резкими широкими шагами. — Не на тех нарвались, мрази. — Мы поможем, если нужно, — вызывается отец Хёнджина. Стуча себя по бедру, Феликс отвлекается от счёта лепестков на букете перед ним и смотрит на напрягшегося Хёнджина. Он говорил об этом лишь раз, не сильно вдаваясь в подробности, но Феликс знает — он болезненно реагирует на попытки родителей вести себя как родители. Последние пять лет главой семьи был он. Хёнджин не винит их за желание отдохнуть и пожить для себя, но обида сидит за рёбрами и, раня, напоминает о себе. Феликс берёт его за руку, пытаясь улыбнуться, и получает в ответ его тёплый благодарный взгляд. Пересекая полмира, добираясь назад до Сеула, Феликс спит не больше часа — большую часть которого снова погибает от ужаса и чувства вины за смерть Джисона. В Сеуле, пока их адвокаты разбираются со злоумышленниками, Феликс боится закрывать глаза вообще. Его трясёт, ломает, дробит. Тупицы — наивно полагая, что Феликс с Хёнджином и их семьи не смогут ответить им — хотят разрушить его и Хёнджина, но им не удастся. Феликс знает и не боится за себя, но не может отпустить мысль о том, что это не первый и не последний раз. Кто-то постоянно хочет покуситься на его счастье, не даёт идти вперёд с гордо поднятой головой и лёгким целым сердцем. Постоянно кто-то чего-то хочет. Постоянно кто-то что-то ломает. Постоянно кто-то что-то портит. Если бы не Хёнджин и их близкие, Феликс бы сошёл с ума. — Мы всё замяли, но… до совета дошли слухи, — шепчет Чанбин, оглядываясь по сторонам. — Они хотят поговорить с тобой. Феликс знает, о чём, и не удивляется, когда на него одного наседает дюжина начальников. Они хвалят его за заслуги, но давят, стыдят тем, что такое поведение плохо сказывается на репутации не всей сборной — страны. Чемпионы не должны быть такими, как он. — У вас могут быть любые… наклонности, — обтекаемо говорит господин Чхве, — но вы должны понимать, что такое недопустимо. На первый раз мы вас простим за выслугу лет, но впредь вы должны быть осторожнее. Феликсу мерзко. Феликс устал терпеть и бояться. — Осторожнее? — скалится он. — За выслугу лет? — хохотнув, Феликс качает головой. — Я первый в истории фигурист-парник от Южной Кореи, который принёс три олимпийских золота, не говоря уже о других моих заслугах. Моих. Не ваших. Это мои тренера, это мои менеджеры, это мои усилия и моя осторожность. Я с трёх лет жил только фигурным катанием. Я двенадцать лет соревновался от Южной Кореи, не жалел себя, заработал… блять, — качая головой, Феликс поднимается с места. — Знаете… Идите-ка вы со своей милостью нахуй, уважаемые господа. Я ухожу из сборной. Кинув на стол форменную куртку, Феликс покидает конференц-зал и аккуратно закрывает за собой дверь. Хлопнуть — подтвердить импульс. — Ты сделал что? — охает Чанбин. — Пожалуйста, не сейчас, — трясясь всем телом, едва сдерживая истерику, просит Феликс. Тихо выдыхает, когда Чанбин обнимает его, а их — Донук. — Всё хорошо. Всё хорошо, Ликс. Ты молодец. — Именно. Туда этих гомофобов. Истерично хохотнув, Феликс жмурится. Теперь он точно закончил свою карьеру. Теперь Феликс отрезал себе путь назад и всё ещё не имеет понятия, что делать дальше со своей жизнью. Двадцать четыре года — все его осознанные ушли на фигурное катание, а теперь он никто. — Так ли это? — спрашивает доктор Мун. — Я не знаю, — всхлипывает Феликс, теребя подарок Хёнджина на запястье. — Я вообще ничего не знаю. Кто я без своей карьеры? Красивый мальчик с кучей бесполезных железяк в зале славы? Я больше ничего не умею. Я больше ничего не хочу уметь. Фигурное катание — моя жизнь, и я сам её загубил. В чём смысл дальше? Все двадцать четыре года осыпаются быстро таящими снежинками сквозь пальцы. Впереди — неизвестность. Опасная, непредсказуемая. Там прячутся демоны, голодно потирающие лапы, чтобы растерзать останки Феликса. — Как долго вы собирались выступать от сборной? Собирались идти на следующую олимпиаду? — Н-нет, — Феликс шмыгает носом, стирая влагу с щёк. — Но… но я не хотел, чтобы всё заканчивалось так. — Как давно вы устали от того, что делаете? Застыв, Феликс смотрит на доктора Мун. — Что? — Я не про само фигурное катание. Вы говорили, что устали бороться за победы, быть медийным человеком, притворяться, — напоминает доктор Мун. — Как давно? Давно. Когда точно — Феликс не помнит, но очень, очень давно. Блистательная карьера была стимулом и силой Феликса много лет, но ещё дольше она тяготила его. Быть идеальным, осторожным, не показываться с кем-то неправильным на людях, скрывать свою природу, улыбаться, быть милым и терпеть всё, что на него валится. Послушный. Выдрессированный. Идеальный. — Феликс, — прижимая дрожащего в немых рыданиях Феликса к своей тёплой груди, зовёт Хёнджин, — хочешь сбежать? — Что? — не понимает Феликс. — Сбежать, — повторяет Хёнджин и, положив ладонь на мокрую щёку Феликса, поднимает его лицо на себя. Сцеловывает влагу, убирает влажную чёлку с его уставших глаз. — Далеко отсюда. Начать заново, где мы… где мы сможем быть собой. Завести семью однажды и не скрывать этого. — В смысле? Как? — хмурясь, спрашивает Феликс. — Куда? У тебя компания, у нас тут семьи, друзья, и… — Я оставлю себе акции, но отдам управление совету директоров. Это не проблема, — мягко говорит Хёнджин, гладя Феликса по горящей скуле. — Я готов всё оставить ради нашего будущего. А семьи, друзья… их у нас никто не отнимет. Будем видеться. Может, даже чаще, чем раньше. — Мне нужно подумать, — выдыхает Феликс, ощупывая их парное кольцо на пальце Хёнджина. — Мне пока хватило одной спонтанной выходки. — Хорошо, — Хёнджин снова прячет Феликса в своей груди. — Я с тобой, Феликс. Феликс знает. Не сомневается. Хёнджин — надёжный и достаточно сильный, чтобы хотя бы иногда забирать часть груза с плеч Феликса. А он всегда сделает для Хёнджина то же самое. После недели исцеления в доме семьи Хван — к нему даже перевезли всех хамелеонов — Феликс решается выйти. К обычным людям, погулять по улицам Сеула, улыбнуться и дать автограф попадающимся болельщикам и фанатам его модельной деятельности, поесть в ресторанчике, где он однажды случайно встретил Джисона. Подышать. Ужас, не отпускающий его все эти дни, ослабляет хватку, и Феликс видит мир вокруг яснее. Сеул он никогда не любил — слишком людный, шумный, в нём мало воздуха и много неприятных воспоминаний. Его заслуги никто никогда не отнимет, даже если Феликс решится открыть свою ориентацию всему миру. Карьере в сборной рано или поздно пришёл бы конец — всё произошло слишком сумбурно, но Феликс управлял лишь своим решением и должен с ним свыкнуться. Феликс хотел и хочет начать всё заново. Остановившись перед всё ещё разъезжающим по городу автобусом в честь дня рождения Джисона, Феликс кладёт ладонь на ноющую грудь. Сердце колет, но оно не крошится. Нужно сделать ещё кое-что важное, и Феликс, кажется, сможет двигаться дальше. Доктор Мун давно на это намекала, а Феликс больше не имеет причин для отсрочивания неизбежного. Важного. — Привет, Сони, — шепчет Феликс, когда, спустя пять гудков, он отвечает. — Мы… мы можем встретиться? — Д-да, — растерянно отвечает Джисон через пятьдесят одну секунду. — Да, конечно. Когда? Где? Следующим вечером Феликс сидит на скамейке у реки Хан — в пятистах метрах за ним, под автомагистралью, всё ещё красуются dickie и глупые, он надеется, вечные надписи. Через тринадцать минут рядом с ним садится Джисон. Почти бесшумно — он всегда издавал мало звуков, когда молчал, вспоминает Феликс. Ещё через пять Феликс проглатывает вставший поперёк горла ком и смотрит на Джисона. Красивый, милый, на вид здоровый — мягкие щёки, немного испуганные, но живые глаза, растрёпанные длинные чёрные кудри. Безразмерное худи Феликса. Феликс тоже надел его толстовку. — Привет, — сипло произносит Феликс. — Привет, — в той же громкости отвечает Джисон и, опустив взгляд, вдыхает через рот. — Флареон, кажется? — Феликс смеётся, чувствуя, как натяжение нервов немного ослабевает. — Как ты? — Хреново, если честно, но работаю над этим, — с горьким смешком признаётся Феликс. — А ты? — Не знаю, — пожав плечами, Джисон неуверенно смотрит в глаза Феликса и дёргает уголком губ в ухмылке. — Тур начинается завтра. Нервничаю немного. А так… спокойно, как ни странно. — Я рад, — с улыбкой искренне произносит Феликс. — Я… — Прости меня, — Джисон удивляет Феликса, перебивая его, и продолжает смотреть ему прямо в глаза. — Клянусь, я сейчас не пытаюсь тебя вернуть, просто… я правда виноват перед тобой. Я правда был ребёнком, всё портил и… боже, прости за… за ревность, все гадости, которые я тебе говорил, за, — по мягкой щеке скользит слеза, оставляя за собой новый шрам на сердце Феликса. — За наркотики и враньё. И за то, что понял слишком поздно. У них был шанс. — Мы оба всё портили, Сони, — тихо возражает Феликс и, недолго борясь с собой, кладёт свою ладонь поверх его. — Я не представляю, что должен был делать, чтобы всё не пошло так, но… я точно не должен был срываться на тебе, кричать… пугать, контролировать, — шмыгнув, Феликс поднимает глаза к тёмному небу. — Мне страшно представить, как сильно я ранил тебя. — А как я тебя? — невесело усмехается Джисон, снова привлекая внимание Феликса к своему лицу. Плачет. — Я так… я так панически боялся потерять тебя, что делал только хуже. А ведь должен был сделать хотя бы одну вещь: бросить. Ради тебя, нас… себя, в конце концов, — хрипло рассмеявшись, Джисон кусает нижнюю губу. — А я в итоге… я смог слезть, только когда ты ушёл и я понял, что это теперь точно конец. Допрыгался. Вау, Хан Джисон, случаются последствия. Горечь из голоса Джисона оседает на коже Феликса, но он находит проблеск чего-то светлого, приятного. — Ты чист? — осторожно уточняет Феликс. — Уже одиннадцать месяцев. Не пью, не принимаю, даже курить бросил… к мозгоправу хожу — Рю записала. Порывисто прижав Джисона к себе, Феликс рвано выдыхает. Дыра в груди затягивается — не полностью, но ощутимо. Сердцу больше не так холодно. — Я горжусь тобой, — выпуская Джисона из объятий, тихо говорит Феликс. — Правда. — Спасибо, — всхлипнув, Джисон отворачивается к реке. Тишина приятна. Феликс вслушивается в шёпот воды, ласку ещё тёплого ветра, гул машин где-то позади. Спокойно. — Я тоже прохожу терапию, — дарит ответную искренность Феликс. — Не хочу всё перечислять, но… У меня, оказывается, лёгкая форма ОКР. — У человека, который даже носки раскладывает по форме и цветам? Да быть не может, — нервно хохочет Джисон. Смотрит на вскинувшего брови Феликса и жмёт плечами. — Я много наблюдал за тобой, подозревал… не мешает? — Не больше остального, — невнятно отвечает Феликс. Сейчас. Сказать и отпустить. — Прости, что говорю это, но я… я правда очень сильно любил тебя, Сони. Долго думал и обсуждал это с доктором, и… я правда любил тебя, как никого до тебя и никогда после тебя не полюблю, — всхлипнув, Феликс улыбается и стирает с щеки слёзы. — Ты мой человек, но… не то время, кажется. — Слышать это в прошедшем времени больнее, чем я думал, — дрожащий голос Джисона оставляет ещё одну рану на сердце Феликса, и он её принимает. Он знал, на что шёл. — Я не буду на это отвечать, ладно? — Конечно, — шепчет Феликс. — Ты… впервые плачешь при мне. — И жалею об этом. О том, что раньше не показывал. Джисон не отвечает. В их часовом молчании плечом к плечу звучит больше, чем они когда-либо говорили друг другу за два с половиной года. Сожаления, что не могли озвучивать свои мысли в отношениях, работать над проблемами, находить их без постоянных ссор. Грусть по любви, раньше — яркой и сильной, сейчас — невзаимной, в будущем, Феликс надеется, — приятным воспоминанием. Счастье, что они знают друг друга. Обещание никогда не забывать друг о друге. Отпускать больно. — Ты сейчас с Хёнджином, да? — Феликс, не пытаясь остановить всё ещё бегущие по щекам слёзы, хмурится. — Я без негатива, честно. Просто… слышал его песни, которые он тебе посвятил, вот и… — покачав головой, Джисон сцепляет руки в замок. — Можешь не отвечать, меня это не касается… Знаешь, что я вспомнил недавно? — Феликс, качнув головой, слушает его. — Когда моя мама умерла, ты всё бросил и приехал ко мне. Каким надо быть идиотом, чтобы не видеть этого и думать, что ты не любишь? — грудь кровоточит — Феликс сжимает кулаки, превозмогая агонию. Видимо, стараясь сменить тему и исправить настроение, Джисон шутит: — Ли Феликс, гроза музыкантов. Уже двое посвятили тебе свои эмо-песни. Хохот, резонируя по стенкам уставших от нагрузки рёбер, вырывается наружу. — Четверо, вообще-то. — Чего? — Было дело, — смеясь, Феликс слизывает слёзы с губ. — Ты… меня всё ещё волнует один вопрос. Можно? — Джисон, помявшись, кивает. — Два, точнее. Как часто ты был под кайфом со мной? И как ты узнал про поцелуй с Джинни? Помрачнев, Джисон опускает голову. — При тебе всего пару раз. Когда ты меня ловил, по сути, только. Не решался, знал, что ты сразу спалишь, — Феликс разрешает себе секунду эгоистичной радости. Он любил не наркотическую иллюзию. — О поцелуе мне рассказал бармен. Друг мой. Бывший теперь. Он только после, — словно выдавливая из себя, Джисон выдыхает: — После расставания сказал, что это было до наших отношений. А я сорвался тогда из-за этой инфы… хотя виноват в этом только я. Должен же говорить ртом, чтобы стать взрослым и серьёзным дядей. Сжав холодные пальцы Джисона, Феликс мотает головой. — Ты мне всегда нравился таким, какой ты есть на самом деле. Без всего лишнего. Джисон сам прижимается к Феликсу, и они тихо плачут в объятия друг друга. Цепко хватаясь за плечи, извиняясь за всё. А затем, негромко пообещав друг другу быть счастливыми, расходятся по разным сторонам. Оставляя их общее прошлое где-то посередине между ними. Дорога домой смазана ливнем, слезами и светлой грустью по наконец закрытой главе жизни Феликса. Впереди — будущее. Феликс надеется, что рука об руку с Хёнджином. — Я виделся с Джисоном, — кутаясь в белый плед, признаётся Феликс. Хёнджин, остановив рокс с виски у губ, застывает на тридцать три секунды. Отмирает, чтобы выпить порцию залпом и посмотреть в глаза Феликсу. Молчит. — Скажешь что-нибудь? — боясь услышать ответ, тихо спрашивает Феликс. Глаза снова жжёт подступающими слезами. Когда они закончатся? — Я виделся с бывшим. — Хочешь к нему вернуться? — в вопросе Хёнджина нет ни вызова, ни злобы, ни полутона тьмы. Феликс, мотая головой, садится к нему поближе. — Нет, — взяв его ладонь в свою, резко отвечает Феликс. — Даже не думал. — Целовал его? Спал с ним? — не наседая, Хёнджин тянет его за руки и усаживает Феликса к себе на колени. — Хотел этого? — Нет, — честно отвечает Феликс, не разрывая с ним зрительный контакт. — Но, раз на то пошло… почему ты мне веришь? Я ведь… изменял уже. — Я верю тебе, Феликс, и в тебя верю, — убрав чёлку с его глаз, Хёнджин мягко улыбается. Феликс, не выдержав, опускает заслезившиеся глаза. — Ты разве хотел тогда изменить Джисону? Намеревался сделать это? Думал заранее? — Феликс говорит ещё одно менее громкое, но такое же уверенное ‘нет’. — Мы все ошибаемся. А я… а я люблю тебя. Даже если ты однажды изменишь мне, мы это как-нибудь решим. Но это не случилось и, надеюсь, не случится. Феликс, теряя себя в бурлящих теплом и светом эмоциях, осыпает лицо любимого хаотичными поцелуями. Надолго задерживается на губах — вкушает их, наслаждается, несмотря на яркий привкус соли — своей и его. Обнимает Хёнджина, с каждой секундой ярче ощущая реальность происходящего. — Я люблю тебя. И хочу сбежать с тобой. Начать всё сначала, вместе. — Тогда, — хитро улыбаясь, Хёнджин валит Феликса спиной на диван. Стирает крупную слезинку с его щеки, но на её место капает слеза Хёнджина. — Предлагаю отметить это сексом и утром начать думать о плане действий, — под конец Хёнджин по-дурацки хихикает, щуря глаза в милых полумесяцах. Феликс нежно целует его в каждую из трёх родинок на лице, в маленькие ямочки на щеках и кончик крупного носа. Хёнджин Феликса — в веснушки на скулах, носу и веках. — Ты испортил момент, — со смехом притворно возмущается Феликс, сжимая упругие ягодицы Хёнджина. — Разве? — с игривой ухмылкой спрашивает Хёнджин. — Нет, — смеётся Феликс. Серьёзнеет, чтобы повторить: — Я люблю тебя, Джинни. — А я люблю тебя, Феликс.