у любви четыре буквы

      Хантер не любит застои. Ей не нравится ощущение, что она вот-вот упадёт со стула, который еле-еле держит её на двух ножках. Бесконечно длинные и мучительные дни ожидания, конечно, стоили того, чтобы на три-семь минут ощутить чудовищный прилив адреналина, когда включаются абсолютно все рефлексы, над которыми господствует инстинкт самосохранения, однако то, что происходило после…       — Скучно, — утомлённо говорит она, качая ногой из стороны в сторону.       Хантер откинулась на спинку стула и смотрит упёрто в потолок, ожидая какого-нибудь неожиданного громкого шума или глухого взрыва гранаты. Даже у неё, в основном пассивной и безучастной, если речь идёт о повседневных занятиях, бывают периоды, когда энергии от бездействия становится слишком много.       — Радуйся, — приглушённо отвечает Гоуст и продолжает возню с оружием, — пока здесь тихо.       Она лишь вздыхает. Знал бы лейтенант, какие она усилия прилагает, чтобы успокоить часто бьющееся сердце, — точно бы уверил, что у неё с минуты на минуту сердечный приступ случится. Но сердце всё ещё бьётся. Прерывисто и очень быстро. Возможно, это даже из-за того, что они вновь остались наедине, а не потому, что рука Хантер желает как можно быстрее схватиться за нож и перерезать вокруг всю хилую деревянную мебель и себя заодно. Чтоб не мучиться. От одной только мысли об этом всё внутри трепещет и дрожит.       — Не могу успокоиться, — безрадостно признаётся она, ёрзая на стуле.       Гоуст поднимает угрюмый взгляд на неё. Этот разговор, скорее всего, быстро ему надоест.       — Почему? — наверняка лейтенант знает ответ, но ему всегда нужно услышать его лично от Хантер. — Тратишь все силы, чтобы потушить голову. Потом будешь как сонная муха.       — У меня на всё сил хватает, — со вздохом отвечает она и встаёт со стула.       Это конспиративная квартира, в которой они остановились на неопределённый срок, не приносила никакого морального удовлетворения. Больше похоже на старую тесную комнатушку на базе, в которой жила Хантер, пока не переехала в Лондон, купив уже свою квартиру, и в ней она старательно поддерживала чистоту и всё расставляла по своим местам. Здесь же всё напоминало съёмное жилище бедного студента: кухня со старой ржавой раковиной, скрипучий диван в гостиной, не внушающие доверия окна с однослойным стеклом и твёрдая, больше напоминающая поверхность пола кровать в спальне.       Гоуст спал на диване. Никак не соглашался на приглашение поспать с ней в одной кровати. И Хантер это не нравилось.       — Почему ты так спокоен? Как дохлый лев, — сохраняя голос на тихой ноте, спрашивает Хантер, взяв стул и сев напротив лейтенанта. — Всю энергию в бою тратишь?       Гоуст некоторое время молчит. Отставив винтовку в сторону, он потёр грязноватые ладони о штаны и вновь взглянул на неё. Она вскинула брови, показывая терпеливое ожидание ответа.       — Тебе её некуда девать? — Гоуст неспешно заходит на кухню, где промывает под проточной водой руки.       — Некуда, — она мотает головой. — Я привыкла к долгим боям. Которые… все силы выбивают. Сидеть здесь и ждать — настоящая пытка.       — С каждым днём я узнаю больше причин, почему ты не снайпер.       — Да, — усталый вздох. — Когда… она, — Хантер кивает головой вниз, указывая на ногу, — болит, мне нужно что-то делать, чтобы отвлечься.       — А если не болит?       — Тогда я теряю хватку. Теряю связь с реальностью. Хочется чего-то… — выдержанная пауза, — интересного. Чтоб завлекло.       Общались они за последние недели не так уж и много, несмотря на то, что их компания как раз таки и состояла из них двоих. Если Хантер заводила какую-то тему, которая заинтересовала бы лейтенанта, разговор продолжался дольше десяти минут, но она уже сыта по горло тем, что первой начинает диалог.       Хантер подумала, что Гоуст просто устал так же, как и она. В таком состоянии его словарный запас не слишком впечатлял разнообразием.       — Куда ты? — она смотрит лейтенанту вслед, когда он неторопливой походкой направляется в кладовую.       Вышел оттуда Гоуст с пачкой каких-то бумаг.       — Что это? — Хантер в любопытстве тянет шею, чтобы прочитать их содержимое, но лейтенант включает свет и бросает бумаги на круглый стол посреди кухни. — Ты что, сказку хочешь мне прочитать?       Гоуст выуживает — как уже поняла Хантер — одну из газет и раскрывает её. Будто из ниоткуда у него в руке появляется чёрная ручка, и он задумчиво рассматривает страницы, листая одну за другой.       — Сторожевая или гончая? — внезапно спрашивает он почти шёпотом, не отвлекаясь от чтения.       Хантер хмурит брови.       — Гончая, конечно.       — Это сканворд.       Тишина в комнате прорезалась её глухим смешком. Хантер прикрыла глаза, вскинула голову к потолку и протяжно хмыкнула.       — Собака, Гоуст. Собака. Ты же сам знаешь.       — Ты сказала, тебе скучно. Из развлечений здесь только неработающее радио и газеты, — он медленно вписывает ответ.       — Радио не работает, потому что ты не захотел его ремонтировать.       — Чем тише мы себя ведём, тем лучше. Глупости говоришь.       Хантер хмыкнула носом и отвернула голову. Некоторое время они сидели молча. Звук пишущей ручки начал её раздражать. Уснуть нахрен можно.       — Вредный металлический элемент, входящий в состав крас…       — Меркурий.       — Я не договорил.       — Сам проверь, — она пожимает плечами. Лучше бы радио слушали.       — И правда, — он вздыхает. Хантер победно улыбается.       — Давай дальше, — она решает сесть напротив него, за стол.       Сколько бы времени они вместе ни проводили, она никогда не устанет рассматривать его лицо, даже если оно скрыто маской. Особенно когда лейтенант в таком настроении — слегка утомлённый, со спавшим в какой-то степени напряжением, ленивым взглядом и равномерным дыханием. Хантер сложила руки на столе и положила на них подбородок. Гоуст кинул на неё короткий взгляд и продолжил читать.       Её и правда завлекло это. Они просидели около часа, пока за окном совсем не стемнело, и пересели на диван.       — Что там у тебя? — сонно спрашивает Хантер, смотря на ладони Гоуста сквозь приоткрытые веки. Он давно ничего не спрашивал, а она вот-вот уснёт.       — Ничего.       — Врё-ёшь, — она слегка улыбается. — Говори.       — Ничего, — повторяет он и откладывает ручку. — Идём спать.       Хантер подаётся вперёд и перехватывает его руку, но он убирает газету ещё дальше, и ей приходится привстать.       — Отдай!       По итогу Хантер, в попытке удержаться и скользнув рукой по спинке дивана, приземляется почти на лейтенанта, уперевшись одной ладонью ему в грудь. Их лица совсем близко друг к другу.       — Играешь со мной? — спрашивает она тихо, посмотрев ему в глаза.       Иногда ей хочется, чтобы в их разговорах было больше несерьёзности. Лёгкости. Но что вообще может быть легко с Гоустом? Кроссворды решать, разве что. Они довольно быстро справились аж с десятью газетами, а Хантер ответила всего на пару вопросов. Если бы они начали играть в «слова», игра бы закончилась только по её вине.       — Ты не очень сильна в разгадках, Хантер? — он её не отталкивает, и она ведёт ладонь выше, указательным пальцем скользнув по его шейной ямке.       Иногда он заставляет её чувствовать себя глупо. Экспрессии у лейтенанта не то чтобы нет… Он, скорее, даже знать не знает, что это вообще такое и как это выражать. По крайней мере не в бою. Когда она пытается подтрунивать над ним — на что решается очень редко — он одним только взглядом даёт понять, что это лишнее. Временами Хантер останавливается, но в таких ситуациях, как, например, сейчас, ей не хочется этого делать.       Кроссворды, сканворды, газеты всё дальше. Всё уходит куда-то на второй план.       — Люблю ясность. Думала, мы похожи в этом, — она кладёт голову ему на плечо, закрыв глаза. Тёплая рука легла на её предплечье. — Хотя ты всё ещё загадка для меня.       Иногда Гоуст останавливает все её попытки к… кокетству? Если это вообще можно так назвать. Или флирту. Так Хантер хочется, чтобы это выглядело. Но для него наверняка всё, что она говорит, — полная чушь.       — Вещь, приносящая удовлетворение и имеющая объективную пользу для здоровья, — медленно объясняет лейтенант.       — М? — Хантер хмурит брови, понимая, что была уже на пол пути ко сну, но заметно оживляется и поднимает голову. — Что?       — Ответ из четырёх букв.       Исчезает ясность сознания из-за того, что Гоуст на неё смотрит по-странному заинтересованно, или потому, что Хантер на грани засыпания, ей неизвестно. Она отводит взгляд, приоткрыв губы в раздумывании.       — Охота.       Гоуст резко выдыхает. Он всегда так делает, когда слышит что-то забавное. Но Хантер ответила вполне серьёзно.       — Что смешного? — она невольно улыбается, поджав под себя ноги. Теперь их тела совсем близко прижались друг к другу.       Хантер становится жарко.       — Для тебя это «охота?» — Гоуст поправляет воротник её водолазки, опустив взгляд, но Хантер знает, что для этого не было необходимости. Он не может просто так прикоснуться к ней, если для этого нет весомого повода.       — Тебя это удивляет? — она перехватывает его руку и слегка сжимает.       — Нет. Так ты теперь успокоилась?       Они не выпили сегодня ни грамма алкоголя, но голова Хантер кружится так, будто она пьянеет с каждой секундой.       — Может быть, — уклончиво отвечает она, продолжая смотреть ему в глаза.       — Ты сегодня другая.       Хантер думает о глупой идее. Но ведь не просто так она изредка чувствует себя полной дурой возле Гоуста? И он ничего не говорит, когда она приподнимается, чтобы перекинуть согнутую ногу по другую от него сторону и сесть ему на бёдра, положив обе руки на его плечи. С ним-то она может немного сглупить. Иногда.       — Это какая?       — Не знаю. Слишком… энергичная.              А вот Гоуст руки убрал. Скрестил на груди и посмотрел исподлобья на Хантер.       — Может, это ты на меня так влияешь? — она склоняет голову набок, потянув уголки губ вверх. Рядом с Гоустом она часто улыбалась, особенно в последнее время.       — Сомневаюсь. Тебе это нравится?       — Нравится. Мне нравится всё, что ты делаешь со мной.       Хантер уткнулась носом в его шею, взяв его запястья обеими руками и разведя в стороны. Ему ничего не осталось, кроме как положить их на её спину, чуть выше поясницы. Гоуст пахнет чем-то лёгким, едва уловимым — в основном естественный запах его тела перебивается сигаретным ароматом. Хантер поначалу удивляло, что даже после душа от него пахнет сигаретами, даже учитывая то, что она сама часто курит. Её радует, что Гоуст не пользуется духами. Она ассоциирует с ним каждую выкуренную сигарету.       — Переставай так часто курить, — бормочет она, сделав протяжный вдох.       — Ты уже просила об этом.       — Да. И ты не слушаешь.       — Я никого не слушаю, если ты ещё не заметила.       Он прижал нос к её волосам, вдохнул и затаил дыхание. Хантер открыла глаза.       — Ты была в душе? — его рука берёт её за подбородок, и они снова сталкиваются взглядами.       — Недавно. А что?       — Пахнешь.       Посмеялась Хантер тихо от его серьёзного тона или смысла сказанного — она не знала. Но ей стало тепло от этих слов. Хотя для Гоуста это с точностью в сто процентов было обычной констатацией факта, не имеющей под собой какого-либо подтекста. Отнюдь не комплимент. Но и это было хорошо. Хорошо и приятно.       — Если тебе интересно, — она отстраняется, скользнув руками вниз и положив их на его пресс, — я ещё не успокоилась.       — Ты почти уснула, — монотонный голос Гоуста приобрёл насмешливые нотки. Теперь их разговор уходит в другое русло, но им обоим это нравится.       — Неправда.       Прошло столько времени, а ей всё ещё непривычно видеть Гоуста не в форме. Единственная его привычка, с которой Хантер никак не может смириться, — это постоянное ношение закрытой одежды, даже в футболке она его видела всего парочку раз, и то — очень давно. В такие моменты она рассматривала его рукав, к которому Гоуст добавил ещё несколько татуировок. Теперь его предплечье издалека выглядело так, словно он попросту забил его полностью чёрной краской. Но, если присмотреться, все детали гармонируют друг с другом, создают цельную, завораживающую символическую картину, от которой не хочется отводить взгляда.       — Что делаешь? — отвлекает он её, когда Хантер гладит руками изображение черепа. — Никак насмотреться не можешь?       — Просто нравится. Тоже такое хочу.       — Тебе не пойдёт, — Гоуст опускает рукав кофты, и Хантер разочарованно вздыхает. Всё-таки она действительно никогда не почувствует, что достаточно изучила каждую частичку его тела.       — Ой-ли? Тебя послушать — мне вообще ничего не идёт.       — Это не так, — Хантер вздрагивает, когда он кладёт руки на её талию. Взгляд Гоуста затуманенный, будто он находится совсем не здесь, а снова погряз в своих мыслях. Но Хантер знает, почему он таким выглядит.       — Так это не «охота», по-твоему? — она не может сдержаться и подушечками пальцев касается края его балаклавы. Ей хочется стянуть её полностью, но торопиться с этим она не будет.       — Нет. Что-то другое.       Гоуст скептично смотрит на неё, пока Хантер тянет ткань маски вверх. Её прикосновение к голой шее сопровождается его утомлённым выдохом.       — Что же? — Гоуст редко позволял ей снимать маску даже наполовину. Но сегодня он, видимо, был в достаточно хорошем настроении.       — Ты знаешь ответ.       — А тебе… — длинная пауза, на протяжении которой Хантер смотрит на его губы, — сложно сказать?       — Я тебя спросил.       Хантер медленно но верно теряет рассудок, закрывает глаза и шумно выдыхает, когда он кладёт ладонь на её затылок, запустив пальцы в волосы. Она будто каждый раз неосознанно забывает всякую их недавнюю близость, и каждая последующая ощущается как новая, которую хочется запомнить во всех деталях, но разум, затуманенный и ослабленный, никак не хочет давать ей эту возможность.       Но она и не против. Лучше так, чем чувствовать перенасыщение и отбивать у самой себя желание оказаться к нему как можно ближе.       — Не будешь меня останавливать, если я кое-что сделаю? — показательно-осторожно спрашивает Хантер, оттянув слегка воротник его кофты.       — Смотря что.       — Ничего такого, — она наклоняет лицо ближе. — Тебе понравится.       Гоуст сам подался вперёд и поцеловал её. Хантер это очень удивило, и она на мгновение широко открыла глаза, но сквозь улыбку ответила на поцелуй и обхватила его шею. Она уже видела его в похожем состоянии, но сейчас в нём чувствовалась особая настойчивость, которой раньше не было. Хантер стало интересно, сможет ли она перетянуть одеяло на себя.       — Эй, — она пытается отвернуть лицо, и его губы скользят к её челюсти. — Хочешь опять главную позицию занять?       — Нет.       Хантер знает, что не сможет вырваться из хватки его рук, если он сам этого не захочет. Но она и не сопротивляется этому. Не может. Слабое освещение вокруг и низкий голос лейтенанта — возможно, именно из-за этого она чувствует себя в полной безопасности даже здесь.       — Во имя Иисуса, Саймон, не так быстро, — она запрокидывает голову, когда он просовывает руки под её водолазку. — Ты меня убьёшь.       — Куда делась твоя уверенность? — невозможно отвести взгляда от его поблёскивающих глаз и приоткрытых влажных губ. — Сама сказала, что у тебя много сил.       — Да, но…       Он не дал ей договорить: утянул в поцелуй, и ничего, кроме как жадно поддаться ему, Хантер не смогла сделать. Она прижимает бёдра ещё сильнее, и ей до смерти хочется снять с него эту чёртову кофту, но Хантер не планирует так быстро сходить с ума, да и мысль о том, что Гоуст сдастся первым, будоражит её просто невероятно.       В любом случае им обоим стало слишком жарко. Хантер слегка пришла в себя, когда стянула свою водолазку, и в груди её приятно кольнуло от нарастающего возбуждения. Она наклонилась к одному из любимых мест на его теле — пульсирующей жилке на шее — и провела по ней губами. Его тихий выдох и сжавшая её бедро рука — лучший приз, который только можно было за это получить, и Хантер довольно ухмыльнулась, чувствуя, как покалывающее тепло от её лица переносится вниз, практически обжигая лёгкие и перехватывая дыхание.       Хантер любуется таким простым и обыденным его движением, как поправление маски. Улавливает каждый выдох и вдох и даже слышит, как изменилась частота его дыхания.       В течение нескольких минут она просто осматривает его. Наслаждается ощущением его руки на своей лодыжке, тем, что она смотрит на него сверху вниз — взгляд Гоуста глубокий, будто сжигающий дотла всё вокруг, в тёмных глазах вот-вот утонешь, как в чёрной водной глади, и не заметишь.       Её язык проходит по его зубам, толкается внутрь, скользит по нёбу, и Хантер чувствует лёгкий привкус сигарет и жгучее напряжение между крепко сжатых ног. Гоуст прерывисто выдыхает, когда она ведёт руку ниже и прижимает к ширинке его штанов. Она торопливо мажет губами по его шее, упивается ощущением крепко сжатой руки на своём бедре и тем, как устало лейтенант откидывает голову назад и зажмуривает глаза, хмуря брови.       Мысль о том, что только она его видит таким и что только ей он позволяет это делать с собой, затмевает все остальные.       — Подожди, — он на выдохе останавливает её руки, тянущиеся под ремень штанов, и Хантер смотрит на него почти смертельно недовольно.       — Что такое? — она сужает глаза, пристально глядя на него, но не останавливает попыток расстегнуть ремень. — Дай мне сделать это. Расслабься, Саймон.       Ей всегда казалось, что когда она называет его по имени, это на него по-странному влияет. Может, потому что почти все вокруг называют его позывной или ещё чего, но это в любом случае приносило блаженство почти неземного уровня. Эффект покруче, чем от сигареты или бокала крепкого вина.       Хантер много раз представляла за эти недели их близость, но всегда отгоняла от себя эти мысли прежде, чем они могли расцвести в полномасштабные фантазии. Но теперь ситуация была полностью в её руках. Она чувствовала, как Гоуст ведёт плечами и поднимает снова руку, чтобы остановить её, и по какой-то причине это заводило только сильнее. Хантер полностью расстегнула ширинку его джинсов и слегка отклонилась, чтобы приспустить их вниз.       Его затуманенный взгляд и шумный выдох, который стал для Хантер настоящей наградой за её уверенно скользнувшую ладонь под его нижнее бельё, — хороший аргумент, чтобы не останавливаться ни на секунду.       Лейтенант всё ещё сопротивлялся, не позволяя себе достаточно и в полной мере ответить на её ласку, но даже он не может воспротивиться процветающему первобытному инстинкту. И это было её козырем в рукаве.       Она прервала пьянящий и сладкий поцелуй, когда лёгкие больше не могли выдержать нехватку воздуха.       — Хантер.       Жар её вспотевших ладоней, одной из которых она крепко сжала плечо Гоуста, не имел ничего общего с температурой в комнате. Хантер наклонила лицо вниз и впившимися в шею губами почувствовала его рваный и порывистый пульс.       Она не дура и прекрасно знает, что, если бы Гоуст захотел, остановил бы её в любой момент. Он чудовищно силён по сравнению с ней и имеет адскую выдержку, и Хантер не может не почувствовать, что, несмотря на все его протесты, он не вкладывает и половины своей силы в борьбу против неё. Член пульсировал в её руке, влажная головка пачкала пальцы всё больше, но Хантер не останавливалась, ускоряя и замедляя поочерёдно темп, прижимаясь своими бёдрами к его в моменты особенной сопротивляемости, удерживая его на месте. Гоуст, наконец, соизволил положить свою руку на её талию и крепко-крепко сжать, и вместо того, чтобы самому застонать от удовольствия, заставил это сделать Хантер.       Внезапно она почувствовала его ладонь на шее и, плавно отстранившись, всё ещё упираясь рукой в его плечо, подняла голову. Гоуст смотрел таким тяжёлым и горячим взглядом, что внизу живота приятно затрепетало. Её мысли о том, что он этого хотел не до конца, рассеялись как дым.       — Что-то мы притихли, — на выдохе тянет она, замедлив движения ладонью. — Не нравится, что я делаю?       — Не увлекайся, — он тянет её за волосы назад слегка, совсем чуть-чуть, но от этого Хантер приоткрывает в удовольствии губы, закрыв глаза. — Будешь тут приказы раздавать?       И хотя у Гоуста было много недостатков, с которыми Хантер приходилось мириться, единственный, который ей нравился до одури, — то, что он никогда не терял этой настойчивой доминантности, время от времени напоминая ей, кто всё-таки в их отношениях главный. Он будто на немного ослаблял поводок и позволял ей делать всё что заблагорассудиться, но предательски тянул назад, усмиряя её попытки к полному контролю.       — Тебе стоит отдохнуть, — она ускоряет темп, с жадностью смотря Гоусту в глаза, выискивая хотя бы там признаки чистейшего удовольствия, — и хотя бы разочек меня послушать.       Гоуст поджал губы в тонкую линию и прикрыл глаза, ослабив ладонь на её шее, и Хантер видела, знала, что он специально сдерживается.       А ей это не нравилось.       Хантер помнила довольно отчётливо, какая трепетная дрожь охватила её тело и как закружилась голова, когда она впервые услышала хриплый, тихий и едва слышимый стон Гоуста, но это было так давно, что больше походило на мечтательный сон. Она была готова сделать всё, чтобы ещё раз его услышать.       Поэтому она убрала руку, встала полностью, не сводя с Гоуста взгляда, и потянулась за поясной шнурок своих брюк-карго, неторопливо развязывая его.       — Что ты делаешь? — хрипло спрашивает лейтенант, скользнув глазами на её руки.       — А ты как думаешь? — она улыбается, стягивая штаны и бросив их куда-то в сторону.       И хотя словами Гоуст ничего не говорил и, возможно, в какой-то степени даже подначивал её к тому, чтобы остановиться ещё в начале, его глаза, смотрящие на то, как она снимает нижнее бельё, всё же сказали ей правду. Он хотел её, но подобие гордости не позволяло ему сказать этого.       Хантер вновь оседлала бёдра Гоуста, стянув ещё ниже его боксёры, и прижалась голой промежностью к дрогнувшему члену.       — Никогда не думала, что ты позволишь мне это сделать, — шепчет она, не в силах сдержать ухмылку на лице.       — Ты многого обо мне не знаешь.       Он заставил её усмешку растянуться ещё шире, когда подался бёдрами вперёд.       — О-о, — насмешливо тянет она, зарываясь ладонями под его кофту.       Несмотря на то, что самой Хантер жарко до невозможности, тело лейтенанта настолько горячее, что это пьянит её безвозвратно, заставляет желать больше, трогать его везде где он позволит и дальше. Гоуст всегда был горячим. Во всех смыслах.       — Чего я ещё о тебе не знаю?       Хантер с упоением наблюдает, как вздымается его грудь, как напрягается пресс, когда она, наконец, перестаёт медлить и вводит неспешно его член внутрь, невольно напрягая мышцы бёдер и затаив дыхание. Ей не хочется даже моргать, смотря на то, как Гоуст прикусывает нижнюю губу, прохрипев сдавленный звук удовольствия, который он не сумел всё же до конца подавить.       Она нежно провела ладонью по его шее, погладила короткие волосы на затылке, опуская бёдра ниже, и хрипло простонала, когда член, с приятной болью растягивающий её, вошёл до конца.       — Не двигайся, — с угрозой произнёс Гоуст, мёртвой хваткой сжав её бёдра двумя руками.       Хантер совсем перестала соображать, игнорируя серьёзную просьбу, и, положив дрожащие ладони на широкие плечи, уткнулась лбом в его скулу, закрыла глаза и постаралась полностью отдаться ощущению острой, но сладостной боли. Она прижала бёдра ещё сильнее, член вошёл ещё глубже, задев чувствительную точку внутри, и Хантер услышала, как Гоуст что-то глухо прошипел, но не смогла разобрать, что именно.       Она подняла голову и заглянула в его тёмные глаза, в которых, как ей показалось, на миг вспыхнул огонёк раздражения.       — Ты что-то сказал? — на выдохе спрашивает она, переместив ладонь на его челюсть и проведя большим пальцем по нижней губе.       — Я сказал — не двигаться, — сквозь зубы отвечает Гоуст, зажмурив глаза и нахмурив брови ещё сильнее, когда Хантер приподнимает бёдра и вновь опускает, ускоряя темп.       — Глупости говоришь, — повторяет она его слова с довольной улыбкой.       Ей так этого не хватало. Ощущения тяжёлых рук на своём теле, чувстве, что она вновь доставляет ему наслаждение, горячих, почти животных поцелуев, знанию, что Гоуста — сильного и грозного — она может довести до чего-то такого.       Хантер даже не потрудилась как следует ответить на его поцелуй и опустила голову, теряя связь с реальностью; всё вокруг стало сверкающе-разноцветным, когда она закрыла глаза и сильнее сжала внутренние мышцы, войдя в более-менее размеренный ритм. Она двигалась плавно, медлительно, наверняка мучая его неторопливыми движениями, но это было единственным способом продолжить эту приторно-сладкую пытку и запечатлеть её в своей памяти подольше.       — Вот почему обычно я веду, — прохрипел Гоуст возле её уха. — Ты меня до смерти терзаешь.       Она коротко посмеялась, вдохнув полной грудью опьяняющий запах мужского тела, и прижала сильнее нос к его влажной и вспотевшей шее. Хантер стонала в такт резким толчкам, от которых потряхивало всё тело, сильнее сжимала ладони на его плечах, и когда увидела, как радужка глаз Гоуста стала практически чёрной, вновь поддалась волнующему и дразнящему порыву ненасытности, опустив лицо ниже и перехватив губами, а после и зубами кожу у него на ключице. Гоуст тяжело выдохнул, крепче сжал её бёдра, напрягая мышцы шеи, и Хантер, запрокинув голову, продолжила движения быстрее, понимая, что они оба уже близки.       И она бы довела дело до конца, если бы Гоуст не подхватил её резким движением за талию и не повалил на диван, прижав с такой ужасающей силой, что Хантер только в беспомощности открыла рот и распахнула шокированно глаза.       — Я говорил, — порывистый и глубокий толчок, — не увлекайся.       Она думала, что сорвётся Гоуст намного раньше, но с каждой их близостью он позволял ей заходить всё дальше и дальше. Потому что ей хотелось каждую лакомую секунду растягивать в целую вечность, хотелось быть с ним дольше, ближе, чувствовать его всеми клеточками тела, и он знал об этом.       Но всему есть предел. И терпению Гоуста — тоже.       Её сиплый и громкий стон мог показаться болезненным, если бы Гоуст не знал, какое удовольствие она получает от быстрого и уверенного темпа, увеличивающегося с каждым мгновением. Хантер обвила его шею руками, сердце билось в сумасшедшем ритме, и она никак не могла вернуться в настоящий момент, вкушая волну чистой эйфории, пока Гоуст до болезненных синяков сжимал её запястье. Она прикусила язык, чтобы не вскрикнуть от жгучего внутреннего покалывания, и у неё это, скорее всего, никак бы не получилось, если бы Гоуст не положил ладонь на её губы, крепко-крепко сжав.       Хантер зажмурила глаза, торопливо подняла обе руки и царапнула ногтями по его предплечьям, и даже несмотря на то, что на Саймона она была готова смотреть хоть всю жизнь, сейчас ей хотелось сосредоточиться на другом — на его томных и приглушённых вздохах. Она полностью забыла о существовании реального мира. Знать, что такой сдержанный и уверенный мужчина теряет тщательно созданный контроль рядом с ней, было для неё почти смехотворно возбуждающим. Плотный жар охватил её тело полностью, ноги неконтролируемо дрожали, и желание свести колени вместе было просто невообразимым, но Хантер солжёт, если скажет, что она не скучала по этим ощущением почти смертельно.       Они оба погрязли в кровавой пыли, в бою восхищаясь разрушительными действиями войны, а оставаясь наедине — тонули в неконтролируемой привязанности и взаимном обожании. Хантер хотелось верить, что в этом нет никакого сентиментального бреда, от которого, если задуматься достаточно долго, можно увязнуть в разочаровании и довести себя до слёз.       Но если им было хорошо вдвоём настолько, что они забывали обо всём вокруг и отдавались друг другу полностью тоскливыми и пустыми ночами, отгораживая себя от жизней, наполненных нестерпимыми страданиями, — разве ради этого не стоило вытерпеть те самые шесть минут душераздирающего кошмара, каждый раз переживая их снова и снова, только для того, чтобы дожить до следующей встречи?       Стоило.       Иначе их и без того безрадостная и суетливая жизнь не будет иметь никакого смысла.

⚜ ⚜ ⚜ ⚜ ⚜ ⚜ ⚜ ⚜ ⚜ ⚜

      — В следующий раз будем слушать радио.       Хантер почти уснула, лениво зарываясь руками под мягкую подушку, но хотела дождаться Гоуста, докуривающего сигарету. Сегодня он согласился перебраться в спальню и поспать с ней. Лучшего окончания дня Хантер и не могла просить.       — Только если ты его сделаешь, — сонно бормочет она, приоткрыв один глаз.       — Нет, — хмыкает лейтенант. — Это тебе нужно.       Хантер со смешком улыбается. Весь её адреналиновый драйв и, казалось, нескончаемая энергия улетучились так далеко, что не вернутся как минимум до следующего утра.       Именно этого она и добивалась.       — Я думаю, это любовь, — на усталом выдохе говорит лейтенант.       Хантер сначала хмурит брови, но, достаточно поразмыслив, широко открывает глаза и находит его высокую и почти незаметную фигуру у открытого настежь окна.       — Что?       Он молчит несколько секунд, за которые Хантер почувствовала, как сон моментально вытеснило недоумение и как мгновенно вспотели ладони. Она сглотнула, ожидая ответа.       — Слово, — он тушит сигарету в пепельнице. — Четыре буквы. «Любовь». Надо будет вписать завтра.       Хантер с облегчением выдыхает и закрывает глаза, перевернувшись на спину.       — Да, — хрипло говорит она. — Точно. Любовь.