Джи&Ит

Кажется, Хёнджин уснул на заднем сидении такси и сейчас, когда дверь автомобиля распахивается, тёплый ветер ласкает лицо и слышится такое мягкое: «Мы уже приехали, соня», — он с трудом открывает глаза и видит довольно улыбающегося Феликса. За ним тянется широкая песчаная полоса побережья, а дальше до самого горизонта — море, волны которого шумят тихо, убаюкивающе в этой ночной тишине. Ещё оставшись в машине, но уже опустив ноги на землю, Хёнджин замирает и полной грудью вдыхает свежий воздух, пока перед ним не возникает протянутая ладонь Феликса. И вот он снова, держа за руку, следует за ним в неизвестном направлении. Вроде бы взрослый мужчина, а чувствует себя ребёнком в компании друга, вечно втягивающего его в переделки, и Хёнджин непроизвольно улыбается возникшему в голове образу шкодливого Феликса. Хёнджин идёт позади него по пляжу, зарываясь в песок начищенными до блеска туфлями до самой кромки своих классических брюк. Через какое-то время замедлив шаг, а потом и вовсе остановившись, Феликс оборачивается и с явным беспокойством спрашивает: — Ты как? Всё в порядке? — Да, голова уже яснее, — улыбается в ответ Хёнджин, но тут же осекается, вспоминая, кто стал причиной его мутного сознания. Постепенно к шуму моря добавляются приглушённые звуки музыки, которые с каждым шагом становятся всё громче и громче, а до глаз доходит тусклое пятно света вдали на пляже. Когда уже можно различить хаотичные фигуры, Хёнджин догадывается, что, кажется, они сбежали с фальшивой вечеринки, чтобы попасть на настоящую. Такую простую и тёплую, без притворства, масок и фальши. Приятно видеть искренние улыбки людей вокруг, расслабленные, немного нелепые движения, и он не замечает, как сам завлекается в танец. Феликс в угловатом чёрном костюме и в такой же чёрной строгой рубашке, светится ярче солнца в этом тёплом свете фонарей и гирлянд. Широкая улыбка, оголяющая белоснежные зубы, яблочки щёк, покрытые россыпью веснушек, и глаза-полумесяцы с ниточками мимических морщин. Сухой и прагматичный Хёнджин становится рядом с ним слишком романтичным. Феликсу хочется посвящать строки, с него хочется писать портреты, и, может к лучшему, что ни того ни другого Хёнджин не умеет, иначе решил бы, что сошёл с ума или, что ещё хуже, влюбился. Слишком много хаоса в этом чувстве, которое его откровенно пугает. Но вот перед ним Феликс. Непринуждённо танцует, улыбается, держит за руки, кружит в танце и вносит в жизнь Хёнджина непредсказуемость. Такую страшную и одновременно притягательную. И он, непривычно для самого себя, поддаётся, играя по чужим правилам, и позволяет себе окончательно расслабиться. Мелодия в стиле босанова заставляет его бёдра игриво покачиваться, следуя за ритмичными движениями ног, а руки плавно кружат над его головой. Хёнджин отдаётся танцу, наслаждаясь компанией Феликса, который не отводит взгляда, флиртуя и тепло улыбаясь. Растратив остатки сил и, кажется, притянув внимание всех присутствующих на себя, они забирают из бара бутылку красного сухого, и Феликс снова, крепко держа за ладонь, уводит Хёнджина прочь. Вдали от толпы, приземлив на песок стройные задницы в дорогих брюках, они всматриваются в шумную темноту моря и поочерёдно отпивают из горла плотное кисловатое вино. Феликс снова закуривает, снова протягивает Хёнджину сигарету, на что тот реагирует только спокойным и коротким: — Если это снова косяк, то я воздержусь. — Нет. Никакой марихуаны, — как-то нервно улыбается Феликс. — Я и так накурил тебя без твоего согласия. Это было немного подло с моей стороны. Хёнджин в ответ немного злобно усмехается наличию у Феликса какого-то подобия совести. Он сам точно не планировал сегодня туманить свой мозг, поэтому чужой поступок немного раздражает. — И часто ты травкой увлекаешься? — спрашивает он. — Не так часто, как может показаться, но лучше бы ещё реже, — с явной печалью в голосе отвечает Феликс. — Очень коварная штука для человека, которого 24/7 не отпускают мысли о работе. Нервно усмехнувшись и опустив голову, Хёнджин смотрит на песок между своих коленей и зачёсывает пальцами светлые волосы: — Блять, как понимаю, — он всё-таки берёт предлагаемую сигарету, втягивает дым, прищуриваясь, и переводит взгляд куда-то вдаль. — Иногда даже интересно, о чём думают люди, у которых не одна работа на уме, — делает паузу, — например, наёмные работники с меньшей ответственностью или вообще безработные. — Как бы ни было тяжело, не хочу знать, — уверенно парирует Феликс. — Несмотря на хроническую усталость, я думаю, я на своём месте, — голос его звучит спокойно, а Хёнджин оборачивается и видит, как парень рядом с ним задумчиво вглядывается в темноту моря. — Вопрос, как научиться с этим жить, чтобы не свихнуться. Но травка — явно не самое лучшее решение. Хёнджина приятно удивляет Феликс: слишком молодой для бизнеса, слишком дерзкий и порой сумасбродный, но, кажется, он такой же трудоголик, как и он сам. И скорее всего, у них общие проблемы с отдыхом, расслаблением, сном и излишним контролем. И с последним, видимо, у Феликса проблем даже больше. Они оба какое-то время наслаждаются тишиной, смотря куда-то вдаль и поочерёдно попивая из горла вязкое, но уже совсем не кислое вино. Хёнджин всё больше расслабляется под остаточным действием марихуаны, заливая в себя алкоголь. Его мысли крутятся в голове нескончаемым потоком, но одна из них резко загорается в сознании, и Хёнджин разочарованно констатирует: — Мы полгода готовились к этой сделке, а я о тебе практически ничего не знаю. Феликс отвлекается от созерцания темноты и поворачивается на него, широко улыбаясь: — Зато твой верный пё… кхм… помощник Ким Сынмин, скорее всего, многое обо мне знает, — делает паузу, кажется, смутившись. — Наверное, ты ему доверяешь, раз эта информация до тебя не дошла, а сделка всё-таки состоялась. Хёнджина задевает выпад на его близкого друга и секретаря, но он собирается и холодно объясняет: — У него целый список моих личных red флагов, которые, видимо, отсутствовали в твоей биографии. — Удивительно, — хитро улыбаются ему в ответ. И снова пауза. Уже не такая комфортная, как была до этого, и, видимо, Феликс, решив исправить ситуацию, нарушает её: — Я, в отличие от тебя, процесс изучения потенциальных партнёров по бизнесу никому не могу поручить, — слышатся нотки зависти в чужой фразе, и Хёнджин убеждается, что у Феликса проблемы с делегированием и, кажется, с доверием. — Я лично до сделки узнал достаточно, чтобы сложить о тебе… — делает паузу, повернувшись и широко улыбнувшись, — кажется, неверное мнение, — снова замолкает, отворачивается, и устремив свой взгляд куда-то вдаль, отрезает, — Если бы не тот вечер на фестивале, страшно представить… — Что ты имеешь в виду? — удивляется Хёнджин. — Я бы побоялся к тебе приблизиться и наблюдал бы со стороны с молчаливым вожделением, — последнее Феликс произносит как-то мечтательно, запрокидывая голову и вглядываясь в небо. — Ты мне сразу понравился, — делает паузу, — сначала по внешности, конечно, но и биография, и твои интервью показались мне небезынтересными. Прямота Феликса обескураживает. Хёнджин не способен вот так сразу признаться кому-то в симпатии. Он себе-то не может. Но чужая откровенность его не смущает и не вгоняет в краску: он многим нравится. Да и уверенность в том, что чувства Феликса пока достаточно поверхностны, заставляют его трезво принять чужие слова как факт, без лишних бабочек в животе. Хотя отрицать собственную зародившуюся симпатию становится всё труднее. Как и труднее не замечать нарастающего возбуждения от вида его точёного профиля с чувственными пухлыми губами, так маняще поблёскивающими в тусклом свете. Из-за довольно серьёзного разговора с лица его спала эта располагающая теплота и заменилась на строгость, с немного хмурыми бровями, напряжённой челюстью и, чёрт, таким дерзким холодным взглядом, от которого у Хёнджина тяжесть в груди, а член наливается кровью. Но рассказывать о своих чувствах он явно не собирается, а ответить откровенностью на откровенность хочется. Поэтому его уже довольно пьяный мозг вытаскивает из закромов не очень интересный, по его мнению, но достаточно эксклюзивный факт о нём: — Мы уже выяснили, что первое впечатление обманчиво, — улыбается Хёнджин своим мыслям, опять вглядываясь в далёкую темноту моря, — например, навряд ли в моей официальной биографии есть информация о том, что в пятнадцать лет я сбежал из дома, чтобы стать айдолом, и целых три недели ночевал у друзей, — он останавливается, опустив взгляд и начиная рассматривать песчинки, легко смеясь. — Абсурдность ситуации в том, что мне никто ничего не запрещал в семье. Никогда, — и снова делает паузу. — Но я решил, что для будущего айдола у меня слишком пресная биография, и необходимо добавить в неё драмы. Феликс легко смеётся и откидывается, приземляясь сзади опорой на одну руку и поднося другой бутылку к губам. Он замирает на мгновение. Лицо его становится более расслабленным, но от этого не менее дерзким. Приподнятая бровь и едва уловимая ухмылка говорят о его любопытстве и заинтересованности. Улыбнувшись в стеклянное горлышко и ехидно дёрнув уголок губ, он отпивает вино, запрокидывая голову назад. Хёнджин почти задыхается от изящности его лебединой шеи и поступательного движения острого кадыка. А Феликс, повернувшись и приподняв бровь, хитро произносит: — Да ты уже тогда был стратегом. Он снова отпивает вино и молча уставляется вдаль, кажется, погрузившись в свои мысли. Хёнджин не нарушает тишину, давая ему возможность сделать следующий шаг, и с вожделением любуется его острыми чертами. И Феликс делает, кажется отвечая на его откровенность: — А я в пятнадцатого посмотрел фильм Hustle&Flow, — он немного приподнимается и поворачивается лицом к Хёнджину. — Ну там, где ещё супермощный трек, — делает паузу и, максимально понизив голос, изображает часть партии: Whoop that trick. Whoop that trick, — и ненадолго задумчиво замолкает. — В общем, я захотел быть рэпером-сутенёром. Хёнджин немного залипает на очень низкий рычащий голос, но потом до него доходит смысл сказанного, и он, стряхнув наваждение под смешок Феликса, иронично комментирует: — Лучше никому не говори об этом больше — у тебя же своё модельное агентство. — И есть несколько треков, — хитро играет бровями Феликс, — Но это так, хобби. Иногда зависаю на студии друга и могу записать для него пару партий, когда нужен низкий голос. — Ты, в отличие от меня, недалеко ушёл от своей мечты, — с улыбкой замечает Хёнджин. — Не представляешь насколько недалеко, — снова Феликс игриво улыбается, приподнимая бровь, но, кажется, заметив смятение Хёнджина, становится серьёзнее, — Шутка. Это всего лишь моя тупая шутка, — приподнимает руки в сдающемся жесте. — Ничего противозаконного, кроме травки. На такой приятной шутливой ноте они оба замолкают. Хёнджин опять смотрит в бесконечную темноту на горизонте, а его слух так приятно ласкает тихий шум морских волн. Было опрометчиво пить вино, потому что ощущение полного отсутствия контроля над своим разумом не покидает. Да ещё и рядом с Феликсом. С этим змеем-искусителем, который явно осознаёт безграничную власть своей притягательности. Может, это всё слишком пьяное сознание, но, кажется, Хёнджин в жизни не видел никого красивее. Хотя, скорее всего, не только внешность имеет значение. Моделей и просто привлекательных людей в жизни Хёнджина достаточно, но равных по положению — по пальцам пересчитать. А таких дерзких, смелых, сообразительных и уверенных в себе… Феликс явно выделяется среди всех его знакомых, друзей и бывших любовников. На этих мыслях Хёнджин поворачивается и снова жадно поглощает каждую деталь этого прекрасного лица, еле различимую в слабом свете. Возбуждение подступает волной от возникающего в памяти фантомного ощущения касания этих влажных губ, и Хёнджину становится всё труднее думать о чём-то, кроме желания обладать Феликсом. Но вдруг его отвлекает задумчивый вкрадчивый голос: — Знаешь, иногда мне кажется, что можно спрятаться от мыслей и найти успокоение в другом человеке, — Феликс, повернувшись, встречается взглядом с Хёнджином. — В человеке, который поймёт тебя, как никто другой, и поддержит, — он улыбается, но неожиданно приподнимает бровь, немного прищуриваясь, а его улыбка сменяется лёгким оскалом. — В человеке, смотря на которого, ты только и сможешь думать о том, как он прекрасен и как хочется его поцеловать. Хёнджин обычно туговат на намёки, но Феликс сейчас очень красноречив. Вид его слишком дерзок с этой лёгкой ухмылкой, приподнятой бровью и напряжёнными скулами. Взгляд блестящих глаз с поволокой слишком соблазнительный, и слишком манит прикусанная мягкость алой губы. Феликс весь слишком. И всё, чего сейчас хочет Хёнджин, — это укротить его и присвоить. И прежде чем его останавливает благоразумие, он жадно впивается в желанные губы, чувствуя, как приятным теплом по телу разливается ощущение чего-то родного и правильного: сочность с терпким вкусом вина на его языке, до одури знакомый пудровый аромат, гладкость и нежность кожи под его пальцами. Целовать и касаться Феликса кажется сейчас самым разумным, самым необходимым. Одно его такое близкое присутствие пьянит Хёнджина, и он растворяется в сладостном поцелуе, хищно сминая чувственные губы. А Феликс, видимо, только и ждал чужой инициативы. Так ждал, что сейчас нетерпелив в своих быстрых движениях, в своём напористом желании проникнуть в чужой рот языком и сразиться за первенство. Он до боли сжимает плечо Хёнджина, а тело его напряжённо подрагивает от возбуждения. Он хватает за волосы, притягивает ещё ближе, сжимает чужие губы, кусает… Дикий. Но Хёнджин не хочет играть по его правилам. Только не сейчас. Он резко за плечо прижимает Феликса к земле, слыша шипение и тихое раздражённое: «Твою ж мать», — кажется от удара его головы о землю. Хёнджин, жестоко не обращая внимание на чужую боль, седлает его бёдра и снова впивается в поцелуе. Он теряет остатки самообладания, ощущая под собой подтянутое тело с твёрдыми мышцами, прекрасное в своей силе и строптивости. Феликс под ним, упираясь рукой в грудь, неожиданно дёргается, кажется, пытаясь поменять их местами, но Хёнджин усмиряет его, хватая за запястье и фиксируя над головой. Он буквально проталкивает язык в рот, перекрывая кислород Феликсу, и целует, целует, целует. Быстро, хищно, напористо, до нестерпимой боли, до головокружения, до остановки дыхания. И когда слабые брыкания под ним прекращаются, он отрывается от истерзанных губ, быстро и жадно вдыхает чужой запах шеи под острой челюстью, чтобы через мгновение втянуть до образования красных пятен нежную кожу. Феликс гортанно стонет то ли от боли, то ли от возбуждения, и конечности его расслабляются, смиренно раскидываясь по земле. Он больше не сопротивляется. Хёнджин, пользуясь этим безволием, раздвигает коленом его ноги, хватает за бедро и, откинув то в сторону, притягивает ягодицы Феликса до удара в собственный пах, до его испуга и резкого стона, граничащего с криком. Может, позже он извинится за несдержанность, за многочисленные царапины на нежной коже от каменных песчинок, но не сейчас. Два возбуждения каменной твёрдостью через ткань трутся друг о друга, и, кажется, ещё немного, и полетят искры. Феликс гортанно стонет, чем ласкает слух и заставляет хотеть его ещё сильнее. Хотя куда больше? Хёнджин и так готов умереть внутри от подступающего взрыва чувств. Он терзает зубами и хищными поцелуями оголённые ключицы и изящную шею. Он несдержанно вдалбливается через ткань между ног Феликса, каждым толчком вызывая его глубокие стоны. От такого накала внизу живота неприятные спазмы и член ноет от боли и возбуждения. И Хёнджин, приподнявшись на коленях, одной рукой поочерёдно оголяет оба члена. Обхватив их широкой ладонью и сплюнув тонкой ниточкой точно на блестящие от предэякулята головки, он начинает несдержанно двигать рукой, вырывая два громких рычащих стона в унисон. Влажная горячая плоть обжигает ладонь, дыхание спирает, а Феликс под ним извивается в нескрываемом наслаждении. Несколько быстрых движений хватает, чтобы оба одновременно кончили в конвульсиях, с беззвучным осипшим голосом и тяжёлым дыханием, оставляя на двух чёрных костюмах белые вязкие пятна. И кажется, сейчас силы окончательно покидают Хёнджина. Он, склонившись и касаясь лба Феликса своим, тяжело и прерывисто дышит ему в губы, когда тот тихо произносит: — Чувствую себя пацаном в пубертате. Хёнджин, с трудом приподняв уголки губ, еле слышно соглашается: — Аналогично. Затем он падает рядом на песок и устремляется в ночное небо стеклянным взглядом. Слабость после оргазма накрывает, подкрепляемая выпитой бутылкой вина и косяком, выкуренным уже несколько часов назад. Тело настолько расслабленно, что кажется, сейчас просочится сквозь песок и растворится в нём. Они лежат так какое-то время в тишине, всматриваясь в темноту и слушая шум неторопливых волн. Но совсем скоро Феликс, демонстрируя свою нескончаемую энергичность и выдержку, приходит в себя первым, встаёт и возвышается над раскинувшимся на песке Хёнджином. — Кажется, тебя пора укладывать спать, — слышится лёгкая ухмылка в голосе Феликса. — Снова утянешь меня в неизвестном направлении? — устало спрашивает Хёнджин, не отрывая глаз от неба. — Я согласен, — протягивает руку в его сторону. — На этот раз, так и быть, скажу, — отвечает Феликс, хватая его за ладонь и помогая встать, — у меня тут близко дом на побережье. Я тебя приглашаю. — Кто ещё из нас стратег? — переведя взгляд, Хёнджин смотрит с прищуром на довольно улыбающегося Феликса. — Всё нагло подстроено — никакой импровизации! Голова немного кружится, и клонит в сон, поэтому Хёнджин не замечает, как они, закапываясь в песок, добираются до небольшого дома на самом побережье, который встречает их горящими фонарями на террасе и тёплым светом из панорамных окон. Оказавшись внутри жилища, Хёнджин не тратит время на разглядывание интерьера, а всем своим существом тянется к большому дивану в гостиной, но Феликс его ловко перехватывает и снова куда-то ведёт. — Не так быстро, приятель, — почти шепчет он. — Сначала умываться. Устало облокотившись на раковину и замерев статуей, Хёнджин только и мечтает о том, как оказаться в постели. Но когда Феликс самостоятельно включает воду и ватным диском начинает чем-то прохладным протирать его лицо, остатки самообладания и гордости на время просыпаются, и Хёнджин, перехватив диск из его руки, лениво продолжает вечернюю рутину самостоятельно. А Феликс никуда не уходит и молча наблюдает, облокотившись плечом на дверной откос. — Могу я сходить в туалет в одиночестве? — равнодушно спрашивает Хёнджин. — Ах, да. Я тебя оставлю, — кажется немного смутившись, Феликс удаляется, закрыв за собой дверь. Спустя какое-то время Хёнджин устало плетётся в гостиную и заваливается на мягкий диван, откинув голову на спинку и готовый уснуть. Но его тревожит легкое поглаживание по плечу и раздражающий шипящий звук — Феликс развёл в стакане таблетку и тянет прямо к его губам. Хёнджин перехватывает его и, громко глотая, выпивает содержимое, чтобы опять откинуться на спинку и закрыть глаза. — Я найду тебе, во что переодеться, — говорит Феликс и забирает бокал. — Не надо, — прерывает Хёнджин, не открывая глаз. — Ненавижу спать в одежде. — Как знаешь. Гостевая комната там в конце коридора. — Я буду спать с тобой. — Ладно, — нисколько не смущается Феликс. Через мгновение Хёнджин чувствует, как его немного приподнимают и стаскивают пиджак, как холодок проходит по груди, когда распахивается ворот рубашки, и он перехватывает чужие ладони и сонно, не открывая глаз, расстёгивает её самостоятельно. В это время щёлкает пряжка его ремня, брюки ползут вниз, оголяя ноги, и даже ботинки с носками с него снимают. Феликс берёт его за руки и тянет с дивана на себя, чтобы через пару мгновений Хёнджин лёг на такой мягкий матрас и отключился. Только сквозь сон, когда в комнате совсем темно, он почувствует движение рядом, проберётся под чужое одеяло и уткнётся в чужую горячую грудь и уснёт окончательно.