***
Был вечер воскресенья, и спиртное во Французском квартале лилось, как молоко. Сумерки сгустились больше часа назад, и неоновые вывески Бурбон-стрит отбрасывали на тротуар разноцветные блики. И воздух был тяжёлым и влажным. Воздух пах пылью и остывающим асфальтом. Воздух пах тёплыми телами людей и сигаретным дымом, жареными устрицами, и пролитым алкоголем, и ильным запахом реки. Ветер слизывал пот с загорелых лиц уличных музыкантов, и мелодия старого джаза сплеталась с тихими стонами из подворотни. Там, прижавшись к кирпичной стене, стояла девушка. Её кожаная юбка была задрана, и на тонкой талии поясом болтался чёрный топ. Она стонала и царапала стену короткими ногтями, пока парень за её спиной откровенно брал её тело. Он двигался быстро и размашисто. И её грудь с тёмными ореолами тёрлась о стену. И, наверное, это было даже больно, но она не обращала на это внимания, потому что у неё ещё никогда не было такого умелого любовника. Никто прежде не распалял её с таким рвением. Никогда и ни с кем ей не было так хорошо. Они встретились около получаса назад. Она сидела за стойкой душного бара и лениво пила свой тоник со льдом, оставляя на стекле следы тёмно-алой помады. Она отказывала всем, кто пытался с ней заговорить, и уже собиралась уходить, когда к стойке подошёл этот парень. У него были холодные голубые глаза и острые скулы, и в тусклом свете ламп его светлые волосы казались грязно-пшеничными. Он ей понравился, и она заплатила за его пиво. Она сказала, что хочет его, после нескольких минут разговора. А он сказал, что убьёт её и оставит обескровленный труп где-нибудь среди мусорных баков. И после о ней, как и о многих до неё, в местных газетах напишут сухую непримечательную статью. В сказанное она поверила. Что-то внутри неё даже хотело, чтобы это оказалось правдой, поэтому, когда они вышли из бара, она последовала за ним. Он не звал её, но и не отталкивал, позволяя идти рядом и вдыхать едкий запах его крепких сигарет. Он не целовал её, когда вжимал в стену и задирал юбку. Он не заботился о её теле, но упивался её эмоциями. Он путал их, выуживая в сознании похоть. Он притуплял её страхи, заставляя отдаваться ему, наслаждаться болью и грубостью. И ему понравилось, как она сжалась, когда он провёл острым лезвием опасной бритвы по её горлу. Она была ещё живой, когда Эн пил её кровь, жадно прижимаясь губами к ране, раздвигая края языком. Она хрипела, и из её горла вырывались булькающие звуки, когда он, насытившись, делал надрез глубже, чтобы собрать остаток крови в бутылку из-под пива. Она умерла, не узнав ни его имени, ни того, что их встреча была неслучайной. Эн выбрал её в качестве своей жертвы практически две недели назад. Тогда она впервые пришла в этот бар. Эн знал, что она неместная. Она пахла не так, как люди в этом городе, а ещё он видел её документы. Они лежали в раскрытой сумочке вместе с билетом на самолёт. Так что Эн знал, что она пробудет в Орлеане недолго, а после вернётся домой. И если бы она не заговорила с ним сегодня, возможно, ей бы удалось это сделать. А он бы отыскал себе кого-нибудь другого. Кого-нибудь, кем смог бы утолить свою жажду и спрятать где-нибудь среди мусора. Сейчас, стирая со своей бритвы кровь, он думал о том, что поторопился. Ему стоило увести её подальше и уже там убить, но Эн был так голоден, а она была так близко, что он не смог или, скорее, не захотел сдерживаться. Он спрятал её остывающий труп в мусорный бак, точно зная, что вернётся за телом позже. Вернётся, когда город уснёт, и заберёт с собой, чтобы закопать где-нибудь в 9-м Нижнем районе среди ветхих и старых домов. Домов, лишившихся своих владельцев или покинутых ими, запущенных или разрушенных ураганом. Эн вернулся домой под утро, когда сумерки только начали редеть. Он давно привык к мрачному замусоренному пейзажу, к тишине и подозрительным личностям, слоняющимся в округе. Они не подходили к нему, а Эн не охотился на них. Он бросил взгляд в сторону дороги и толкнул дверь. В его доме не горел свет, и не шумела вода. Там вообще было мало признаков обжитого пространства. Под ногами противно скрипели рассохшиеся половицы, и крысы шуршали в стенах. Временами Эн слышал их писк и топот, но не обращал на это внимания. Бросив ключи на обувную полку, Эн прошёл в ванную комнату. Он снял с себя грязную чёрную толстовку и открыл кран. Вода зашумела по старым трубам, и звуков в доме стало больше. Он подождал пока кран выплюнет ржавчину, и наконец-то смог смыть со своих рук и лица кровь. Когда звук льющейся воды затих, Эн услышал женский плач. Он доносился из дальней комнаты, тихий и жалкий, как и вся его жизнь. Тяжело вздохнув, он пятернёй взъерошил свои светлые волосы и, прихватив из коридора бутылку с уже остывшей кровью, направился в спальню. Прежде чем войти, Эн замер перед дверью. Ему понадобилось несколько долгих секунд, чтобы собраться с мыслями. Чтобы пропустить через себя чужие эмоции, пугливые и клокочущие. В комнате было темно. Окна были зашторены плотной тканью, и только у массивной кровати с пропаленным балдахином горел ночник. Он освещал пространство тусклым желтоватым светом. И в этом свете лицо девушки, прикованной к кровати, казалось ещё острее. Она сидела на полу, одетая только в посеревшую от времени рубашку. Она была тощей и ломкой, и похожей на него, как искажённое отражение в зеркале. Она плакала и звала Эна по имени, а он медлил и бессильно сжимал кулаки. - Я здесь, Нэ,- отозвался Эн, когда её воспалённые глаза сфокусировались на нём. Эн не был уверен, что Нэ помнит, кто он, и понимает, что на самом деле происходит, но она беспомощно тянула к нему руки и продолжала повторять его имя, так что он всё равно подошёл к ней и, опустившись рядом, отстегнул наручники. Когда это произошло, Нэ перебралась на его бёдра. Она жалась к нему и плакала, а он обнимал её и мягко гладил по спине. - Тебе нужно поесть,- произнёс Эн, ощущая, как её губы, сухие и потрескавшиеся, заскользили по его шее. Он слышал, как участилось её дыхание, когда она языком провела по пульсирующей артерии, слизывая вкус сигарет и пота, чужих духов и прикосновений. Эн собирался сказать, что он принёс для неё кровь, но Нэ уже открыла рот. Она вгрызлась в его шею и он, болезненно застонав, не стал её отталкивать. Эн замер, дожидаясь, когда она утолит свой голод. На это всегда требовалось время. Нэ кусала его, делала жадный глоток, а потом, отстранившись, целовала в губы. Она ждала, пока раны затянутся, чтобы вновь причинить ему боль. Эн знал, что заслужил это. Нэ имела право злиться и даже ненавидеть его. И если бы она попросила, то он, возможно, позволил бы ей выпить всю его кровь. Но он знал, что если такое однажды случится, то его сестра останется совершенно одна. Она будет лежать в тёмной комнате, и обнимать его разлагающийся труп, и кусать его в поисках крови. Эн не знал, сколько Нэ продержится, пока голод не сделает её тело немощным, и она сама не станет живым кормом для червей и канализационных крыс, но он осознавал, что если она продолжит его кусать, то эти мысли станут реальными. - Хватит,- совсем тихо произнёс Эн, ощущая, каким тяжёлым становится его собственное тело.- Нэ… хватит,- вновь зазвучал сиплый и усталый голос. Нэ не остановилась. Она никогда не останавливалась, и он грубо оттолкнул её от себя. - Я же сказал, хватит!- прорычал Эн. Нэ отползла от него и сжалась у ножки кровати, обхватив колени руками. Эн окинул её раздражённым взглядом. Он поднялся на ноги и, прихватив бутылку с кровью, вышел из этой комнаты. Он закрыл дверь, провернул в замочной скважине ключ и ушёл в гостиную – крохотную комнату, залитую серым светом загорающегося рассвета. В ней не было ничего, кроме потрёпанного дивана, деревянного кофейного стола, одинокого торшера и старого камина. Эн опустился на диван, и пружины заскрипели под его весом. Он облокотился о спинку и свободной рукой зажал кровоточащую рану на шее. Он знал, что когда следы от зубов затянутся, ему станет лучше. Ещё лучше ему будет, когда он выпьет кровь из бутылки, которую принёс для сестры. Эн собирался это сделать, но позже, когда комната перестанет плыть и кружиться. И пока он ждал, его внимания привлекла небольшая картонная коробка. Она стояла на журнальном столе, и Эн потянулся к ней, цепляясь за край перепачканными пальцами. Коробка поддалась и заскользила по столу, но, зацепившись за неровность, перевернулась. Её содержимое рассыпалось по полу. Тихо выругавшись, Эн потянулся к выпавшему блокноту. Блокнот был очень старым. Он купил его ещё в середине восьмидесятых, и страницы давно пожелтели от времени. Иногда Эн оставлял в нём записи. К одной из таких был приклеен билет в театр. Это был мюзикл, отгремевший три дня назад. Эн очень хотел, но так и не решился туда пойти. В эти дни он был очень голоден и опасался сорваться. Он боялся того, что его раскроют, и знал, что если это случится, его бесконечно долгая жизнь оборвётся.***
На Канал-стрит недалеко от театра находилась булочная. Практически каждый день ровно в шесть вечера туда приходил парень - высокий и очень бледный, с чёрными волосами, достающими до плеч отдельными прядями, и с карими, практически чёрными глазами. Парня звали Эйден. И продавщица, полнотелая женщина с причёской афро, знала его. Знала и всегда пыталась завести какую-нибудь непринуждённую беседу. Когда это удавалось, Эйден отвечал на пару-тройку её неказистых вопросов. И за это к его заказу - приходя в это место, Эйден всегда заказывал три пончика в сладкой разноцветной глазури - она всегда докладывала ещё один пончик - бесплатный. Сегодня, как и обычно, Эйден пришёл в шесть. И женщина, как и всегда, попыталась с ним заговорить. Он вежливо ответил, заплатил за три пончика, забрал бумажный пакет и ушёл. Лето закончилось несколько дней назад, но вечера были всё ещё душными. Воздух на Канал-стрит пах автомобильными выхлопами и прожаренными специями, ромом и потом, и колдовскими порошками, просыпавшимися и смешавшимися с пылью Французского квартала. Воздух рябил и стекал по мостовой к самой реке. И в свете медленно догорающего дня неоновые вывески клубов и баров казались совсем тусклыми. Но Эйден всё равно разглядывал их. Он останавливался у некоторых заведений и смотрел на витрины. Он не заходил внутрь. Но он точно знал, что вернётся сюда ночью. В одну из жарких и душных новоорлеанских ночей. Эйден дошёл до пересечения Канал и Бургунди-стрит. Там он поймал такси. Машина отвезла его в Аптаун, в парк Одюбон - в то место, где он любил бывать, когда не был обременён работой, когда не хотелось ни секса, ни чужих влажных поцелуев, ни алкогольного жжения в горле. В такие дни Эйден долго бродил среди аллей и искал уединённое место, где нет ни людей, ни бесед, ни посторонних запахов - ничего, кроме аромата сырости и вянущей травы, и шелеста крон старых деревьев. Он остановился у озера и бросил куртку на смятую пыльную траву. Эйден сел, и его тонкие пальцы потянулись к полупустому рюкзаку. Оттуда он выудили книгу. Сегодня это была "Королева проклятых". Эту книгу Эйден прочёл уже трижды. Такой любовью он был обязан женщине, которая вырастила его. Та была преданной поклонницей Энн Райс, и часто рассказывала легенды о вампирах, живущих в этом городе. И тогда Эйден верил, что Орлеан кишит этими существами. Но он попал в этот город четыре года назад и за это время успел убедиться, что это не совсем так. Впрочем, одного вампира он всё-таки знал. Тот был, пожалуй, одним из самых древних в Новом Орлеане и не был похож на тех, о ком писали в книгах. Эйден столкнулся с ним, когда сам был ещё подростком, слоняющимся среди старых улочек Французского квартала, и знал, что тот - определённо точно - не собирается его кусать. А ещё в этом городе о нём не ходило ни одной легенды. Иногда он рассказывал что-то из истории собственной жизни, иногда говорил о тех, кто встречался ему на пути. Эйден не знал, где и когда тот кормится, но это было к лучшему. Эйден практически дочитал главу, когда его отвлёк звук шагов и человек, остановившийся напротив. - "Королева проклятых" - не самое лучшее чтиво для этого места,- произнёс незнакомец спокойным бархатистым голосом. Сумерки ещё не загустели, и надпись на обложке была вполне читабельной. Эйден поднял взгляд. У человека, заговорившего с ним, было бесстрастное лицо с высокими скулами и практически бескровные губы. Он уже видел этого парня, когда выходил из такси. Тот был молод, высок и похож на бродягу. Зажиточного бродягу. Или сумасшедшего этого города. Он был босым, и тогда слонялся у парковой аллеи на входе. - Прикурить не найдётся?- полюбопытствовал тот, когда его зажигалка выплюнула пару искр и окончательно сдохла. Эйден потянулся к рюкзаку и достал из бокового кармана массивную гравированную зажигалку. - А что читают в этих местах?- спросил он, протянув её незнакомцу. Голос его был выразительным и приятным, какой бывает у дикторов или актёров.- По-моему, весьма символично,- добавил Эйден, но книгу всё-таки закрыл. - Криминальную сводку новостей?- предположил блондин, неопределённо пожав плечами. Говорил он отстранённо, словно ему было лень произносить слова, двигать губами, а пальцы, несмотря на бледность, оказались тёплыми. Пламя зажигалки на мгновение осветило лицо. И в этот момент было в нём что-то завораживающее, хищное. Незнакомец вернул зажигалку и затянулся. И его сигареты были крепкими настолько, что даже выдыхаемый дым казался горьким. - У меня не так много свободного времени и нет без вести пропавших родственников,- ответил Эйден и прикурил. Курил он редко и только ментоловые сигареты, а ещё не верил в то, что этот мир способен меняться, потому читать криминальные новости для него было равносильно ежедневному походу в бар, где подают только один сорт пива и жареных кальмаров. Но в целом предложенный вариант его позабавил. По крайней мере, после пары минут диалога Эйден не пожалел о том, что закрыл книгу. Пусть он и успел окрестить собеседника чудаком, но придерживался мнения, что быть чудаком интересным - искусство. - У актёров нынче плотный график? О том, кто перед ним, Эн знал. Он следил за этим парнем уже около полугода. С того самого дня, когда впервые учуял его запах – странную помесь грима, спелых яблок и игристой кавы. Этот аромат будил звериный голод. Тогда Эн впервые ощутил такую жажду человеческой крови. Он шёл за ним до Ибервиль-стрит и опомнился только тогда, когда парень скрылся за дверью многоэтажного здания. Тогда Эн ещё не знал ни его имени, ни того, кем тот является, но у него было достаточно времени, чтобы это выяснить. Он наблюдал за ним издалека, но никогда не подходил близко. Нередко Эн представлял, какой на вкус будет его кровь, и как она, тёмно-алая и горячая, с тихим бульканьем будет течь из разрезанных вен. А может, он бы вонзил свои зубы в какое-нибудь мягкое и нежное место под самым горлом или в бедро. Эн считал это очень интимным. И он бы очень постарался, чтобы последние минуты Эйдена были приятными. И, возможно, тому бы даже понравилась такая смерть, но Эн не хотел его убивать. Он желал его крови, но не гибели. Он желал сохранить этот запах и если бы мог, то увёл бы Эйдена за собой. Эн бы запер его в каком-нибудь заброшенном, уединённом месте, куда точно не придут люди, или, может, даже в собственном доме. Он бы кормил его яблоками и поил игристым вином, и время от времени пил его кровь, сладкую и пьяную. Эти мысли роились в голове, и Эн неосознанно сглотнул, ощущая, как близко подбирается голод. Он сделать глубокую затяжку, чтобы перебить это чувство. - Можно и так сказать.- Эйден едва заметно дёрнул плечом и покосился на книгу. До конца осталось всего пара глав. Он хотел дочитать её сегодня и обязательно здесь, в этом парке, но сумерки уже сгущались и этот парень сам подошёл к нему, и в последние дни Эйдену было так одиноко, что он был согласен поговорить с любым, кто этого попросит. Поговорить, даже если беседа будет обрывочной и странной. Он усмехнулся своим мыслям, подвинулся ближе к рюкзаку и кивнул на освободившееся место на куртке. Эн помедлил. Он сделал несколько затяжек, затушил сигарету, спрятал окурок в полупустую пачку и перевёл взгляд в сторону тропы, ведущей мимо озера. Сегодня Эн вышел из дома ради охоты, и если бы ни запах, приведший его сюда, он, вероятнее всего, сейчас был бы где-то на полпути из парка, преследуя свой ужин. Он вздохнул и всё-таки сел, а после завалился на спину, игнорируя неприятную сырость. - Тебя, правда, зовут Эйден или это имя ненастоящее?- Эн спрашивал, чтобы не молчать, но на ответ особо не рассчитывал. - Настоящее,- отозвался тот. По мнению Эйдена, у него было простое имя. Но оно ему нравилось, и он не собирался его менять. Он ответил, но встречный вопрос об имени не задал. Он не знал, откуда взялось это чувство, но был практически уверен, что человек, заговоривший с ним, не захочет отвечать. А если ответит, то, вероятнее всего, солжёт. Дотянувшись до рюкзака, Эйден выудил бумажный пакет с пончиками. Он поставил его на траву рядом и многозначительно кивнул: - Можешь съесть, если голоден,- сказал он и достал бутылку содовой. Эйден ещё раз окинул парня внимательным взглядом и вновь подумал о бродягах этого города. Об особенных бродягах, которые счастливы ими быть. О тех, кто курит травку и напивается пьяным, и ночами пишет свою душевную мрачную музыку, и засыпает на крышах заброшенных зданий, глядя на догорающий закат и первые тусклые звёзды. Взгляд скользнул по белой рубашке и опустился к босым ступням, а после устремился на тёмную рябящую воду. - Как давно ты не был в театре?- спросил Эйден, облокотившись о шершавый ствол. Этот вопрос заставил Эна плотнее сомкнуть свои тонкие губы. Он приподнялся и не стал отказываться от еды. Он выудил пончик пальцами, откусил кусок и только после заговорил: - Давно,- ответил он.- Даже слишком. Лет пятьдесят. Эн усмехнулся остро и лукаво и не стал говорить, что это не шутка. Ему было интересно, изменятся ли эмоции Эйдена. Те самые, в которых он копался с того момента, как заговорил с ним. Они были тихими и ленивыми, и в тоже время он находил в них что-то отдаленно похожее на эмоции и чувства, которые испытывал сам, проживая свою бесконечно долгую жизнь. Эйден повёл бровью, но в остальном выражение его лица осталось таким же спокойным, как и раньше. Он вновь потянулся к рюкзаку. Там, в переднем кармане, лежало три слегка помятых билета. Иногда Эйден так делал: он покупал несколько билетов и отдавал их тем, кого находил интересным или странным. Тем, кто подходил и заговаривал с ним, кто задавал необычные вопросы или вовсе молчал, глядя в пустоту увлечённым взглядом. Иногда на его пути встречались люди, которых он запоминал, которыми проникался. Такие, которые покупают билет в театр на последние центы и читают забытые книги, и не бросаются вдогонку за жизнью. Помедлив, он протянул парню билет. - Ты можешь прийти, если захочешь. Если найдёшь время. У меня плотный график, но, может быть, тогда мы сможем поговорить ещё раз. Или помолчать. Эну пришлось сесть, чтобы взять билет относительно чистыми пальцами. Он поднял его повыше и взглядом пробежался по витиеватым буквам. - Я приду,- переведя взгляд на Эйдена, коротко ответил Эн. Он любил театры и любил наблюдать за людьми, которые туда приходят. Ему нравилось, что там, в шаге от сцены, всегда пахло хорошими духами, тканями и гримом. Ему нравилась атмосфера того места и блики света на тяжёлых люстрах, и то, как музыка пробирает до самых костей, и уводит за собой, и заставляет задыхаться. Ему нравилась хорошая игра актёров и то, как декорации за ними оживают. Но он действительно давно не появлялся в подобных местах и сейчас точно знал, что не придёт. - Этот билет особенный. Не потеряй,- продолжил Эйден, и его выразительные губы изогнулись в усмешке.- И не забудь обувь,- добавил он. В действительности билет, который он отдал, был самым обычным, но ему нравилось считать, что это не так. Ему нравилась атмосфера загадочности, незаданных вопросов и неназванных имён. А ещё ему нравилось знать, что в зале находится кто-то из вампиров. В том, что ему повстречался ещё один, Эйден был практически уверен: слишком хищно выглядели голубые глаза и слишком жадно тот вдыхал воздух, пропитанный запахом чужого тела, живого и тёплого. И Эйден хотел бы поговорить с ним ещё, но в другое время и в людном месте. Он поднялся на ноги и отряхнулся. Он подхватил свой рюкзак и закинул на плечо. - Сейчас мне лучше уйти,- сказал Эйден, глядя на приоткрытые губы в липкой глазурной плёнке. Эн усмехнулся. Он облизал свои длинные пальцы и вытащил из кармана пачку сигарет. Он сложил билет пополам, засунул в пачку и закрыл крышку. - Ещё увидимся, Эйден,- заваливаясь обратно на траву и прикрывая глаза, наконец-то произнёс Эн, когда актёр уже собирался уйти. Тот улыбнулся, коротко кивнул и, выйдя на аллею, направился прочь, стремясь провести остаток вечера где-то там, где не бродят голодные вампиры. Эн остался лежать на смятой траве и пошевелился только тогда, когда сумерки окончательно загустели. Он поднялся на ноги и крепче сжал бумажный пакет с уже остывшими пончиками, липкими и цветными. Эти пончики притупили его голод. Простой человеческий голод. Но не справились с жаждой, вызванной близостью чужого тела. Эйден ушёл около часа назад, но Эну казалось, что он всё ещё ощущает его запах, который не перебивала даже вонь его собственных крепких сигарет. Запах, который заставлял его охотиться чаще. Эн старался жить скрытно, не привлекать внимания к своей персоне и убивал только тех, кто жил такой же обособленной жизнью, кого бы хватились не сразу или тех, о ком бы вообще не вспомнили. Он охотился на туристов из тех, которые путешествуют автостопом, на стариков, чья кровь всегда была пресной и затхлой, и на подростков. На подростков из тех, которые живут по ночам и сбиваются в шумные стаи, которые пропадают в сумрачных странных заведениях, пьют разбавленное вино и курят травку. На тех, кого бы ни стали искать родители, и тех, кто их не имел вовсе. Эн был очень осторожен. Он бродил по улицам и искал кого-то из таких людей. Он представлял, как по горлу будет стекать горячая кровь и приятной тяжестью оседать в желудке. Он слонялся по Французскому кварталу до рассветных сумерек, ошивался у дешёвеньких баров на окраине, заходил в переулки, но не отыскал никого одинокого и потерянного. И к утру, когда над городом показались первые лучи восходящего солнца, он вновь оказался на Ибервиль-стрит у стен того самого дома, где жил актёр. Сейчас Эн не ощущал его запаха, но он легко отыскал взглядом нужное окно. Там, за стеклом, не горел свет. Эн предполагал, что Эйден мог и не вернуться домой. Временами тот проводил ночи в барах или в компании тех, кого положено называть друзьями, или со своими любовницами. С теми, кто ласкал его тело, оставляя следы неосторожных прикосновений. Эн знал, что Эйден свободен. Знал, что у него никогда не было длительных отношений. Он вообще впервые за годы своей долгой жизни знал столько о человеке, чьей крови так жаждал. Эн знал, какие сигареты тот курит и когда возвращается домой, где Эйден бродит, выходя из театра, и где предпочитает обедать. Он знал о его привычках и о том, какие книги тот читает, но эти знания были по-своему бесполезны. Эн отвёл взгляд от окна и бессильно сжал кулаки. Он полез в карман брюк за своими сигаретами. Он забыл, что у него нет зажигалки, и выругался, когда не обнаружил её в пачке. Ещё раз окинув взглядом слепые окна третьего этажа, Эн поплёлся прочь. Рассвет был очень сырым, и он был очень голоден. И вгрызться в глотку кому-нибудь из редких прохожих ему уже не казалось такой уж паршивой идей. И, возможно, Эн бы забылся и попытался это сделать, но люди, видя его, сворачивали с пути. Эн ощущал их эмоции – ленивые и блёклые, взрывающиеся вспышками интереса и страха. Люди опасались его. Им не нравился его вид, его босые ноги и голодные глаза. Эн добрёл до Дюмейн-стрит. И уже там он наткнулся на девочку. На тощую девочку в потрёпанном свитере и грязных джинсах. Она сидела на обрывке картонной коробки, и её жидкая чёлка падала ей на глаза. Она сжимала тощими пальцами пластиковый стакан, в который редкие прохожие бросали центы и мусор, и пахла неаппетитно, но Эн всё равно остановился. Он наблюдал за ней, стоя в тени переулка на противоположной стороне улицы, и рылся в её спутанных уставших эмоциях. Прошло ещё около получаса, прежде чем она поднялась на ноги и вытряхнула из стакана свои деньги. Девочка считала их, и Эн ощутил, как в её сознании вспыхнуло раздражение и разочарование. Возможно, предположил он, ей не хватило денег на что-то очень нужное. На бутылку дешёвого вина или на чашку хорошего кофе. На что-то такое, что скрасило бы её жизнь на улице. В том, что она бродяжничает продолжительное время, он был уверен. Уверен так же, как и в том, что ей, вероятнее всего, нет даже семнадцати лет. Она была худосочной и низкой и от неё неприятно пахло. И Эн уже подумал о том, что ему стоило бы уйти и поискать кого-то другого, но девочка повернулась и небрежно поправила свои волосы. И когда она приподняла их, обнажив тонкую шею, он заметил жилку, бьющуюся под её горлом. Жилку, по которой текла юная горячая кровь. Кровь, которая на вкус могла оказаться куда лучше, чем запах этого тела. Эн облизал пересохшие губы и остался. Он видел, как она закидывает на плечо свой потрёпанный рюкзак и заходит в невзрачное заведеньице уличной еды. И видел, как она выходит оттуда с хот-догом в руках, как жадно ест и облизывает грязные горчичные пальцы. Эн убил её, когда девочка свернула в тихий и тёмный переулок. И когда он пил её кровь из разрезанного запястья, то представлял, что на вкус она, как свежие яблоки и игристое вино. Солнце повисло над городом, но его практически сразу заволокли тяжёлые низкие тучи. Дождя ещё не было, но в ноздри уже забивался запах сырости и надвигающейся грозы. Этот запах заставил Эна ненадолго замереть на пороге своего ветхого дома. Подняв взгляд к небу, он тяжело вздохнул и подумал, сколько ещё дождей выдержит эта крыша, и сколько ещё времени он сможет жить в этом городе. Это были бесконтрольные мысли. Эн отмахнулся от них и перешагнул порог. Внутри царил мягкий полумрак. Внутри пахло сухостью и стариной, и совсем немного хвоей. Эти ароматы смешивались с запахом его крепкого табака и тех мест, где он успел сегодня побывать. Это была неприятная помесь, от которой он хотел избавиться. - Нэ,- позвал он свою сестру, ощущая её клокочущие эмоции. Дверь в конце коридора приоткрылась и оттуда показалась бледная фигура в его чистой рубашке, подсвеченная нечётким серым светом. Эн едва заметно улыбнулся. Сегодня Нэ было немного лучше, и он надеялся, что таблетки, которыми он её накачал, помогают. - Ты уже вернулся?- тихо произнесла она, подходя ближе. - Да,- коротко кивнул тот и отдал ей пакет с последним холодным пончиком.- Ты можешь это съесть,- сказал он.- Я приму душ и после покормлю тебя. Нэ ничего не ответила. Она только сонно протёрла глаза и прижалась к брату, обнимая его за талию. - Ты пахнешь, - шумно втянув воздух, произнесла Нэ. - Отвратительно, да? Эн хотел сказать, что после душа всё изменится, но Нэ подняла на него свой взгляд. В её затуманенных глазах промелькнуло что-то похожее на ревность. Эн ощутил, как это чувство обжигает его изнутри, и как пальцы Нэ сильнее сжимают его грязную помятую рубашку. - Что это?! Что это за запах?!- настойчиво спрашивала Нэ, и пакет выскользнул из её рук, с глухим шелестом падая на пол. Ладонями Нэ заскользила по груди Эна. Она вцепилась в его плечи, и он склонился. Среди запахов улицы и крови, она ощущала тонкий аромат, который будил в ней жажду. - Ты снова им пахнешь,- сбивчиво зашептала Нэ.- Снова… пахнешь… - Я не понимаю о чём ты,- нахмурившись, солгал Эн. Он ощущал эмоции сестры: её интерес, голод, пробужденный чужим запахом, который не выветрился даже после стольких часов блуждания по городу. Это заставило его задуматься о том, помнит ли Нэ, как отличать его эмоции от своих собственных. Чувствует ли она его так же, как и он её. Он предполагал, что такое отношение к этому запаху навеяно им самим. Что это из-за него Нэ так жаждет то, чего не видела и не ощущала. Жаждет, выискивая этот запах в складках его одежды. Эн опасался, что однажды она не сможет справиться со своими желаниями, и они пересилят её страх покидать стены этого дома. Для Эна этот вариант был самым паршивым. Практически смертельным. Ему нужно было прекратить эту слежку и забыть о билете в театр. Эну показалось, что тогда он принял окончательное решение, но, несмотря на это, следующим утром он вновь подался на Ибервиль-стрит. Утро было серым и ранним. Утро пахло ильной рекой и тёплым алкоголем, последними выкуренными сигаретами и наспех заваренным кофе. Ветер гонял по тротуару мусор и обрывки вчерашних газет. Ветер подталкивал в спины редких прохожих, нетвёрдой походкой направляющихся в сторону домов и случайных ночлежек. И в середине недели среди этих людей можно было высмотреть фигуру актёра. Среда и четверг были теми днями, когда его распорядок несколько менялся. В эти дни он не появлялся в Одюбоне, не покупал пончики и не обедал на летней террасе крохотного ресторана морской кухни. Он выходил из своей съёмной квартиры ближе к вечеру и всю ночь проводил среди улочек и заведений Французского квартала, а когда зарождались рассветные сумерки, возвращался на Ибервиль-стрит. Там он покупал хот-дог с двойной горчицей и, выкурив ментоловую сигарету, направлялся спать. И Эн терпеливо ждал этого ритуала, издали наблюдая за тележкой с уличной едой. - Огонька не найдётся?- послышался за спиной знакомый выразительный голос. Он заставил Эна вздрогнуть и оцепенеть, а после как-то устало и шумно вдохнуть воздух. Он не заметил приближения Эйдена. Погрязнув в своих мыслях, он не услышал его шагов и не ощутил знакомых спокойных эмоций. И его запах не щекотал обоняние до тех пор, пока Эн не сделал слишком глубокий вдох. Только после он засунул руку в карман брюк и вытащил зажигалку – ярко-оранжевую и явно новую. Обернувшись, он протянул зажигалку актёру, и на его губах вновь появилась острая усмешка. - Только такой, если устроит, конечно. - Устроит,- коротко ответил Эйден. Он взял зажигалку, покрутил в пальцах и полез в карман за пачкой своих ментоловых сигарет. Курить Эйден не хотел. Он просто нашёл неказистый предлог завести беседу - слямзил, если быть точнее. Сегодня он провёл ночь не совсем так, как обычно, и не там, где всегда, потому на Ибервиль-стрит вернулся куда раньше. Вырулив со стороны Дофин-стрит, он взглядом наткнулся на уже знакомого бродягу из Одюбона. Тот стоял, прислонившись плечом к облупленной кирпичной стене, и сутулился в попытке укрыться от сырого ветра. В их первую встречу Эйден счёл его интересным. Но он знал его тайну. По крайней мере, думал, что знает. И он бы не стал к нему подходить, если бы на фоне рассветных сумерек и подножного мусора, редких прохожих и тёмных витрин закрытых заведений тот не выглядел так одиноко. - Кого-то ждёшь?- полюбопытствовал Эйден. Он всё-таки прикурил и вернул зажигалку владельцу. Тот забрал её, коснувшись тёплыми пальцами чужой руки, и покачал головой: - Нет, не жду,- коротко ответил Эн.- Просто стою и думаю, хочу ли я хот-дог или нет. В какой-то степени сказанное было правдой. Со вчерашнего вечера Эн ничего не ел. Он всю ночь проработал в баре на Бурбон-стрит. В баре малоизвестном и непопулярном. В баре, который, быть может, выглядел даже жалко, где редко бывало много посетителей. Но Эну там было спокойно. Там он пел свои странные душевные песни, и к утру его голос всегда начинал хрипеть. - Как думаешь,- поинтересовался Эн,- хочу или нет? - Если ты голоден, я могу угостить тебя завтраком,- предложил Эйден, стряхивая пепел. Он сделал ещё одну затяжку, выкинул недокуренную сигарету в ближайшую урну и кивнул на противоположную сторону улицы. Там в одном из заведеньиц горел тусклый желтоватый свет. Кафе было крохотным и неприметным, и рекламные вывески на витрине давно поистрепались и выгорели под палящим солнцем, но время от времени Эйден всё равно туда заходил. Правда, заходил обычно один. - Там варят хороший кофе,- продолжил Эйден.- И подают вполне приличные сандвичи. Сможешь нормально поесть. Поразмыслив, Эн коротко кивнул. Он действительно проголодался. И кровь убитой им девочки всё ещё питала его. Так что он не ощущал жажды. А если и ощущал, то она была далёкой и неопасной. Так что он вполне мог позволить себе провести утро иначе: с чашкой крепкого кофе без сахара, с завтраком, лежащим на тарелке, а не завёрнутым в бумажную салфетку, и с кем-то, кого мог бы назвать знакомым. Когда они переходили улицу, Эн молчал. Он прятал руки в карманах своих брюк и шел, слегка сутулясь, и расправил плечи только тогда, когда переступил порог заведения. Внутри пахло моющим средством, обжаренными кофейными зёрнами и жирными подкопчёнными сосисками. Эн заказал себе кофе и сандвич с ветчиной и двойным сыром. Эйден взял то же, что и он. - Не рановато для прогулок? Или у тебя репетиция?- спросил Эн, грея свои бледные пальцы о чашку. Эйден покачал головой. - Всё не так,- сказал он, изогнув в усмешке выразительные губы.- У меня сегодня выходной. Так что мой день, мой вчерашний день, ещё не закончен. У меня был хороший вечер и пропорционально паршивая ночь. И мне бы хотелось провести это утро не так, как обычно. Эйден отпил горячий кофе, поморщился и разбавил его сливками. Он жестом подозвал официанта и добавил к своему заказу яичницу с беконом, салат и вафли. После он перевёл на бродягу из Одюбона взгляд внимательных тёмных глаз. - А ты? Что начёт тебя? Эйден не спрашивал имени своего случайного знакомого: знал, что в определённых кругах это непринято. Не спрашивал, кто он и откуда, но посчитал, что задать вопрос о сегодняшнем дне он всё-таки может. - У меня всё проще,- неопределенно пожав плечами, ответил Эн.- Я работаю в баре. Моя смена закончилась час назад. Я возвращаюсь домой. Он сказал это так, словно у него на самом деле был дом. Настоящий дом, а не то временно пристанище, которое он купил, как говорится, задёшево, чтобы было, где спать. Будто в его жизни всё было гладко, и он бродил по парку босым и заговаривал с незнакомцами только потому, что ему было скучно. Скучно жить свою комфортную жизнь. Скучно быть таким, как все. Эйден кивнул: такой ответ он принял. Принял и не стал спрашивать название бара, в котором работал этот бродяга. Бродяга, который, возможно, таковым и не являлся, но Эйдену нравилось его так называть у себя в голове. И если сказанное было правдой, то он сам никогда не был в этом баре, а таких во Французском квартале было немного. Ему нравились невзрачные бары. Бары душные и тёмные, с дешёвой выпивкой и малоизвестной музыкой. Такие, в которых ошиваются странные личности и оживают ночные легенды. Но те, с кем Эйден привык проводить время, его интерес не разделяли, а он не любил оставаться ночами один. И, может быть, только поэтому он не отыскал нужный бар и не встретил этого бродягу раньше. Эйден думал об этом, когда принесли его завтрак. Аромат копчёного бекона, пряной паприки и сушёного чеснока забился в ноздри. Эйден взял нож и разрезал яичницу пополам. Часть с куском прожаренного мяса он переложил в чужую тарелку. Часть оставил себе. - Я прочитал криминальные новости,- сказал он, рассеянно ковыряясь в салате.- В районе Дюмейн-стрит обнаружили труп зверски убитой девушки. Больше я не нашёл ничего интересного. Эйден дёрнул плечом. Он говорил об этом буднично, хотя наверняка знал, что убита она была той ночью, когда он впервые повстречал этого бродягу. Впрочем, это могло быть всего лишь совпадением. - Может быть, посоветуешь что-то ещё? - Не думал, что ты воспримешь мои слова всерьёз,- усмехнулся Эн. За яичницу он был благодарен. И в качестве благодарности мог подкинуть несколько вариантов для чтения:- Как насчёт Брайт, Лавкрафта, Кинга или Стокера? Для того, кто посчитал, что в криминальной сводке нет ничего интересного, вполне подходящая литература. Эйден улыбнулся и коротко кивнул. Фамилии этих авторов были ему знакомы. Он давно пристрастился к литературе ужасов, и к этому времени успел перелопатить уйму книг. Он покупал их в магазине подержанных товаров, но после всегда возвращал обратно. Эйден бы хотел оставить их все себе, но ему негде их было хранить. Поэтому в своей съёмной комнатушке он держал только несколько тех, которые казались ему действительно особенными. Эйден взял тарелку в руки, откинулся на спинку стула, расслабленно вытянул ноги и пальцами подцепил свой сандвич. Он больше ни о чём не спрашивал и ничего не говорил. И с этого момента распорядок его дня вернулся в привычное русло. Исключением было только то, что обычно он сидел здесь один, а если с кем и разговаривал, то точно не о книгах. Зачастую он ел и просто наблюдал за тем, как редеет рассветная мгла, а небо становится таким же золотистым и ярким, как липкий подкрашенный сахар на королевских пирогах Марди Гра. Ближе к шести, когда город оживал, на противоположной стороне улицы появлялся саксофонист. Мужчина всегда приходил со стороны Дофин-стрит, был грузным и часто помятым, и футляр его саксофона был таким же потрёпанным, как и вся одежда, но играл он воистину божественную музыку. Сегодня музыкант пришёл куда раньше - по воздуху полетела тихая мелодия. Она затекала в приоткрытые окна и смешивалась со звуками этого места: с гулом старых холодильников, шипением раскалённого масла и голосом диктора из телевизора, работающего с приглушённым звуком. - Что-то произошло?- Вопрос был внезапным. Эйден задал его, когда практически доел свой сандвич. Комкая салфетку, он поднял взгляд на бродягу из Одюбона. У того было сосредоточенное и слишком хмурое лицо. - Ничего.- Эн отрицательно покачал головой. Он рассматривал музыканта слишком внимательно, вслушивался в мелодию, ждал, когда тот сфальшивит, но этого так и не случилось. Мелодия была идеальной и чистой, в отличие от того, кто её исполнял. - Просто жаль, что такой талант пропадает впустую. Такие, как он, должны собирать залы, а не мелочь. - Почему же впустую?- беззлобно хмыкнул Эйден.- Присмотрись, весь город у его ног. Каждый день его музыку слушают тысячи людей. И, пожалуй, он счастлив.- Уловив вопросительный взгляд, Эйден продолжил:- В такую рань в этом городе счастливыми могут быть только пьяные, спящие и уличные музыканты. Он не помнил когда и как именно пришёл к такому выводу, но свято верил в эти слова. - Судя по его виду,- начал Эн,- он совмещает в себе два качества: пьянство и музыку. Первое - стимул для второго. Если он сыграет плохо, ему не заплатят. А если не заплатят, он не напьётся. Рано или поздно его руки начнут дрожать настолько сильно, что он больше не сможет играть. Это вряд ли можно назвать счастьем. Эн любил музыку. Она была его отдушиной. Его возможностью абстрагироваться от мира, полного звуков, запахов и эмоций. Иметь возможность читать чужие эмоции - было тем ещё дерьмовым умением. Он часто страдал от головных болей и точно знал, что чувствуют его жертвы перед своей смертью. И знал, что чувствует саксофонист на той стороне улицы. И будь у него чуть больше денег, он бы потратил свой заработанный чай на диск с этой музыкой. Конечно, он бы не стал слушать его, но, глядя на блестящие бока и неказистую обложку, вспоминал бы это раннее и, несмотря на погоду, приятное утро и компанию. - Счастье у каждого своё,- заговорил Эйден, обрывая поток его мыслей.- Если сейчас, в этот самый момент, он счастлив или хотя бы рад тому, что проснулся, это уже неплохо. Может быть, это его последний день. Может, он просто сядет перекурить, задремлет в обнимку с саксофоном и тихо уйдёт,- продолжил он, пожимая плечами. Эйден всего лишь предполагал, потому что в действительности хотел бы, чтобы музыкант жил как можно дольше, приходил каждое утро на Ибервиль-стрит и играл свою музыку. Потому что, по мнению Эйдена, без таких людей этот город утратит свой шарм. Без уличных музыкантов, без торговцев оккультных лавок, без ряженной захмелевшей толпы и даже без странного вида бродяг, шатающихся босиком по ночному парку, здесь, в Орлеане, всё станет пресным. Эн тогда только усмехнулся, но ничего не сказал. Он достал из кармана смятую пачку сигарет. Вспомнил, что не так давно выкурил последнюю, и с сожалением затолкал упаковку обратно. Эйден молчаливо протянул ему свои сигареты. Обычно они редко приходились кому-то по вкусу, но Эн не отказался. По его мнению, это было лучше, чем ничего. Он курил, ел и пил свой кофе, и слушал протяжную музыку, и думал о своём. Эйден занимался тем же. Когда его чашка опустела, он заплатил за их завтрак и, кивнув вместо прощания, ушёл. Он вернулся в свою съёмную комнатушку на Ибервиль-стрит. Он снимал её напополам с Джеем - долговязым кудрявым парнем, который зарабатывал на жизнь тем, что делал мелкие декорации для сцены. Он был отличным мастеров и неплохим соседом, но отличался паталогическим умением влипать в истории и драматизировать всё, что с ним происходило, поэтому все в его окружении были слушателями слезливых историй о несправедливости жизни и отверженных душах. Эйдену доставалось больше прочих, потому он всегда старался минимизировать их общение в утреннее время суток: обычно в это время Джей был пьян и обязательно кем-то кинут. Сегодня повезло меньше. Пить кофе, а после и засыпать пришлось под назойливое брюзжание. После того дня Эйден ещё несколько раз виделся с бродягой из Одюбона. Он так и не узнал его имени, не мог назвать знакомым, потому придумал ему это прозвище. Впрочем, в этом не было необходимости. Ни о нём самом, ни об этих встречах Эйден никому не рассказывал. По большей части их можно было назвать случайными. Они просто сталкивались где-то в районе Канал, Бурбон или Ибервиль-стрит, цеплялись за абсолютно случайную тему и бесцельно бродили по кварталу. В основном разговаривали в компании содовой, хот-догов или китайской еды. Никогда не здоровались и не прощались, не задавали вопросов о личной жизни. Часто обсуждали театр, музыку, литературу и жуткие истории Орлеана и прочих городов США. И чем чаще они встречались, тем больше Эйден уверялся в том, что бродяга из Одюбона не человек. Иногда тот заговаривался и произносил слова, которые давно вышли из обихода, а ещё знал подробности многих убийств, о которых не писали газеты. Постепенно Эйдену начало казаться, что тот следит за ним. Куда бы он ни шёл, даже если это был случайный маршрут, рано или поздно они обязательно сталкивались. Эйден понимал, чем обычно заканчиваются подобные знакомства, но всё равно жаждал этих встреч, хоть и сам не знал почему. Возможно, ему нравилось ходить по лезвию ножа, а может, он просто хотел верить в то, что этот мир не столь прозаичен, как кажется на первый взгляд. Он понимал, что от этого парня, кем бы он ни был, лучше держаться подальше, и одновременно с этим хотел разгадать его тайну, проверить, насколько часто оживают легенды. Однако спустя месяц тот исчез. Эйден приходил в те места, где чаще всего пересекался с безымянным знакомым, но больше его не встречал, и постепенно уверился в том, что тот покинул этот город.