***
Осень близится к её естественному завершению, потому лёгкий морозец покусывает щёки, оставляя на них полосы румянца, и щипает открытые отсутствием шапки уши; потому и прохожие, успевающие мазнуть взглядом по шагающей паре, одеты в разы теплее, кутаются в шарфы и прикрывают холодные носы воротниками кофт или свитеров. Ынче и Рики не исключение: они тоже совсем немного мёрзнут, кутаются в полосатые лоскуты шарфов и прячут чуть покрасневшие пальцы одной руки в карманах, а пальцы второй осторожно переплетают в аккуратный замочек. Мгновенно становится по-особенному тепло. Рики чувствует приятную ткань белых перчаток и охотно греется, прекрасно понимая, что до дома ещё минут пятнадцать. Не то чтобы ему в тягость переносить прохладу, просто изначально он выбрал чересчур лёгкие вещи, которые для прогулки, оказалось, не подошли. Девушка, глянув на Нишимуру, осторожно улыбается, тепло приподнимая уголки губ. В её действиях легко отыскать толику хитрости, только вот Рики на неё даже не смотрит. А ведь Ынче приподнимается на носочки, дабы осторожно чмокнуть покрасневшую щёку, оставляя на ней дольку собственной любви к этому человеку. Конечно, это отчётливо ощутимо, ведь приятный контраст температур остаётся своеобразным ожогом, который виден лишь в своей голове. — Ты чего? — вдруг спрашивает он, вероятно, успев смутиться от такой простецкой нежности. Всё потому, что не принято у них так открыто выражать свои чувства в общественных местах, но Хон как-то перестаёт обращать внимание на это правило. — Просто захотела тебя поцеловать. Она пожимает плечами и, шмыгнув холодным носом, смотрит себе под ноги, оглядывая испачканный прошедшим дождём глянец ботинок. Блики больше не бегают по поверхности, не искрятся так ярко, как и прежде, но Ынче не спешит снимать улыбку с лица. — Не на людях ведь. — Тогда я поцелую тебя вновь, когда мы будем дома. — В ответ на собственные слова снова следует жест в виде пожатых плеч, а Хон бегло переводит взгляд на юношу — он тоже смотрит на неё и улыбается в ответ, потому что не может держать эмоции при себе. Их очень и очень много, они теснят не только черепную коробку, но и грудную клетку, уже заполненную влюблёнными вздохами и толикой горячеватого счастья. Рики чувствует себя дураком, когда признаётся самому себе в том, что влюблён по уши, безоговорочно, однозначно и точно погрязнув в своей возлюбленной. Дорогу они коротают за привычной тишиной, коя так необходима в этой кучной толпе людей, извечно куда-то спешащих и оттягивающих возвращение или прибытие, толкающихся и обходящих прихожих стороной, кричащих и целебно молчащих, живущих и мнимо существующих. Впрочем, Ынче замечает самых разных и всё же признаётся в том, что этот небольшой город вполне живой и настоящих, несмотря на различные обстоятельства. Дом уже виднеется перед глазами, пусть и из-за густого тумана, который можно черпать ложкой, всё перед ними плывёт некой дымкой и размывается, затупляя всегда чёткие силуэты. Бесформенные объекты не интересуют, а вот знакомая и родная пятиэтажка даже манит: хочется тепла и уюта, кои созданы внутри квартиры. Не то чтобы её хорошо видно, но и юноша, и девушка достраивают образ в головах. Рики замечает, что пальцы на второй руке, которую не держали с особой нежностью, ощутимо немеют и перестают работать должным образом, не позволяя юноше подцепить ключи, нырнувшие на самое дно глубокого кармана. Но он справляется с этой задачей, стараясь как можно скорее открыть дверь и не обжечь руки о металлическую ручку.***
Дом — это слово звучит особенно приятно, когда тебя принимают с тёплыми объятьями. Стянув с себя ботинки, Ынче наспех освобождает каждую пуговицу, которых не так уж и много, из собственной петли и снимает пальто, осторожно размещая его на плечиках. Пояс от верхней одежды прячет карман и как можно скорее проходит внутрь, сворачивая в ванную. Лишь придя домой, она осознаёт, как замёрзли её ноги, ранее не объятые тёплыми носками для комфорта. Вторая рука, к слову, тоже чутка пострадала, ведь сейчас она еле функционирует, небрежно цепляясь за ручку крана. Рики неспешно следует за ней, стараясь не торопиться и совсем не понимая, к чему такая резкость. В ванную заглядывает осторожно, лишь намереваясь узнать, зачем Ынче сюда пришла и почему уже набирает горячеватую (вверх поднимаются фантомные полосы пара) воду. — Что ты делаешь? — Ноги буду греть, замёрзла. Хочешь со мной? — повернувшись к юноше, Хон указывает на только-только взволнованную ладонью воду и закатывает штанины до колена, очевидно, ленясь переодеть брюки. — Хочу, почему бы нет. Переняв привычку своей девушки, тоже пожимает плечами после сказанного и повторяет за ней, обнажая голени закатанными джинсами. Ткань грубая, потому чуть давит на колени, но Нишимура потерпит. Впрочем, уже через мгновенье он перестаёт ощущать это неприятное нечто, потому спокойно становится рядом и ждёт, когда вода заполнит половину ванны. Ынче первая погружает ноги и усаживается на тёплый бортик, придерживаясь рукой за близстоящую раковину, а после оборачивается на юношу, как бы призывая сесть рядом. Улыбнувшись ей, Рики послушно оказывается совсем-совсем близко и как-то боязливо (оттого боязливо, что горячую воду совсем не жалует) опускает ступни в воду, шипя от ощущений. Контраст температур вновь ощущается ярко. Как только ноги по голени тонут, Ынче укладывает голову на юношеское плечо и облегчённо вздыхает, дотягиваясь до крана и выключая его совсем. В ванной моментально становится тихо, лишний шум больше не давит на голову, мигрень в которой не так давно сошла на нет. Рики приобнимает девушку за плечи и от уюта, заполнившего крошечную комнатку, дёргает уголком губ. — Где твоя мама? Снова в ночную смену? — Ага. Не думаю, что она так давно ушла. — Она так много работает в последнее время. — Да нет, просто чаще меняется сменами. Теперь ночью её дома редко можно заметить. За крошечным разговором, который, скорее, можно называть краткими фразами, выброшенными ради любопытства, ноги заметно быстро согреваются, а пальцы словно оживляются, начиная двигаться без морозных преград. Рики намеревается выйти первым, потому что не так уж и сильно замёрз, а вот Ынче вслед ему бросает, мол, «ещё немного посижу». Заранее вручив ей полотенце, юноша убирает ноги из воды и наступает на коврик, мягко потирая ступни махровой тканью, которую приготовил для себя. Прежде чем покинуть ванную, он оглядывается на скучающую Ынче, что болтает ногами и волнует остывающую воду ради развлечения, а после кратко целует в макушку — Нишимура с лёгкостью называл бы это собственной привычкой, которую отнять очень тяжело.***
В спальне темновато, ведь её освещает одна бледная лампа, грушевые полосы от которой еле-еле дотягиваются до двери. Рики восседает на кровати, просматривая все чаты в телефоне: во время прогулки просто не мог отвечать всем тем, кто желал что-то спросить или сказать. Вздохнув от накатившей скуки, он заходит в другое приложение, но и там не находит чего-то интересного, что могло бы скоротать время, пока Ынче сидит в ванной. Он и сам не знает, почему она так долго, но когда слышит щелчок выключателя и тихие шаги, направленные к спальне, улыбается. Это приятное чувство вкупе с банальной влюблённостью не дают ему покоя. Осторожно прикрыв за собой дверь, Ынче склоняет голову, будто вновь здороваясь с Нишимурой, а после откладывает уже снятые джинсы на стул с вещами — свитер у неё объёмный и длинный, потому прикрывает обнажённые бёдра. — Согрелась? — Ага, теперь лучше, спасибо. — Да не за что, — Рики усмехается и откладывает телефон на тумбу, нарочно переворачивая его экраном вниз, дабы возможные уведомления не мешали наслаждаться вечером. Нишимура по сей день очень ценит подобные дни, когда вокруг нет привычной родительской суеты, ведь «в доме гости», и когда они могут побыть исключительно в своей вселенной. Подобные моменты они оба берегут прямо под сердцем. — Кстати, — Девушка оборачивается и шагает к кровати, на которой небрежно лежит подаренный плед в цвет грушевых леденцов, а после падает рядом с юношей, приобнимая того за торс. — Я обещала тебя поцеловать. Обещания она сдерживает всегда, по какой бы глупости они ни были даны. И ведь сейчас Ынче тянется к чужой щеке, оставляя горячеватый след от губ и довольствуясь чужой улыбкой в качестве реакции на прикосновение. Но, всё же не сдержавшись, девушка целует ещё пару раз, намереваясь нарочно искривить радостью нишимурово лицо, которое абсолютно точно поддаётся мысленно хотениям Хон. — А я тебя люблю, — игриво шепчет Ынче, склоняя голову к плечу. — И я тебя, — Рики нарочно оттягивает момент, потому что по сей день не может привыкнуть к словесному выражению чувств, но всё же добавляет, — люблю. Услышав удовлетворяющий ответ, девушка и вовсе меняет своё положение, забираясь меж разведённых бёдер парня и прижимаясь спиной к его груди, дабы согреть не только тело, но и душу созданным уютом. Рики мгновенно обнимает девушку за талию и вновь чмокает её в макушку, удобно опрокидываясь на спинку кровати. В комнате становится заметно тише: простыни больше не шуршат, спокойно отлёживаясь на матрасе, уведомления перестают приходить из-за отключённого звука, а юноша и девушка тихонечко нежатся в объятьях. Ынче осторожно поглаживает чужие предплечья, обвитые небесными лентами вен, а Рики скользит ладонями по девичьему животу, скрытому за слоем ткани свитера. Пальцы, пусть и осторожно, но как-то пакостливо приподнимают вещь, успевая оглаживать кожу на бёдрах, только вот это не остаётся незамеченным, — Хон отчётливо чувствует каждое прикосновение. — Рики-я, что ты делаешь? — Что за глупый вопрос? — Глупый здесь только ты, а вопрос вполне очевидный, — за небольшим спором свитер поднимается значительно выше, оголяя каёмку нижнего белья. Нишимура не в силах увидеть, потому что положение для этого неудобное, но мягкое кружево пальцами чувствует. Тяжёлый вздох Рики не намерен игнорировать, потому охотно продолжает, второй рукой придерживая ткань, дабы та не попортила все медленные старания. — Глажу тебя, грею. В комнате, если ты не заметила, тоже прохладно. Свитер мешает ощутить это, да? — усмехается нагло, чем заставляет Ынче возмущённо стукнуть его прямо по руке. — Офигевший совсем! — Но ты меня любишь. — Но я тебя люблю, да, — сдаётся, ибо с этим спорить просто невозможно. Не то чтобы и нужно спорить, просто Нишимура бывает невыносимым, когда дела заходят куда дальше привычных объятий. Рики, приподняв вещь ещё выше, обнажает живот, скрытый за слоем майки, в которой Хон ходит исключительно в прохладные дни, а после укладывает ладонь на горячеватый живот, минуя всякую ткань. Поглаживает осторожно, забираясь пальцами непозволительно ниже, и еле ощутимо огибает край белья, но тут же оказывается остановленным. — Подожди, дай мне снять свитер, иначе я сейчас сгорю в нём. — Я уже чувствую, что ты горячая. Ну, то есть, кожа у тебя горячая из-за этого свитера, — спешно поправляет он, будто пытаясь утешить накатившее возбуждение и остановить чреду недопониманий, хотя Ынче понимает всё верно, тихонько усмехнувшись. На мгновенье отстранившись от юноши, она стягивает несчастный свитер с тела, опрокидывая его за пределы постели, и принимает первоначальное положение. Так ей очень даже хорошо и тепло, что не менее важно, ведь теперь она, действительно, ощущает прохладу, о которой было рассказано ранее. От этого даже кожа покрывается мелкими мурашками — Рики мгновенно замечает это действие, возвращая собственные руки на уже оглаженные участки. Тёплые губы находят себе место на плечах, скрытых, разве что, за тонкой бретелькой майки, оставляя горячеватый и влажный след; после прохладный кончик носа спешит очертить контуры девичьей шеи, чем вызывает очередной поток мурашек, который Ынче не в силах сдерживать. Нишимуровы пальцы же огибают край бежевого кружева и осторожно касаются тёплой молочной кожи, спускаясь ниже и слегка надавливая на влажный клитор, — Хон совсем немного, но вздрагивает, приподнимая колени так, чтобы создать комфортное положение для дальнейших фрикций. Девичьи пальцы находят себе успокоение на чужой шее, совсем немного царапая её заднюю часть ноготками, — девушка заводит одну руку за спину, пытаясь за что-то держаться, а второй сжимает нишимурово бедро. Каждое новое движение, без особых преград оказывающееся на влажных половых губах и доставляющее пагубное удовольствие, оседает прямо в грудной клетке приятной тягучей субстанцией, название для которой Ынче не может найти в голове. А голова заполнена излишней похотью, речи о которой не велось, и одним юношей, вселяющим эти самые непристойные мысли. Упиваясь чужой реакцией на малейшие прикосновения, Рики приподнимает уголки губ и кратко чмокает девушку в плечо — самое удобное и целовательное место в таком положении; далее мягко закусывает зубами молочную кожу, за что получает привычный удар по бедру, мгновенно ослабевший и заменившийся тяжёлым вздохом, граничащим с тихим стоном. Ынче реагирует так исключительно на первое проникновение пальцев в тёплое нутро, а дале свыкается и разводит бёдра чуть шире, дабы облегчить скольжение. Естественной смазки достаточно для того, чтобы каждый новый толчок ощущался приятно и безбожно хорошо. Ынче позволяет себе срывать с уст стоны, ранее щекочущие гортань и горчащие прямо на языке, но лишь изредка прикусывает губу, дабы избавиться от того чувства, что в груди неким стыдом льётся. В то же мгновенье Рики укладывает вторую, точно свободную руку на девичью грудь, довольствуясь идеальным сочетанием размера и ладони, — он всё ещё пребывает в каком-то детском восторге от небольшой груди Хон, обычно объятой лишь тканью майки. — Ты снова без бюста, — констатирует привычный факт, но не выражает недовольства, которого априори быть не может. — А что мне скрывать? — Грудь? — У меня её нет? — усмехается девушка, опрокидывая голову на юношеское плечо в тот момент, когда его большой палец всё же дополняет предыдущие движения, надавливая на малиновую горошину вновь. Звонкий стон задевает проколотую дважды мочку нишимурового уха, оставляя после себя сахарное послевкусие на языке. — Тогда мне нрави… — Замолчи, иначе я перехочу. — Когда такое было вообще, врушка? — Юношеские губы часто-часто клюют щёку Ынче — до малинового румянца. Сама девушка лишь улыбается от этого жеста, но чуть двигает головой, дабы оставить чреду поцелуев. Все по-детски радостные мгновенья заканчиваются вновь: Нишимура приподнимает майку пальцами, стараясь делать это дразняще медленно, дабы вызвать у Хон очередную волну наслаждения, от коей она так норовилась отказаться. Её тело вздрагивает вновь, когда вещь обнажает грудь полностью, позволяя юноше так нагло оглядывать её снова и снова, впитывает образ такой Ынче. Не каждый день ему удаётся видеть девушку, чего уж говорить о подобных моментах. Убрав пальцы, пригревшие себе место ровно в тёплом лоне и испачкавшиеся природной смазкой, Рики остриём языка подцепляет еле заметную венку на девичьей шее и целует смазано, осторожно увлажняя следами кожу. Ладони покоятся на груди, не спеша что-то делать, ведь юноше важно уследить за той тонкой гранью удовольствия, которая будет важна не только ему, но и Хон. Хватает всего мгновения, дабы насладиться парочкой излюбленных поцелуев, — уже в следующее Ынче освобождает себя от чужих ладоней и поворачивается к Нишимуре, удобно устраиваясь меж разведённых бёдер и легко, почти дразняще стягивая майку окончательно. Рики не нарочно, но как-то машинально скользит остриём языка по своей нижней губе и приподнимает голову вверх, как только девушка двигается ближе, будто и не стесняясь собственной обнажённости. Ладони, всё такие же тёплые, обнимают за талию, а глаза поблёскивают некой туманностью, уж слишком сильно выдавая особые желание и чувство, от которого сейчас избавляться совсем не хочется. Ынче замечает каждый скользнувший, затерявшийся в кофейных волнах радужки блик, а после пробегается пальчиками по чужим щекам; наклоняется чуть ниже и чмокает в восхищении приоткрытые губы, улыбаясь сразу же. Пусть белые локоны девушки совсем немного мешают, но Рики их не убирает, вероятно, довольствуясь слишком красивой картиной. — Нишимура, ты пялишься. — И целует вновь, пытаясь выбить юношу из того состояния, в котором он сейчас охотно пребывает. Его губы отзываются еле ощутимо, будто что-то прошептав, но сразу соображают, что стоит ответить на поцелуй, полный чувств и любви. — Я не могу не пялиться. Ынче целует вновь — неспешно, как-то особенно осторожно, мягко, а после размыкает юношеские губы, толкаясь лишь кончиком языка внутрь. Нишимура же не спешит возражать подобным вольностям, довольствуясь властью девушки над самим собой. Юношеские губы, отстранившись от родных, находят себе отличное место на рёбрах, а язык мягко проходится по небольшим ямкам между косточками. Ынче вновь хватается за светлые пряди, успевая массировать кожу голову и чуть сжимая для собственной поддержки. И без того плоский живот убегает прямо из-под губ, делаясь небольшой ямкой, когда Рики опускается ниже, выклёвывая тысячу ожогов из поцелуев. Точек соприкосновения, обжигающих нежную кожу девичьих бёдер, становится гораздо больше, когда юноша обнимает их руками и явно не планирует отпускать, несмотря на толику намёков Ынче о том, что не ей одной нужно быть в обнажённом виде. Вслух не спешит говорить, наслаждаясь приятной тишиной, перебиваемой лишь утяжелённым дыханием. Однако Нишимура послушно выполняет то, что ему молчаливо велят. Не то чтобы сразу понимает, но уже через пару томительных мгновений Хон любуется оголённым изгибами юношеского тела, излюбленного от и до прикосновениями, взглядами и поцелуями. Ещё пара минут уходит на излишнее беспокойство в виде фольгированного квадратика презерватива и дополнительной смазки, без которой комфортное скольжение достижимо далеко не сразу. Рики усаживается на прежнее место, позволяя девушки вновь оказаться сверху, и самостоятельно раскатывает латекс по члену, намеренно задерживаясь, дабы приласкать и себя. Заметив это, Хон ненадолго подвисает, но всё же укладывает свою ладонь поверх юношеской и так сладко улыбается, что Рики не может устоять, — даже готов признаться, что этого взгляда и её руки на своей хватит для того, чтобы так бессовестно кончить. Без излишних фрикций. Но так продолжается всего-ничего, ведь это осознание бьёт тяжёлым молотом по голове, возвращая юношу в реальность, — тогда он начинается действовать. Нишимуровы ладони удобно устраиваются на девичьей пояснице, поглаживая и чуть прижимая к себе для сохранности такого желанного тепла, которое пропадает от совместного бездействия и отсутствия наслаждения друг другом. Атмосфера комнаты больше не имеет значения: настольная лампа, отчаянно пытавшаяся осветить помещение, больше не нужна — она меркнет в глазах, наполненных лишь влюблённостью; парень и девушка, окружённые мягкими поцелуями и прикосновениями, остаются в кромешном одиночестве, наполненном еле различимыми вздохами, ароматом кожи и изредка — тихими голосами. Ынче удобно устраивается на чужих бёдрах и просто нежится в нишимуровых прикосновениях, хоть сама не в силах просто так терпеть. Только вот Рики не торопит, вероятно, давая возможность обойтись совместными ласками без проникновения, — не ему велеть того, что Ынче нужно хотеть. Девушка осторожно прижимается своими губами к родным и двигает бёдрами вперёд, намереваясь создать больше точек для соприкосновения, коих было чуть меньше до этого. Лоно дотрагивается до возбуждённого члена — это ощущение всегда особенно приятно отдаёт импульсами в низ живота, давным-давно сгоревший от обилия чувств. Рики помогает двигаться точно так же, укладывая ладони на бёдра, и неохотно разрывает поцелуй: ему всё же хочется видеть, как меняется выражение родного лица. Ынче закатывает глаза, прикусывая щёку изнутри вновь и пытаясь спасти себя от стонов, но губы предательски теряют тихий вскрик, которым Нишимура довольствуется. Улыбка на его лица сразу же расцветает. Потому пальцами он крепче надавливает на кожу, оставляя красноватые ямки и пытаясь услышать голос Хон вновь, — он кажется неким лекарством от всех недугов, и не так важно, в каком виде это лекарство подаётся. Небольшая ладонь хватается за основание члена, но не спешит двигаться, чтобы отдать порцию приятных ощущений возлюбленному. Ынче осторожно приподнимается и направляет лоснящуюся от уже нанесённой смазки и объятую латексом головку к себе, не смотря даже на то, что сама пытается делать, — взгляд её направлен на припухшие губы юноши, вновь облизанные языком от нехватки прикосновений. Рики же, не обращая на это внимания, смотрит на то, что происходят порядком ниже его губ, — смотрит как-то пристально, подчиняясь чарующе-осторожным действиям Ынче, и с некой мольбой о большем, которую девушка понимает и без лишних слов. Головка вновь проходится по половым губам, испачканным густым слоем смазки, легко их раздвигая, — Хон нетерпеливо опускается ниже, не позволяя себе нарочно медлить, только вот обеспокоенный Рики придерживает её за бёдра плотнее, запрещая делать резких движений. Несмотря на затуманенный похотью и страстью разум, Нишимура оставляет в нём каплю стеклянной трезвости, которая сохраняет безопасность секса. Стон, так нелепо щекочущий стенки горла, подползает ближе, но Ынче не позволяет ему сорваться с губ, осторожно прикусывая их и больше не поглядывая на нишимуровы, которые так и просят поцеловать их вновь; не позволяет ему отбиться о стены и вернуться к ним, поглощённым омутом наслаждения и счастья, обратно и проникнуть в юношеский разум, больше не забитый учёбой, — в его разуме одна лишь Ынче. Впившись пальцами в плечи Рики, девушка, чувствующая себя готовой ко всему, позволяет себе опуститься ниже, раздвигая податливые стенки, обильно покрытые влагой. Воздух между ними вспыхивает — Нишимура чётко ощущает, как становится горячее во всём теле и в комнате, которая пока не имеет особого значения для него; чувствует, как тонет в том удовольствие, кое они сами для себя создают, а после льнёт губами к выступившей венке на девичьей тонкой шее — положение как раз позволяет такие вольности. Девушка, разрешив себе держаться при помощи чужих рук, расслабляется в сладкой истоме, пронзающей её тело вновь и вновь, когда Нишимура приподнимает её бедра и двигает так, как чувствует, — ему кажется это верным, пусть все движения сделаны практически наобум. Ынче опрокидывает голову назад и позволяет самой себе черпать губами еле-еле холодный воздух, наполненный концентрированным блаженством, а после ощущает, как живот приятно сводит от ещё одного толчка, равномерно заполняющего её изнутри. Движения равномерны, но всё равно сводят с ума, и становится ужасно тоскливо, когда они прекращаются, пусть Ынче чувствует: их положение мгновенно меняется, вероятно, упрощая скольжение и другие вещи, которые в предыдущей позе совершенно неуместны. Хон тут же цепляется за чужие плечи и улыбается в знак одобрения такого положения, ведь замечает толику беспокойства. Несмотря на столь резкую смену дел, оба продолжают чувствовать одно и то же: напряжение и возбуждение, созданные ранее, никуда не уходят — нарастают и копятся в животах, понемногу выплёскиваясь лишь томными вздохами и стонами. Это удовольствие, наполненное какой-то неподдельной радостью, убивает их обоих, но о содеянном не жалеет, позволяя двум молодым телам двигаться дальше и осторожно набирать темп по ощущениям. Успокаивающая дорожка с поцелуями осыпает девичьи плечи и остаётся на любимых Нишимурой ключицах; пальцы его осторожно собирают кремовые пряди, что у висков обрезаны короче основной копны, и убирают за уши, дабы оглядеть все любимые очертания под таким углом. Вторая рука придерживает худые бёдра, направляя движения и позволяя двигаться в ответ с таким темпом, который кажется девушке более комфортным и безопасным. Однако оставив при себе все ласки, Нишимура поддаётся на те сладкие чувства, которые кишат в разуме и животе, и чуть резче толкается в тёплое нутро, позволяя кутаться в неге удовольствия. Хон клянётся, что вот-вот сойдёт с ума, но хорошо держится, даже несмотря на все туманности в голове. Рики и Ынче нежатся, двигаются с особым комфортом и подстраиваются под общий такт; смешивают дыхание, оставляя лишь пылкое, разделённое на двоих, и звучащее совсем-совсем рядом. Влажные прикосновения осыпают разгорячённые тела, теряются на покрытой испариной коже и пачкают возлюбленных от и до. Несмотря на чуть растрёпанные волосы, небрежно спадающие льняной чёлкой на юношеский лоб, Ынче замечает угольную бездну в чужих глазах и охотно проваливается туда до тех пор, пока не путается в паутине истомы, предательски оказавшейся для неё чем-то запретным. Нишимура клянётся, что видит то же, и обещает сохранить этот хищный взгляд на чужих зрачках, так пристально гуляющих по его лицу. Рики и не вспомнит, когда в последний раз их истинные желания были обнажены до такой степени, сравнимой, разве что, с извечно бурлящей толпой на улицах. Они обнажают их до самого конца, позволяя забыться друг в друге настолько, что снова сводит живот и ласкающие волны возбуждения бьются где-то в черепной коробке. Лишнего морского шума нет, но Нишимура довольствуется девичьими стонами, такими лёгкими и приятным на слух. Когда их губы снова находят друг друга, оставляя пятнающие ожоги на розоватой коже, Ынче и Рики запоминают их, позволяя выжигать этот момент как очередное хорошее воспоминание, оставшееся в постели. Они многое позволяют друг другу и самим себе — тысяча вольностей, которые обязаны оставаться лишь для их простецкой любви, которую они могут подарить друг другу. Быстрые и отрывистые толчки небрежно подводят парня и девушку к долгожданному блаженному чувству, которое вот-вот затронет нервные окончания и разрешит упасть в нежные объятья, которые будут длиться наверняка всю ночь, томимую страстью. Нишимура всё так же придерживает бёдра и толкается самостоятельно чуть резче, когда замечает слабость в девичьем теле и слышит самый громкий за сегодня стон, наверняка дошедший и до плотных стен комнаты. Ынче окончательно обмякает, утыкаясь лбом в чужое плечо и терпеливо дожидаясь окончания тех толчков, которые помогают Рики сменить болезненное напряжение всё той же слабостью и приятной усталостью. Девичьи острые колени, обвившие чужой торс, подрагивают от долгожданного спокойствия и бездействия, а Нишимура это хорошо чувствует, покидая всё такое же тёплое нутро и заваливаясь рядом. — Хон, ты пялишься. — Он клянётся, что ощущает этот родной, полный восхищения взгляд на себе: он гуляет очень нагло, очерчивая не только острую линию подбородка, но и добираясь до мраморных щёк, до кончика носа, а после и до губ, искусанных не раз за сегодня. — Я не могу не пялиться, верно? Ты чертовски красивый. Сейчас Нишимура не скрывает свою слабость перед комплиментами от возлюбленной, потому позволяет щекам невольно краснеть, покрываться такими нелепым и детским румянцем, — Ынче забавляется от такой реакции. Несмотря на свою приятную усталость, она приподнимается на локтях и пару раз чмокает горячеватые щёки. Рики слышит искренний и задорный смех, выражающий все-все чувства, что теснят грудную клетку девушки и разделяются с юношей напополам. — Знал бы ты, как я люблю твоё смущение. — Больше меня любишь? — Не больше тебя, Рики. Это так, в комплект ко всему тебе и чертам, которые мне особенно нравятся. — Заваливаясь на чужую грудь, девушка напоследок оставляет осторожный поцелуй на шее и приобнимает крепкие плечи, устраиваясь как можно удобнее.