***
Осаму несколько минут уже мялся перед закрытой дверью своего дома. Сердце отбивает бешеный ритм, заполняя голову белым шумом, от чего было сложно здраво соображать. Особенно после случившегося у Накахары дома. Слёзы уже успели высохнуть, в глазах не осталось ни намёка на ураган эмоций, который творится в душе парня. Собственные ноги казались ему деревянными и негнущимися. Всё тело было так сильно напряжено, что сводило суставы слабой волной боли. «Просто скажу, как есть: Чуя попросил помочь с учёбой и после школы мы несколько часов занимались уроками. Совру, что телефон разрядился, поэтому не позвонил и не предупредил…» Дазай сделал глубокий вздох. Было страшно встречаться с отцом после такой вольности, но найти силы и открыть входную дверь всё же удалось. Как бы сильно не хотелось развернуться и сбежать, ноги ступили за порог дома, а ощущение было такое, словно на минное поле. Сделать вид, что всё в порядке и не выдавать никаких эмоций не составило бинтованному труда. Он закрыл за собой дверь и опёрся на дверной косяк, чтобы снять обувь. Не успело пройти и пары минут, как послышался скрип половиц, а тишина нарушилась: — Даю тебе две минуты объясниться, — ледяной тон отца вонзился ржавым лезвием в сердце, от чего была ощутима новая волна адреналина в крови, но Осаму не изменился в лице ни на миг. Он выпрямился и бесстрастно посмотрел мужчине в глаза, придерживая свою школьную сумку за лямку на плече. — Чуя Накахара попросил меня помочь подтянуть его в учёбе по требованию своего отца. После школы пришлось сразу идти к нему домой, чтобы быстрее начать, — голос не дрогнул ни разу, звучал спокойно, как будто текст был заучен ещё за долгие дни до сегодняшнего. — Мой телефон разрядился, не смог позвонить и предупредить, а зарядка дома лежит. Шатен замолчал. Даже дыхание невольно затаил, не имея понятия, чего можно ожидать сейчас от отца. Если тот в хорошем настроении, то, возможно, всё более менее обойдётся. Время, казалось, тянулось целую вечность. Голова гудела и хотелось только сбежать с этого дома, сбежать от ненавистного отца и от всех проблем, на которые было всегда так страшно обращать внимание и думать, как их решать. Ноги болят, а чуть покрасневшие карие глаза кажутся стеклянными. На лице, словно кукольном, не было совсем никаких эмоций. Спасибо, папочка, что хотя бы этому научил. «Иди к себе в комнату», — это было всё, что услышал младший Дазай от отца. И он не стал терять ни секунды, смываясь по лестнице к себе в комнату, где мог закрыть дверь и с лёгким облегчением выдохнуть. «Слишком просто. Что-то явно не так. Или это я уже параноить начинаю?..» Бинтованный скинул сумку в сторону и прошёл к столу. Рука потянулась к выключателю на лампе, и через пару секунд тёмная комната налилась небольшим количеством тёплого света, возвращая себе былой уют. Однако, никакого комфорта не ощущалось абсолютно. Сердце больно сжималось и не прекращало бешено колотиться от дикой и тяжёлой обиды в перемешку с сильным разочарованием. К горлу вновь подкатил колючий ком, мешаюший нормально дышать, а глаза стало щипать от норовившей вновь появиться влаги. «Нельзя. Если отец заметит моё состояние, то просто пиздец мне устроит. Нахрен надо себе жизнь усложнять ещё больше…» Осаму сморгнул едва выступившие слезинки и постарался спокойно сделать глубокий вдох-выдох. Бурю эмоций в душе это не помогло унять, но внешне сдержать вид лица — вполне. Что вообще люди делают после того, как их грубо отшивают, не давая никаких шансов? «Я точно всё испортил, — шатен уселся в кресло и откатился на нём подальше от стола, запрокинув голову. — Слишком бестактно разговаривал, поэтому Чуя передумал со мной общаться, — нога бесконтрольно дёргалась, отстукивая по полу, вызывая этим раздражение. — Я испортил о себе впечатление. Нужно было быть внимательнее и тщательно следить за тем, что болтаю. Чуе должно было быть комфортно со мной, а я как всегда…» Было слишком сложно обвинить Накахару в чём-либо. Если изначально всё не очень удачно сложилось в жизни, то почему сейчас вдруг должно быть можно винить другого человека, а не самого себя? Идеализировать рыжеволосого и самозабвенно видеть источник своих бед только в самом себе было куда легче, чем перекладывать такую ответственность на кого-то. Договориться со своим «Я» можно в любое время и самостоятельно решить, как это будет выглядеть в голове, а с другим человеком это слишком непредсказуемо и страшно. Дазай посмотрел в окно, за которым виднелся вечерний мрак. Душа вновь стала требовать свободы, желать оказаться там, где никто никогда не достанет. Кажется, что такое место можно найти лишь в случае своей смерти, а такой вариант пусть и привлекал, но оставался всё ещё слишком тревожным и не самым лучшим решением. Наверняка всё испорченно ещё не настолько критично. В голове не прекращали крутиться до боли жуткие картинки, произошедшие совсем недавно. Чувство вины и собственной глупости поглощали, не позволяя вырваться и спокойно вздохнуть, посмотреть на более позитивные вещи. Всё внутри как будто сжималось, органы превращались в сплошное месиво. Настолько противно и опустошённо Осаму себя ещё никогда не чувствовал. Быть так жестоко отвергнутым любимым человеком — это то, что оказалось для парня по-настоящему страшным и ранящим. «Осталось не так много до конца учёбы… Потом мы разойдёмся и больше никогда не увидимся, а я так и не скажу тебе, как сильно люблю тебя» Губы растянулись в слабой, кривой улыбке. Стоило только представить тот день, когда возможность увидеть Чую будет последней, как внутри раз за разом что-то рушилось. Липкий страх, как огромный паук, плёл паутину в сердце также, как и все прочие чувства. «Этот чиби такой грубиян, но за столько лет учёбы с ним в одном классе я уже привык к его характеру, просто произошедшее было неожиданным… — Дазай стал утешать себя, даже не замечая этого. Мысли текли одна за другой, без разбора. — Я должен принимать его таким, какой он есть. И не собираюсь злиться или обижаться на него за то, что он просто вот такой. Очень активный и импульсивный. Всё равно остаётся очень красивым и необычайно интересным…» Было не ясно, когда желание биться в истерике и давиться собственными слезами от полученного отказа превратилось в очередные выискивания наилучших черт в Накахаре. И когда сердце вновь начало трепетать от того, насколько у того привлекательная внешность, насколько он кажется удивительным человеком… Это всё ощущается так странно и нелогично, но каждый раз, когда в голове мелькают такие мысли, Осаму просто отмахивается от них, быстро заменяя теми, что кажутся более приятными, чтобы уделить им время. Зачем убиваться по любимому человеку, когда можно в который раз подумать о том, сколько в нём прекрасного и решить, какие детали нужно поменять в себе, чтобы хоть немного понравиться ему?***
Ужин проходил не отлично от предыдущих, но что-то неприятно напряжённое всё равно повисло в воздухе, не давая покоя. Не отпускала мысль, что отец что-то задумал и всё так просто не могло закончиться. Почему-то была уверенность, что по возвращению домой начнётся целый скандал, а завтра на учёбу придётся отправиться с новыми гематомами на теле и, возможно, даже на лице. «Просто потерпеть до отбоя, пока он окончательно не отстанет от меня» Осаму подхватил палочками кусочек мяса и отправил себе в рот, с наслаждением пережёвывая. В который раз он готов высказать матери о том, как же вкусно она готовит, но не может. Пока рядом такой тиран, как Цусима, все ходят как по тонком лезвию. Один неверный шаг — и эта ошибка может запомниться ещё надолго. — Какие оценки за сегодня? — мужчина посмотрел на младшего Дазай, наблюдая за ним так пристально, что тому стало не по себе и хотелось съёжиться, лишь бы не чувствовать этой тяжести. Но он стойко выдерживал тон и взгляд родителя, прекратив есть. Как будто что-то из года в год могло измениться. — Высший балл по всем предметам, — шатен почти не дышал. Каждое такое застолье всё равно было ужасно волнительным, откуда хотелось как можно быстрее скрыться. С отцом никогда не было чувства безопасности и комфорта. Цусима посмотрел в свою миску, словно там плавало что-то странное. Вопросы в самом деле не отличались от тех, которые он обычно задаёт. Единственное, что удивляет бинтованного — почти полное отсутствие реакции отца на его отсутствие дома долгое время без предупреждения. «И почему именно мне так «повезло» с таким отцом? — Осаму опустил глаза. — У всех семьи как семьи, а у меня чёрт пойми что с таким отцом! За что он так ненавидит меня? Как будто я просил, чтоб меня рожали…» Бинтованный глубоко вздохнул и мельком глянул на настенные часы. Скоро можно будет уйти к себе в комнату, избавившись от угнетающего присутствия отца рядом. «Неужели ты в самом деле считаешь себя таким охуенным родителем? Если это так, то почему глядя на тебя у меня возникает только желание сбежать куда подальше, лишь бы твоей морды не видеть? И голоса не слышать. Вообще забыть, как страшный сон…» В сердце что-то неприятно кольнуло. Думать так о собственном родном отце было по истинне больно. И если родители могут завести себе ещё сколько захотят детей, пока не найдут для себя того самого «идеального», то ребёнок менять себе родителей, пока не найдёт тех, с кем ему было бы хорошо, не может. Эта несправедливость вызывала только злость. Родители, значит, не могут терпеть и достойно воспитывать ребёнка, считая его после этого ужасным, после чего берут или рожают нового, а сам ребёнок должен до последнего терпеть к себе такое отношение, имея шанс сбежать только после своего совершеннолетия… И Дазай уже очень давно мечтает о том, как переступит порог этого дома, зная, что больше никогда не вернётся сюда. Не подойдёт даже близко. Скоро это произойдёт. Нужно потерпеть ещё немного.***