***
Время шло, неумолимо двигалось по стрелкам настенных часов, а душевная боль с каждым днём становилась только сильнее. Алкоголь делал боль чуть слабее, но от него образы Слави были только ярче. Он твёрдо решил вернуться даже, не смотря на уговоры разыгравшейся шизофрении, безуспешно пытавшейся ему внушить, что его затея ничем хорошим не закончится. …: Ты меня не слушаешь? Семён игнорировал его, натягивая на себя пальто. В груди снова всё больно сжалось, но решимости меньше не стало. Он должен вернуться в Совёнок и снова оказаться рядом со Славей даже если ему снова придётся для этого умереть. Зима всё такая же неприветливая и холодная, какой была в тот день. Он идёт по той же дороге, по какой в тот день пришёл на остановку. Садится на ту же скамейку и всё так же ждёт свой автобус. – Ай, – Семён сжал пальцами пальто на груди и стиснул зубы, стараясь подавить подступающие к горлу слёзы. Сегодня его душа особенно сильно болит и если раньше боль была хоть и долгой, но не такой сильной, то сегодня она чуть ли не каждые полчаса напоминает о себе острой вспышкой сверхновой. Сверхновой? А в этом слове есть что-то такое… – Вам плохо? – нежный девичий голос прозвучал совсем рядом, сантиметрах в тридцати от его лица. Он не поднял взгляд и всё так же сверлил покрытую снежным ковром брусчатку. – Может скорую вызвать? - Нет, – усмехнулся он, прикусив губу. – Не надо… поболит и… пройдёт… – Вы, – сумочка девушки выскользнула у неё из рук. – Ваша душа… она… она… Девушка смотрела на Семёна с необычайной болью и жалостью, а он всё так же не смотрел на неё, не желал поднимать глаза и стараясь выцепить из моря звуков тот единственный звук, что принадлежит старенькому ЛИАзу с номером 410. – Она умирает, разваливается на части. Душа разваливается? Чушь! Душа не может разваливаться, а уж тем более умирать! – Кто же так с вами жестоко поступил? Девушка садится перед ним. Она снимает чуть промокшие от снега варежки и касается его щёк тёплыми нежными ладонями. Он узнаёт это тепло и отрывает взгляд от пола. – Я могу тебе помочь. Бескрайнее голубое небо виднеется в её глазах, а заплетённые в две косы волосы цвета пшеницы колыхаются на разыгравшемся ветру. – Пойдём со мной, пока ещё что-то можно сде… Мертвенно-холодные пальцы Семёна смыкаются на шее Слави. – Это ты с ним это сделала. Ты! Именно ты! Семён валит Славю на пол. Она со всей силы впивается ногтями в его запястья, но он не обращает на это никакого внимания. – И как же ты ему поможешь, а? – его пальцы смыкаются на шее ещё сильнее. – Ещё один приворот на него наложишь?! Или два? А может снова пять?! В её глазах читается мольба о помощи и непонимание. Она не накладывала на него никаких поворотов и корит себя за то, что по доброте своей душевной решила помочь человеку, которого впервые видит. Если бы она почувствовала в нём хоть крупицу плохого, то просто прошла бы мимо, но он не такой, он не плохой… или она ошиблась, не заметив за умирающей душой безграничного зла? «Я ничего не делала!» Девушка потянулась в карман пальто. Нащупав пальцами средство самообороны, она достала его из кармана, щёлкнула переключатель и всадила его в оголённый участок шеи парня. Он затрясся в конвульсиях и ослабил хватку, позволяя девушке освободиться. Славя выпустила электрошокер из рук, потирая сдавленную шею и пытаясь вернуть себе ровное дыхание. Ей нужно как можно скорее уйти отсюда, а то этот сумасшедший пойдёт за ней и обязательно закончит начатое. Рядом с остановкой пешеходный переход. Славя пошла по нему зная, что если она перейдёт дорогу, то сможет без особого труда затеряться в тех дворах – она росла там, знает каждый поворот, каждую улочку и знает в каком доме должен быть участковый. Мгновения… Электрошоковое оцепенение отпустило Семёна, и он пришёл в себя. Его разум помутился и ненависть к Славе как к человеку, причинившему ему невероятные страдания, взяла верх и пальцы сомкнулись на её шее. Мгновения… Славя бежала в слезах, надежде что выживет и обещании самой себе больше никогда и никому не помогать по доброте душевной. Мгновения… Обледеневшая скользкая дорога, плохая освещённость уличными фонарями и гружённый грузовик известной японской марки. Водитель поздно замечает выбежавшую на дорогу девушку и не успевает среагировать, даже посигналить. Мгновения прошли. Семён словно в замедленной съёмке видел, как грузовик сбил Славю, как она летит как тряпичная кукла вперёд и как падает на асфальт, проехав по льду ещё несколько метров вперёд. – СЛАВЯ!!! – он пронзительно кричит и выбегает на дорогу. Он падает на колени и приподнимает тело девушки, а она… она слабо дышит, ещё жива, струйки крови идут из сломанного носа. – Прости… прости… прости… Сидя на коленях он качается как колосок на ветру, повторяя одно лишь «прости». Глубина неба в её глазах постепенно тускнеет. – Сла… вя, – тихо говорит девушка своё имя. В лёгких булькает, тело разрывает от боли. – Меня так… только… – Не говори ничего! Молчи! Молю, молчи! – Близ… близкие… называют… – Славя, – он прижал её к себе и разрыдался. Эту девушку действительно зовут Славяной с фамилией Феоктистова. Она родилась уже после того, как Советский Союз развалился и именно сегодня ей исполнилось восемнадцать. Она ехала праздновать свой день рождения с любимыми друзьями: Леной, Алисой, Ульяной, Машей, Женей, Шуриком и Сыроежкиным, ласково прозванным в их компании Электроником. Она много смыслила в магии и была ангелом, каких Семён не встречал – чистым, идеальным, непорочным. Она была прекрасной девушкой, почти никогда и никому не желавшей зла, и если бы он только дал ей себе помочь, то она бы все силы приложила, но спасла бы его от той незавидной участи, какую ему, в силу своего эгоизма, уготовила Славя, но из другого мира. Славя испустила последний вздох. Семён крикнул в пустоту и не выпускал безжизненное тело девушки до тех пор, пока работники скорой силой у него её не забрали. Он признался, что это он виноват в её смерти, что хотел убить её из-за того, что девушка, похожая как две капли воды на неё, разрушила всю его жизнь.***
Медицинская комиссия признала его невменяемым, поставив диагноз «Приступообразная шизофрения» и упекли в жёлтый дом с мягкими стенами, заковав в смирительную рубашку. Тот голос в голове, что Семён услышал по возвращению из лагеря, не был похож на тот голос, что был в лагере. От пережитого стресса его разум создал ещё одну личность, а затем ещё одну… и ещё одну, пока их число не достигло пятнадцати и его оригинальная личность не затерялась где-то среди них. Семён приходил в себя на краткий миг лишь за тем, чтобы вновь осознать, что натворила на остановке созданная его разумом третья личность, почувствовать нестерпимую душевную боль и снова уйти на задний план. Цикл бесконечно повторялся на протяжении месяца, а потом жизнь во всех его пятнадцати личностях угасла, оставив лишь оригинал, запертый в теле, позабывшем как ему надо откликаться на команды мозга. Тело повисло безжизненным грузом на обрывках мёртвой души и ещё живом разуме, обрекая Семёна на вечное заточение и отбытие наказания, которое он не заслужил. Он не заслужил такой жестокой участи! Не заслужил прозябать остаток дней в своём безвольном теле! Не заслужил… Если бы он мог сказать хоть слово, то он попросил бы для себя эвтаназию даже зная, что в этой стране она под запретом, надеясь, что кто-то из врачей проявит к нему хоть немного жалости и сделает милосердный укол, что прервал бы его несправедливые страдания...