Укусы, царапины и вообще больновато

Абсолютно избитый, изможденный Тарталья чуть ли не с ног сваливается на пороге. Черт, как же позорно. Сегодня собрание. Снова все будут смотреть на него свысока. Да, он молодой. Да, он не всë умеет. Всë хорошо. Он глубоко дышит. Пилит взглядом пустоту, в которой находит себя. Тарталья кончиками пальцев прикасается к ледяной бетонной стене. Словно у него будет шанс схватиться о гладкую поверхность, если он начнёт падать. Продвигается по длинным коридорам. Фатуйцы не смеют предложить помощи. Они хорошо помнят, чем такое может закончиться. Он наконец-то врывается в зал. Грохот. Двери, закрываясь за ним, громко хлопают. Его шаги отлетают эхом от стен. Все предвестники смотрят на него, а он вынуждает себя улыбнуться. Внутри всё скручивается. Его тошнит. Хотя если его могло ещё чем-то вырвать, то вряд ли бы он так уверенно прошёл бы за своё место, слегка капризно подхватив бокал с вином. Он не пьёт. Не может. Лишь прислоняет к губам и пилит взглядом Арлекино. Вот и зачем она так отделала его? Он облизывает губы. Вино сладкое, интересно, кто выбрал… хочется отпить. Её холодные и безразличные глаза наконец-то обращаются к Тарталья. Он мгновенно робеет. По телу проходит дрожь, мурашки, а главное ажиотаж. Она прикасается к его щеке. Щекотно. Что-то внутри инстинктивно подталкивает его к Арлекино. Он, словно дворовая шавка, тянется к её ладони. Ногти. Острые. Сколько раз они его ранили? Но сейчас чувствовать их на своей коже было прекрасно. Он трётся щекой о столь тёплую ладонь. — Какие нежности! — Дотторе опускает свою папку на стол. — Арлекино развлекается, — Коломбина поворачивает голову в сторону голоса. — не мешай. — Я разве мешаю? — удивляется тот, указывая сам на себя. — Однозначно, — Панталоне поправляет очки, а цепочка звенит, ударяясь то ли о пуговицы, то ли о какую-то отделку. — вообще то мы сегодня собрались, чтобы каждый отчитался, на что они тратят бюджет так как обнаружена значительная дыра… — Если есть дыра, будет и ебля, — смеётся Дотторе, откидывая голову назад, а смех становится всё более и более каркающим. Его кадык ходит туда обратно. Даже лицо слегка краснее от неудержимого смеха. Глаза заплыли слезами, в добавок покраснев. Тарталья отпрянул от Арлекино. Её слова – бред. Семья – самое важное, в разы важнее него самого. Она критик. Пусть хоть тысячу раз победит его, в тысячу первый раз… он станет сильнее. — Именно, — бумаги прилетают прямо в лицо Дотторе. — узнаю кто растранжирил бюджет, выебу мало не покажется. Панталоне не изменяет своей улыбке, а вот не изменят ли он в своей половой жизни уже Тарталью не касается. Хотя оказаться где-то между Дотторе и Панталоне ему откровенно не хотелось бы. Вот только раз дело в деньгах, за Северный банк отчитываться ему. Он закидывает ногу на ногу, игнорируя боль. Расплывается в улыбке. — Честно, точно не знаю, какие именно проблемы и что случилось, — он пожимает плечами, прислоняется вино к губам, имитируя глоток. — но недавно Дотторе брал кредит в нашем банке, тот который для сотрудников, с различными плюшками. Потом досрочно закрыл его, — он делает паузу, упираясь ладонью в щеку. — что да как там дальше, я не знаю, но банк делал всë по правилам. — Дотторе, — это имя виснет в тишине зала, Панталоне ужасно разгневан, хотя заметить это можно лишь потому, как он слегка поправил цепочку для очков. — Я всë отдам, — он поднимает руки вверх, кажется страх его точно не может взять, а вот Панталоне, точно может. В принципе собрание закончено. Тарталья поднимается. Больно, как же чертовски больно. Он морщится. Очень тёплые пальца прикасаются к подбородку и поднимают его. Тарталья смотрит на Арлекино, которая как обычно, стоит ровная, словно натянутая струна. — Хотя бы постарался бы изобразить радость, — она вроде бы и говорит спокойным голосом, но что-то в нём выдаёт удовольствие. — Я буду безумно рад, — он хищно улыбается. — если в следующий раз вы используете ту же технику, чуть-чуть медленнее, а то уже третий раз понять не могу. Она наклоняет голову. Осматривает Тарталью. Дотрагивается до перевязанной руки. Бинт еле держится. Она дёргает за него, кивая. Мол, смотри, ты что совсем ребёнок, что даже себе руки перевязать не можешь. Тарталья недовольно хмурится и обиженно отворачивается, изображая брутальность. Тут же его взгляд возвращают ловкие пальцы, насильно поворачивая подбородок. — Тебе правда захотелось проблем с Дотторе? — голос Арлекино никак не изменяется, но Тарталья снова либо на интуиции, либо на догадках чувствует её эмоции. Она беспокоится. — В любом случае, так как деньги и Северный банк тесно связаны, мне попадёт, — он пожимает плечами и разводит руки. — от кого, разницы нет. — Нет? Что-то мгновенно напрягается. Тарталье становится страшно. Он делает шаг назад и улыбается. — Я буду безумно рад сразиться с вами ещё раз, — он улыбается, пытаясь заставить мозг преобладать над инстинктами. — но сейчас я вынужден признать техническое поражение. Я абсолютно не способен к бою. Теплая рука с лёгкой щекоткой проходит от основания шеи к уху Тартальи. Он инстинктивно прижимается к ладони. Как же горячо и приятно. Мурашки распространяются по всему телу, от места прикосновение, кажется до глаз, которые вот-вот и начнут слезиться. Надо сделать шаг назад. Тарталья, как опытный боец, вполне таки знает, когда нужно уйти, чтобы спастись. Ведь если ты умрёшь, никогда не сможешь победить врага. Но он просто не может отказаться от сказочного удовольствия. — Можете нежиться не здесь? — Панталоне поправляет очки. Арлекино переводит внимательный взгляд с Тартальи на него. Тот не дёргается, вполне достойно держится. Все-таки предвестник. — Сейчас, — кратко отвечает она, тут же её пальцы сжимаются на ухе. — За мной. — Эй эй эй, — кричит Тарталья, еле поспевая за ней. — Ухо! Но его крики игнорируют, а вырваться не получается. Какое же «прекрасное» чувство, когда тебя выводят из зала собраний за ухо и проводят по коридору полного фатуйцев. Её чёткие шаги раздаются эхом. Она ведёт его в очень знакомое место. Кабинет. Тарталья там бывал. Ни раз. Деревянная дверь. Пугающе холодная, как характер Арлекино. Наконец-то его отпускают, садя на стул одним толчком в грудь. — Снимай бинты, — следует один простой приказ. Тарталья закатывает глаза. Конечно же, только бинты. Но правда, они могут помешать. Так что стягивает их в первую очередь. Расстегивает верхние пуговицы рубашки. Одна из них отлетает, звонко ударяясь о пол множество раз и закатываясь под одну из тумбочек. — Шустрый? — хмыкает Арлекино, ставя аптечку на свой стол. На лице Тартальи проскальзывает лёгкое сомнение, от своей собственной самонадеянности. Он расплывается в улыбке, наклоняет голову, разводит руками, слегка пожимая плечами. Он кажется застывает на одно лишнее мгновение, но это позволяет ощутить в полной мере всю ту расслабленность, которой переполнен родной кабинет. — Вам решать, — Тарталья слегка посмеивается. — ваш кабинет, ваши правила, я-то что, я-то лишь жалкий одиннадцатый предвестник. Она хмыкает. Повисает громоздкая тишина, занимающая каждый уголок и по итогу становящаяся обыкновенной. — А ещё рядом с вами ужасно жарко, — он изображает из своих рук веер, машет ими туда-сюда.— можно открыть хотя бы одно окошко? — Простудишься, — отвечает она. Тарталья недовольно выдыхает, опирается локтями на колено и слегка наклоняет голову уже в другу сторону, хмыкает. — Я не ребёнок. — Совсем взрослый? — Арлекино, редкое зрелище, смеётся. — Наглым стал совсем. Она вновь дотрагивается пальцами до подбородка. Указательным и средним. Поворачивает голову большим пальцем сначала в одну, потом в другую сторону. Осматривает ухо, за которое собственно и тащила. — Словно Вы знали меня не наглым, — Тарталья улыбается, с прищуром поглядывая на неё. Его ухо снова хватают. — Ай-ай-ай. — И это очень хорошо, — Арлекино, что неожиданно, хищно улыбается. Она наклоняется к нему. Аккуратно расстегивает пуговицу за пуговицей. Тарталья нервно сглатывает, наблюдая вроде бы безразличным взглядом Арлекино. Но ему хочется верить, что в нём есть предвкушение. Она снимает рубашку, аккуратно складывая её. Кладёт её на стол. Её рука скользит от шеи к ремню. — Снимай, — приказывает она. — Ой-ой-ой, я стесняюсь, — ёрничает он. В ответ он получает ужасно холодный взгляд. Вот от такого реально можно простудиться. Тарталья неосознанно впивается пальцами в стул, кажется он чувствует занозу. Противные мурашки снова напоминают о себе. Арлекино жёстко прижала его к спинке стула. Она двигается слишком быстро. Её чёрные руки на плечах. Ногти в крови. По спине стекают захудалые капли. Но пульсирует только шея с правой стороны. Тарталья откинул голову. Чтобы не издать ни звука ему пришлось прикусить губу. Его укусили. Арлекино слегка отстраняется. Она улыбается. По подбородку стекает красная жидкость. Она водит большим пальцем по ране. Выглядит мечтательной. От каждого соприкосновения с укусом Тарталья приходится давить желание дернуться и лишний раз вздохнуть. Единственное, что в этом помогает, это улыбка. Черт, Арлекино прекрасно улыбается. Он не может оторвать взгляда от неё. — Пожалуйста, прекратите мутузить одно и тоже место, — Тарталья все-таки слегка задыхается, когда она упирается ногтем ему в рану. — Ты, — говорит она с паузой. — мой. — Ладно-ладно, — он кладёт руки ей на талию, вообще скорее предусмотрительно, но отталкивать её не хочется. Арлекино смотрит на его ладони. Хмыкает. Хватает как раз таки за ушибленное, в недавнем сражении, место. Снимает его руки с себя. Переводит взгляд на Тарталью и расплывается в улыбке. — Маленький мальчик, кажется тебе нужен урок, — в комнате зависает гробовая тишина. — потому что единственный, кто спасёт тебя от злого-злого дяденьки доктора, это я. — Славятся все архонты, что он мне сделает? — иронизирует он. — Все-таки я ваш коллега даже если… Ему в рот суют пальцы. Элегантный способ заткнуть. Ногти царапают язык. Но в принципе он понимает, что делать. Он облизывает их. Выражение лица Арлекино перетекает из абсолютно равнодушного в слегка обеспокоенное и наконец-то в довольное. Она не вынимает их из его рта. Прислоняется к плечу зубами и снова кусает. Тарталья чувствует, как зубы отстраняются, чувствует, как за её губами тянется смесь слюни и крови, чувствует на своей коже шершавый язык. Арлекино проводит пальцем по его мурашкам. Он слышит её смешок. К воспалённой коже прислоняются губы. Арлекино нежно целует. Оставляет засосы. Тарталья сам не заметил, как сжал зубы. Но её пальцы даже не дернулись. Он глотает металлический вкус. Облизывает. Сосёт. Она наверняка чувствует, как от каждого её прикосновения дыхание перехватывает, как он слегка задыхается и снова кусает её в надежде заглушить появляющийся стон. — Пожалуйста, — простанывает он. В ответ она кусает ещё раз. Он наконец-то не сдерживает стон. Арлекино отстраняется. Достаёт пальцы, за которыми Тарталья тянется, словно у ребёнка вырвали соску. Она садится к нему на колени. Берёт его руки и кладёт к себе на бёдра. Он лишь может испепелять её мутным взглядом. Сердце бьётся, как бешенное. Черт, она не собирается останавливаться. Его трахнут. Арлекино целует его, не долго, скорее как скромное поощрение. Её язык. О Архонты. Тарталья впивается пальцами ей в бёдра, он знает, что давит слишком сильно, у любого нормального и ненормального человека останутся синяки от такого. А может быть огромные гематомы. — Голову откинь, мешаешь, — она слегка опускается, собрался укусить примерно в районе ключицы. — Черт, завтра важная встреча, — бурчит он, откидывая голову. — мне что надеть всë закрытое? — Зато не замерзнешь. Она впивается зубами. Тарталья чувствует, что у него встал. Арлекино тоже должна это чувствовать при том, что хоть член и сдерживает крепкая ткань брюк, но она буквально сидит на нём. Член упирается ей прямо между ног. — Блять, — шипит он, от очередного укуса. — Стони, — коротко бросает Арлекино. На её подбородке перемешалась кровь и слюни. Она облизывает свои губы и расплывается в улыбке. Она лапает грудь Тартальи. Прикасается к соскам. Тянет. — Хватит издеваться, — он прикусывает губу. Арлекино поднимает взгляд, хмурится и быстро засовывает палец ему в рот. — Лежи. Он облизывает, не отводя глаз от неё. Лижет и лижет. Она трогает его грудь, соски, упирается ногтями в укусы снова и снова. Он задыхается. Стонет и стонет. Появляются новые укусы, новые засосы. Она тычет в них пальцем. Тарталья же только и может, что облизывать указательный и средний и стонать. Стонать. Стонать. И ещё стонать. На глазах наворачиваются слезы. Даже в сражениях она не прикладывала столько усилий, чтобы причинить боль. Но самое худшее, что возбуждение только нарастает. Она позволяет ему забраться ей под рубашку, и он сжимает её горячую кожу на талии. Оттолкнуть её воли уже не хватает. Арлекино берет одну из его рук. Отрывает от себя и кусает запястье, покрытое шрамами с боев. Тарталья стонет, наблюдая как кровь со слюнями так и тянуться за её губами. Она нарочито их не облизывает. Осматривает свою жертву с ног до головы. — Видел бы ты себя, — удовлетворённо хмыкает она. — Сгорел бы от позор… — речь прорывает очередной стон, она в наглую ущипнула низ живота. — Ммм? Что говоришь? — Арлекино тыкает пальцем прямо в стояк. — Как, как? Тарталья сжимает губы. И так кажется всë тело пульсирует из-за боли, губы чуть ли не чешутся, но самое ужасное в этой ситуации, то что он чуть не застонал от одной интонации Арлекино. Он больше не может смирно сидеть. Тарталья резко опускает руки к ней на будра, вжимая её в себе. Он вполне чётко ощущает её пульсацию на себе. Он прижимается подбородком к её груди и смотрит на неё самым хитро-искреннем взглядом. — Я недостаточно хороший и милый мальчик? — он расплывается в улыбке, трясь щекой о её ключицу. — Мне совсем не положена хоть капля награды за мои мучения? Ммм? — Мучения? — он поглаживает его под подбородком, как кошку. — Ты и хороший мальчик? Что за набор несвязанных по смыслу слов? Тарталья тяжело выдыхает, наслаждаясь слабой щекоткой. Даже глаза прикрывает. Арлекино плотнее наседает на него. Тарталья расслабляет руки. Черт, он не мог даже заставить её сесть на себя. Он слишком сильная. Хотя это и хорошо. Это и нравится. Он наблюдает за её выражением лица, глядя снизу вверх. Она снимает с него ремень. Её улыбка пугает. — Есть два пути… — Предпочту быть связанным, — он даже тараторит, вытягивая свои руки вперёд. Арлекино смеётся на весь кабинет, мечтательно тыкая ледяной пряжкой ремня в укус на шее. Она дотрагивается до его плеч. Давит обоими руками на них, проводя до запястьев. Тарталье на мгновение даже кажется, что она просто в наглую лапает его наслаждаясь накаченным телом. Его руки ловко связывают за спиной. Начинается ад. Подчинись или унижаясь плачь. Хотя чаще всего это связано, как и его запястья. Арлекино поднимается из-за чего Тарталья выглядит ещё более растерянным, чем вообще мог бы в этой ситуации. Его снова гладят под подбородком. — Щеночек, — хмыкает она. — подожди секундочку, я не ухожу, — она мягко чмокает его в губы. — как такое создание, как ты, бросить? Тарталья лишь недоверчиво пилит её самым злым взглядом из возможных. Она уже так делала. Она делала вещи и по хуже, бросая его. «Возбудим и не дадим» – вот он слоган её жизни. Она аккуратно снимает с себя рубашку и штаны. Остаётся в одном нижнем бельё. Её подтянутое тело покрыто множеством шрамов… а руки. Черт, этот перетекающий чёрный цвет, словно её руки состоят из обелиска. Она подходит к стулу. Тарталья смирно сидит лишь наблюдая за ней. Волнение закипает в нём и в брюках. Один раз она использовала какую-то мазь на его члене и свалила на собрание. Очень весело было. Когда она вернулась он только и мог, что плакать и умолять. Вряд ли после таких сцен она удовлетвориться чем-то простым. Арлекино стягивает с него брюки и трусы одним рывком. — Мгм, — он снова давит стон. — Не будешь нормально стонать, — она слегка упирается ногтем в головку члена. — в жизни кончить не позволю. Помнишь же правило? — Кончать только с Вашего ебанного разрешения, — сквозь зубы шипит он. На глазах уже наворачиваются слезы. Она нажимает сильнее. — Ебанный тут только ты, — в голосе слышна улыбка. Она наконец-то нормально обхватывает пальцами член. Рука медленно начинает ходить вверх-вниз. — Мхм, — его дыхание становится всë тяжелее и тяжелее. Вздохни перемежаются с стонами иногда боли, иногда наслаждения. Хочется свернуться калачиком, но там внизу он наткнулся на безразличный взгляд Арлекино, поэтому он откидывает голову назад. Кадык ходит туда-сюда. — Ты там ещё в сознании? Арлекино прикусывает кожу на животе, оттягивая её зубами и только потом прокусывая. Кровь стекает вниз, прямо на член. Она слизывает её. — Я же сказала, — она слегка приподнимается, её движения рукой становятся интенсивнее. — стони. Тарталья специально сцепляет зубы. Арлекино прикусывает его сосок, продолжая двигать рукой. Она целует его в ухо значительно ускоряясь. — Черт, — он неожиданно сутулится. — сейчас, сейчас, сейчас, пожалуйста, сильнее, молю. Он всхлипывает. Вот только после этого Арлекино становится нарочито нежной. — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — простанывает он, его плечи уже болят от напряжения, но ремень до жути крепкий. — сильнее, чуточку жестче или не чуточку. Он нервно сглатывает и растерянными глазами смотрит на Арлекино. Она остановилась. Оперлась коленом на край стула, слегка давя бедром на эрегированный член. — Подожди, — стонет Тарталья. — Я здесь стою, — смеётся она. — никуда не ухожу. Она целует его, с языком и примесью крови. Облизывает его губы, покусывает. Весь кабинет заполняют причмокивающие мокрые звуки. — Мхм, — слегка разочарованно он стонет ей в губы. — м, м, м. — Совсем забыл, как говорить? — она отстраняется с абсолютно хищной, довольной и наслаждающийся улыбкой. Её взгляд полностью сосредоточен на нем. Она снова облизывает его крепко сжатые губы. — Мм, пожалуйста, — он слегка тянется к ней, специально наклоняется вперёд, чтобы смотреть снизу вверх. — молю, позвольте кончить. Арлекино гладит его за ухом, треплет волосы. Кусает его губу до крови, вдавливая его в деревянный стул. Во силища то. Тарталья снова стонет. От такого вся его спина будет с гематомой в форме спинки стула. Ему отвешивают две пощёчины, чертовски горячие и сильные. Арлекино хватает его за щеки, тяня вверх. — Щеночек, — она целует его практически нежно. — всё надо заслужить. Она снова прикасается к члену. Снова вверх вниз. Но теперь она кусает его бёдра, каждый шрам облизан, каждое место без шрамов укушено. — Пожалуйста, пожалуйста, — он стонет, чертовски громко стонет, завтра каждый фатуец только и будет рассуждать о том, как умеет стонать один из предвестников. — не останавливайтесь. Прошу. Молю. Я же хороший мальчик? Последние он практически выдавливает из себя. Но это вроде бы работает. Арлекино двигает рукой гораздо быстрее. Он слышит её смех. Черт, только от этого можно кончить. От переизбытка ощущений сводит челюсть. Он не может открыть рот, мучительно мычит что-то. Скорее всего в этом вообще не было смысла. Он не чувствует своих ног, живота и вообще ничего кроме члена и до сих пор пульсирующих укусов. Пальцы, наверное, уже посинели. Хорошо, если потом ему руки ампутировать не придётся. Ремень давит слишком сильно. Спину, ноги, руки, шею, затылок пробивает ток. Арлекино слизывает предэкулят. Тарталья стонет слишком громко. Но что он может поделать? — Позвольте мне кончить, молю, пожалуйста, — во весь голос говорит он.— я не могу, пожалуйста, ещё немного, совсем немного. Ещё… Но она снова останавливается. — Блять, — это единственный членораздельный комментарий, который он может высказать. — блять, блять, блять. Тарталья откидывает голову назад и тяжело дышит. Горячие руки прикасаются к его щекам. Возвращают голову. Заставляют его смотреть на Арлекино. Она по-ангельски улыбается. — Я здесь решаю, когда тебе кончать и достаточно ли ты хороший мальчик, — ему прилетает достаточно жёсткая затрещина. Внутренняя часть щеки разбита. Он сглатывает кровь, хоть зубы не поломались. Он встречается взглядом с ней. Сглатывает и улыбается. — У меня щас пальцы отвалятся, — он наклоняет голову. — а мне кажется руки мне ещё нужны… Арлекино на удивление спокойно обнимает его, развязывая. Кивает на пол. Тарталья встаёт на колени перед ней. — Точно хороший мальчик? — хмыкает она. Он стягивает с неё трусы и прислоняется губами сначала к коже, а потом уже языком находит клитор. Ее стоны – рай для ушей. Он снова и снова вырисовывает абсолютно непонятные символы от клитора до вагины. Хотя по настойчивому нажатию на макушку, он понимает, что сосредоточиться стоит на одном клиторе. С протяжным стоном она отталкивает его голову от себя. Растирает по его губам свою жидкость. — Хороший мальчик? — ухмыляется Тарталья. — Хороший, — соглашается с придыханием Арлекино. Она снова прикасается к его щекам, на которых уже стали появляться синяки. Целует их. Целует губы. Затягивается. Язык, зубы, посасывая и всë, что только можно сделать с чужими губами. Вот она, Арлекино со взглядом полном похоти. Тарталья абсолютно не ощущает свой язык. — Поднимайся уже, — недовольно бурчит она. Тарталья примерно догадывается, что сейчас будет, поэтому откидывая брюки подальше садится на стул. Арлекино за такое сумасбродство в этот раз не ругает. Она достаточно резко садится на него, вводя в себя его член. Все-таки морщится. Кажется ей немного больно. Она двигается. Тарталья растягивает её лифчик. Пальцы слушаются плохо, конечно, столько был связан. Арлекино особо не сопротивляется. У неё своё удовольствие. — Мгм, — стонет Тарталья ей в губы, прикасаясь к нежной коже груди. Сжимает, лапает и издевается над сосками, как только может. Сосёт, облизывает или же просто теребит. Грудь у Арлекино явно достаточно чувствительная. Каждое прикосновение отдаётся лишним сжатием снизу, лишней пульсацией и стоном. Неожиданно её движения становятся гораздо жёстче, но медленнее. Тарталья простанывает проклятье. Он был так близок и снова удовольствие оттягивается. Он разочарованно стонет, прислоняется к её груди щекой, а руки сцепляются на её талии. — Пожалуйста, — устало бубнит он. —чуть-чуть больше. Позвольте уже наконец кончить. Она приподнимает его подбородок и целует. В этот раз услышав учащающиеся стоны, она не останавливается и не сбавляет темп. Тарталья оказывается полностью потерян в ощущении, что здесь ебут именно его. Наконец-то он кончил. — Хороший мальчик, — она приобнимает его. — а теперь пусти. — Мммм. — Я не твоя мама, мальчик, — она давит на его руки. Его пальцы плотно переплелись на ней, не желая отпускать, а уж тем более доставать из неё член. — Может ещё раз? — Тарталья улыбается, но получает щелбан. — Я устала, — она все-таки слазит с него, по внутренней части бедра стекает сперма. — ко всему ещё надо тебя, бедненького, всего обработать. — Злыдня, — фыркает он, надевая свою рубашку. Она достаёт из ящика какое-то средство и залпом впивает. Слегка морщит нос. Накидывает рубашку поверх своего голого тела. Хотя ей явно не холодно. Арлекино открывает аптечку и садится на стол, перекладывая её к себе на колени. Подзывает пальцем к себе. Бинты идеально затянуты, а половина лица переклеена. Тарталья улыбается ей. Оттягивает одну щеку. Часть зубов до сих пор в крови. Арлекино тяжело вздыхает. Залезая ему в рот пальцами, обрабатывает и щеку. *** Панталоне поднимает одну бровь. Осматривает потрепанного Тарталью. Тяжело вздыхает. — Можешь быть чуточку нежнее со своим сыночком? — он поправляет очки под звон цепочки и нервное молчание непричастных фатуйцев. Арлекино оглядывается, пожимая плечами. Мол, где он нашел ей сына. — Тарталья, хоть ты её вразуми, — он утыкаться лицом в документы, бурчит. — Что я? — Тарталья расплывается в улыбке, отхлебывая шампанское. — У меня мама одна, и она меня после моих 14 лет не особо меня жалует. — Именно поэтому надо ставить себя в приоритет, — Арлекино кидает на него холодный взгляд. — Такой своенравной женщине, как Вы, — он разводит руками. — может быть. Для меня была, есть и будет в приоритете только семья. — Ты пожалеешь. — Это просто Вы сумасшедшая, — сдерживая желание, цокнуть, хмыкнуть и в принципе разозлиться, он лишь вежливо улыбается.