Ночной Гость (Night Visitor)

      Комната почему-то казалась знакомой, хоть и было здесь явно темнее, чем привык к тому Драко. Воздух стоял влажный и затхлый, и даже лунного света не проникало, чтобы осветить пространство вокруг. Прищуриваться, чтобы попытаться приноровиться к темноте, делом было гиблым – вокруг стояла кромешная тьма.               В отчаянных попытках нащупать хоть что-нибудь поблизости среди этой всепоглощающей черноты он резко вскинул руки вперед и пошевелил ладонями и пальцами – и встретила его пустота и ничего кроме пустоты.       Единственным утешением служила холодная стена, на которую он тяжело облокотился. Пытаясь с трудом встать на ватных ногах, Драко переместил руки назад и уперся ими в стену. Холодные пальцы скользили по сырой и шероховатой поверхности кирпичей, помогая Драко сориентироваться и медленно – миллиметр за миллиметром – подняться с места.       Стоящая вокруг зловещая тишина внушала ужас, отчего сердце в груди его билось, словно сумасшедшее. Тем не менее Драко продолжал небольшими шагами двигаться вперед в неизвестность. Вслушиваться в звуки стука капель воды о стены родного дома со временем начало приносить хоть какое-то утешение – но и этого слышно не было. Неожиданно ощущение не пощаженной временем неровной поверхности на коже начало сменяться на что-то более гладкое. Слишком много лет прошло с тех пор, как в последний раз он дотрагивался до чего-то подобного, и осознание этого заставило встать его как вкопанного.                   В попытках понять, чем именно являлась новая поверхность под пальцами, он крепко зажмурил глаза. Обеими руками он начал осторожно нащупывать твердь, как вдруг на стене позади зажегся свет. Драко, споткнувшись, отскочил от двери назад, словно обжегшись; сердце забилось еще быстрее, а во рту пересохло.       Сквозь щели проникало небольшое свечение, и теперь Драко мог разглядеть, как напротив губ с каждым резким выдохом образовывался густой туман. В это мгновение прохладный воздух превратился в самый настоящий мороз, который пробирал до костей. От холода его начало трясти, а волосы на спине встали дыбом, и Драко распахнул глаза. Он прекрасно знал, что это могло означать, и потому, чувствуя, как сердце вот-вот готово было выпрыгнуть из груди, Драко развернулся на месте и приготовился бежать.       Дверь распахнулась, и он постарался как можно скорее запрятать немногочисленную горстку своих счастливых воспоминаний как можно дальше за самый сильный мысленный щит, на который был способен. Суровую тьму резко сменил исходящий со стороны двери всеохватывающий белый свет. Драко ослепило, и ему пришлось поморгать несколько раз, чтобы привыкнуть к яркости. В дверном проеме никого не было, но чувство тревоги никуда не пропадало.       Драко нетвердой походкой сделал шаг вперед, чтобы проверить, есть ли кто в коридоре. Собрав последние крупицы смелости, он осмотрел коридор и увидел, что в помещении этих внушающих ужас созданий не было. Не успел он мысленно уверить себя в том что все это являлось плодом его воображения, как вдруг по обе стороны объявились толпы существ в черных капюшонах. При виде торчащих из-под истрепанных одежд длиннющих, покрытых коркой бледных рук, Драко, спотыкаясь и крича, снова попытался бежать как можно дальше.                   Оглушающий крик вырвал Драко из кошмара, который он видел далеко не впервые. Он раздраженно вздохнул, хоть и с неохотой признавал, что был благодарен за то, что доносившееся от камеры неподалеку эхо его разбудило. Каждая живая душа в этом богом забытом месте страдала кошмарами. Кошмарами, что пропитывали собой не только ночь, но и день. Жизнь в Азкабане была лишена роскоши постоянного и стабильного сна. В крошечном пространстве, которое теперь называлось «дом», делать особо было нечего, и потому сон был желанным отвлечением. В конце концов пялиться на одни и те же стены с облезлой краской – которая помимо луны являлась единственным свидетельством того, что время не стояло на месте –  кушать три раза в день тюремную еду и читать одни и те же одобренные министерством книги со временем начинало утомлять.                   Драко откинул истончившееся покрывало и поднялся. Он запустил пятерню в свои короткие волосы, морщась от ощущения холодного пота на коже. Ну хоть высохнет быстро: его подстригли не так давно – маленькие радости жизни, за которые он всегда был благодарен. Все так же стоя, он – припоминая технику, которой его научили во время многочисленных терапевтических сеансов – начал глубоко дышать, благодаря чему учащенное сердцебиение начало приходить в норму.                     Конечно нужно было сказать «спасибо»: за те четыре года, что он отсидел, вся система полностью изменилась. Не было больше мерзких охранников, что непрестанно следили за заключенными. Вместо них надзиратели теперь относились к большинству постояльцев каменной крепости более-менее по-человечески. В камерах теперь стояла относительно приличная мебель. Вместо набитых сеном коек были металлические кровати с довольно мягкими матрасами – после сна на них спина не болела. В углу унылой каморки одиноко стояли стол с единственным деревянным стулом. Над столом висела небольшая покрытая толстым слоем пыли полка, на которой находилось три книги: «Искусство войны», «Метаморфозы» и «Молчание ягнят».              Одним движением Драко запрокинул голову в сторону высокого окна без стекол и попытался прислушаться к запаху осеннего воздуха. Если закрыть глаза и хорошенько сосредоточиться, то можно было даже представить, как солнце, поднимаясь из-за горизонта, окрашивает утреннее небо в розовые тона.       Драко посмотрел на кровать и почувствовал соблазн снова уснуть; для завтрака было все еще слишком рано, но усталости он больше не чувствовал. Он посмотрел в сторону от кровати и наткнулся взглядом на свидетельство его последнего провала. При виде чертового письма, что никак не писалось, он внутренне застонал.       По правде говоря, он вполне бы пережил, если бы так его никогда и не отправил бы, вот только завершать очередную встречу с матерью ее негласным разочарованием не хотелось.                   — Драко, ты подумал над тем, что я говорила тебе по поводу написания писем?       — Тебе полегчает, если простишь самого себя, Драко.       — Я на днях встретилась с Гарри. Дела у него идут неплохо. Может, тебе стоит ему написать.       — Не кори себя слишком сильно. Теодор вот, дружит с большинством из них и отзывается о них в исключительно положительном ключе. Уверена, тебя удивит то, как они к тебе отнесутся.       — Прошло слишком много времени, сын. Пора отпустить прошлое и идти вперед.       Легко ей говорить такое, ведь не она была тут заперта, и не ее репутация навсегда была опорочена. Да и как вообще, Салазар побери, может какое-то там письмо построить мосты, что он сжег?       Он понимал, что намерения матери были исключительно благими. Ей не хотелось, чтобы он страдал из-за ошибок юности больше, чем она сама. Она изо всех сил старалась исправить ошибки отца – в частности, то, что он встал на сторону безносого полукровки.       Последние четыре года жизни Драко провел в этой жалкой мрачной комнате, рефлексируя над тем, что он натворил. Снова и снова прокручивая в голове мысли о суровой реальности, о том, что то, чему он в юности научился у своих родителей было ксенофобской, полной ненависти ложью. Путь к осознанию этого факта был долгим и тернистым: не секрет, что вырос он боготворя своего отца во всех отношениях.       Для молодого Драко слово Люциуса Малфоя было законом. Его отец, который был воспитан так же, как он впоследствии воспитывал Драко, настойчиво учил его тому, что чистокровные волшебники стояли выше маглорожденных и полукровок – исходя из чего и вел себя соответствующе. В конце концов, Малфои были не просто чистокровными. Они стояли выше всех. И именно это чувство превосходства превратило его в фанатичного, трусливого невежественного волшебника, которого он из себя представлял четыре года назад.       Только на шестом курсе Хогвартса Драко начал ставить под сомнение решения своих родителей. То, как они отстаивали воззрения Волдеморта его изменило. Благодаря невыполнимому заданию, что было ему поручено взамен на спасение семьи, Драко понял, что он не был похож ни на своего отца, ни на других пожирателей: мораль и эмпатия были ему не чужды. И именно в тот самый момент, когда он стоял перед Дамблдором, Драко впервые осознал, что все, чему его учили всю жизнь было ложью.       Для того чтобы это понять, посещать назначенные Азкабаном принудительные уроки или сеансы с терапевтом два раза в неделю ему было не нужно. Он прекрасно знал, что всего-навсего был мальчиком, которым ловко манипулировали. И все же, поговорить с кем-нибудь об этом обо всем – помогало.       Несмотря на попытки обновленного Министерства превратить Азкабан в место более-менее способствующее реабилитации – одобренная выборка книг на полках, стол, стул и другие мелкие благости им все же предоставлялись – горькая правда заключалась в том, что тюрьма в конечном счете оставалось тюрьмой.       Да и в целом место это все так же оставалось мрачным, сырым и темным. Сквозь древнюю кладку камней, что обносила здание, тут просачивалась вода, а вокруг стояла вечная темнота, если не считать глухого освещения в коридорах, которые тушили по ночам, да маленького окошка; маленького настолько, что человеку через него пролезть было бы не под силу.       Драко встал рядом со стулом из темного дерева. Дерево это выглядело темнее, чем по идее должно было, и виной тому были либо излишняя темнота, либо то, что сохранности натурального дерева соленый воздух не способствовал. Драко пнул ножку стула, но тот едва сдвинулся с места: стул был добротным, таким же крепким, как каменные стены вокруг; таким же безжалостно не прощающим ошибок. О, как он ненавидел этот стул. И все же Драко уселся и пододвинул стул ближе к столу. Он схватился за перо, но рука повисла над пустым пергаментом.                   Сидеть часами напролет с пером в ладони и пытаться придумать, что же написать Шрамоголовому стало уже рутиной.                   — Интересно, можно ли вставить «ты – везучий засранец, Гарри Поттер»? — с улыбкой прошептал он.                    Драко откинул голову назад и глубоко призадумался над тем, что же такого написать в письме. Каждое утро его состояло из того, чтобы пялиться на пустой пергамент. Он просто не мог найти подходящих слов. Стыд, что чувствовал Драко, наслаивался на то, что особым желанием выражать извинения в письменном виде он не горел. Он убеждал себя в том, что письмо было самым оптимальным вариантом, так как произнести такое Поттеру в лицо он никогда не сможет. Драко сам перед собой признавал, что все так же был трусом. Он потер глаза и решил не тянуть волынку. Глубоко вздохнув, Драко собрался с мыслями и принялся писать свое первое письмо с извинениями.                   Откуда-то со стороны раздался громкий стук – это тюремщик приволок еду. Шум застал Драко врасплох, и он снова переключил внимание на обстановку в комнате. Он тут же осознал, что провел над черновиком письма больше времени, чем готов был признать. Он потянулся и начал разминать левую руку, размышляя при этом о том, что черновик этот выглядел лучше, чем его первая попытка написать хоть что-нибудь месяцы назад.                   Драко был уверен, что получит ответ от Мальчика, Который Выжил. Вежливое письмо с извинением еще вежливее, даже если Поттера и не в чем было винить. Особенно учитывая то, что с самого начала Поттер пытался сделать так, чтобы вынесенный ему, Драко, приговор отменили. Но Министерство очень хотело сделать из дела Драко показательный пример. Да и не то, чтобы он попытался опротестовать вынесенное решение.                   Драко потянулся к потрепанному одеялу и вспомнил о бесчисленном количестве аккуратно собранных в стопку и спрятанных под матрасом подальше от любопытных глаз законченных черновиков. Когда Драко впервые решил написать людям, которым по его мнению он причинил страдания, мозг его мог сосредоточиться только на одной неприступной ведьме. Она, пожалуй, была единственной, кто по-настоящему заслужил его извинений, но парализующий страх того, что она их не примет просто не давал ему отправить бесконечные черновики писем, которые хранились у него под матрасом. А вероятность того, что она вообще не ответит была даже хуже того, чтобы быть отверженным. Она же может проигнорировать письмо или вообще его сжечь. Драко не думал, что она будет снисходительнее Поттера по той простой причине, что поводов у нее на то, чтобы никогда не принять его извинений или покаяния было многим больше.                   Ну и по правде говоря, Драко и сам считал, что проигнорировать его было бы разумнее всего.                   Драко начал уплетать свой убогий обед, параллельно пробегаясь широко раскрытыми глазами по содержанию самого последнего черновика и решая закончить его сегодня. Он осторожно взял чистый пергамент и мысленно составил перечень того, что в последнем из набросков по его мнению звучало уместно, что звучало слишком дружелюбно, а что на него вообще было не похоже. В итоге Драко писал и переписывал до тех пор, пока не погасили факелы в коридоре. Закончив, он положил сложенную втрое бумагу в конверт и запечатал его, чувствуя при этом, что даже после всего лишь одного письма на душе стало чуточку легче. На мгновение Драко стало любопытно, почувствовал ли бы он себя так же, если бы набрался смелости и все-таки отправил бы ей одно из писем, что сокрыты под матрасом.                   Он поднялся с места и начал разминать затекшие мышцы, как вдруг взгляд его упал на нетронутый ужин. Драко попросил надзирателя, чтобы тот отложил его порцию в сторону, так как собирался поесть сразу после того, как закончит писать, но в кои-то веки потерял счет времени, а ужинать так поздно ему совсем не хотелось.                   Драко в два шага подошел к кровати и обратил свой взор вверх к окну. Приподнимая плечи вверх и откидывая их назад, он посчитал, что немного свежего воздуха перед сном ему совсем не повредит, а даже наоборот, даст время поразмышлять над тем, стоит ли отправлять то, другое письмо.  

//||\\ //||\\ //||\\ //||\\ //||\\ //||\\ //||\\ //||\\ //||\\ //||\\ //||\\ //||\\ //||\\ //||\\

        Следующим утром Драко проснулся от такого редкого сна без сновидений. Он со стоном приподнялся на кровати и увидел стоящего за решетками его железной клетки надзирателя.                   — Есть для меня сегодня почта?       Жизнерадостность в голосе надзирателя раздражала Драко. В таком скорбном обиталище места ей не было.       — Да. У меня тут два… одно письмо, — ответил он на ходу к столу, передумав при этом в последний момент насчет того, как поступить со вторым письмом.       Подойдя поближе к охраннику, что отвечал за почту, Драко почувствовал, как конечности охватила нервная дрожь. Ладони его вспотели, и у него было ощущение, будто он передавал частичку своего достоинства.       Надзиратель отметил, чье имя было написано аккуратным почерком на конверте, и усмехнулся.       — Что, Малфой, набрался-таки смелости?       В ответ Драко закатил глаза – Август был единственным надзирателем, который относился к нему не как к заключенному, а как к волшебнику.       — Занимайся своим делом, Август.                   Август уже сделал шаг назад и собрался идти дальше, как Драко его остановил.                   — Подожди. Когда ты обычно отсылаешь письма?                   — Ночью. Собираем все письма, а потом назначаем сов, чтобы их доставили.                   — Хорошо, — натянуто улыбнувшись ответил Драко надзирателю.   

***

        Положив ладонь на ручку входной двери Гриммо, 12 – место, которое последние два года она называла своим домом – Гермиона почувствовала, как растворяется крошечная часть внутреннего напряжения. При входе внутрь ее встретил хорошо освещённый коридор; Гермиона стянула мантию с плеч и, повесив ее на крючок рядом с дверью, почувствовала, как еще одна небольшая часть этого самого напряжения оставляет ее. Другая его часть, на этот раз многим больше, отошла назад, когда она наконец-то высвободила волосы из вызывающего мигрень тугого пучка, который носила весь день. Тихо помурлыкав, довольная Гермиона дала кудрям рассыпаться каскадом по спине – она потрясла ими туда-сюда, и от ощущения того, как разметались волосы ее по телу ее пробежала приятная дрожь. Она поставила портфель на пол и отбросила в сторону туфли на небольшом каблучке, массируя при этом кожу головы и молясь о том, чтобы мучащая ее головная боль отступила.                   — Гарри! Я дома, —  объявила она о своем присутствии, проходя одновременно с этим в гостиную и в надежде расслабиться перед ужином плюхаясь в любимое мягкое кресло.                   — Ох, Гермиона. Знаю, что обещал приготовить ужин, но меня задержали на работе. Дурацкие документы и все такое. Я сам только десять минут назад вернулся, — в голосе Гарри слышалось раскаяние, будто то, что он нарушил обещание приготовить ужин могло разрушить их дружбу.                   — Значит, снова пицца? — со смехом сказала Гермиона и поднялась с места, намереваясь отправиться в пиццерию в конце улицы.                   — Нет-нет, если уж кто и пойдет, так это я. Вернусь через пятнадцать минут! — несясь по коридору бросил на прощание Гарри; было слышно, как открылась и закрылась входная дверь.                   Покачав головой, Гермиона решила освежиться перед его возвращением. Сегодня, после целого дня проведенного за примитивной работой в Отделе магического правопорядка она чувствовала себя особенно измотанной – даже пообедать времени у нее не нашлось. Последний из ее законопроектов относительно Азкабана был отклонен, что, наверное, тоже выбило ее из колеи. До настоящего момента настроение ее было испорчено, да и аппетита особого не было.                     Работу свою Гермиона любила. Ей нравилось помогать строить лучшее будущее магического общества, частью которого она была. Но сегодняшнее фиаско по поводу проведения дальнейших реформ поселило в ней сомнения, наряду со страхом провала и неуверенностью в себе.                   Со времен Второй магической войны прошло уже несколько лет, наполненных скорбью, залечиванием душевных ран и попытками отпустить. Конечно, все эти приключения и перипетии, с которыми она постоянно сталкивалась, начиная с Хэллоуина на первом курсе, того стоили. Все они привели к тому, что она обнаружила много нового насчет себя, своих друзей и нашла в себе силы для того, чтобы пережить трагедию потери близких.                   Добравшись до своей комнаты, она покопалась в шкафу в поисках футболки и серых домашних штанов. Пульсирующая головная боль так и норовила лишить ее последних капель терпения и перерасти в мигрень, что напомнило о необходимости найти обезболивающее зелье.                   Со времен войны мигрени ее были настолько сильными, что порой было сложно подавить тошноту. Мигрени эти постоянно возвращались, ровно, как и кошмары – побочные эффекты, которые наконец начали потихоньку ослабевать. Пробравшись сквозь разложенные по полу стопки книг, Гермиона подошла к шкафчику, где хранились ее зелья. Она взяла синий флакон и, запрокинув голову, почувствовала в горле спазм, вызванный холодной жидкостью. Полностью проглотив зелье она ощутила, как магия пропитывает ее полностью и распространяется в голову.                     Гермиона уставилась на свое отражение и ужаснулась увиденным. Тушь размазалась под ее карего цвета глазами, а кожа была чуть ли не болезненного желтого оттенка.                   Она выглядела уставшей.                   Гермиона умыла лицо холодной водой и мягко протерла глаза ватой, смоченной в жидкости для снятия макияжа, после чего снова критически осмотрела себя в зеркале. Выглядела она теперь живее, чем несколько минут назад. Довольная своим отражением, Гермиона направилась обратно вниз по лестнице, успев как раз к приходу Гарри, который только что прошел перед ней на кухню с двумя коробками пиццы.                   Усевшись за относительно новый обеденный стол, Гарри приоткрыл верхнюю коробку пиццы, после чего с усмешкой передал ее Гермионе. Затем он налил полный стакан ледяной «Колы» и протянул его ей через стол. Она улыбнулась тому, каким он был заботливым, и как всегда немного удивилась – хоть и без основательно – тому, как хорошо он ее знал.                   Открыв коробку, Гермиона поморщила нос.                   «Или нет», — подумала она, пытаясь сгладить свою непроизвольную реакцию и решая ничего ему не говорить.                   — Что такое? — Гарри, к сожалению, все же уловил ее едва заметную гримасу.                   — Ты знаешь, что я не люблю грибы. Но ничего страшного, — мягко сказала она. Гарри осознал свою ошибку, отчего лицо его погрустнело, и Гермиона тут же поспешила его утешить, как оно обычно бывало. — Серьезно, не переживай. Я могу просто их снять, — произнесла она, показательно убирая грибы с пиццы и подавляя чувство отвращения, — Видишь? Не проблема, Гарри.                   — Ну ладно. Как прошел твой день? — несмотря на усталость на лице Гарри снова появилась легкая улыбка, и он откусил кусок своей пиццы.                    — Да как обычно. Подготовка проектов, заполнение документов, согласование расписания слушаний и чтение существующих законов, — пожав плечами ответила она, вытаскивая грибы, что спрятались в сыре.                   — Гермиона, с тобой все в порядке? Это все из-за грибов, да? — спросил Гарри, очевидно заметив отсутствие в ее ответе энтузиазма.                   Гермиона весело на него посмотрела и при виде такого серьезного выражения на его лице разразилась смехом.                   — Да, Гарри. Они самые всему виной. Эти мерзейшие представители царства грибов испортили мне весь день. Прокляни их!                   — Ну а что тогда? — Гарри широко раскрыл глаза на такое пафосное изложение уныния.                   Тяжело вздохнув, Гермиона все же решила ответить честно.                   — Серьезно, Гарри, ничего такого не случилось. Просто после сегодняшнего дня я полностью вымоталась. Из-за стресса на работе на этой неделе спала я плохо, а прошлой ночью мне вообще опять приснился кошмар.                   — Хочешь об этом поговорить? — спросил Гарри, накрыл ее руку ладонью и сильно ее сжал, чтобы напомнить ей о реальности и не дать упасть в наполненные ужасом воспоминания о прошлом.                   Она помахала куском пиццы у него перед носом и помотала головой:                   — Не о чем тут говорить. Мы вдоволь в деталях наобсуждали эти воспоминания. Ничего нового. Да и вообще, это не проблема. Меня просто раздражает, что это прерывает мой сон. Сегодня я приму зелье «Сна Без Сновидений», просто, чтобы дать мозгу отдохнуть, — нежно улыбнувшись уверила она его. Она перевернула руку и сжала его ладонь в ответ, после чего осторожно высвободилась из его хватки.                   Гермиона была неимоверно благодарна тому, что Гарри присутствовал в ее жизни. Он всегда старался о ней заботиться. Если после очередного кошмара ей нужна была его поддержка, она точно знала, что могла на него положиться. Знала, что он будет тут как тут – готовый сжать ее в братских объятиях, как в тот раз, когда она не сдержалась и то, что произошло с ее родителями в конце концов ее надломило.                   Гермиона знала, что он тоже испытывал чувство вины, а может даже и ответственности по отношению к ней, и не важно, сколько раз она пыталась убедить его в обратном. Мерлин, сколько раз она твердила ему, что их невзгоды – на двоих, и никто из них не виноват в бедах другого. У них у обоих были свои демоны, одолевать которых нужно было одного за другим, но делали они это вместе – держа друг друга в объятиях и поддерживая. Для этого друзья… нет, семья и существовала. А Гарри совершенно определенно был ее семьей.                   Гермиона поднесла к губам стакан, чтобы запить пиццу, и краем глаза заметила, как Гарри все не сводит с нее глаз. Похоже, сменять тему разговора он не желал.                   — Что такое, Гарри? — медленно произнесла она, надеясь на то, что он поймет намек и все-таки не станет ее донимать.                   — Жду, пока расскажешь, что тебя беспокоит, — нахмурившись произнес он вопреки ее ожиданиям.                   Гермиона раздраженно вздохнула.                   — Как оказалось, мой последний законопроект забраковали.                   — На каком это основании? — Гарри был откровенно удивлен. — Ты столько сделала для того, чтобы преобразовать Азкабан. Столько изменений привнесла ради прогресса магического сообщества. А теперь что, откуда ни возьмись не доверяют тебе по вопросам здоровья что ли?                   — Тут дело не столько в доверии ко мне, сколько в предвзятом отношении к заключенным в общем. Начальство вернуло бумаги со словами, что заключенных в Азкабан не отдыхать отправили, и что изменений на сегодняшний день и так достаточно – по их словам их даже больше, чем они вообще заслуживают.                   — Ну, Гермиона, не то, чтобы я был несогласен. Ты уже смогла протолкнуть доступ к книгам, которые даже постоянно обновляют, и посещение различных занятий – и профессиональных, и обучающих. В Азкабане теперь даже услуги психологов, которые каждым из заключенных беседуют индивидуально есть.                   — И? Неплохо же это все до этого момента работало! — прервала она его. Пусть только попробует сказать что-нибудь плохое по поводу нововведений, которые она с таким трудом последние несколько лет приводила в исполнение. Не дав ему шанса ответить, она продолжила: — Эти реформы уже приносят плоды. Гарри, если мы перестанем пытаться улучшить мир, в котором живем, то очень быстро введем себя в заблуждение и начнем верить в то, что все и так нормально. Но мы всегда должны стремиться совершенствовать как себя, так и свои поступки. Я горжусь тем, чего смогла достичь при помощи Визенгамота. И магловскими книгами для отвлечения и переобучения, и психотерапевтами, которые помогают стереть и улучшить мировосприятие, с которым они все оказались в тюрьме. Да даже курсы профессиональной подготовки – это важная ступень успешной реинтеграции. Потому что то, что существует целое поколение неблагополучных заключенных, считающих, что смогут стать полезными членами общества – многое значит. И это даже еще не все.                   — Пока что заключенные отбывают свое наказание и проблем не создают, это да. Но мы все равно пристально за ними наблюдаем. Конечно, мы доверяем твоим проектам, но… — Гарри поморщился и запустил пятерню в волосы, — … им мы – я имею в виду аврорат – не доверяем.                    — Но Малфою-то ты доверяешь, а он тоже все еще отбывает наказание, — сложив на груди руки произнесла Гермиона и пристально посмотрела на Гарри.                   Гарри превратился в ярого защитника Малфоя. Каждый раз, когда разговор заходил об Азкабане, и Малфой становился частью обсуждения, Гарри настаивал на том, что тот не был плохим парнем – просто заблудшей душой. Когда четыре года назад у него не получилось добиться освобождения Малфоя, как то получилось с Нарциссой, Гарри был просто разбит. Про себя Гермиона задавалась вопросом, не считал ли Гарри, что с ее помощью у него получилось бы добиться сокращения срока Малфоя.                   Склонив голову набок, Гермиона наблюдала за тем, как поморщился от ее тона Гарри. То, что она не особо доверяла хорьку – да и в целом он ей не сильно нравился – было правдой. Как бы она ни пыталась отрицать, в детстве он принес ей много страданий. Но ненависти к блондину она не испытывала точно.                   — Гермиона, — Гарри тяжело вздохнул и стянул очки, чтобы протереть их краем футболки. Он нацепил их обратно на нос и продолжил. — Мы об этом уже говорили.                   Гермиона уже было открыла рот, чтобы произнести что-то в ответ, но Гарри жестом поднятой руки заставил ее замолчать.                   — Я не утверждаю, что он славный парень. Мы ведь на деле и не знаем его вне войны и общей непростой истории. Но по сравнению с остальными уродами, которые там сидят, дело Малфоя совсем не заслуживало приговора в пять лет.                   — Тут ты прав.                   Она почувствовала, что аргументов против сказанного у нее не было, и не знала, что еще можно было на это сказать. В итоге она решила стряхнуть с себя туманные мысли о Малфое, которые заполонили ее разум, как только о нем зашел разговор, и попыталась вернуться к обсуждению ее «провального» законопроекта.                   — Я всего-то предлагаю предоставить доступ к медицинскому обслуживанию. Социальная и моральная ответственность правительства распространяется на всех членов магического сообщества. Нельзя же убивать их убогой гигиеной. Более того, если после их освобождения состояние здоровья у них ухудшено из-за плохого питания, нехватки физической нагрузки и за неимением доступа к свежему воздуху, они становятся еще большим социальным бременем, — ее голос постепенно повышался. — Ты только посмотри, что случилось с Люциусом Малфоем: умер от обычной простуды.       — Ладно-ладно, убедила. Как я могу тебе помочь?                   — Никак, Гарри. Или по крайней мере не сейчас. Продолжу дорабатывать законопроект и утру им всем нос. Я всегда добивалась своего – никакие отказы меня не останавливали, не смотря на все их хамство.       У нее неожиданно пропал аппетит. Ей срочно нужно было снять напряжение, так как из-за перечисления всех причин, что были необходимы для получения одобрения она была на взводе и выброс адреналина нужно было куда-нибудь перенаправить. Но только Гермиона привстала на месте, чтобы выйти из-за стола, как легкое постукивание слева заставило ее замереть.                   Она взглянула на незнакомую коричневого цвета сову с желтыми глазами в окне, а затем снова на Гарри.                   — О! Это же Гарриет, — широко улыбнулся Гарри и взмахнул палочкой в воздухе, открыв защелку на окне и впуская молодую рыжевато-коричневую сову внутрь – та деликатно присела между ними прямо на дубовый стол.                   — Расскажешь про себя и Гарриет? — приподняв брови спросила Гермиона. Не сводя глаз с довольного лица Гарри, она начала убирать за собой со стола, все же решив на сегодня закончить и пойти к себе.                   — Да нечего рассказывать. Она – министерская сова, — пожал плечами Гарри, протягивая сове немного корки от пиццы, после чего птица с мягким, почти что нежным уханьем упорхнула восвояси.                   — Ты что, со всеми министерскими совами знаком?                   — Ты просто завидуешь, потому что животные меня любят, — улыбнулся Гарри во все тридцать два.                   — Да как ты смеешь! Меня любят даже самые вреднючие животные. К слову, где Живоглот? — обеспокоенно нахмурила брови Гермиона. На ее памяти она не видела его со вчерашнего дня.                     — Я видел его на улице, когда нес пиццу обратно. Не переживай, он всегда возвращается поесть.                   — Угу, — ответила она, прищурившись.       Наверное, так и было. Но она все равно решила на всякий случай пойти на улицу и поискать его перед тем, как подняться к себе наверх.                   — А от кого письмо? — поинтересовалась она.                   — Э-э-э. Да просто по работе из аврората. Засекречено, — отозвался Гарри и перевернул конверт так, чтобы она не смогла прочесть, откуда оно пришло. Покачав головой, Гермиона решила не заострять внимание на его скрытности. Гарри делился с ней практически всем, и даже самыми «засекреченными» историями, так что в определенный момент, когда будет готов, расскажет все сам.                   — Ладно, Гарри. Тогда до завтра?                   — Да, конечно. Спокойной ночи, Гермиона, — сказал он, помахав рукой.                   — Спокойной ночи, Гарри, — улыбнулась она в ответ и направилась ко входной двери в надежде найти Живоглота, после чего собиралась идти наверх спать.                   Гермиона отворила дверь и радостно удивилась тому, что ее оранжевый мохнатый шар удобно расположился прямо у подножья двери. Она подняла его наверх и провела по нему свободной ладонью, проверяя, как обычно, не поранился ли он где-нибудь. Будто бы догадавшись о том, что она делает, Живоглот мяукнул ей в ответ. Гермиона чмокнула его в нос и, прижав ближе к груди, начала путь по лестнице наверх, снова на ходу пожелав Гарри спокойной ночи.                   Она поцеловала фамильяра в последний раз и, закрыв дверь спальни, опустила на пол, после чего тот направился в сторону ее ванной. Она уже было пошла вслед за котом, как заметила, что на окне ее сидела другая сова.                   Сова была красивой и очень напомнила ей о Букле, с разницей в том, что эта была поменьше и явно мужского пола. Гермиона медленно подошла к окну и провела рукой по белым перьям, что покрывали его лицевой диск и тельце. На фоне ночи он выделялся особенно сильно.                   Она открыла окно, позволив сове залететь внутрь, но тот не сдвинулся с места, что ее очень удивило.                   — Ты – самая красивая сова, которую я видела за всю свою жизнь. Только ты Гарри об этом не говори, — с улыбкой сказала она птице, смотря прямо в прекрасные большие серые глаза. Он с внимательно наблюдал за тем, как она игнорировала тот факт, что он представлял из себя самого настоящего ночного хищника. Гермиона же, в свою очередь, без труда распознала в его глаза отражение ума.                   — Ну так что, не зайдешь?                   В ответ - тишина. Сова склонила слегка напоминающую по форме персик голову вбок, а миндалевидное тельце практически не прекращаясь подрагивало.                     — Подожди секунду, у меня есть для тебя угощение, — Гермиона развернулась на месте и направилась к рабочему столу. В надежде заманить птицу внутрь, она взяла со стола еду для сов, что хранила на те редкие дни, когда работала из дома. Гермиона повернулась обратно и заметила, что сова не сдвинулась с места. — Я же не кусаюсь. Тебе тут рады. Заходи.                   В конце концов он все же перепрыгнул через подоконник в ее комнату. Распахнув свои невероятно широкие, покрытые белоснежным оперением крылья взлетел ввысь и приземлился на ее столе – будто без этого завершить свое дело он ну никак не мог. Мягко поцокав когтями по старой дубовой поверхности, он выпустил из хватки письмо.                   Гермиона не сдержалась и было уже собралась пропустить пальцы сквозь перья, как птица щелкнула клювом прямо ей по пальцам, едва ли не прокусив до крови.                   — Ой… а ты не очень-то дружелюбная сова, да? — нахмурив брови сказала она, внутренне негодуя о том, что может в словах Гарри и была правда.                   Она нацепила фальшивую улыбку и протянула ему угощение, на которое тот посмотрел так, будто ничего омерзительнее ему еще никогда не предлагали – если бы совы могли фыркать, можно было бы сказать, что именно это он и сделал – после чего не издав ни единого звука улетел.                   — Кто-то не в духе, —  обиженно буркнула Гермиона и перевернула письмо в поисках адресата.                   Драко Малфой.                   Письмо выпало из ослабевших пальцев и с глухим стуком шмякнулось на стол. Гермиона на нетвердых ногах отступила назад, не в силах поверить – не желая верить – в то, кем был отправитель. Может, она не правильно прочла имя? Может, это от Нарциссы? Гермиона подумала, насколько более приятным собеседником по сравнению с ней он бы оказался, и закатила глаза.                     Она собралась с духом и, снова скрыв имя отправителя, перевернула письмо, после чего запихнула его в середину стопки для сортировки. Завтра будет новый день, вот пусть завтрашняя Гермиона с этим и разбирается. Отдохнувшая и не такая замотанная.                   А сейчас она была настолько уставшей, что глаза слипались. Можно было надеяться на полноценный ночной отдых.                   Гермиона захлопнула окно и, едва сняв домашнюю одежду, нырнула под теплое одеяло. Взмахнув напоследок запястьям, она прошептала Нокс и запихнула палочку под подушку. Устроившийся поудобнее рядом с ее головой Живоглот было последним, о чем она подумала, а зелье «Сна Без Сновидений» было благополучно забыто.