эпоха одного разговора

Говорить о работе в нерабочее время так же неуместно, как и отвечать на телефонный звонок во время секса. Никакого удовольствия ни от процесса, ни от разговора. Тэхён закатывает глаза, не украдкой зевает и несколько раз порывается вставить словечко, чтобы извиниться и уйти. Но случайные собеседники с таким энтузиазмом обсуждают «великолепно проделанную работу», что остаётся только вовремя поддакивать. «Искусство явно выходит за рамки только лишь искусства, если несёт в себе политический лозунг, транслирует каков на деле закон и как наше общество не готово идти в ногу со временем». Тэхён цокает языком. Людям только позволь, и они всё станут воспринимать буквально. Например, «новые нулевые» и вот пожалуйста, оба его собеседника в широких джинсах с низкой посадкой, пайетки на футболке, цепи на шее и весь ассортимент браслетов ближайшего ювелирного на руках. И всё это, конечно, не дешёвка, а очевидные бренды. Тэхён решает сосредоточиться на словах того, что выглядит менее гламурным, когда он упоминает о напитках. Наконец-то. Хоть кто-то. Не то что бы Тэхёну известно как обычно проходят вечеринки в честь выставки современного искусства, но Чимин обещал, что в какой-то момент получится почувствовать ненапрасность, сакральный смысл в своём собственном существовании. И ради этих секунд Тэхён готов был потерпеть. Их компания привлекала всё больше внимания, пока этот в пайетках распалялся теперь уже на счет национальной идентичности. «Как ярко прослеживается по ходу всей инсталляции тот факт, что создатель уроженец Китая, большую часть жизни проживший в модных кварталах Пекина, но так и не осознавший, что значит на самом деле быть китайцем». Закрой поганый рот, — думает Тэхён. Иногда свобода везде и всюду выражать своё мнение выливается в такую непростительную глупость, — говорит Тэхён. Рты захлопываются как по команде. Как бы сейчас Тэхён не продолжил, никто не будет осмысливать того, что он говорит. Все заворожены дерзостью, и есть ещё секунд пять, чтобы удержать внимание, а далее свайп на что-то ещё более новое. Не устаревают только эксплуатация, домашнее насилие и мода на кожаные штаны. У Чимина вероятно коллекция. Узкие для свиданий, с заплатками на коленях для тусовок, а длинные для обуви на каблуках. Тэхён спешит перехватить взгляд, Чимин машет в ответ и быстро, уверенно приближается. Опаздывает даже на собственное чествование. Гламурные парни затаивают дыхание и теряют к Тэхёну всякий интерес. У Чимина безупречная укладка. Он критически оглядывает наряд Тэхёна: голубые джинсы, белая футболка и пиджак. Потом тянется поприветствовать, и Тэхёна сбивает с ног чужой сладкий парфюм. Том Форд с вишнёвой косточкой: дважды на запястья, потереть друг о друга и нанести на нежную кожу за ушами. Трижды повторить, чтобы любой из друзей всегда мог найти по запаху. Чимин чмокает воздух у правого уха, а отстраняясь, поворачивается спиной к собеседникам. — Детка, если тебе скучно на собственной вечеринке, то я боюсь представить, что должен сделать человек ради того, чтобы ты был доволен. — Во-первых, это твоя вечеринка. Во-вторых, я всем доволен. Я буквально источаю довольство, ты не чувствуешь, потому что у тебя кожи два слоя. Раздаётся несколько смешков. Людям забавно и любопытно узнать, что из себя представляет самая громкая и популярная пара этого сезона. Творческий дуэт, где один создаёт антитренды и никогда не попадает в мейнстрим, и второй – наглухо выгоревший бывший архитектор, спроектировавший и создавший одно только здание. Тэхён хотел творить из уважения к людям, из желания предвосхитить будущее и решить проблемы уже сегодня. А выходит, что сегодня здание арендуют под музей военной истории Кореи. Людям – тесные, пыльные офисы, реликвиям военной диктатуры – комфорт и лучшие виды из окна. Чтобы разжиться коктейлями Чимину хватает пяти минут. Тэхён молча потягивает и изо всех сил подавляет желание повернуть голову направо и ответить на взгляд. Этот взгляд преследует его так долго, что ему пора бы уже слиться с фоном. Но нет. Он выделяется. Всегда разный. Цветок одуванчика на фоне урбанистического пейзажа. Спасательный круг в море людей, переходящих пешеходный переход. Но чаще он – гвоздь, едва заметный из-под чужого рукава или виднеющийся у стопы, когда человек садится, и его брюки чуть приподнимаются. Чимина нервозность Тэхёна забавляет. Он выразительно смотрит мимо него в те глаза, кивает, а Тэхёну шепчет на ухо: — Сколько бы слоёв кожи я не носил, я всегда могу её сбросить. Но вот если бы на мне были такие крепкие доспехи как на тебе… — Оставь свои метафоры для творчества, в жизни всё не так работает. — Говорит человек, который превратил свою жизнь в метафору. — Да? И какова она? — Не знаю. Главное – что ложь. У Тэхёна зажигается внутри. Немилосердное пламя, эмоциональная волна, ярко сверкает и тут же гаснет. Тэхён делает глоток своего напитка и поворачивается ко вновь подошедшим. Чонгук представляет обоих своих спутников, одетых стильно, но совершенно немодно. Неужели остались ещё люди верные своим принципам? Тэхён пропускает имена мимо ушей и хмыкает, когда Чонгук представляет его «упрямым партнёром Чимина». — О, сложились целые легенды, — добавляет Чимин, а собеседники реагируют так, словно наслышаны, смеются и обмениваются снисходительными взглядами. Тот, что в джинсовке, расшитой цветами лотоса (они делают его фигуру ещё более стройной) протягивает руку для пожатия и ещё раз представляется: — Меня зовут Ван Ибо и я слышал, что ты очень талантливый архитектор. — Что-то мне подсказывает, что слышал ты это от молодого господина по правую руку. Ему свойственно замечать и преувеличивать то, на что он положил глаз. Голос Тэхёна пропитан ядом. Не повезло этому Ван Ибо попасть в зону поражения. — Вообще-то, я это в программке вычитал. — Мне свойственно говорить правду даже себе во вред. Чонгук и Ибо произносят это одновременно и на контрасте слышно, какой у Чонгука ласковый тон. Из-за него люди сконфуженно переглядываются и недоуменно морщатся. — Текст со мной не согласовывали, — говорит Тэхён, — Но полагаю и не он вас заинтересовал. Я слышал, что сегодня людей волнуют две темы: национальная принадлежность и позволение спустить в унитаз силу и красоту. Как вам кажется, хотите вы это обсуждать? Чимин смеётся. Его всегда смешат самые необыкновенные вещи. Второй спутник Чонгука, не Ван Ибо, разрывается между желанием рассмеяться и сохранить серьёзное выражение лица. На Чонгука Тэхён не смотрит, но совершенно очевидно, что он главный зритель. — Не знаю, каких людей волнуют эти темы, но я видел, что волнует вас, — оставшийся безымянным парень изящным движением заправляет прядь отросших волос за ухо. За этим действием прослеживает каждый. — Вы ненавидите границы. В вашем представлении они не оберегают от врагов, а разъединяют единомышленников. Это любопытно, поскольку общество сегодня учит отстаивать границы, нащупывать и не пересекать без разрешения, а вы бунтуете. — Граница – это прямая линия на карте. Иногда такими линиями разделены целые континенты. Вообразите, что их проводят по живой плоти, и поймёте, что мы с Чимином имели в виду. Тэхён обменивает свой пустой бокал на полный и тут же к нему приникает. Пытается быстро взвесить все за и против и понять, стоит ли ему тратить энергию на этот разговор. Он смертельно устал от умного и ироничного, но совершенно ничего не значащего. — Но ради чего вы имеете это в виду? Почему рефрен вашей выставки – это «мир молчал, когда мы умирали» на самых разных языках? Ваша работа воздействует на эмоции людей, заставляет злиться и сопереживать, но не даёт никаких инструкций, не делает выводов. Мне как человеку практичному совершенно непонятно, что теперь делать. — Жизнь не живут по инструкции. По крайней мере, свободные люди. Тот, кто диктует правила жизни, рано или поздно становится диктатором. — В вашей системе ценностей существуют только добро и зло? — Ван Ибо ухмыляется очень дерзко, и Тэхён чувствует, что сейчас самое время выставлять защитные щиты. — Ещё любовь, — Чонгук мягко улыбается, но выражение глаз предельно серьёзное, — Если что-то и должно диктовать, как тебе жить свою жизнь, то это любовь. И даже когда ты вынужден жить, разделённый границами – в умах или на картах – жизнь может быть хорошей, потому что в конечном итоге ты полюбишь и свои границы тоже. Мысленно, я всегда представляю фотографию The Blue Marble, на которой сведены до ничтожности любые прямые линии. В итоге есть только я и эта планета. Тэхёну тяжело даётся вдох, не заметил, что задержал дыхание, слушая Чонгука. Очень легко быть человеком мира, если не считаешь собственных денег и не знаешь, что такое бояться умереть от голода в век, когда производят гораздо больше, чем потребляют. Эта мысль причиняет боль, всегда только на мгновение, но всегда в одно и то же место. Он грустно улыбается и отворачивается от Чонгука. Плотность толпы заметно увеличивается, ещё немного и серьёзные разговоры сойдут на нет. — Когда люди не могут прочертить границ, они строят стены. — И всё это одна и та же метафора. Харакири, если угодно, целого города, целой страны, — Чимин говорит это достаточно громко, чтобы услышали и разнесли. Ясно, что его задевает, когда люди отказывают ему в праве говорить или делать что-то только потому, что он недостаточно кореец или недостаточно китаец. Он делает из этого шоу на потеху публике и иногда кажется, это и есть самоцель. А иногда за этим можно найти нечто до неузнаваемости избитое, но оказывающееся в итоге совестью, свободой воли, надеждою. Тэхён отходит в туалет на середине разговора. Он молчал и очень долго слушал. Привычно игнорировал близость Чонгука и мысленно гадал, с кем из этих двоих Чонгук проведёт свою ночь. Тот, с отросшими волосами, много улыбается, часто поправляет волосы, вытирает уголки губ, после того как пригубит из стакана. Но все эти действия не наигранные, он реально такой. Пока растёшь и взрослеешь, часто находишь людей, персонажей и характеры, на которые хочешь быть похожим. Но вот когда ты уже взрослый, сформировавшийся, вдруг оказывается, что ты хочешь быть совсем не таким и не интересуют тебя ум и красота, а только хочешь как этот мальчик уметь искренне улыбаться. Разговаривая вчетвером, они иногда переходят на китайский. Тэхёну кажется, что он понимает каждое слово, если его произносит Чонгук. Вообще не та способность, какой хотелось бы владеть. Возвращаясь, Тэхён не застаёт китайских друзей Чонгука, только видит, как Чимин шепчет что-то Чонгуку на ухо, а затем они оба ржут как ненормальные. Предвосхищая вопросы о том, как ему новые знакомые, Тэхён говорит: — Чувствую себя помилованным. — Это цена за свободу говорить что думаешь, Тэхён. Всего лишь. Чимин хлопает по плечу и разворачивается к бару за новой порцией напитков. Тэхён чувствует, как его спины касаются кончики пальцев, Чонгук придерживает его, пока мимо них протискиваются люди. Тэхён делает шаг в сторону, Чонгук устало качает головой. Действительно надоело всё время совершать одни и те же действия. Чонгук всегда распускает руки, Тэхён всегда отталкивает. И происходит этот немой диалог: Что и сегодня тоже нет? Нет. Парень в пайетках просит сфотографироваться. Насколько коротка его память, если ещё в начале вечера Тэхён назвал его глупым, а он уже с энтузиазмом думает о том, как разнообразить ленту инстаграма? Чимин на такой случай советовал «торгануть лицом». По здравом размышлении, лет через пятьдесят инстаграм станет киберкладбищем. Человека давно уже нет, а аккаунт остался. Чонгук пропускает вперёд, уступая место подошедшему парню. Забавно, как быстро в культуре укоренился ритуал совместных фото. Отказывать, если ты не занят, невежливо. Тэхён предпочёл бы быть занятым, но тут из вариантов только планомерно напиваться и ехать домой. А в итоге у него в руках полароидное фото. У парня в пайетках одобрительно поднятые вверх большие пальцы. У Тэхёна вселенская тоска во взгляде. А на фоне выделяется только один человек – у него чёрное пальто до колена и тонкая жемчужная цепочка на шее. Он отвернулся в другую сторону, а в профиль не объяснить почему он – самое опасное существо в этом здании. Тэхён не знает, что делать с этим фото, тот, кому собирался вернуть, уже фотографируется с новым объектом, обходит зал, не отличая живых людей от восковых фигур. Чонгук тянется из-за спины и выдёргивает фото из рук. Сминает пополам, чтобы отделить Тэхёна и пристально рассматривает, периодически поднимая глаза, как будто сверяет фото с оригиналом. Неприятно стоять так перед ним. Чонгук не скажет ничего нового. — В 2012 году американский художник Тревор Паглен запустил на устойчивую орбиту Земли диск с фотографиями. Там было фото строительства атомной бомбы, сироты, увидевшей море, небо, сквозь цветущие ветви, улыбающиеся дети в японском лагере для интернированных времён Второй мировой. Никому неизвестно, что Паглен намеревался сказать, отбирая фотографии. Среди них есть фото мозга Троцкого, следы динозавров, дальний космос глазом телескопа «Хаббл». Этот диск будет вращаться вокруг Земли, пока не останется Земли, вокруг которой можно вращаться. Если бы фотографии выбирал я, я бы добавил фото только что приготовленного рамёна, пирсинга в языке, плейлист для секса, мою рыбку в аквариуме и твоё лицо. — О, Боже. — Но не с этим вот обречённым выражением, словно конец света наступит совсем скоро. А с выражением довольства и силы. Я на твоём лице ни разу такого не видел. Но я хотел бы. Так же как хотел бы быть тем, кто покажет тебе, что ты так можешь. — Не знаю, почему говоришь ты, а стыдно мне. Я ведь уже устал объяснять, что меня не интересует секс. Ни с тобой, ни с кем-либо ещё. Это скучно и того не стоит. — Партнёры, с которыми тебе было скучно, того не стоят. — Да что угодно, Чонгук. — Вот именно, разреши мне всё, что угодно, и я… — И ты пойдёшь нахуй. Чонгук смеётся. Это для других он кротость и простота – социально приемлемая ложь. А с Тэхёном он не выбирает выражений и не сдерживает силы, гнёт, но не ломает. Ван Ибо появляется один. Озадаченно смотрит на смеющегося Чонгука, оценивающе на Тэхёна. Видимо, в его системе координат заставить человека смеяться уже суперсила. Он толкает Чонгука в плечо. Чонгук толкает в ответ. — Там хён вздумал напиться до беспамятства, — говорит Ибо, указывая куда-то себе за спину, — Пойдём подставим дружеское плечо? — Только плечо? Ван Ибо толкает его ещё раз, улыбается уголком рта и выглядит нуждающимся в помощи больше, чем его потенциально напивающийся хён. Чонгук стряхивает несколько невидимых пылинок со своего плеча, прячет в карман фото под неодобрительный взгляд Тэхёна и прощается кивком головы. Тэхён надеется, что больше его сегодня не увидит. Он выходит на улицу с чувством, что это был бал-маскарад, и он один только пришёл без маски. Хотя чушь, конечно, он свою не снимает никогда и ни с кем. Надевал как одноразовую, но из лености и удобства оставил навсегда. Он не какой-то там непонятый художник и творец, он человек, который попробовал рассказать что он видит, когда смотрит на мир. Такие как он, не обладая никакими способностями, приехав в Годрикову впадину, видят разрушенный дом и без пояснений понимают, что здесь когда-то произошло. И из-за того, что зло для него всегда осязаемо, приходится носить обереги. А не доспехи. Для них – не тот век. Тэхён проверяет время, неприлично возвращаться с вечеринки до полуночи да ещё и быть при этом таким трезвым. Цена за поездку до дома на такси смехотворно велика. Оправдывает ли она то, что он получил за этот вечер? Он соврал, когда сказал, что чувствует себя помилованным, но и не оправдавшим чужих ожиданий тоже себя не чувствует. Беспомощным – да. Как если бы давно в прошлом ему оторвали язык, и теперь он никогда не сможет рассказать, что же на самом деле с ним произошло. На улице замерзают пальцы и кончик носа. Время ожидания машины более десяти минут. Тэхён не рискует возвращаться, но прикидывает кому позвонить, чтобы скоротать время. — Вот никак не могу понять, почему люди называют тебя человеком, который ненавидит границы, если за свои ты готов стоять насмерть. Тэхён оборачивается слишком поспешно, не до конца уверенный, что обращаются к нему. Чонгук напряжённо вглядывается в свой телефон, расслабляется, когда получает оповещение. Видимо, уходить до полуночи всё же не так уж и неприлично. — Деликатно намекаю: может, ты не тот, кого мне хочется видеть рядом? — Я думал об этом. — Приятно знать. — О, то есть я всё-таки могу доставить тебе удовольствие? Тэхён отворачивается, просто чтобы сдержаться и не послать нахуй ещё раз. Насмешка быстро перетекает в озадаченность. Чонгук тяжело вздыхает. Тэхён уверен, что знает что последует дальше. Ему регулярно демонстрируют от чего он отказывается. Разница в том только, что сегодня Тэхён не успеет увидеть, с кем Чонгук покинет вечеринку. Наверное, было бы проще найди он себе кого-то постоянного. Разные только запутывают и мешают увидеть закономерность в том, каких людей находит привлекательными Чонгук. — И всё-таки тебя совсем нельзя трогать или есть безопасные зоны? У Чонгука обе руки в карманах. Выражение лица такое, словно он непроницаем для боли. — Рассчитываешь, что я сообщу тебе координаты? Тэхён чувствует фантомное прикосновение по щеке, адамову яблоку и шее. И на всякий случай отходит от Чонгука ещё на шаг. — Рассчитываю определить границы, прежде чем их пересекать. Но если одолжишь маркер, я не против расчертить на тебе карту. Неплохая идея, кстати. — Ага, неплохая. Но давай я сам тебе карту нарисую. А лучше даже укажу направление. — В задницу? На хуй? В пизду? Я там уже был, Тэхён. — А можешь не возвращаться? — Подозреваю, что всегда буду к тебе возвращаться. Свет фар ослепительной вспышкой проходится по лицам. Очередной автомобиль проезжает мимо. Тэхён провожает его тоскливым взглядом. От холода потряхивает плечи. Чонгук стискивает их сзади и прижимается со спины. Его учащённое дыхание шевелит волосы на затылке. Тэхён в ступоре ровно секунду, а затем толкается назад, желая освободиться, но попадает в ещё более крепкие объятия. Чонгук утыкается носом в шею, Тэхён наклоняет голову к противоположному плечу, уходя от прикосновения и не сразу понимая, сколько доступа предоставил. — Если сейчас кто-нибудь выйдет… — Ты замёрз. — Ты не греешь. — Повернись и засунь руки мне под пальто. — Нет. — Тогда не жалуйся. Просто стой и желательно не шевелись. — Говоришь это всем своим любовникам? — Ты ещё не мой любовник. — Сейчас дёрну затылком и разобью тебе нос. Примерно те же ощущения я испытываю, когда ты ко мне подкатываешь, кстати. — Тебе больно, когда я к тебе подкатываю? Чонгук прижимается покрепче, а затем отпускает совсем, но не отходит. Просто стоит за спиной, взволнованно дышит и звучит зачем-то очень уязвимо. — А тебе это никогда не приходило в голову? — Что тебе больно? Нет. Тэхён думает, что это его шанс. Он вроде достучался, но отчего-то не получается соврать. Да и как это сделать, если с тобой из-за спины говорит тепло? И разве его обманешь? — Я смотрел на тебя весь вечер и хотел в твои объятия, — получается хрипло. Чонгук резко разворачивает лицом к себе. Не верит, но хочет верить что правда. — Это причинило тебе боль? Тэхён ощущает её прямо в этот момент. Усмешка исчезает, как когда ты победил врага, а он уже поверженный собирает силы и наносит последний удар. Смертельный. Так было с принцем Дорна, Торином Дубощитом, Ахилеса сразила стрела того, кого он считал побеждённым. Чонгук разочарованно поджимает губы. Вся та отзывчивость, что считывалась с тела Тэхёна, вдруг кажется ложью и проецированием собственных желаний. Но слабость нельзя демонстрировать. Чонгук улыбается такой улыбкой, что она могла бы посоперничать с улыбкой того парня, имя которого Тэхён так и не запомнил. — Когда тебе в следующий раз захочется в мои объятия, просто попроси. Тэхён хлопает дверцей, усаживаясь на переднее сидение подъехавшего такси. Никак не огрызается, никуда не посылает. Только удивляется, что концепция «попроси и получишь» всё ещё позиционируется обществом как рабочая. Бог веками игнорировал людские просьбы и научил-таки вообще не просить. Чонгук либо изощрённо издевается, либо правда имеет в виду то, что имеет. Тэхёну не нравятся оба варианта.